Чистый лист

      Новогодние дни. Мир отсчитывает новое тысячелетие. На улице снегопад и праздничный шум. А на Гриммо, 12 трещит камин и звенит колокольчик над дверью: Гарри Поттер вернулся домой. Со снежинками на ресницах, красивый, пахнущий морозом. С подарком в руках: там что-то для Драко. Но тот не спешит разворачивать. Приняв пальто, он вдруг выпалил:       — Гарри, ты не знаешь, случайно, можно ли метку как-то свести? — он уткнулся носом в воротник, втягивая любимый запах, широко распахивая серые глаза от нетерпения получить ответ.       Вопрос раздался среди радостного дневного шума неуместной минорной нотой. Невпопад, будто мимо плывущего дня. Мимо всех увеселений… Так не в духе Драко. Вообще он был какой-то… странный; вернее, закономерный, но…       — Оу, не знаю, — Поттер насупился, разуваясь, — я уже и забыл, что она у тебя есть, если честно. Ну, я имею в виду, — он замялся, подумав о том, что звучит так, будто не уделяет достаточно внимания партнёру, — я имею в виду, что я как-то упускаю её из виду, — чёрт, он сдался этому гнёту некорректных, на свой взгляд, лингвистических конструкций и умолк.       — Я понял, — Малфой оставил подарок возле ели в гостиной, как бы откладывая до тех пор, когда он действительно сможет его принять. Гарри расстроил этот жест, но что-то творилось такое с человеком напротив, что никак не хотелось ему эту обиду показать.       — Может, Гермиона знает?       — Я спрошу, конечно. Сегодня отправлю сову; только скажи, почему ты вдруг забеспокоился?       Гарри сел на кресло, мягко похлопав рукой по подлокотнику, и Малфой боком опустился на него, отвернув лицо в сторону: к окну, в котором сыпал и сыпал снег, где сверкали праздничные украшения и сновали машины, спешащие домой — к любимым, к родным…       — Она стала мне совсем чужой, — наконец выдохнул он, — раньше она будто связывала меня с семьёй; будто связывала с тем великим, кем мне прочили стать, — он ухмыльнулся, полный самопрезрения, — после она напоминала мне о том, как важно принимать правильные решения; о том, кем можно стать, если сильно увлекаться тем, что говорит эго, но сейчас… Сейчас и это в прошлом; всё пройдено и выучено, и мне бы хотелось… Чистый лист.       Гарри спустил очки на кончик носа, оставляя силуэт Драко расплывчатым для себя; затем надел их снова. Словно что-то уточняя, словно пытаясь вычислить то неуловимое, что привело Малфоя к такой просьбе. Его мальчик хотел перемен. Вернее говоря, его мальчик и не заметил, как поменялся, и искал чего-нибудь, что могло бы ему это объяснить. Поттер, вставая с кресла, провёл по соседнему бедру, жадно сжав колено, как бы говоря: с меткой или без — ты здесь самый желанный и нужный:       — Я пойду напишу пару строчек Грейнджер. А ты всё-таки разверни подарок.

***

      Ответ Гермионы оказался неутешительным, хотя пришёл утешительно быстро — всего через пару часов:       «Метки Пожирателей — это те же сигнальные чары, что мы использовали в Отряде на монетках. Сигнальные чары устроены так, что нельзя их расколдовать: чтоб те, кто через них общается, не потеряли связь. Да и, скорее всего, метка проступит даже сквозь свежие чернила. Пожиратель ведь всегда должен принимать приглашения Лорда. Я быстренько провела эксперимент: наш Отряд распался, но монетки ещё работают; я проверяла, взяв свою и Рона. Значит, скорее всего, из-за смерти Лорда метка тоже не рассеется. В общем, если для Драко это так важно, то ответ у меня не подходящий для праздников. Мне жаль, что оно так. Быть может, мы и враждовали, но он раскаялся. И мучается. Нечестно.       И всё-таки, с праздником вас. Счастливого нового тысячелетия. Ждём в гости в ближайшую пятницу. Гермиона»       Поттер был не в восторге от ответа и крутил в голове различные мысли о том, как его донести. Параллельно созрела другая идея. Он не знал, насколько она могла быть успешной, ведь больше надежд он возлагал на магию. Или на новую перекрывающую татуировку, в конце концов. И всё-таки нужно было попробовать.

