Темная сторона твоего сердца

Настал вечер, и гости постепенно начали прощаться, снова улыбаясь, щипая за щёки, крепко обнимаясь и пожимая руки, обещая (из вежливости) скоро снова увидиться. Антонио попрощался со своей мамой, которая его обнимала и целовала, будто не хотела с ним расставаться и ласкала его сколько могла, чтобы дотерпеть до следующей встречи. - Я в порядке, не волнуйся, — соврал он, как всегда и поцеловал её руки, когда она убрала их с его лица. Она со странным выражением посмотрела на него, словно не совсем верила в его слова, и после последних поцелуев в щёки наконец отправилась в путь вместе с другими членами семьи. Испанец стоял у порога, пока она исчезала с его поля зрения, и позволил себе убрать улыбку с лица и тяжело вздохнуть, пытаясь устоять перед усталостью от всего этого театра, который длился полдня. - А что с Ловино? Он тоже уже ушёл? - задал он себе вопрос, когда вспомнил, что попрощался не со всеми. Возможно, итальянец просто молча смылся, но если честно, Антонио даже не видел его у двери. И не только там: он вообще не видел его нигде в доме после случая в шкафу. Может, он всё ещё находился в той комнате. Итак, парень потащился вверх по лестнице с таким чувством, будто его ноги набиты свинцом, и зашёл в большую спальню, но не нашёл там никого кроме Тортуги, который как бешеный царапал двери шкафа. - Эй, эй, эй, это делать нельзя, — выругал его Антонио и взял на руки. Кот пару раз мяукнул, давая ему понять, что что-то находилось в шкафу. - Не может быть... Неужели он до сих пор там? - спросил парень и осторожно открыл шкаф, найдя там Ловино, который свернулся в углу и крепко спал, снова зачем-то с руками на ушах. Испанец нагнулся и отпустил кота, который подбежал к итальянцу и потёрся об его скрещённые ноги. Прислушиваясь к его спокойному, тихому дыханию, Антонио умилённо улыбнулся. Без вечно сморщенного лба и недоверчивого взгляда, Ловино выглядел совсем иначе. Как совершенного нормальный парень. Очень милый парень. - Он выглядит как ребёнок, — шепнул испанец, пытаясь не засмеяться, любуясь итальянцем. Пока не заметил кое-что. Ловино больше не казался спокойным ... У Антонио возникло впечатление, что итальянец и сейчас выглядел как ребёнок, но теперь как запуганный, судя по тому, как крепко он зажимал пальцами уши, и больше всего по тому, как свернулся на полу шкафа, будто пытаясь защититься от чего-то. А ещё было странно, что он спал именно там, ведь находился в спальне, где стояла кровать. - Чего ты так боишься? - спросил испанец едва слышимо и даже не думая осторожно погладил Ловино указательным и средним пальцами по щеке, на что тот начал стонать во сне, а потом медленно открыл глаза. - Чё делаешь? - выдал итальянец заспанным голосом. Антонио моментально спрятал руку за спиной, будто пистолет или что-то в этом роде. - Ничего, абсолютно ничего, — поспешил он сказать и встал, а Тортуга начал требовать ласки от Ловино. Итальянец сладко зевнул и потёр себе одной рукой глаза, другой гладя кота, который довольно урчал. - Я не думал, что ты здесь уснёшь. Даже понятия не имею, как можно спать в таком месте, — заметил Антонио и подал Ловино руку. Тот всё ещё пытался прийти полностью в себя, а Тортуга, который уже получил, что хотел, вышел за ним и покинул комнату. - Уже все ушли, что ли? - поинтересовался итальянец, которому не хотелось объяснять Антонио, что удивляться было нечему, ведь он всё свое детство спал в шкафах. - Да, наконец, — ответил испанец, и они вместе вышли из помещения. Через окно Ловино заметил, что уже стемнело. Время идти домой. Антонио провёл его до двери, попрощался с