Bist du krank?

Альфред выглядел неважно. Конечно, он был очарователен, как и всегда, но слишком буйный румянец и капли пота на коже, прозрачной и серой, не на шутку взволновали Герберта. — Похоже, ты болен, Альфред, — заметил он, осторожно кладя ладонь на ему на лоб, убирая взмокшие пряди. — Болен я? — переспросил мальчик, до смешного наивный: он едва стоял на ногах. — В-вовсе нет! Эрбграф поджал губы: — Ты бледен ужасно. Тебя лихорадит, chéri, — пальцы его, коснувшись щеки, скользнули ниже, обвили запястье. — Поскорей отправляйся в кровать. Альфред попробовал отстраниться, вернуть себе хоть иллюзию личного пространства, но тщетно: вампир держал цепко, притом аккуратно — по-звериному острые ногти не задевали руки, тогда как могли бы впиться. — Со мной все в порядке, большое спасибо, — подгибающиеся колени выдавали его с головой, не говоря о робком, дрожащем тоне, коим невозможно было на чем-либо настоять. — Пойдем-ка со мною, дружок, — фон Кролок притянул его ближе, безобразно сочувственный и фамильярный. — Я не причиню тебе вреда. Больная кровь ни в малейшей степени не привлекательна. Конечно, вместо шага к двери мальчик сделал шаг от нее — и от Герберта, не теряющий надежды высвободить запястье. — Это… — тут он прервался на тяжкий, полный усталости вздох и сглотнул, смачивая иссохшее горло. — Это звучит… не очень утешительно, — хватило ему смелости завершить. Герберт цокнул языком. — Сколько с тобой хлопот. Тебе повезло, что ты милый, — он наклонился — и выпрямился с мальчиком на руках. Альфред забарахтался в крепких объятьях — естественно, безуспешно: даже у здорового него шансов против вампира, тем более, рослого и энергичного, не было. Тот и бровью не повел на трепыхания — теснее прижал к груди, к безмолвному сердцу, когда мальчик, вконец обессилев, обмяк. Где-то на периферии сознания Альфред понял, какой легкой добычей стал, но тело отказывалось реагировать. Вопреки здравому смыслу, он смежил веки и позволил нести себя без напрасных препятствий.

– / –

Альфред хотел не открывать глаза буквально пару секунд, отдыхая от рези, но сделав это, обнаружил себя в постели — на лиловом шелке и с тщательно взбитой подушкой под головой. Герберт сидел подле; замогильный холод его руки остужал лицо, пальцы путались в прядях. — Ты спал, дорогой, — пояснил он, слегка улыбаясь, — мой бедный ангел так болен, — перебирание волос сменилось поглаживанием по щеке. — Мы поставим тебя на ноги в кратчайшие сроки, ручаюсь. Для начала давай поглядим, какая у тебя температура. С этими словами он взял с прикроватного столика тонкий стеклянный стержень. Альфред, проморгавшись, постарался сосредоточиться — смысл слов от него ускользал, как и фокус. — Я… что? Улыбка Герберта — лишенная голодных восторгов, она почти не пугала — приблизилась; лба коснулся напомаженный рот. Мальчик вжался в подушку. — Мой бедный, бедный Альфред. Я заставлю тебя почувствовать себя лучше. Расслабься. Альфред обреченно вздохнул: легче сказать, чем сделать. Рядом с ним, в одной кровати, сидел вампир, а сам он был беззащитен и болен. Герберт, преисполненный участия, истолковал вздох по-своему — засуетился: — Сейчас-сейчас, mon chéri, — он поднял стержень на уровень глаз, всмотрелся в деления. То, что стеклянной палочкой оказался термометр, Альфред констатировал только теперь. Он открыл рот, желая с этим покончить. Раздался смешок. Тихий и мелодичный, он не предвещал ничего хорошего. Герберт и не подумал скрывать веселье: — О нет, дорогой мой. Закрой свой чудесный ротик и ляг на живот, будь добр. Мальчик недоуменно нахмурил брови. С какой целью? Разве вампир не собирался измерить ему температуру? Герберт вновь рассмеялся. — Я ожидал большего понимания от ученого, пусть и такого молоденького, — поддразнил он, стукнув пальцем по кончику его носа. — Ты ведь прошел хотя бы базовый курс медицины, прежде чем отправиться в экспедицию? Альфред ошеломленно кивнул. — И ты наверняка помнишь, что самым точным спо… Договорить ему не дал вопль: — Ни за что! Альфреду хватило запала принять сидячее положение и бросить на Герберта воинственный, как он надеялся, взгляд. Про себя он решил, что обязан — и будет протестовать до последнего. Ледяная рука легла ему на плечо, обожгла сквозь одежду, и вампир посмотрел неожиданно строго, как мог посмотреть родитель — или мудрое, бесконечно древнее существо. — Альфред, — начал эрбграф со сдержанностью, какая обыкновенно пронизывала голос его отца и какой ни ассистент, ни профессор за ним не наблюдали с самого прибытия в замок, — я просто о тебе беспокоюсь. Ты болен. Ты сам не ведаешь, о чем