***
— Ты уверен? Как ты собираешься успевать все свои дела? Как ты будешь всё это совмещать? Мы сейчас-то уже видимся дай бог раз в неделю, а что будет, если ты ещё и работать пойдёшь? А как же твоя успеваемость в институте? А как же твои танцы? — осыпал меня вопросами мой лучший друг, с которым мы дружили ещё с песочницы, пройдя вместе садик, школу, теперь же ещё и обучаясь в одном институте, пусть и на разных специальностях. — Стоп! Хватит! Я сам не в восторге. Ты же знаешь, что я и сам люблю просто полежать и ничего не делать, просто кушать, играть или читать комиксы с тобой в том уютном кафе… — как-то даже слёзы наворачивались от всего этого. — Ну так сократи количество дел! Какого, спрашивается, хрена ты берёшь себе всевозможные занятия, записываешься во все активы и кружки, а потом бегаешь туда-сюда, как ломовая лошадь, не успевая иногда даже поесть? — искренне недоумевал Минхо. Его лицо было таким, будто я нёс максимально нелогичный бред и сам же путался в том, чего действительно хочу, и что в итоге делаю и говорю. Хотя… — Потому что иначе я чувствую, что упускаю важное, драгоценные время, возможности, что просираю свою жизнь и молодость, спуская их на что-то совершенно ненужное. Я люблю отдыхать, но немного, иначе меня будут преследовать мысли о бесполезности моего существования и всего, что меня окружает, всего моего мироустройства, всех моих планов и желаний. Мне кажется, что когда я ничего не делаю слишком много и долго, то просто останавливаюсь в своём пути к лучшему будущему, чему-то хорошему, крутому, поистине прекрасному, и просто начинаю проваливаться в яму, меня будто назад тянет, в начало пути. Поэтому я и бегу вперёд, без остановки и передышки, поэтому и пробую многое, делаю всё и сразу. Я живу только тогда, когда моя жизнь наполнена яркими событиями, множеством дел и занятий. И пусть я иногда сам же рву волосы на голове из-за стресса, я всё же чувствую себя максимально живым, я чувствую себя на подъёме. Будто так всё и должно быть. И больше никак, — а вот теперь мне было не понятно, почему мой лучший, блять, друг не может этого понять и принять, будто сам не знает, какой я. Почему-то это всё начинало меня немного даже злить… — Ага, живёт он. Жизнь твоя сейчас, в таком темпе, не наполнена яркими событиями и моментами, а переполнена под завязку, Минни, пойми. Так не ищут и не находят счастья, так ловят перегорание и сваливаются с депрессией на долгое время. Так не живут, Су, так существуют. Так жизнь утекает, как песок сквозь пальцы. Пусть ты сейчас сосредоточен на танцах, учёбе, лучшем положении в институте, считая это важным, хорошо, пусть так, пусть это действительно тебе нравится, хоть и сложно это всё до жопы, а тем более всё это ещё и совмещать, но, Минни, не обманываешь ли ты себя, что это и есть та жизнь, что делает тебя счастливым? Что это всё и является тем, что ты любишь? А где же тот Су, что любил подурачиться, поваляться, проиграть весь день в игры со мной, или отсидеть жопу в магазинчике комиксов, сражаясь потом не на жизнь, а на смерть за последнюю порцию рамёна, купленную на последние деньги, что завалялись в карманах? Где тот Су, который дул губки и просил сделать всю домашку за него, потому что: «Мне лень», «Это скучно», «Смотри, какая погода классная! Лучше пойдём погуляем, чем сидеть тут и тратить время на это говно», и после моих уговоров сделать хотя бы пару заданий самому, выполнив небольшую часть, начать ныть: «Я устал! Я потратил все свои силы-ы-ы», «Я так устал, у меня лапки… Ну помоги!», а затем, каждый раз такое было, выдать коронное: «Мне скучно, развлеки меня, обрати на меня внимание!», под конец, заговорщицки, с хитрыми глазами протянуть: «Давай натворим чего-нибудь?». Ты, чёртов трудоголик, что бегает, как белка в колесе и пашет, как хренова лошадь, куда ты дел моего ленивого, игривого и