Point of no return

Это похоже на какой-то розыгрыш. Нет, серьёзно, в такое вряд ли бы можно было поверить, если не быть свидетелем. Джин сверлит взглядом Намджуна, без зазрения совести осматривает каждую часть тела и останавливается на шее. Красноватый след на изгибе возле затылка. Не особо заметный, если не всматриваться, но Джин всматривается. Он едва ли может сдержать рвущуюся наружу злость. Метка. Красное клеймо, помечающее территорию. И эта территория принадлежит не Джину. Не нужно вдаваться в подробности, чтобы понять, как его это раздражает и бесит сейчас. Намджун слишком зрелый для своего возраста. Голова холодная, мышление здраво, поступки обдуманны и продуманы до мелочей. Джину даже не надо говорить, что в их тандеме старшим является Намджун, несмотря на разницу в возрасте. И впервые за все годы жизни Джин думает, что не дотягивает. Он слишком рассеянный, слишком легкомысленен и порой наивен. Полная противоположность Ким Намджуна. Тот говорит, что это мило. Говорит, что лучше человека в жизни не встречал, что Джин — потрясающий во всех отношениях, а Джин не особо верит. Даже когда его робко (удивительно) целуют в первый раз. Даже когда выстанывают его собственное имя на ухо в подъезде собственного дома. Даже когда говорят, как сильно любят. Не верит. И в этом была самая страшная ошибка. Намджун не делает ничего, чтобы усомниться в его чувствах, но Джин сомневается. Бесится, ревнует, устраивает скандалы с битьем посуды и обвиняет, обвиняет, обвиняет. По сути, в собственной неуверенности. И Намджун терпит. Терпит долго, голоса не повышает, внимательно слушает и ни разу не обвиняет в ответ. Улыбается. Он все понимает, не может не понять. Он пытается доказать Джину, что все его подозрения ошибочны. И терпит фиаско. Намджун ходит мрачнее тучи. Разговаривает через зубы, раздражается с любой мелочи, но не при каких обстоятельствах не срывается на Джине. Намджун считает, что это было бы нечестно. Джин впервые искренне хочет вступить в драку, когда на очередной репетиции Намджун лажает и просто вскипает за секунду. Он вылетает из зала, и первый, кто бежит за ним... Нет, не Джин. Джин даже не успевает сделать и шага. Следом за Намджуном выбегает Хосок, громко хлопая дверью. Зал погружается в тишину. Несколько пар глаз как-то странно смотрят в сторону Джина, заставляя того огрызнуться в ответ парой ласковых слов. Чонгук обеспокоенно смотрит на дверь и все-таки тоже покидает зал. Джину становится совсем неловко. Остальные молчат, занимаясь своими делами, не задавая вопросов. Проходит, кажется целая вечность, когда дверь открывается и на пороге показывается Чонгук. Уже более расслабленный, даже весёлый. За его спиной идёт Намджун, рядом шагает Хосок, закинув руку на его плечо. Джина передергивает. — Джин, пожалуйста, скажи, чего ты от меня хочешь? От счастливого Намджуна не осталось и следа. Вместо улыбки - хмурые брови и уставший вид. Вместо смеха - раздражительность и всепоглощающая тоска. Он устал. Устал бороться за то, что было обречено на провал. — Я не знаю. Честный ответ. Джин правда не знает. Но отпускать почему-то не хочется. Сердце беснуется, видя тоску в чужих глазах. — Прости, Джун... — Не извиняйся. Всё хорошо. Да нихрена не хорошо. Джину стыдно. Настолько стыдно, что он ненавидит себя, ненавидит всю ситуацию в целом. И ненавидит Намджуна. За то, что такой взрослый, за то, что такой правильный. Хороший, мать твою. Лучше бы был скандал. Лучше бы Намджун кричал и обвинял его. Лучше бы ненавидел и собственноручно бросил его, ведь именно этого хочется Джину. Не быть виноватым в том, что происходит. Не быть виноватым в том, что треплет нервы. Не брать ответственность за собственные слова и поступки. А Намджун берет