«Судить о том, что такое война, могли бы по-настоящему только мёртвые: только они одни узнали все до конца». Эрих Мария Ремарк «Чёрный обелиск»
Вновь то место, откуда началась ее — своего рода — новая жизнь. Тот самый, будь он трижды проклят, концлагерь. Рядом снова тот же человек, который когда-то «выбрал» ее как новую игрушку для издевательств. Ханс ушёл, а она только успела выйти из машины, окинув это место взглядом. В один миг в мыслях все перемешалось. Сердце ушло в пятки, перестав биться… словно позабыв свою роль в теле. Ее окутывал страх, непонимание, обида и маленький проблеск радости. Стоя, как вкопанная возле машины, Аня не могла поверить в происходящее. Это не могло быть правдой… Это даже не поддавалось логическому объяснению. Почему именно сейчас? Почему это происходит именно в тот момент, когда она постаралась вычеркнуть старые воспоминания из головы, полностью склонив голову пред своей судьбой? Почему в тот момент, когда Миронова созналась в чувствах собственному садисту, она столкнулась взглядом с ним?.. Ее первая любовь… Самый желанный и любимый человек на всем белом свете. Ее опора, поддержка… Самый близкий человек, оставшийся в живых… Почему он здесь? Почему жизнь такая несправедливая? Почему это все происходит именно с ней?.. Продолжая стоять на месте, тело бросило в дрожь. Все ещё пыталась убедить себя в том, что облик Димы ей только кажется… — Аня?! — воскликнул Ефремов, точно заметив девушку и с трудом вырвавшись из колонны военнопленных, не взирая на слова Саши — друга, пытающегося образумить — сорвался в сторону русской. Его сердце трепетало, невероятно быстро стучало. На глаза навернулась пелена слёз, а желание как можно скорее прижать к груди единственного любимого человека — возрастало с каждой секундой. Он бежал, а нацисты, что работали в этом месте, только смотрели в немом шоке. «Дима, что ты делаешь? Нет, пожалуйста, не подходи… Я прошу тебя, не заставляй меня снова чувствовать боль… Они же убьют тебя за такое…», — мысленно молилась русская, но тело не слушалось. Она сделала шаг вперёд. А потом ещё, и ещё… Искренняя невольная улыбка, словно вытканная из болезненных и, казалось, радостных чувств, появилась на бледном от страха лице. По щекам уже стекали обжигающие кожу слёзы. И вот, Ефремов добежал. Заключив Миронову в свои объятия и не веря в то, что это правда — он плакал. Впервые в своей жизни горько плакал. Внутри боролись лишь два чувства — страх снова потерять ее… и радость от встречи. — Господи, девочка моя… — шептал он, дрожащими руками поглаживая Анну по темным волосам и прижимая к себе. Он вдыхал ее запах, пытался запомнить каждый сантиметр ее тела, сохраняя навечно в памяти. Все никак не мог поверить в то, что снова прижимает к своей груди возлюбленную… — Ты жива… Ты жива, солнышко мое! Я тебя больше никогда-никогда не оставлю… — продолжал он, после чего, слегка отстранив ее от себя, заглянул в изумрудные глаза. Дрожащими губами слабо улыбнулся, проведя большим пальцем по девичьей щеке и смахивая слёзы. — Прости меня, прошу прости… Я каждый день все думал и свято верил, что ты жива… Как ты здесь оказалась? Аня, почему ты тут? Почему ты в этом проклятом месте? — вдруг удивлённо стал расспрашивать мужчина, снова заключив Анну в объятия. — Дима, пожалуйста… — перебила его девчонка шепотом, вновь прижавшись к груди. Она не верила… Глупая и наивная дурочка Аня. Предала все, чем дорожила… Смирилась с неверными мыслями о том, что Дмитрий погиб от пули немецких фашистов. Насильно заставила полюбить себя другого… Идиотка! Обжигающие слёзы стекали по щекам. Ох, если бы это увидел Ханс… Он убьёт ее. И будет прав… Она предала все. Растоптала чувства двух мужчин, которыми так дорожила в своей жизни. И снова из двух зол выбирает лишь то, с чем свыклась за короткий промежуток времени. Русская знала, что Дима ее не обидит. Не даст в обиду другим и не будет издеваться над ней. Но так не может больше быть… В ее сердце его больше нет. Но почему же сейчас на душе так сильно скребутся кошки?.. Женское сердце разрывалось от боли и разочарования. Кто она и что делает? На глазах у всех. Это такой позор… Было стыдно за себя. Было стыдно за то, как сильно она растоптала честь Вернера. Было омерзительно от себя и своих действий, но… Миронова ничего не могла поделать. Она была ещё совсем ребёнком, который хотел лишь тепла. Война разрушила все. Разрушила жизни миллионов людей навсегда. Война, длиной почти в пять лет… — Я…Я сохранил то, что ты мне давала перед уходом на фронт, — снова