Не смотри в глаза безумию — они сияют чистотой

Из всех его поддержал как ни странно только Дима, хотя какое тут, тому вообще было жалко всех и каждого, даже Разумовского. Когда Игорь, не выдержав тихих, но настойчивых расспросов, о чем же он громко дискутирует с Прокопенко, да какой уже день гавкает на всех особо любопытных так яро, что его крыше опять стали желать счастливого пути, он разом вывалил все как на духу: и закрытые данные про диагнозы и лечебницу в форте, и причину его стойкого нежелания засыпать нормально, и даже внезапное даже для самого Грома откровение по поводу избегания личных встреч с Юлей в последние время, то ожидал чего угодно, только не этого. — Ну, это…это многое объясняет, бедный парень. Блин, Игорь, мне ведь тогда значит не просто так показалось в конце все его поведение наигранно злодейским. А так все сходится. Нет, конечно, с учетом всего, что он сделал как Чумной Доктор, он не мог иметь адекватного мышления, но я думал, что он классический психопат, серийник — миссионер, а тут вот, получается ближе к визионеру, прямо как в Бойцовском клубе, только у него не было своей Марлы… Когда вид мельтишащего перед носом, нервно раздуваюшего щеки и взбудоражено лохматящего челку Дубина порядком стал выводить из себя, Гром на секунду прикрыл сухие до красноты глаза, а потом устало откинулся на спинку дивана, впервые за неделю позволяя себе хоть немного расслабиться. Все же быть не одному в этой лодке, плывущей по реке безумия прямо в психушку, было чертовски приятно. Официальный запрос дал лишь официальный подозрительно расплывчатый ответ, вариант просить Федора Ивановича аккуратно узнать по связям что да как, едкой кислотой сковывал рот при одной мысли об этом, Дубин, пару часов походив хмурым ежом, выдал дельную мысль спросить в судебном архиве. Другое дело, что делать это официально — вызывать град и молнии из Москвы, а после замятого фингала Стрелкову, под конец первой недели пресс-конференций расплывшегося на пол лица и не поддающегося никакому замазыванию, делать это было решительно нельзя. И так ФСБ до последнего грозилось провести внутреннюю проверку всех и вся. ‌— Думаешь, Юля не будет тебе помогать, если у нас не получится с судом? У нее же есть свои контакты почти везде, — между делом пробормотал Дима, пока они шли вдоль вечно промозглого Обводника к его дому. Игорь, хмуро рассматривающий переливающийся разными цветами очередной баннер с концептуальным непонятным названием нового модного места в глубине наполовину переделанного «Красного Треугольника», позволил себе унылое сравнение — весь старый город, подобно легендарному заводу переваривался малым и средним бизнесом в последние годы методично и безжалостно, выскребался изнутри ради разрастания новых и новых однотипных псевдоуютных заведений, что подобно термитам оставляли лишь тонкий внешний слой, чучела древних зданий, выедая все нутро. При этом хрущевки никто менять не собирался. Гадство. ‌Прикинув, можно ли забраться на сохранившуюся стену, любимую с детства, не прибегая к маханию ксивой, он на секунду представил как зовет сюда ночью Юлю, как подсаживает ее на высокие ветви у забора, обнимает за талию, затаскивая на самый верх, не слушая ее обязательные возмущения и… ‌ — Игорь? Если что, не отвечай, я все понимаю, просто думаю, ей стоит рассказать, в прошлый раз все получилось потому что мы были вместе, ты сам потом говорил. ‌— Я знаю, что она поможет, но это не повод ее втягивать, это раз. ‌«Я сам до конца не знаю, почему нет, но еще раз видеть ее кривящийся рот и суженные в призрении глаза при упоминании Разумовского я точно не хочу, это два» — А два? — тихо уточнил Дубин после затянувшейся паузы, смотря на волны, разбивающие серый потрепанный гранит раз за разом. — А два, это профессионализм. Твой и мой. Она кто? Журналист, а мы? Вот и нечего тут, не Скуби Ду же парадируем. Горечь в конце была от совсем иного и адресована лишь ему, на минуту в груди сделалось тяжело, но Дима глянул в ответ без обиды, только бесконечно печально, отчего она разлилась еще шире, вторя сизой холодной воде, что неустанно захватывала камень за камнем у их ног. Всякое желание говорить отпало. «Дым заводской живет в канале, И боль все медленней и глуше» Строки вспомнились сами, воскресли далеким эхом. Смурная, тяжело переливающаяся толща воды не навивала ничего хорошего, а им нужно было продуктивно провести вечер за составлением так полюбившейся Диме «стене настоящего детектива». Посмотрев еще немного на белый потрепанный пакет с рыжей эмблемой, резкими порывами ветра отбрасывающийся зигзагами все ниже и ниже от моста в серую пропасть канала, Игорь резко развернулся, поторапливая Дубина уже на ходу. Дурацкую ассоциацию, что вызвал несчастный пакет он предпочел решительно выкинуть из головы, оставить так же как и его, не оборачиваясь.