непоседливого Су? — глаза Минхо были наполнены какой-то тоской по былому, грустью, что сейчас всё было совсем не таким, как в нашем счастливом и радостном прошлом, что всё слишком сильно изменилось, а привычное исчезло, и, похоже, навсегда. Его слова заставили меня окунуться в счастливые, тёплые воспоминания, и испытать всю эту до глубины души приятную, но щемящую сердце ностальгию. На самом деле, сейчас я чувствовал то же, что и он. Я его понимал. Начинающая закипать злость ушла без следа, даря мне успокоение, теперь уже с толикой грусти и тоски. — Он… Я… Мы не стоим на месте, Хо. Детство есть детство, но так всегда быть не может… Иначе у нас не будет никакого будущего, ты тоже это пойми. Я не хочу в будущем пожалеть о том, что не приложил именно в это время все усилия, чтоб обеспечить себе лучшие условия для жизни. Я не хочу, оглядываясь назад, жалеть, что просрал время и возможности, искренне ненавидя свою жизнь и презирая себя. Ту жизнь, которая не стала такой, как я мечтал из-за того, что я сделал недостаточно, упуская что-то важное, прожигая жизнь, радуясь и наслаждаясь вместо того, что бы где-то поднапрячься и поработать и добиться лучших результатов, — вышло с каким-то вымученным вздохом. — Я не имею в виду, что нужно забить на всё, ох… Я скажу лишь то, что пожалеть можно и о том, что недостаточно радовался, наслаждался и веселился. Вот будешь ты на вершине, будешь богат, возможно знаменит и влиятелен, думаешь тогда ты не пожалеешь, что не отрывался с друзьями в институте, делая абсолютно любую дичь, которая только в голову взбредёт, когда тебе всё это уже станет недоступно? Юность должна быть безудержной, она у нас только одна, Минни. Ты что, только в пятьдесят лет думаешь идти и приключений на жопу искать? Да ты пока удирать будешь, весь песок осыплется и все кости покрошатся! Это, конечно, классно, Минхо и вправду говорил дельные вещи, я и сам знал, что он абсолютно прав, но… От последних слов я был крайне возмущён. С чего он взял, что в пятьдесят я не буду поджарым и завидным миллионером и плейбоем во всём соку? Его плечо само подставилось под мой кулак. Он заслужил. — Ой! ладно тебе, мне же просто к слову пришлось! Чего драться-то сразу… — шутливо, обиженным тоном, потирая ушибленное плечо, с надутыми губами протянул Хо, а затем, не получив нужной ему реакции, продолжил: — Так вот, думаешь ты сейчас не упускаешь ценное время и возможности? Не просираешь жизнь? М? Работа работой, но когда ты действительно наслаждался жизнью? А? Когда радовался, творил безудержную, невообразимую херь? Когда, мать твою, отрывался и как раньше проводил время со мной? Когда хобби своими занимался? И то, я твой лучший друг, поэтому и имею честь видеть тебя, такую занятую задницу, раз в неделю, а что насчёт остальных? Новые друзья? Знакомые? А родители твои тебя когда последний раз видели? А отношения ты хоть с кем-нибудь пытался завести? А спишь ты по сколько часов? А ешь ты сколько раз в день? Твой внешний вид говорит мне о том, что вообще ни одного — кожа, да кости вон, — упёр он одну руку в бок, а пальцем другой тыкал в меня, будто даже отчитывая, как учитель, когда ты выходил к доске и выдавал лишь тихое: «не знаю», «не понимаю», «не сделал», «забыл», на что шли однотипные и бесячие фразы: «А голову ты дома не забыл?» и т.д., вместе с ужасно длинными поучениями и отчитыванием тебя такого тупого и безалаберного по целому часу с брызжущей из дряхлого рта слюной. Но… Все эти вопросы ввели меня в ступор… Я совсем не знал, что ответить… Отчасти даже ощутилась какая-то апатия и уныние от попытки самому же себе дать ответ хотя бы на один из них, отчего я и сам уже было начал чувствовать себя каким-то действительно неразумным человеком, который просто заблудился, обманывая себя, будто на самом деле знает, куда и зачем идёт, и как в итоге выберется из этого лабиринта… — Я…э… Разве это важно? Причём тут это вообще? Хороший результат требует жертв, без этого никак. Нельзя ничего не делать и получить всё. Так не бывает. Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Это, блин, очевидно, — на словах про яичницу предательски заурчал живот. Чёрт. — Ха, — как-то насмехаясь выдал он, оглядывая меня всего и задерживая взгляд на примерном местонахождении поющего в данный момент (очень не вовремя) кита в моём животе. — Да, ты прав, но не полностью, Су. Во-первых, не советую разбивать свои яйца для каких-то там яичниц, — боже, только не снова… Он же не собирается начать нести свои странные и стрёмные шуточки, которые я далеко не всегда понимаю… Мне кажется, я даже увидел свой мозг от того, как сильно закатил глаза. — Во-вторых, стараться нужно, это да, но не отдавать всю свою молодость и жизнь на достижение результата и бесконечную работу. Как бы тебе потом не стало жаль, что ты не веселился, когда мог, как бы ты не впал в депрессию из-за того, что уже поздно отрываться и тупо не с кем, потому что ты стар и одинок, хоть и успешен. Тебе не нужно быть везде и всюду, хватая миллион дел, старясь в каждом преуспеть и стать самым лучшим, чтоб тебя ценили и любили, чтоб тебя признали, — произнёс он, пронзительно посмотрев мне в глаза, будто докопался до сути, будто развеял морок и увидел то, что было скрыто. Не стоило сомневаться, что этот человек знал обо мне абсолютно всё. Что бы я ни говорил и делал, как бы ни врал себе и остальным — он будет знать и видеть всю скрытую правду, просто потому, что он видит меня насквозь. Он знает меня, как облупленного. Иногда даже лучше, чем я сам. — Что? С чего ты вообще… — не успел я закончить мысль, как Хо уставился на меня с отчётливо читающимся в глазах: «Да ну?» или «Ты собрался пиздеть мне?». — Ладно, походу, можно и не пытаться врать и отпираться, причём даже не тебе, а себе, в первую очередь, — за неимением каких-либо аргументов и сил извиваться и препираться, пришлось просто сдаться, ибо он всё-таки был прав, что признавать было крайне тяжело и неприятно… Сколько бы я себя ни убеждал в обратном, подобные мысли всё же поднимались и врезались в сознание откуда-то с его задворок, куда я их старательно запихивал всё это время, чтобы успешно обманывать себя, успокаивая этой сладкой ложью, ведь принять её было куда проще… — Вот то-то же. Ты охуенный, Минни. И толпы текущих от тебя девушек, и, блять, даже парней это подтверждают. И всё это не изменится, если ты не будешь как и раньше впереди планеты всей. Или ты в айдолы метишь? — Я не… Какой из меня, нахрен, айдол? — Иначе зачем тебе всеобщая любовь и внимание, которые, ты, кстати, ещё и не любишь. Ты максимально логичный, ты в курсе? Он просто открыто насмехался надо мной сейчас. Настоящий, истинный лучший друг. Я постарался так посмотреть на Хо, что сейчас ехидно лыбился, с максимальной злобой, будто я был ужасно оскорблен, и: «я же убью тебя, гад, и не посмотрю, что ты мой единственный и лучший друг» и «как ты вообще смеешь смеяться надо мной, а?». Захотелось даже голову ему откусить. Но в ответ он лишь рассмеялся, будто я ему тут шутки шутил или кривлялся аки клоун, скорее всего по той причине, что я ещё и надул губы по привычке, а потому, как обычно, выглядел не угрожающе и страшно, а мило, блять. — Айщ, засранец. Я знаю. Да, я мистер «охуенная и непоколебимая логика». Я в курсе. Но я не могу от этого избавиться или что-то изменить. Я тупой и не могу это побороть. Доволен? — хотелось ещё и топнуть ногой, как обиженный ребёнок, чтоб дополнить картину милой и обиженной булочки, уже точно разбивая ту слабую и несуществующую, вообще-то, иллюзию злого и страшного дядьки. — Доволен я буду тогда, когда ты будешь нормально жить, веселиться, и действительно наслаждаться этой жизнью, и, в конце концов, есть и спать, хотя бы по шесть