ним и поблагодарил за то, что он вытерпел его семью. Разумеется, Ловино его заверил, что это был первый и последний раз, больше он такого для него делать не собирался. Но испанец всё-таки надеялся, что это было сказано несерьёзно. Стоило Ловино открыть дверь, он тут же попятился назад, когда обнаружил девушку с зелёными глазами и светлыми волосами, которая едва не налетела на него. Она стояла у двери и готовилась с расправленными руками наброситься на того, кто откроет, но резко остановилась, когда вместо зелёных глаз увидела карие. 《А кто этот красавчик?》 Ловино слышал эту мысль, находясь близко к её лицу. - Эмма, а что ты здесь делаешь? - спросил Антонио и тоже вышел из дома, тут же привлекая внимание девушки, которая снова надела улыбку, обошла итальянца и бросилась в объятия испанца. - Антонио~! Мы так давно не виделись, ты такой негодяй, совсем забыл обо мне, — воскликнула она, обнимая его за шею и качаясь туда-сюда, не собираясь его отпускать. Сам Антонио также обнял её, обхватывая за бедра. Ловино почувствовал себя лишним и отступил в сторону, задавая себе вопрос, кем же являлась эта девушка, которая была так близко знакома с Антонио. По крайней мере, достаточно близко, чтобы обнимать его уже три минуты и бесконечно целовать его в щёку. Его девушка? Нет, итальянец же только недавно услышал, что у него не было партнёрши. Но она ему нравилась? Может быть ... может, так оно и было, потому что он ощущал счастье в мыслях испанца. Так как Ловино не хотел им мешать ... или, вернее говоря, дальше друг другом любоваться, он повернулся, чтобы быстро уйти, но не успел сделать даже четыре шага, как почувствовал, что кто-то тянул его за руку. - Подожди, красавчик! Мы же ещё не представились друг другу. Кто ты и что ты делал у Антонио? - спросила девушка, которая его догнала и обладала заинтересованной, сиявшей улыбкой на лице. 《Очень интересно, наверняка у Антонио что-то есть с этим парнем. Это почти чувствуется в воздухе.》 Ловино какое-то время глядел на неё. Он не хотел быть грубым к ней, потому что она всё-таки женщина, но ему не нравилось, как крепко она обхватила его руку и как на него смотрела, будто с нетерпением ждала ответа. Он не любил находиться в центре внимания. Неужели она ревновала? Но зачем же ей ревновать при виде другого парня, выходившего из дома её любимого? - Эй, Эм, а это ещё кто? - присоединился мужской, слегка более низкий голос чем у испанца. Один крепкий и не такой высокий как Антонио парень с тёмной кожей и чёрными волосами, заплетёнными в африканские дреды, спокойно приблизился к ним. - Гильермо, ты тоже пришёл, — удивился Антонио, на что тот широко улыбнулся, подошёл к Эмме и с такой силой положил ей руки на плечи, что она съёжилась. - Ну, и кто он? - спросил этот Гильермо, игнорируя Антонио. Эмма игриво улыбнулась и шепнула ему что-то на ухо. 《Может, он и Антонио пара?》 Когда Ловино услышал его мысль, вся кровь в его теле поднялась ему в щёки, а лицо загорелось. - Значит, ты и Антонио пара? - спросил Гильермо тут же вслух. - Прекрати! - закричал Антонио и побежал к ним, чтобы отделить Ловино от этого опасного дуэта, краснея как светофор. Эмма засмеялась от их реакций, и больше всего от того, что Ловино от изумления даже потерял дар речи, а Антонио так выглядел, будто хотел провалиться сквозь землю. - Отстаньте от них, — прибавился очередной голос, поспокойнее, но тоже низкий и как-то авторитетный. Блондин с зелёными глазами подошёл к ним. Он был очень похож на Эмму, и на его просьбу все замолчали, однако Эмма и Гильермо время от времени продолжали хихикать. - Винцент ... тебя я тоже не