Блуждающие звезды

Я проснулся первым — оттого, наверное, что никто меня не звал, не нуждался сию секунду в незаменимых моих услугах, и мне никуда не нужно было идти… словом, из чувства противоречия. В комнату сочился рассеянный слабый свет — раннее утро? вечер? Накануне нашу гостиницу так завалило снегом, что все времена суток сделались неотличимы друг от друга. Вставать и смотреть на часы мне было лениво. Снова заснуть не получалось, и я бессовестно бездельно валялся в постели — и в безвременном слабом свете разглядывал спину Уортропа. Спать мы оба ложились в белье, но так уж вышло — так вышло, и даже без особых моих стараний, что белье это за ночь куда-то подевалось, благо, кровать была большая и теплая, даром что одна. И вот спина, белая и длинная… Уортроп не одобрил бы — мало он, что ли, выговаривал мне за неуместный мой слог, так я и не говорил ему, но спина эта представлялась мне картой, похожей на карту звездного неба. Только вместо созвездий были шрамы — старые, потому что свежих… свежих шрамов у моего монстролога на спине не будет, пока я могу эту спину прикрывать. Зато старые — я выучил их наизусть. Я знал — или достаточно хорошо догадывался — откуда взялся каждый из них. Об этом мы, разумеется, тоже не говорили, но неизвестность мучила меня, и я узнавал: химический ожог. След от ножа. След от пули, тоже, слава богам, только чиркнувшей по спине. Укус, и еще укус, а сюда воткнулись шипы ядовитой, но уже вымершей твари — и Уортроп ценил мое усердие в монстрологии, если не его причины. Я тихонько водил пальцем по этой карте, почти касаясь, но все-таки не касаясь — а вам пришло бы в голову попробовать коснуться звезды? — и все равно его разбудил. — Ну что ты опять уставился, Уилл Генри? — сонным голосом спросил Уортроп. — Это невежливо, в конце концов… — Но доктор Уортроп, сэр, — я положил руку ему на плечо. Он перевернулся на спину — медленно, лениво — и мы смогли уставиться друг на друга. — Вы же… вы тоже смотрите. И даже трогаете. В подтверждение моих слов Уортроп легко, кончиками пальцев коснулся шрама, оставленного вендиго у меня на груди. Невесомое это прикосновение могло удержать меня не хуже цепи, но… я ведь тоже коснулся — бедром, под одеялом — того, чему не было места на звездной карте, самого страшного шрама от сабельного удара, едва не стоившего монстрологу жизни, и рядом — такого же горячего твердого доказательства, что монстролог бесспорно жив… И жар ударил мне в голову. — Все так, Уилл Генри, — сказал бесспорно живой Уортроп, — но есть разница. — В чем же она? — Когда я смотрю на твои шрамы, Уилл Генри, — и только легчайшее касание удерживало меня над бездной, — я сожалею о том, что с тобою снова случилась беда… по моей вине. Ты же, Уилл Генри… сожалеешь о том, что они не твоих рук дело. Он улыбнулся мне, и я упал в огонь.