часов. Пойми, я просто волнуюсь за тебя, а не пытаюсь доебаться или отчитать тебя. Я же тебе не мать. Я просто хочу, чтоб у тебя всё было хорошо, чтоб ты был здоров и счастлив, вот и всё, — произнёс Минхо, положив мне руку на плечо, делая глубокий вдох. — Мне важно… — Я знаю, — тихо прервал я его. — Спасибо… — глаза в глаза, в моих — благодарность, в его — понимание. — Так, ладно, и куда ты устроился? Какой график? Сколько платят? Далеко от дома? Зачем тебе вообще эта работа нужна, напомни-ка? — начал осыпать он меня вопросами, убирая руку с плеча и отходя на пару шагов, чтоб было удобнее размахивать руками во время разговора. Как всегда, мистер «тысяча вопросов в секунду» снова активировался. — Работа в двадцати минутах езды. Уютное небольшое кафе. Работать буду сразу после учёбы. Два через два. Получать буду не особо много, но это всё же лучше, чем ничего. Сейчас в семье небольшие трудности, а впереди ещё и несколько танцевальных фестивалей, на которые нужно будет немало денег потратить, поэтому не работать не получится, хоть я и сам от этого бы с удовольствием отказался, ибо я не железный и дополнительные дела мне совершенно не нужны, но… Ничего не поделаешь. Радует только то, что это всё временно. И что работа не пыльная и в приятной обстановке. Кстати, там и работники все вежливые, отзывчивые, милые и добрые. Так что я там даже не устаю. Если я и работаю там физически, то морально только отдыхаю. — Ну… — протянул Хо, глубоко вздохнув. — Ладно, что уж… Пусть. Если тебе это так нужно, то мне ничего не остаётся, как просто поддержать тебя и пожелать удачи. Кстати, кинь мне адрес, буду забегать иногда, чтоб взбодрить тебя, если будет время, чтоб ты не кис. Будешь жаловаться мне на жизнь в перерывах между обслуживанием клиентов, — завершил он, тут же начиная смеяться, издавая, как всегда, смешные звуки, из-за которых всегда начинал смеяться и я, даже если мне было не смешно. Его смех обладал поразительной заразительностью, перед которой невозможно было устоять. Вот и сейчас я смеялся лишь потому, что смеялся он. Бесконечный замкнутый круг. Аж живот заболел. Но мне это безумно нравилось. — Ха-ха-ха, х-хорошо, уф, — пытаюсь я отдышаться, — Но чуть позже, пока что не могу. Кстати, первая смена уже сегодня, поэтому после учёбы я сразу поеду туда, — произнёс я, вытирая слёзы с глаз. — А, заебись, то есть мы ещё и домой вместе пойти не сможем. Ясно. Всё ясно. Всё с тобой, «друг», ясно… — наигранно обиженным тоном ответил Минхо, начиная отдаляться, потянувшись за рюкзаком, что валялся на подоконнике неподалёку. — Ну, Хо-о-о, переста-а-ань, — протянул я другу на ухо максимально милым голоском, каким только мог его сделать, когда подбежал к товарищу сзади и слегка напрыгнул на него, сжимая в объятиях, чтоб не дать уйти. — Так нужно, не дуйся. Ты мой самый любимый-прелюбимый друг, которого я очень-очень ценю-ю-ю, — завершил я, ещё сильнее сжимая Минхо в объятиях, чтоб он растаял от моего тепла под таким напором. — Не верю, — отрезал брюнет, слегка повернув голову через плечо, чтобы взглянуть на меня. Он сказал это так резко, что я даже немного испугался, из-за чего даже расслабил хватку, пребывая в некотором шоке, выпучив глаза, начиная уже было открывать рот, чтоб задать вопрос. — А вот если ты выдержишь это — поверю, — протянул он как-то заговорщицки, с опасным огоньком в глазах, а затем, молниеносно развернувшись ко мне уже всем корпусом, начал неистово щекотать, пока я медленно пытался понять, что только что произошло, не успевая выставить защиту его «атаке», чем он отлично и пользовался, щекоча до смерти. Вот ведь гадёныш, знает же, что я ужасно боюсь щекотки. Снова он воспользовался тем, что прекрасно меня знал. Я обязательно отомщу ему в будущем… — А-а-а, прекрати-и-и, пож-жалуйста! Я сейчас ум-ру-у! — пытался я спастись от смерти, всячески