ожидал, — заметил Антонио, глядя на последнего парня, у которого было холодное выражение лица и сигарета во рту, которую тот всё время брал в руку. Потом следовало слегка неприятное молчание. Ловино успокоился и хотел использовать тишину и факт, что девушка отпустила его руку, чтобы убраться оттуда. - Мне надо домой, — сказал он, но, как оказалось, другие не собирались его просто так отпускать. - Но мы даже не представились друг другу. Скажи нам, кто ты, — Эмма начала дуться. - Он любовник Антонио, дорогая моя. Разве ты вообще ничего не соображаешь? - вмешался Гильермо и так крепко хлопнул испанца по спине, что тот сделал пару шагов вперёд. - Нет ... никакой я не любовник! - заорал злой и ужасно смущенный Ловино, так громко, что эти двое посмотрели друг на друга и снова начали смеяться. - Это чистая правда. Ловино всего лишь мой друг и сосед. Ловино, это мои кузены Эмма, Гильермо и Винцент, — представил их Антонио, пытаясь спрятать лицо. Первые двое из названых, видимо, радовались знакомству с итальянцем, только Винцент и бровью не повёл. - Очень приятно, — выцедил сквозь зубы Ловино, который так хотел уйти, что уже сделал первые шаги. - Ну не будь таким, Антонио, пригласи его ужинать с нами, — попросила радостная Эмма. - Мы же хотим лучше познакомиться с твоим другом, — добавила она подозрительным тоном. 《Этот парень не похож на человека, с которым Антонио бы обычно подружился. Наверняка он какой-то особенный. Хочу узнать, кто он такой.》 Ловино слегка нахмурился, чувствуя нехорошее намерение. Он сам знал, что он ненормальный и асоциальный, не было в нём ничего особенного, а только странное... и он не хотел, чтобы она в этом убедилась. - Эмма, не будь такой неучтивой, может, у него дела, — поругал её Винцент спокойным, но слегка строгим тоном. Она надулась как маленький ребёнок. 《Опять он портит всё удовольствие. Мы же просто хотим больше узнать, не может быть что они только друзья. Достаточно увидеть, как <i>Toño на него смотрит. У него скоро глаза вылезут.》</i> - Hombre, мы просто хотим узнать, что между ними происходит, посмотри на Toño, он скоро начнёт слюни пускать, если дальше будет так глядеть на этого типа, — высказал Гильермо без всякого чувства такта. - Прекрати, я сказал! - крикнул Антонио, почти умоляя. Ловино уставился на парня с африканскими дредами. Тот говорил абсолютно всё, что приходило ему в голову, даже не задумываясь о том, что мог кого-то обидеть или разозлить. Просто думал и выговаривал. Винцент выпустил воздух, смешанный с сигаретным дымом, и повернулся к итальянцу, всё ещё внимательно наблюдавшим за Гильермо, который вместе с Эммой никак не заканчивал болтать об отношениях между ним и Антонио. - Как видишь, они от тебя не отстанут, пока ты не согласишься. Поэтому тебе лучше сдаться, — порекомендовал ему Винцент, докурил сигарету, бросил её на пол, наступил на неё и обернулся к Антонио. - Ну и? Не думаешь нас пригласить в дом? - поинтересовался он, этот раз немного агрессивным тоном. Ловино увидел, как испанец сморщил лоб, что тот обычно только тогда делал, когда он его в течение первых дней их знакомства выводил своими комментариями. - Конечно думаю. Проходите, — ответил Антонио и вернулся к двери. Винцент зашёл первым. Чувствовалось, что эти двое не ладили друг с другом, что Ловино мог слышать и в их мыслях. - Пошли, Ловино, ты от нас не сбежишь, — сказала Эмма, снова схватила итальянца за руку, подмигнула ему и повела его (чуть ли не насильно) в дом. Что он там делал? Почему он снова позволял вталкивать себя в мир Антонио ... он не хотел, не хотел опять находиться среди людей, которые с большой