подумал и чего боишься. Как радушный хозяин я несу ответственность за твое благополучие, и в меру возможностей я сделаю все, чтобы его обеспечить. Очевидно, не в одном гостеприимстве заключался вопрос, но Альфреду о том знать было совершенно необязательно — он и не любопытствовал. Отстраненно отметил: хватка с плеча исчезла. — Прошу, ляг, как велено. Мальчик вздрогнул от приказного тона, в коем не осталось шутливости, но не двинулся с места. Он не позволит с собой — имеющим достоинство и, в конце концов, взрослым — так обращаться. Что бы сказал профессор? Немыслимо. — Дорогой, — нараспев протянул фон Кролок. Елейность напомнила, что завидным терпением он не обладал. Альфред замотал головой, вцепившись в простынь — спрятался бы под нею, а толку — и мечтая об избавлении. С губ вампира слетел страдальческий вздох: — Альфред, ангел. Веди себя прилично. Не усложняй ситуацию. Ему следовало действовать спешно. Не самая простая задача, когда разум теснят лихорадочные фантазии о кольях, ванных и красивых вампирах. Красивых? Альфред определенно был болен. — Могу я встать? — он собирался использовать единственный шанс. — Зачем, сладкий? — приподнял бровь Герберт. — Тебе не стоит вставать в твоем состоянии. Чем меньше ты будешь двигаться и утомляться, тем лучше. Как кто-то такой угрожающий мог быть таким заботливым? Причем в худшем из проявлений. — Ну-у, — думай, Альфред, думай, — я уз-знал еще в школе, что... удобнее, если... — он украдкой сглотнул, — мне нужно перегнуться через край кровати. Он молился всем богам, которых смог вспомнить — его родители, добрые христиане, должно быть, перевернулись в гробу, — чтобы Герберт не усомнился в наспех сочиненном условии. К гордости и облегчению Альфреда, вампир проявил снисходительность: — Вот видишь, ami. Я знал, что ты воспитанный мальчик и в итоге перестанешь противиться; ты так стремишься угодить. Если б Альфред был чуть более спокоен и собран, то моментально бы возразил, что не "стремится угодить", — но он прятал радость от сработавшего обмана. Адреналин переполнял вперемешку с тревогой, откуда-то появились силы, и ему пришлось уцепиться за столбик кровати лишь раз. Медленно, шаг за шагом, он обогнул постель, стараясь сохранить видимость, что повинуется Герберту. Стоило оказаться к двери поближе, мальчик бросился наутек. Или, верней, попытался — через пару движений сердце скакнуло к горлу, перед глазами померкло и завращалось, черная окантовка сузила обзор. От встречи с полом его спасла молниеносная хватка. Не сказать, что Альфред испытал благодарность. — И это, по-твоему, примерное поведение? — в ярости процедил Герберт. — Все, с меня хватит. Я достаточно от тебя натерпелся. Вампир потащил его обратно к кровати, но вместо того, чтобы швырнуть на нее, как в красках представил мальчик, сел сам. На мгновенье Альфреда захлестнула растерянность пополам с облегчением. А затем Герберт потянул его на себя — и умостил на коленях. Это было не то положение, в каком Альфред когда-либо мечтал оказаться, и он сразу же попробовал встать — тяжелая, как кладбищенский мрамор, ладонь опустилась на спину. — Позвольте подняться, — вышептал мальчик, — п-пожалуйста, не делайте этого. Фон Кролок, игнорируя мольбы, свободной кистью пролез под живот, нащупал и расстегнул ширинку. — Ты сам напросился. Альфред даже не почувствовал дуновение, пробежавшее по обнажившимся ягодицам, — испугался до вскрика, получив первый шлепок. И вновь отчаянно заерзал, забился. — Нет! Только не это. Остановитесь, прошу! Я сделаю все что угодно. Я чувствую себя замечательно. Не надо! Я не ребенок… Во вздохе, прошелестевшем сверху, не было ни обиды, ни раздражения. — Ты вел себя как наглый мальчишка и заслужил, чтобы я обращался с тобой соответствующе. Мы могли пойти легким путем, но тебе непременно нужно было выкинуть это. Шлепок по бедру заставил его неловко, по-девичьи звонко взвизгнуть. — Я отсчитаю пять здесь, — Герберт хлопнул его по левой ягодице, — и пять здесь, — по правой, — и если к этому времени ты усвоишь урок, мы сразу вернемся к начатому. Альфред не сумел подавить рыданий. Ему еще не сделали по-настоящему больно, но унижение от самого факта, что он склонился поперек бедер вампира, отчитываемый и оголенный, было чересчур велико. — Я не хочу причинять тебе боль, это просто урок, хорошо? — Герберт поцеловал его в затылок — действительно, как ребенка. И, судя по ощущениям, вампир держал слово. Альфред четко осознавал, что он контролирует каждый удар, не проявляя той силы, в какой не отказывает себе иной родитель, — жжение не промучает его долго. Когда все