***

      — Вообще-то мне нравятся змейки, — начал он, найдя читающего Драко снова в гостиной. Подарок всё ещё был нетронут. Поттер слегка разозлился, — как-никак Хагрид всегда был моим другом, и я не замечал раньше, но после понял, насколько меня умиляют живые существа. Ну, помимо тебя, — он задорно улыбнулся, проходя наконец вовнутрь комнаты, оттолкнувшись плечом от дверного косяка.       — Какие у Гермионы новости? — немного напряжённо спросил Драко, то скрывая за рукавом рубашки метку, то открывая её вновь, будто колеблясь между тем, нужен он самому себе с тем, что делал в прошлом и кем был, или нет.       — Если коротко: метку убрать нельзя. Никак.       Малфой не то чтоб поник — скорее, стал искать выход; но в голове оказалось туманно, и он снова закрыл метку рукавом, потупив глаза. Неужели он навсегда останется таким? Поттер, до того момента стоявший в отдалении, неожиданно для него оказался рядом. Очень сильно рядом. Он сел на колени, обдавая теплом.       Он обхватил ладонями то самое предплечье, будь оно неладно, снова требовательно поднял вверх ткань и несколько раз коснулся губами того самого треклятого места. Треклято прекрасного места. Он и любил, и злился, и беспокоился, и совершенно не смущался: подумаешь, странный рисунок — маглы чего только не изображают порой на своих телах…       — Драко, почему тебя это так беспокоит? Ведь эта метка ничего о тебе не говорит, — он гладил и гладил руку — так, будто лаской мог совершенно оттереть изображение или превратить во что-то другое, — она даже для волшебников перестаёт что-то значить.       Малфой отвернулся, пряча в уголках глаз почему-то подкатившие неуместные слёзы: в груди, как птица в агонии, заметались вина и стыд за расстроенные лица тех, кого он когда-нибудь оскорбил; за несуразную попытку что-то доказать отцу, связавшись со злом; за невозможность что-то отмотать назад и исправить. За то, что он доставил Гарри столько хлопот — наконец, лишь потому, что носил на предплечье эту отметину. В этот Новый год она жгла по-другому, но всё также сильно. Все вокруг ждали какой-то новый мир, казалось, и создавали этот новый мир, а он, как ему думалось, остался прежним. И никак не мог расстаться с тяготившими его воспоминаниями, под мерцаниями ёлочных огней становившимися ещё мрачнее.       — Мне нужен чистый лист, — наконец повторил он старую мысль.       — Хорошо, — у Поттера блеснул в глазах неоновый огонёк: он-то давно заметил, кто с ним рядом на самом деле.       Драко в такие моменты задумывался о том, что неслучайно для этого мальчика был открыт и Слизерин. При всей душевной открытости и, казалось бы, горячности он будто переходил с ним на какой-то особый убеждающий змеиный язык. Спорить не просто не хотелось: не виделось нужным. Вот и сейчас этот маленький чёртик вышел исполнить очередную безобидную шалость, и он чувствовал, как его собственный ум становился чуть более восприимчивым и податливым, чем обычно. Он и сам стал подаваться ближе, растаивая под настойчиво ласковыми прикосновениями.       — Я просто подумал, что если её нельзя никак убрать, как и твою прошлую жизнь… Может, попробовать изменить значение. Вот череп. Он про смерть; а что если он про смерть того «плохого Драко», — он сделал жест, обозначающий кавычки, — хоть ты и сейчас временами…       «Вот же дьявол», — думал Малфой, чувствуя, как его тело начинает сообразно реагировать на явно соблазнительную улыбку.       — А змейка, — Поттер пожал плечами, — в конце концов, ты слизеринец…       «Да и ты тоже», — про себя отмечал Драко, чувствуя, как одна рука уже скользит к брючной молнии.       — Она будет обозначать тебя, — сказал он твёрдо, пока ещё мог говорить твёрдо.       — Как только ты захочешь, — Поттер поочерёдно расстёгивал пуговицы на рубашках — своей и Драко, — может, не стань ты Пожирателем, мы бы и не оказались вместе… Попробуешь. Так. Подумать. О метке? — он чеканил последние слова с небольшой оттяжкой и придыханием — так, чтоб они уж точно осели в сознании, гибко и осторожно меняя значение прежних вещей.       Он не выдерживал даже этого крохотного расстояния между ними, и, едва дождавшись кивка, наконец поцеловал. Малфой и любил, и ненавидел эту сексуальную дипломатию: лишённый критического мышления в моменте, он легко присваивал то, что ему сообщали хитрые, налитые кровью губы.

***

      — Разверни всё-таки подарок, — едва отдышавшись, не торопясь тем не менее одеваться, немного сердито произнёс Поттер.       Он сел на пол перед Драко, отсвечивая белой бархатной кожей. Глаза глубже зазеленели: ещё не сузились возбуждённые зрачки. «Он, чёрт, в таком виде уговорит меня… да на что он не может уговорить меня. Я даже фамилию готов сменить».       — Белая бумага, Поттер? Серьёзно?       — Ты же хотел чистый лист, — он хохотнул, — но, если всерьёз, то она заколдована: прочесть то, что здесь написано, можем только я и ты. Я подумал, вдруг у тебя будет настроение написать мне откровенное письмо в Министерство, — огонёк снова сверкнул, — с причинами твоего самоедства, например, — и серьёзно погас, — тогда тебе не придётся беспокоиться о том, что его прочтёт кто-то ещё, — он выдержал паузу, глядя на пальцы, робко перебирающие листы. — Я знаю, какой ты на самом деле. Ты честный. И пока тебе трудно объявить это самому себе, да и другим, я подумал, будет хорошо иметь такую бумагу.       Драко охнул, смутившись своей критичности и того, что он был раскрыт. Но под теплотой любящей зелени обнажение всегда переставало быть неуютным… Вот и сейчас он, взяв перо, написал на пустом листе: «Я боялся метки, потому что думал, что она прячет всё хорошее во мне от тебя, но твой взгляд глубже, чем её чернила». Передавая послание, он коротко чмокнул шрам: кто знает, может, Лорд в глубине души был шутник и оставлял метки, просто чтоб они с Гарри никогда друг друга не потеряли? Огни на ели теперь мерцали уютно и успокаивающе, кутая в тени комнату, как в самые уютные руки…