вероятностью будут думать кучу плохого об испанце, не хотел, чтобы на него смотрели и теперь ещё и почему-то предполагали, что он партнёр Антонио. Это чистая ерунда ... Какими они были придурками ... Ведь какой нормальный человек хотел бы иметь с ним отношения? Даже Антонио не был достаточно дурным, чтобы хотеть иметь именно его в качестве любовника. - Давай, расскажи нам, Ловино. Как ты подружился с Антонио? - опять пристала Эмма с кошачьей улыбкой и села рядом с двоюродным братом, который сейчас бы с огромным удовольствием выкопал яму и засунул туда голову до конца своих дней. 《Романтическая встреча? А может, они познакомились неожиданно? Любовь с первого взгляда? Ааааа ... хочу узнать абсолютно всё.》 - Скажите мне лучше, что вы здесь вообще делаете, — вмешался Антонио, всё ещё с румянцем на щеках. - Ну, сегодня же должна быть семейная встреча в твоем доме, и вот мы здесь - твоя семья в твоём доме, — ответил Гильермо, пожимая плечами и устраиваясь в кресле. - Да, но та уже закончилась и все ушли, — объяснил испанец. Теперь подал голос Винцент, зажигая новую сигарету. - Мы не хотели находиться вместе с теми людьми. 《Те не заслужили название "семья"》, - добавил он мысленно, но не показывая на лице. - Вообще-то мы думали сказать привет тёте Изабел, но не хотели показываться другим, ты же знаешь, как мы не любим их сплетни. Поэтому решили прийти сейчас и получили приятный сюрприз в подарок, — сказала Эмма и снова повернулась к Ловино, который почувствовал страх. Теперь он понимал, что ощущали люди при его взгляде. Это девушка чуть не проницала его глазами. - Но как хорошо, что Ловино был с тобой. Так ты хоть не терпел их совсем один, — добавила она с улыбкой. 《Я чуть с ума не сошла от волнения, ты всегда притворяешься, будто ничего тебя не задевает, и меня так раздражает, что ты нам никогда ничего не рассказываешь ... несмотря на то, что мы всегда готовы тебе помочь. Почему ты так стараешься справляться со всем один? Идиот.》 Ловино почувствовал озноб, и на этот раз ответил на взгляд девушки, которая всё ещё улыбалась и наблюдала за остальными двумя, думавшими так же, как она. 《Эмма так за него волновалась. Он вечно строит из себя сильного и молчит, вместо того, чтобы попросить о помощи... поэтому я его ненавижу.》 Вот об этом размышлял Винцент, отводя взгляд от испанца и направляя его на раскаленный конец своей сигареты, будто пытаясь делать вид, что думал совсем о другом. - Всю жизнь ты был таким, правда, Toño? Мы прекрасно знаем, что ты эти встречи так же ненавидишь, как и мы, потому что наши люди не могут промолчать о том, что думают о тебе, а ты как дурак притворяешься, что тебя ничего не тревожит. Мы же не идиоты. Вот поэтому мы пришли. - И конечно же, Гильермо снова выговорил всё, что думал. Антонио посмотрел на своих кузенов и, как всегда, надел улыбку, к которой привык за столько лет. - Да не знаю я, о чем вы. Соглашусь, что у нашей семьи есть свои недостатки, но не такие, как вы говорите. Dios, вы такие драматичные, — засмеялся он. 《Я в порядке, мне надо быть в порядке... ну давай, обмани их как всегда. Тебе это уже пару раз удалось, поэтому сможешь и сейчас. Просто скажи, что с тобой всё в порядке.》 