начал шепотом Ефремов, после чего, нехотя отстранив от себя возлюбленную, достал из внутреннего кармана маленькую брошку. Протянув ее девушке и продолжая глупо улыбаться, он судорожно вздохнул. Щеки покрылись румянцем, а в серо-голубых глазах читалась надежда. — Анечка, радость души моей… Только благодаря твоим молитвам я все ещё жив. Я…Я очень сильно люблю тебя… Война разлучила нас, но теперь я могу прижать тебя к своей груди… Я хранил все воспоминания о нас. Я грезил о встрече с тобой… Сзади послышались возмущённые немецкие голоса. Немая пауза прошла. Это конец… Из ниоткуда двое немецких солдат подошли со спины и насильно оторвав русского от Ани — поставили на колени, крепко удерживая. Дмитрий продолжал вырываться даже тогда, когда дуло холодного оружия коснулось его виска. Кричал, чтобы не трогали ее… Солдаты замерли, как будто ожидая приказа. Снежинки медленно кружились в воздухе, опадая на протоптанную землю берцами солдат. Белые хлопья оставались в темных волосах молодых людей, жизнь который, казалось, вот-вот оборвётся… Обернувшись на шум, Анна увидела Ханса. Ноги подкосились, а на лице появилась тень разочарования и позора. Она предала его… Пусть и была его игрушкой, пусть он издевался над ней… Но девушка любила. Лишь сейчас смогла это осознать. Как глупо! Питать неверные нежные чувства к монстру и садисту, руки которого уже по локоть в людской крови. Как дальше быть? Хрупкая фигура стоит между двух огней. Между двух мужчин, которые были так дороги и милы ее душе. — Прости, Дима, прошу… — повернув голову к русскому, дрожащим голосом стала говорить она. Слёзы стекали по щекам, от чего те стали красными. Хрусталики разбивались о белоснежный снег, на котором через пару минут расплывется алая кровь двух молодых людей. — Я не могу… Я запуталась во всем… Повернув обратно голову к Вернеру и глядя на то, как он приближается, Миронова выпрямила спину. Немец не любил излишних эмоций, она это поняла ещё давно. Поэтому стерев слёзы рукавом и продолжая смотреть на него, она только выдохнула, прикрыв глаза. Смерть неизбежна и если принимать ее лицом к лицу — быть может, будет не так больно? «Ханс, пожалуйста, окончи это все… Я больше не могу, мне слишком больно…», — вновь мысленно молила русская, продолжая стоять и ждать, пока ариец подойдёт, дабы положить этому всему конец. Ее сердце каждую секунду разрывалось от боли и отчаяния. Хотелось броситься в мужские объятия и просто плакать, прося прощения за такое. Но это глупо… Поступок маленького ребёнка, который в чем-то провинился, а теперь ищет поддержки! Она ненавидела себя каждой клеткой тела, ведь позволила влюбиться в того, кто убивал ее морально. Позволила запутать мозги всем! — Прошу, Ханс, прости меня… Я правда стала чувствовать что-то к тебе, но это больше не может продолжаться. Это неправильно… — только успело сорваться с пухлых губ, как вдруг по округе раздалось два выстрела. Тело Ани и Димы упали на белоснежный снег, а после некоторый участок снега окрасился в яркий алый цвет. Изумрудные глаза Мироновой стали стеклянными, а хрупкое женское тело стало остывать. В руке была сжата брошка, которую в последний миг отдал ей Ефремов. Она слабо поблескивала под лучами зимнего солнца. Теперь Аня могла выдохнуть. Она была свободна от всего, даже от самой себя. Это ли не радость? Теперь девчонка была рядом со своим возлюбленным на вечность… Вокруг замерло все. Кружащийся в воздухе снег замер в парном танце с другой, такой же красивой снежинкой, проживая вместе с ней целую жизнь, а после падая точно замертво наземь… К уже закончившим свои короткие, но такие красивые и совсем непохожие на остальные жизни, снежинкам… Как люди, подобные этим крошечным малюткам. Они встретились не в то время и не в том месте. Быть может, если бы Аня и Ханс встретились позже, всего этого могло бы и не быть? Что, если бы в ее жизни никогда не появился Дмитрий, ушедший так рано на фронт? Что, если бы сама Анна осталась дома, а не следуя желаниям своего сердца, отправилась за ним? Под мужскими ногами медленно растекалась бордовая лужа крови человека, которого не вернуть уже к жизни. Снежинки так же, как и тогда — таяли, передавая друг другу это убивающее их тепло… Точно так же, как и Ханс отдал свою любовь русской девчонке через пробившую ее голову пулю. Потеряв вместе с выстрелом все свои чувства к ней. Потеряв саму Аню… Из растаявшей снежинки нельзя сделать новую… Но почему-то он все ещё жив. Может, потому что никогда не умел любить, как спускающиеся наземь снежинки?..13.02.22