¢
10 апреля 2022 г. в 12:02
Рустик злобными шагами направляется в университет. Проходит миловидных бабушек, с которыми постоянно здоровался, без слов. Лишь майский ветер пытается смыть с него злобу. Почему же он так злится? Родители опять пьяные. Снова отец позволил поднять руку на уже немаленького сына, но Слободин просто ничего не смог сделать. Эта беспомощность в такой момент… Эта ситуация всегда злит его. Постоянно хочется сорваться, но он держится, лишь шагает по зелёной траве.
Небо предвещает ливень. Серые тучи скопились над Свердловском, заводя свой обычный танец. Парень забежал в учебное заведение и на землю сразу же стали падать крохотные капельки дождя. Он прошел внутрь, сдал ветровку в гардероб и направился к кабинету, где его конечно же ждал Юрка. Только он мог понять насколько серьезны проблемы в жизни Рустема. Он заходит в аудиторию, рыскает глазами по партам, а он вот — на ступеньках сидит, его, наверное ждет. Рыжий поднял голову и помахал старому другу, говоря этим что-то типо «Подойди сюда!». И Рустик подошёл. Знал, что Кривонищенко его ждёт.
— Ты чего такой злой?, — Юра раскрыл свои руки для объятий, но Слободин лишь цокнул и недовольно присел рядом, — Что у тебя с глазом? Кто это тебя так?
И вправду. На глазу был синяк, больше похожий на фиолетовый цветок.
— Да батя снова бутылку взял, — Рустик потёр побитый глаз и сложил руки на коленях, опуская на них голову, — Вот и решил снова руку поднять.
— Ты из-за этого такой хмурый?, — Юра положил свою руку на плечо друга и сам загрустил, — А хочешь сегодня на речку пойдём? Да хоть сейчас!
— Ты совсем сдурел?, — Рустик поднял голову на Кривонищенко и прищурился, — А хотя знаешь, давай. Прямо сейчас уйдём с урока. Ты гений, Юр.
Тот конечно же с сарказмом говорил. Кривонищенко и надулся от этого. Сидели они в тишине, только голос одногруппников издавался где-то далеко. Точнее, так казалось. Дождь за окном лил с большой силой. Стучал по окнам, как бы говоря «Выходите!». Но никто не выходил. Рустик посмотрел на Юру еще раз, и, закатив глаза, толкнул его в бок.
— Пошли, поэт, на твою речку.
Юра аж взбодрился. Улыбнулся и вскочил со ступеньки, подав руку другу. Он со смехом выбежал из аудитории, потянув за собой Рустика. И даже тот улыбался беспечности Кривонищенко. Они бежали по коридорам и смех разносился во все кабинеты, уборщицы и преподаватели ругались, но им было наплевать. Вот оно — счастье. Они бежали под дождём без курток. Капли и горячий спертый воздух били в их лица. Вот они на мосту Свердловской речонки, о которой толком никто не знает. Юра, не снимая одежды, забирается на мост и прыгает бомбочкой. Ныряет и не выплывает. Рустик волнуется. Прыгает за ним, а этот идиот решил пошутить. Они стоят под мостом, в холодной воде, держа друг друга за руки. Им хорошо рядом друг с другом. На небе появляется радуга. Такая яркая, необычная. И пара смотрит на неё. И думает, как же все таки хорошо.
– Хочешь за мороженым сходим?, – Шепчет Юра, подходя ближе к Рустику. А тот румянцем покрывается, не может его сдержать, – Или можем в наш с тобой домик на дереве сходить, который мой папа строил...
Разница в росте была небольшой, но все таки Юрка не мог достать до лица Рустика. Он потянул Слободина за воротник рубашки, наклоняя его на себя.
– Или ко мне сходим.. А, Рустик?, – Он шепчет ему на ухо так, будто говорит что-то запрещённое. Хотя, наверное, эта любовь и была запрещённой. Не было бы такого человека, который не осудил бы этих двоих за такое. Кривонищенко нежно касается своей холодной рукой щеки Рустика и смотрит прямо в глаза. Наслаждается.
Возбуждение росло, а Юрка не знал, куда ему свою гиперактивность деть. Он отпускает воротник, отплывает чуть подальше, зовя за собой Рустема. Тот за ним. Вот они плывут в такой маленькой, но глубокой речонке, которую даже на картах не отмечают. Они выходят на берег, садятся под высокий дуб, пытаются согреться. Снимают мокрую одежду, оставляют её сушиться. Разжигают костёр в полной тишине. Эта немая тишина настораживала, но... Только не их. Рустик смотрел прямо в оранжевые языки пламя, а Юра положил свою голову на плечо друга. Уже вечерело, но они не собирались домой. Они наслаждались мокрым от дождя воздухом и зелёной травкой, которая была похожа на фисташковое мороженое.
– Я люблю тебя, – Рустик оборачивается на Юру, а тот улыбается, как дурачок. «Я люблю тебя», проносится у Слободина в голове. «Я люблю тебя», западает в самое сердце. «Я тоже тебя люблю», хочется ответить, но... Не получается. Он лишь смотрит на этого беспечного мальчика, который становится открытым только с ним. Только с ним он становится таким открытым и искренним. И Рустик это ценит, очень ценит.
– Ты дурак, Юрка, – Слободин ухмыльнулся и закинул еще пару веток в костёр. Он смотрел на это оранжевое пламя, и не понимал, с кем оно ассоциируется, – И я тебя люблю.
Юра сначала громко хмыкнул, потом вовсе расхохотался. Этот искренний детский смех раздавался куда-то далеко. И даже Рустик не мог не сказать, что он любит этот смех.
– Чего смеешься?, – Рустик посмотрел на Кривонищенко, который валялся на траве. Улыбался и от этой улыбки становилось тепло на душе. И от этой улыбки у него появлялись ямочки, такие красивые ямочки на щеках...
– Просто вспомнил, что в детстве, мы с тобой обещали найти жён, и чтобы наши дети играли вместе в песочнице... А в итоге... Влюбился я в тебя, а не в красавицу какую-нибудь, – Он уселся на траву, прямо перед самым костром. Улыбнулся и вытащил листочек из кармана сумки. Его стихотворение. Он долго смотрел на него, а потом бросил в костёр, – Я люблю тебя.
Он готов повторять это вечно. «Я люблю тебя». «Я люблю тебя и для этого не нужна причина». «Я люблю тебя, даже не смотря на запрет». «Я люблю тебя». Рустик потянулся к Кривонищенко, положил свои большие ладони на его щеки. Они соприкоснулись лбами и улыбнулись друг другу. Юра аккуратно прикоснулся к его губам. Таким сладкие, но обкусанные... Он целовал их так нежно, будто перед ним зеница ока. Так страшно и хорошо одновременно. И все проблемы, кажется, уже забываются. Он отстраняется, смотрит на Слободина.
– Я люблю тебя.
– И я тебя люблю, – прошептал Рустик, укладываясь на траву. Такую теплую и мягкую. А на его грудь ложится Юра и слушает сердцебиение. И он знает, пока это сердцебиение есть, он в безопасности. Он в любви.