Продолжая улыбаться, Антонио протянул руку к Эмме и ласково погладил её по волосам. Винцент тем временем качал головой, а Гильермо встал и дал испанцу рукой по макушке. Тот вскрикнул от боли, а Ловино от неожиданности подпрыгнул. Удар был довольно сильным. - Ты нас считаешь идиотами, а? Toño, мы знаем тебя всю нашу жизнь и видели всё, что тебе надо было пережить. И всё равно ты к нам относишься хуже, чем к этому заносчивому французу и этому альбиносу, который страдает от мании величия, — выругал его кубинец своим карибским акцентом, пока Антонио тёр ударенное место обеими руками и опустил лицо, чтобы никто не видел его слёзы. - Он прав, всю жизнь ты таким был, — согласился Винцент спокойным тоном, в отличие от Гильермо, и обернулся к Ловино, который не совсем понимал эту странную семейную динамику. - Когда он был маленьким, он однажды упал и ударился обоими коленями. Эмма так испугалась, когда увидела кровь, что начала плакать, а Антонио ей улыбался, хотя сам был весь в слезах от боли. Будто Эмма просто так поверит, что он в порядке, — рассказал Винцент, показывая большим пальцем на Антонио, который поднял взгляд и тут же покраснел. Эмма засмеялась. - Да, точно! Я хорошо это помню, однако понятия не имею, как ты мог одновременно смеяться и плакать. Ты от боли даже ходить не мог. - Не рассказываете Ловино о таких вещах! - вопил Антонио, которому было ужасно стыдно. А итальянец даже не удивлялся. Разумеется, что испанец и раньше был таким - ребёнком, который всеми силами старался быть сильным, чтобы не волновать остальных. Все, кроме итальянца начали смеяться и рассказывать похожие истории об Антонио, который тогда для них был типо лидером и старшим братом, всегда присматривал за ними и улыбался им, когда случалось что-то страшное, чтобы их успокоить. Иногда в эти воспоминания входил Франциск, его друг с детства, который тоже почти считался как член семьи. Смех и теплая атмосфера заполняли комнату. Ловино в добавку к сказанным словам воспринимал мысли и чувства об их разговорах ... ностальгия и меланхолия, к которым добавлялись забота и счастье. Воспоминания о старой тоске, о желаниях при виде падающей звезды во время ночёвки в импровизированной палатке возле дома, беглый ужас при рассказе страшной истории под свет карманного фонарика, сладкий вкус тайком принесенных конфет и чувство безопасности от маленькой руки, которая была не больше собственной и дарила приятное тепло. Итальянец слышал голос маленького Антонио, который заставлял себя расти и взрослеть ради мамы, но при этом не забывая о своих трех кузенах и о Франциске, которые пытались ему как-нибудь ответить взаимностью на всю его заботу. И вот так Ловино понял, что иногда даже те люди, от которых это меньше всего ожидалось, могли иметь эмоции и мысли, греющие душу. Но тем же временем, глядя на них, слушая их смех и эти "А помнишь, когда...?", смешанные с воспоминаниями и чувствами, как будто из старого сундука, полного сокровищ, замечая, как они делились одной и той же памятью о старых и новых временах ... Ловино ощутил собственное одиночество так чётко, как никогда раньше. Да, у него всегда был Феличиано ... но его память состояла лишь из страха, прятанья под кроватью и в шкафах, припадков гнева и боли. А также из секретов Феличиано, но без единого собственного. Его воспоминания о детстве и вообще о всей его жизни являлись серией горьких моментов, которые довели его до совершенного одиночества. - А, да! - крикнула вдруг Эмма, вырывая Ловино из его грустных размышлений. Девушка посмотрела на Антонио и положила ему руки на плечи. - Где твоя гитара? Она у тебя ещё есть? - поинтересовалась она у испанца. Тот кивнул. - Тогда принеси. Давай исполним для Ловино эту песню, которую написали, когда нам было 16. - Чего? Нет, это же такая плохая песня, и моя гитара уже старая. А ещё я уже пару лет на ней не играл, — пытался отговорится Антонио. - Не будь таким, я уверена, что Ловино бы с удовольствием тебя послушал. - Теперь она повернулась к итальянцу, который в последнее время