извиваясь. — Вот будешь знать, как забывать обо мне, не уделяя внимания и времени! Это твоё наказание, аха-ха-ха-ха! — зловеще посмеивался Минхо, начиная бежать за мной, чтоб пытать и дальше, когда мне всё же удалось выбраться из его рук и пуститься в бег, дабы спастись от неминуемой кары. Сказать, что все, кто находился в коридорах, смотрели на источник громких звуков — нас, как на двух самых тупых дебилов на свете — ничего не сказать. — Отвали! Я обижусь на тебя, и тогда вообще не увидимся больше! Не смей! Ты достаточно пытал меня! Отстань, я сказал! — я уже было начал выдыхаться, давая другу опасно приблизиться к себе, как прозвенел спасительный звонок, заставивший друга резко сменить свою траекторию и побежать уже в сторону аудитории к преподавателю, что совершенно не терпел опозданий. Я искренне надеялся, что он всё-таки опоздает, за что ему всенепременно должны будут вставить звезды. Да, я очень хороший друг. А кто-то сомневался?***
Остаток учебного дня прошёл без происшествий: скучные и нудные лекции, несложные практические занятия, подколы, шутки и нытьё Хо на переменах, а затем и долгожданный конец занятий. После пар я сразу же отправился на работу, как и должен был, перед тем еле отлепив друга от себя, что напоследок посмотрел на меня, как обиженный щенок, которому наступили на хвост, а после, когда я уже начал отдаляться, всё же смирившись, кинул в след: «Файтин!», складывая одну руку в кулак, желая подбодрить меня. Это было чертовски мило… И приятно. До работы я добрался не особо быстро, потому что как раз в это время весь общественный транспорт переполняли такие же отучившиеся, как и я, школьники и студенты, что направлялись может быть домой или ещё куда — не суть важно. В автобусе, в котором мне пришлось ехать, было настолько тесно и душно, что я чувствовал себя ебучей консервой в банке. Меня настолько часто толкали, пихали и наступали на ноги, что хотелось уже было наорать на всех и каждого, избивая всех, кто попадется, чтоб выпустить весь пар, что уже шёл из ушей. Я закипал, как чёртов чайник. Благо в карманах я нащупал спасительные наушники, что сразу же отправились в мои уши, затыкая их и отрезая меня от внешнего мира, позволив раствориться в любимой музыке, иначе неминуемо произошло бы что-нибудь неприятное и для меня, и для других. По долгожданному выходу из душного и переполненного автобуса я наконец увидел, что на улице уже давно шёл ливень, о котором я не мог узнать из-за обступающих меня со всех сторон людей, за которыми я не мог ни черта разглядеть, вот вообще ничего, и услышать — из-за музыки в ушах. Взглянув на часы я понял, что уже опаздываю, в первый же, сука, день. Прекрасно… А отсутствие зонта из-за прогноза, что совершенно его не предвещал, обещая вообще-то тёплый и солнечный весенний день, просто добивало… В какой момент всё решило пойти по пизде? Этот день решил меня убить? Почему сегодня? Почему сейчас? А дальше что? Я упаду в канализацию? Меня похитят инопланетяне? Просто, блять, великолепно. Добраться бы вообще до работы… Хотелось кричать во всё горло и материть всё, на чём свет стоит, но это было мне не свойственно… Я скорее был из тех людей, что будут плакать из-за навалившихся проблем и несправедливости, чем кричать, злиться и драться. Вот и сейчас я был зол и недоволен, но бессилен, от чего в глазах скапливались непрошенные слёзы, которые я упорно сдерживал, чтоб не разреветься по такой тупой причине посреди дня. Если бы я дал этому случиться, то просто послал бы всё нахрен и пошёл бы есть шоколадный торт под грустные сериалы и фильмы, как и делал всегда, когда было трудно и хотелось пореветь от души, выпуская все эмоции и чувства. Но сейчас так сделать было невозможно, потому что впереди ещё была целая рабочая смена, после неё — легко, но не сейчас. Первая смена. Смена, на которую я уже опоздал. Облажался, не