ответственность, подставляется под удары, но терпит. Терпел, по крайней мере. Джин сказал бы, что он еще долго продержался, он делал ставку на полгода. Но как бы ни хотелось язвить, ему тоже тяжело. Отпустить такого человека — кощунственно, но держать подле себя и измываться собственной неуверенностью — преступление, достойное высшей меры. Джин молчит и смотрит в пол, слушая частое сопение Намджуна где-то в другом конце комнаты. Он бы многое хотел сказать и объяснить, но ему кажется, что все эти проблемы, что роются в голове — ничтожны. И Ким засмеет его. Никогда так не делал, но сейчас засмеет обязательно. Потому что в его голове таких проблем нет, в его голове нет сомнений в собственных действиях и решениях. А у Джина их — куча. Намджун слишком не Джин. И говорить тут больше не о чем. Но сказать что-то нужно, иначе Намджун останется, и все начнется по новой. — Наверное, — слова даются с трудом, но Джин продолжает. — ...нам не стоит продолжать, Джун-а... Чонгук крутится вокруг дивана, где сидит Намджун, и корчит ему рожицы. Это выглядит так по-детски, но Гук честно пытается поднять своему другу настроение. Потом говорит что-то про парк развлечений, на что Намджун чуть ухмыляется и слегка пихает младшего в плечо. — Какие мы неразговорчивые сегодня, а? Джин смотрит, как Хосок подходит сзади и кладет руки на плечи Намджуна, обвивая его шею. Видит, как он наклоняется и утыкается носом в скулу. И видит то, от чего давно отвык — губы Намджуна растягиваются в улыбке. В расслабленной, доброй, в настоящей, мать его, улыбке. — Парк развлечений, говорите? — тут же подает голос Намджун. — Да когда это я был против? Он откидывает голову назад и прижимается поцелуем к виску Хоби. Джина передергивает от гребаной ностальгии в каждом его движении. Любое действие Намджуна хочется описать, добавив лишь «как и его когда-то». Целовал, обнимал, любил. И от последнего становится тошно. Джин игнорирует взгляд Тэхёна и Чимина, когда резко вскакивает и выходит на улицу, не забыв хлопнуть дверью. Мусорный бак возле студии получает пару смачных пинков. А потом еще парочку. Джин честно пытается совладать с эмоциями, только вот получается хреново. Намджун давно не его. Не его. И с этим пора бы смириться. Сам же отпустил, сам же отгородился, сам разрушил то, за что боролся (правда, боролся не он). Только вот не получается ни черта, как ни старайся. — Подвинься, что ли... Хосок встает рядом и закрывает дверь. Джин удивленно бросает взгляд на него. Даже спросить нечего. Хосоку для полного погружения в серьезный вид не хватает пачки сигарет и зажигалки в руках. Образ был бы завершенным. — Прекрати так себя вести при нем, — коротко и емко. — Твои эгоистичные выпады ему в первую очередь больно делают, смекаешь? Джин молча сопит, пиная в очередной раз мусорный бак. — Джин, я серьезно, прекрати. И Хосок впервые в жизни настолько серьезен. Смотрит в упор, взглядом готовый вдарить в землю так, что не поднимешься. Может, и не только взглядом. Джин понимает, что Хосок убьет за Намджуна. Вот она — ебучая отдача и равноценный обмен. То, что Намджун изначально и заслуживал. И он мог бы получить это гораздо раньше. Только Джин облажался по крупному. — Хорошо, наверное, из «жилетки» превратиться во что-то большее? Заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ! Нельзя так говорить. Нельзя так думать. Нельзя плеваться ядом в того, кто не виноват. Но Джин плюется. И ненавидит себя за это. Хосок вздыхает. Так устало. Так по-Намджуновски. Все-таки они похожи даже больше, чем кажется. — Я предупредил тебя, Джин, — говорит он и заходит в студию, бросив через плечо: — Повзрослей уже. Джин остается один со своими мыслями и, наконец, позволяет себе сползти по стене вниз.