не выдавал ни слова. - Я не говорю это, потому что он мой любимый двоюродный брат, но, честное слово, Антонио просто ас гитары, — заверяла она, пока тот бормотал "совсем неправда" себе под нос и краснел ещё сильнее, если это вообще было возможно. - Да, я не против, — сказал Ловино, что звучало весьма странно из его уст, ведь это был первый раз, когда он показывал искренний интерес к чему-то связанному с испанцем. Тот моментально вскочил. Его глаза так странно блестели, что выглядели почти по-внеземному. - Сейчас принесу гитару! - объявил он радостно и убежал под насмешливым хихиканьем Гильермо. - Молодец, Ловино, ему всего лишь нужны были правильные слова от правильного человека, — похвалила итальянца Эмма, показывая ему большой палец. - А вы всё ещё отрицаете, что вы пара, — сказал Гильермо и начал смеяться вместе с ней, будто они соучастники в каком-нибудь заговоре. А Винцент тем временем просто молча курил, не обращая на них никакого внимания. Антонио вернулся, дуя на гитару, чтобы убрать с неё пыль, и быстро проверил, работают ли ещё струны. Потом поспешил её настроить, и, когда было всё готово, кивнул. - Надеюсь, ты до сих пор помнишь нашу песню, — сказала Эмма угрожающим тоном, когда он сел рядом с ней. - Ну конечно. Не забудь, что именно я её написал, ты только пела, — засмеялся испанец, на что девушка надула щёки. - Потому что у меня намного мелодичней голос, чем у тебя, — ответила она, прочистила горло, торжественно встала и обратилась к публике. - Это песня, которую мы с Антонио написали ВМЕСТЕ, когда нам было шестнадцать. Надеюсь, вам понравится, — объявила она. Затем, снова прочистив горло, глубоко вдохнула и движением руки дала понять испанцу, что тот мог начать. Ловино внимательно наблюдал за ними, но больше всего за Антонио, который радикально изменился, и чья искусственная улыбка превратилась в выражение глубокого сосредоточения, создавая впечатление, что всё вокруг него исчезло, и остался лишь он один с гитарой. Песня началась с медленным задеванием струн гитары и печальным голосом Эммы, которая тоже за считанные секунды превратилась из жизнерадостной девушки в женщину с немного мрачным, но ещё живым взглядом. Пение началось, первые строки были исполнены нежным голосом с оттенками меланхолии, идеально гармонирующим с аккордами гитары. "... Я терпеть не могу видеть тебя таким Таким измученным, холодным и обезвоженным. Счастье всё уплыло А папа находится во вселенной..." Ритм немного изменился, мелодия стала громче, а голос Эммы выше. Она слегка подняла голову, а Антонио двигал свою голову в такт к музыке и беззвучно пел вместе с ней. "В каждом доме должна быть влюблённая мама и папа во вселенной Кошки из китайского фарфора, чтобы защищать их любовь на подоконнике. Покажи ей немного уважения, она совсем измученная." Ловино обратил внимание на лицо Антонио, который казался уже совсем отстранённым, будто этот дом и всё остальное исчезло, и ничего не осталось, кроме этой песни и старых картин из его жизни. Сцен, которых он не хотел показывать никому, но Ловино их всё равно видел ... или, вернее говоря, слышал. Он слышал малыша, который не принимал смерть папы, который хотел плакать, но не мог, потому что мама уже обливалась слезами в спальне. Слышал подростка, который был вынужден слишком рано взрослеть ... воспринимал все стороны испанца вперемешку с текстом этой песни. "За будущие годы, я тебя не забуду как моего сына, как мою боль. Время излечит то, что сейчас чувствуется большой раной. Слёзы льются, а дыры заполняются." Потом повторился припев, и Эмма во время пения прижала свои кулаки к груди и закрыла