I'll be your number one with a bullet (Я буду твоим номер один)

Повозка здесь, а Дин Жун нет. Дело не в том, что Ван Чжи не может забраться в неё без посторонней помощи. Он гораздо более ловкий и подвижный, чем может показаться со стороны. Но речь идёт о приличиях. Речь идёт о том, как правильно поступать. Если Ван Чжи вызвал повозку, Дин Жун должен стоять рядом, чтобы помочь ему и убедиться, что он благополучно в неё сел. Ван Чжи смотрит на Цзя Куя, готового взяться за вожжи, но тот качает головой. Он тоже не знает, куда делся Дин Жун. Ван Чжи слегка хмурит брови и направляется обратно к дому Суй, резкий шелест юбок — единственный внешний признак его раздражительности. Он не уверен, с чего бы Дин Жуну быть там, когда Ван Чжи уже вышел на улицу, но он также не может предположить, где ещё мог бы находится Дин Жун. Шаги Ван Чжи замедляются, когда он приближается к воротам и видит фигуры двух человек, стоящих там в мягком свете фонаря. Один из них — Тан Фань, всё ещё улыбающийся и довольный после еды, которой они все наслаждались ранее этим вечером. Другой — Дин Жун, мрачный и сгорбленный. Ван Чжи замирает на мгновение, а затем инстинктивно прижимается к стене. Подслушивание — это навык, который много раз помогал ему выжить, и Ван Чжи нравится его оттачивать. — Пожалуйста, передайте это доктору Пэю от меня, — говорит Дин Жун, протягивая небольшую баночку Тан Фаню. Какая-нибудь мазь, может быть, или лекарство? Ван Чжи прищуривается — он не знал, что Дин Жун и Пэй Хуай поддерживали какую-либо связь, и мысль о том, что это ускользнуло от его внимания, раздражает, как зуд между лопатками. — Хорошо, — легко кивает Тан Фань, ничуть не подозревая о возможном содержимом баночки. — Ах, тебе надо было прийти пораньше поужинать с нами. Тогда ты мог бы сам ему передать. Дин Жун медленно моргает, как и всегда, когда его застали врасплох и он не знает, что ответить. Раньше это раздражало Ван Чжи — выражение лица с отвисшей челюстью напоминало ему корову — но теперь он понимает, что это собственная форма самозащиты Дин Жуна. Чтобы казаться тупоголовым пока формулирует более обдуманный ответ. Взгляд Дин Жуна скользит по улице туда, где спрятался Ван Чжи, и он прямо отвечает: — Меня не приглашали. Ван Чжи втягивает воздух и прижимается ближе к стене. Он не думает, что его заметили, но ответ Дин Жуна определённо направлен в его сторону. Тан Фань смеётся: — Не нужно быть таким формальным, тебе здесь рады в любое время. Какое-то время царит тишина, а затем Дин Жун шагает вперёд, прижимается губами к губам Тан Фаня, и дыхание Ван Чжи останавливается. Его зрение расплывается на несколько кратких секунд, а когда всё возвращается в фокус, Ван Чжи чувствует тупую боль в руках. Его пальцы впиваются в ладонь так сильно, что ногти врезаются в плоть. Ван Чжи медленно выдыхает сквозь стиснутые зубы и разжимает затёкшие скрюченные пальцы. Горящий шар ярости оседает в его желудке, угрожая выплеснуть содержимое его ужина. Ужина, который он ел с Тан Фанем всего несколько минут назад. Вкус которого, вероятно, всё ещё на губах Тан Фаня, которые сейчас пробует Дин Жун… Тан Фань вскрикивает и отступает назад, держа баночку между собой и Дин Жуном, как щит. Его лицо практически светится ярко-красным в свете фонарей. — Ах, извините, я не хочу произвести неправильное впечатление. Вам здесь, конечно, рады, но не… таким образом. — Мои извинения. — Дин Жун тоже отступает, увеличивая дистанцию между ними, и сухо кланяется. — Я ничего не мог с собой поделать. Этого больше не повторится. Тан Фань неловко откашливается. — Что ж, тогда, думаю, всё в порядке. Эм, спокойной ночи. Ван Чжи не остаётся, чтобы дослушать. Он возвращается к ожидающей повозке, и его кровь практически кипит от ярости. Ван Чжи даже не уверен на что он больше злится: на то, что Дин Жун поцеловал Тан Фаня, или на то, что Дин Жун поцеловал Тан Фаня. В любом случае, вечер Ван Чжи полностью испорчен. *** Обратно до Западной ограды они едут в тишине. В этом нет ничего необычного — Ван Чжи не имеет привычки обсуждать дела с Дин Жуном в движущейся повозке, когда любой может пристроится позади неё и подслушать их. Если же это не касается работы, Ван Чжи не часто разговаривает с Дин Жуном. Но напряжение, повисшее между ними — это что-то новое, и Дин Жун не может сказать, что ему это не нравится. Не часто ему удаётся увидеть Ван Чжи в таком замешательстве. Ван Чжи, должно быть, видел их. Дин Жун выпрямляется на своём сидении, не отрывая взгляда от окна напротив, и стойко игнорирует тяжёлый взгляд Ван Чжи, даже несмотря на то, что его интенсивность разъедает изнутри. Годы и месяцы, часы и дни… И всё, что потребовалось, чтобы Ван Чжи увидел его — предательский поцелуй. Вкус удовлетворения горько-сладкий. Когда они подъезжают к воротам Западной ограды, Дин Жун выскакивает первым. Он стоит в стороне, позволяя слугам закрепить ступеньки к дверям повозки, затем подходит ближе, чтобы протянуть руку Ван Чжи. Ван Чжи выбирается из повозки и самостоятельно спускается вниз. Края его рукава задевают костяшки пальцев Дин Жуна. Дин Жун не возражает против этого. Когда Ван Чжи в гневе, он не любит прикасаться к кому-либо или чтобы кто-то прикасался к нему. Дин Жун следует за Ван Чжи во внутренний двор, не сводя глаз с земли под ногами, делая вид, что не замечает обжигающих взглядов, которые Ван Чжи продолжает бросать в его сторону. Они не будут говорить об этом, потому что Ван Чжи не обсуждает с Дин Жуном личные дела. Но сейчас Ван Чжи наблюдает за ним, и это внимание пьянит, как глоток сладкого вина. Оно вызывает привыкание. Дин Жун не хочет, чтобы Ван Чжи снова отвёл взгляд. И если его преданности недостаточно для того, чтобы Ван Чжи смотрел на него, то какой ещё выбор есть у Дин Жуна?