успев поработать… Просто потрясающе, ничего не скажешь. От полного погружения в негативные эмоции и пробирающего до костей холода и неприятного чувства из-за полностью намокших кед, что сейчас хлюпали при каждом шаге, и меня, промокшего до нитки, как сутулая псина, всё-таки приближая меня к истерике, спасла неизвестная, новая мне песня, что заиграла в наушниках, как реклама между моими треками, что были в составленном мною специально под себя альбоме, каждую из которых я уже успел выучить, как и их последовательность, а потому неладное я заметил сразу, обостряя слух и направляя всё внимание на неё. Сначала мне хотелось её как-нибудь переключить, убирая рекламу, но возможности сократить её или убрать не было, а потому мне пришлось её слушать до конца отсчёта, но когда оставалась пара секунд до конца — мне захотелось, чтоб она не заканчивалась, играя полностью, а не жалкие пару секунд, но, пока я доставал телефон, чтоб попытаться найти её — реклама закончилась, выставляя перед моим лицом уже знакомую заставку следующего трека из моего плейлиста, унося в неизвестность таинственную незнакомку. До кафе и даже уже в нём, практически всю смену эта песня не выходила у меня из головы, сводя с ума… Уже хотелось подойти к кому-нибудь и начать напевать мотив, лишь бы мне только сказали название, пусть даже и назвав странным и чокнутым — неважно, только бы помогли найти песню. Но сделать я так не мог, иначе бы меня уже точно уволили и за опоздание в первый рабочий день, и за то, что я странно веду себя на рабочем месте, отпугивая клиентов. А потому мне оставалось только надеяться, что когда-нибудь я всё же её найду, либо же просто забуду, хотя второе было очень даже маловероятно… Такое я слышал впервые… Эта песня как-то запала в самую душу, найдя там свой отклик, осев где-то глубоко в сердце… Всё, что я успел услышать и понять — песня была, вроде как, о фальшивой любви: «Ради тебя я мог бы притвориться, что мне весело, когда мне грустно, Ради тебя я мог бы притвориться, что всё хорошо, когда мне больно. Я мечтал о любви идеальной, но свои чувства прятать — неправильно… Я вырастил цветок, что не сможет расцвести В мечте, которая не может сбыться…» А дальше я уже не слышал. Но даже этот кусочек вызвал во мне какую-то глубинную боль, пронзая сердце… Если честно, я впервые испытывал подобное из-за песни, которую услышал ещё и не целиком. Добравшись, наконец, до кафе, я уже действительно промок до нитки, ненавидя всех и вся за то, что всё сложилось подобным образом. Меня уже было хотели отчитать за опоздание, но смягчились, когда увидели моё состояние и внешний вид, строго предупреждая, что прощают мою оплошность, но только на первый раз, и чтоб дальше такого я себе не позволял, если хочу продолжать здесь работать. После моих тысячных извинений и обещаний, что такое не повторится, меня всё же отпустили, передавая в руки старшего продавца, что сейчас был приставлен ко мне, как тот, кто должен обучить меня, показать что к чему, помогая с возникающими вопросами. Мне очень повезло, потому что моей «нянькой» оказался добрый и вежливый парень, сразу же предложивший мне сухую одежду и тёплую чашечку ароматного чая, помогая разобраться во всём, неторопливо показывая, что, где и как, с улыбкой наблюдая за мной, и также с улыбкой поправляя меня, если что-то не получалось, чему я был очень благодарен, потому что и без того сильно переживал из-за всего сразу, поэтому такая его реакция — помощь и поддержка без негатива, просто спасали от взрыва из-за перенапряжения. В принципе, если не считать историю с моей дорогой к рабочему месту, то первый день на работе прошёл относительно неплохо… Клиенты попадались адекватные, без каких-то странных запросов и различных тараканов в голове, как успел рассказать мне Вонхо-хён о своём опыте, от чего я уж было пожалел, что вообще сюда