глаза, а Антонио дальше повторял за ней текст, двигая губы. После этого слышалась одна музыка его гитары. Ноты он всё ещё все помнил, и хотя было видно, что он давно не играл, его пальцы сами по себе знали все аккорды и на какие струны надо было ударять. Через несколько секунд песня закончилась, и Антонио из своего прошлого вернулся обратно, к своей реальности. Небольшая публика сначала молчала, а потом начались аплодисменты, в которых участвовал и Ловино. А Гильермо вообще притворялся, будто вытирал невидимые слёзы. Эмма, которой и Антонио аплодировал, сделала поклон. - Эмма, я тебе уже часто говорил, что ты дива, но румба мне нравится больше, — сказал кубинец, встал и подошёл к девушке. - Давай, Антонио, сыграй-ка что-нибудь, под что можно танцевать, а ты иди сюда. - Он протянул ей руку, и, как только Эмма её взяла, начал её крутить и обхватил рукой за бедра. Как просили, Антонио моментально принялся исполнять мелодию с более быстрым ритмом, а Гильермо вёл Эмму по этому латиноамериканскому танцу. 《Ей бы не помешало набрать немного веса. У неё даже нет настоящих бёдер.》 Ловино слышал, как кубинец это думал, пока тот танцевал с девушкой в середине комнаты под музыку гитары Антонио. Даже Гильермо имел достаточно чувства такта, чтобы не сказать такое вслух женщине, предполагал итальянец. Но ... - Эй, Эмма, тебе не помешало бы побольше жира на теле. Как ты собираешься рожать детей с такими узкими бедрами? - Не смей так разговаривать с моей сестрой, — огрызнулся на него Винцент, а покрасневшая Эмма засмеялась. Но вдруг к её смеху присоединился ещё один. Все повернулись к Ловино, который обеими руками закрывал себе рот, пытаясь подавить смех. Гости ни капли не удивились, но для Антонио это зрелище являлось настоящим чудом. Ловино смеялся! И не злобно, как тогда, при его друзьях, а по-настоящему. Испанец не понимал, почему итальянец так старался спрятать это от всех... он так хорошо выглядел, когда смеялся, что Антонио чувствовал, как влюбляется снова. Остаток вечера они провели в веселой атмосфере со смехом и большим количеством еды. Казалось, что у семьи Антонио имелись какие-то странные отношения к еде, ведь как только они наставили на стол в гостиной разные блюда, то чуть не взлетели от счастья и, забывая о мебели, сели прямо на пол, чтобы начать есть. Ловино тоже угощался. У него тоже была особенная связь к еде, ведь если существовало что-то на свете, что делало его хоть немного счастливым, так это готовить, почти всегда вместе с братом, и есть. Поэтому он без всяких возражений участвовал в импровизированном банкете, что тоже удивило Антонио, так как тот обед, на который он тогда пригласил итальянца (или вернее говоря, потянул) закончился катастрофой. Но, возможно, испанец не замечал, что обе ситуации отличались как день и ночь. Хотя Ловино и сейчас воспринимал ужасный шум в ушах и лёгкую головную боль, было абсолютно не так, как тогда... никто не оскорблял и не судил его своими мыслями... А была только группа молодых людей, которая просто старалась провести вместе время и повеселиться. Из-за этого он немного расслабился и просто позволил себе плыть по течению, чтобы узнать, что такое веселая компания. Впервые в своей жизни. Еда закончилась, разговоры продолжались, и наконец настала ночь. Эмма чувствовала себя слегка сонной, а Гильермо, конечно же, зевал без всякого стыда на всю комнату, однако это никого и не тревожило. Они так хорошо его знали, что было бесполезно надеяться, что он когда-нибудь изменится. - Нам пора, завтра надо на работу, — объявил Винцент и встал. - А не хотите у меня переночевать? Места