прекратилось, он продолжал капать слезами, крупными и горячими, на штанину эрбграфа. Фон Кролок огладил поалевшую, нагретую кожу и проворковал: — Тсс, милый, тише. Ты научился не дерзить мне, не так ли? Альфред молча кивнул ему в ногу: он ничуть не оправился от позора, а тому все не было конца. К ужасу и стыду, его глупое, неискушенное тело нашло в чужих касаньях блаженство. Он не мог отрицать: утонченность, присущая Герберту, великолепно сплеталась с властностью, далекой от поверхностной злобы. И лежать вот так, растекшись у него на коленях, беспомощным и размягченным, было странно приятно. — А теперь, — мальчик невольно напрягся, — мы измерим твою температуру — и можешь спокойно спать дальше. Альфред прикусил губу: от неизбежности вновь подступили слезы и в горле застрял липкий ком. — Сделайте это как можно быстрее, — пробормотал он на выдохе. Герберт окончательно стянул с него штаны, пониже приспустил белье и едва вернул кисть на кожу, как Альфред схватил его за кончики пальцев: — И будьте, пожалуйста, осторожны. Прозвучало не громче шепота, но смятенность вампир расслышал. Давно уже над ним сжалившись, он погладил мальчика по волосам. — Ох, chéri. Могу заверить тебя: это не повредит. Расслабься, и вскоре все кончится. Опустив одну ладонь Альфреду на ягодицы, Герберт их деликатно раздвинул. Он бы солгал, сказав, что его совсем не волнует вид мальчика, обнаженного, хоть не полностью, и податливого перед ним. Он бы хотел любоваться им при иных обстоятельствах. Но прелестная попка оставалась прелестной попкой вне зависимости от того, почему ее обладатель трепетал у вампира в объятьях. Он привык потакать соблазну, как положено ночному созданию, — Альфред пискнул, ощутив игривый щипок. Герберт усмехнулся в ответ на взор, влажный и возмущенно-смущенный, брошенный через плечо. — Прости, прости. Ты такой аппетитный, — он приласкал пострадавшую кожу. — Разве можно винить меня в том, что я не могу устоять при виде столь нежного, полного жизни, красивого мальчика? О Альфред, как же мне с тобой повезло. Альфред покраснел ушами и отвернулся, пряча лицо. В наблюдении, как беспечен был Герберт в комплиментах и недвусмысленных жестах, крылась несправедливость. Он вел себя так, словно мальчик не лежал поперек его бедер, не прикрытый пониже спины, — или в том не было ничего удивительного. О своей наготе не хотелось и думать: открыв для себя, что ухаживания вампира находят в нем нечестивый отклик, Альфред боялся быть на нем пойманным. Он так увлекся переживаниями, что не заметил манипуляций, пока в него не проникло стекло — холодное, скользкое от вазелина. Всхлипнул и сжался непроизвольно, хотя фон Кролок не причинил ему излишнего дискомфорта. Уязвленность терзала его, но это и впрямь не было больно, и медленное, щадяще-бережное движение, с коим Герберт протолкнул термометр глубже, отозвалось истомой внутри. Вампир ненавязчиво, как невзначай его гладил и задевал прибор, смаковал возню и скулеж, шипя не хищно, но ласково. Для Альфреда эти минуты обернулись маленькой вечностью, постыдной и сладкой, и, если бы Герберт пошевелил ногой, он бы наткнулся на твердость. Эрбграфу польстило хныканье — в нем сквозила некая разочарованность, — когда он вытаскивал градусник. — Тридцать девять и семь, Альфред. Хуже, чем я полагал, — подытожил. — Я велю Куколю принести нам компрессы. Мальчик вяло моргнул. Его не заботило, отчего у него высокая температура, как ее сбить и откуда в нем чувство, что он почти не простужен, — разве что изнурен. Он позволил Герберту вернуть на место белье, сонный, не успевший сделать это самостоятельно; растянулся, покоряясь его рукам, на простынях. Затаил дыхание лишь однажды, пока вампир развязывал шейный бант и расстегивал пару пуговиц на рубашке. Герберт стер большим пальцем слезинку с его щеки: — Вот и все, mon chéri. Это оказалось проще, чем ты себе навыдумывал, правда? Не стоило так бояться. Альфред потупился в знак согласия, пристыженный и очень усталый: остатки адреналина выветрились, испытанное унижение по-прежнему давало о себе знать. — Тебе нужен сон. Я буду здесь, когда ты проснешься, с компрессами и всем своим вниманием, обещаю, — в последний раз обняв ладонью щеку, запоминая тепло, вампир встал и направился было из спальни, как вдруг ощутил порывисто-робкую хватку. — Герберт? Пальцы, оплетшиеся вкруг запястья, подрагивали — эрбграф накрыл их своими. Целый миг ничего не происходило, но затем мальчик собрался с духом и промямлил «спасибо», сразу же утыкаясь в подушку. Умиленный, вампир ухмыльнулся; наклонившись, чмокнул Альфреда в висок. — Все для тебя, мой ангел.