устроился, но он, посмеявшись, уверил, что такое случается не часто и в целом работёнка спокойная и относительно лёгкая, после чего я немного расслабился, спокойно выполняя свою работу, одаряя посетителей даже не вымученной улыбкой, а вполне себе искренней. Я уже было начал верить, что хотя бы завершение дня будет без проблем, и что все несчастья меня уже оставили, полностью расслабив напряжённые булки, но, как оказалось, это было зря… В кафе молниеносно, чуть ли не сбивая людей по пути, влетел какой-то худой, стильно одетый паренёк, облачённый во всё чёрное. Практически всё его тело было спрятано за одеждой, не давая взглянуть в лицо, чтоб понять, кто это такой, будто он скрывался, прятался от кого-то, будто он совершенно не хотел, чтоб его не дай бог кто-нибудь узнал… Обычно так делали преступники, ну или звёзды какие-нибудь, как я видел в фильмах, но ни разу не наблюдал в жизни. Надеюсь, что он был вторым вариантом, ибо пострадать от рук какого-нибудь нарушителя законов мне бы совершенно не хотелось. — Помогите, пожалуйста! У вас есть, где можно спрятаться? Прошу! Я дам вам денег! — испуганно и взволнованно произнёс парень, оглядываясь по сторонам, подбежав к Вонхо-хёну, потому что тот был к нему ближе всего из нас двоих, тут же вцепившись в его руку мёртвой хваткой. — Что у вас случилось? От кого вы бежите? — Я позже вам всё объясню и мы вместе решим все возникшие проблемы, а сейчас просто помогите мне спрятаться, пожалуйста. У нас мало времени, они уже близко, они уже поняли, где я скрылся. Прошу! Мне просто нужно где-нибудь спрятаться… Я обещаю, я всё объясню. Только не говорите, что я тут был. Если вас спросят, скажите, что вы никого не видели, пожалуйста, — тараторил незнакомец, сжимая плечи Вонхо, начиная нервничать всё больше с каждой секундой, увидев кого-то за стенами кафе. — Хорошо-хорошо, мы вам поможем, не бойтесь. Сумин, — позвал он меня, не оборачиваясь, пытаясь успокоить странного парня. — Отведи его в подсобку и посиди там с ним, на всякий случай, а я останусь за кассой, твоя смена окончена, так что можешь пойти домой, когда этот парень успокоится и будет готов выйти оттуда. Вещи оставь там же. Я сам с тобой позже свяжусь. Всё это время я стоял в максимальном шоке, не зная, что делать и куда себя деть, потому что такое в моей жизни происходило впервые. Я понятия не имел, как нужно себя вести. Я был конкретно напуган происходящим, а непонимание ситуации только обостряло это чувство, заставляя дико паниковать. Поначалу я даже не понял, что Вонхо-хён что-то сказал мне, но после того, как он крикнул: «Ну же!», я всё же сдвинулся с места, принимая парня на себя, что тут же вцепился в меня, как утопающий в спасателя, продолжая испуганно оборачиваться и трястись от страха. Я быстрым шагом начал уводить его прочь, и когда наши спины практически скрылись за поворотом, ведущим в подсобку, я краем уха услышал какой-то шум, какие-то крики, визги и писки, и тысячи вопросов о том, где этот самый парень, на что Вонхо-хён отвечал спокойным и дружелюбным тоном, коим мы обязаны были разговаривать с посетителями, что парня с таким описанием он не видел, предлагая либо покинуть кафе, либо сделать заказ, на что люди, которые и создавали этот шум, начинали возмущаться, создавая ещё больший шум и гам, из-за чего чужак сжимал мои плечи с большей силой, прижимаясь ко мне всем телом, а потому мне пришлось значительно ускорить шаг, дабы предотвратить развитие каких-либо неприятных событий. Зайдя в подсобку и тут же заперев её за собой, как и всю дорогу, я попытался отлепить напуганного парня от себя, но получалось это просто отвратительно, точнее не получалось от слова «совсем», так как незнакомец был напуган чем-то так сильно, что боялся даже на секунду отпустить меня, хотя бы немногим расслабив хватку на моих руках, на которых, возможно, уже появились следы от его цепких пальцев. Только после того, как я в утешительном, успокаивающем жесте погладил его по напряжённой спине, постоянно, раз за разом, максимально дружелюбным и спокойным тоном, вызывающим доверие, переходя на тихий шепот, проговорил, что всё позади, что его не найдут, что мы ему поможем, убеждая в том, что он сейчас находился в полной безопасности и что с ним теперь всё будет хорошо — он всё же отпустил меня, тут же отходя на пару шагов, смущённо топчась на месте, не поднимая головы. — «Какой-то он странный…», — подумал уже было, но быстро смекнул, что сам я в подобной ситуации, возможно, выглядел куда более странным человеком, и вёл бы себя менее адекватно, так что… Повисла крайне неловкая пауза. В такие моменты если не проявить инициативу, то можно мяться тут обоим очень долго. А ему сейчас было явно не до инициатив. — Я принесу горячего чая, чтоб вы успокоились. Подождите тут, я скоро вернусь. — Нет! Не уходите… Мне не нужен чай. Я просто… Побуду тут некоторое время, а потом уйду, когда опасность минует. Просто побудьте здесь со мной некоторое время, если сможете, мне сейчас слишком страшно оставаться одному… — Хорошо, как скажете. Я останусь здесь, пока вам не станет лучше, а затем помогу вам выйти и безопасно покинуть наше кафе, — произнёс я после глубокого выдоха, пытаясь привести чувства в норму, потому что успел во всей этой суматохе порядком напугаться и сам, уж точно потеряв с десяток нервных клеток. — Спасибо вам большое! Я безмерно вам благодарен, и обязательно отплачу вам за вашу помощь! Вы очень сильно помогли мне… Вы буквально спасли меня! Я отплачу всем, чем смогу… — громко проговорил незнакомец, низко поклонившись в знак искренней благодарности, чем вызвал у меня удивление, смущение и, признаться, недоумение, из-за чего я уже было хотел открыть рот, чтоб попросить его немедленно подняться, сказав, что это лишнее и нам достаточно слов, но он успел разогнуться раньше, а потому я тут же захлопнул раскрытый рот обратно, продолжая вопросительно смотреть на него. — И… Раз уж так вышло, то… Наверное, мне стоит объясниться, — попытавшись успокоится и прийти в некое подобие нормы, протянул парень, так же глубоко вздохнув, принимая решение сделать что-то, какой-то шаг и со своей стороны, та самая инициатива, которую я совершенно не ожидал увидеть. Это было смело. Я не знал, к чему он вёл, а потому лишь напряжённо сканировал незнакомца, пытаясь понять, что тот сейчас имел ввиду. Я уж было подумал, что он просто что-то скажет, буквально объяснит что-то на словах, но… Сделал он другое. Снимая вдруг с головы панаму, следом снимая и маску с лица вместе с тёмными очками с глаз, чего, вообще-то, как я думал, он мог и не делать, ведь этот парень вроде как скрывался, от всех, он, поднимая голову, наконец, вверх, произнёс: — Я… Но ни он, ни я, не нашли сил продолжить былую мысль, потому что мы оба в этот самый миг увидели перед собой… Второго себя… Мы оба будто смотрели в своё отражение, но уже не в зеркале. В живое отражение. Да, в отражение. Но при том, в такое же чёткое, такое же явственное, будто мы оба действительно смотрелись в зеркало, будто смотрели на своё же фото, на портрет самого себя, только уже пугающе, неестественно реалистичный, отчего в этот момент я ярко и чётко ощутил себя чёртовым Дорианом Греем. Только вот… Это всё не было чьей-то фантазией — всё было реальным. И ни один из нас не был ни волшебной иллюзией, ни творением чьих-то коварных рук безумного ума. Мы оба были настоящими. Оба находились здесь и сейчас. Оба существовали в этом мире. Одновременно. Одинаково. И сейчас так же одинаково стояли в полном ступоре, с распахнутыми глазами и с раскрытыми в немом шоке от полного охревания ртами. Как такое вообще возможно? Разве бывает такое в жизни? Это не сон…? Я — это он, а он — это я? Мы — отражение друг друга…?