предостаточно, — пригласил Антонио. - Ты живешь в заброшенной деревушке, если мы останемся, то завтра сто лет будем добираться до города, — сказала Эмма и пошла за братом, а Гильермо за ней. - Ну ладно, будьте осторожны, — ответил испанец, провожая их к двери вместе с Ловино. Они по очереди попрощались. Винцент просто сказал пока, а Гильермо с такой силой обнял и Антонио и Ловино, что чуть не сломал им ребра. Эмма при прощании была уже поосторожнее, но и она не забыла итальянца. Тот не мог иначе, чем немного разволноваться, ведь он совсем не привык к физическому контакту с чужими людьми, а теперь его обнимала и целовала девушка. - Присматривай хорошенько за Антонио, ладно? - шепнула она ему на ухо, когда целовала его в последний раз в щеку. Потом мило ему улыбнулась и повернулась, чтобы уйти. Пока они выходили из дома, встретили кота, который как раз возвращался домой после прогулки. - Тортуга! - обрадовалась Эмма и быстро взяла его на руки. Кот не возражал. - Смотри как ты вырос, когда я тебя принесла Антонио, ты был ещё совсем крохотным комочком. - Девушка вернулась к испанцу и итальянцу и передала кота Ловино. Значит, это она подарила Антонио Тортугу. - И за ним тоже хорошо присматривай, этот малыш особенный, — сказала Эмма, немного погладила животное и наконец ушла с остальными двумя парнями. Ловино посмотрел на кота у себя на руках, который преспокойно лизал себе лапу, а потом начал мыть себе ухо и морду. - Извини, что так надолго задержал тебя, я сам не знал, что они придут, — сказал смущенный Антонио. Ловино всего лишь покачал головой и поставил кота на землю, чтобы тот мог зайти в дом. - Твои кузены странные люди, но хорошие, — заметил он, думая об улыбчивой девушке, которая так волновалась за Антонио, о Гильермо, единственным человеком на свете, который говорил абсолютно всё, что думал, и о Винценте, который, несмотря на стоическое поведение и не сильно приятное лицо тоже являлся неплохим парнем. Затем итальянец повернулся к Антонио, который уставился на него с широко открытыми глазами и моргал. Ловино сморщил лоб. - Что с тобой? - спросил он раздражённым тоном. - Ни-ничего, просто для меня сюрприз слышать от тебя такое, я думал, что ты всех ненавидишь, — ответил испанец с улыбкой. Ловино хотел отрицать, но не мог ... теперь и ему самому показалось странным, что он только что сказал. Разве он не думал всю жизнь, что все люди состояли из лжи и лицемерия, и заботились только о собственном благе? - Но я счастлив. Ты ведь веселился с ними, я тебя никогда таким не видел, — сказал Антонио. Ловино испугался. - Никакого черта я не веселился, идиот! Они просто ... не знаю ... ну, я же сказал, что они странные, но мне понравились, — пояснял итальянец и отвернул лицо, на котором играл легкий румянец. 《Не надо, не делай этого ... не мучай меня так ...》 Услышав это, Ловино снова посмотрел на испанца. Теперь тот выглядел очарованным, и итальянец не понимал, почему. 《Почему? Ну почему ты такой? ... Я больше не могу, больше не выдерживаю! Это твоя вина, что я дошёл до такой степени!...》 Мысли Антонио звучали такими печальными, что Ловино почувствовал настоящий страх. Неужели он сделал что-нибудь не так? Он обдумал всё, что произошло в этот день, но никак не мог найти причину, почему Антонио мог так о нём думать. - Что слу- Но не успел итальянец договорить, как его толкнули спиной к рамке двери, что было немного больно, и он моментально ощутил губы испанца на своих. От неожиданности он подпрыгнул и закричал в рот другого парня. Антонио крепко держал его за плечи, будто не хотел его больше отпускать. 《¡Nooooo! Какой я идиот, какой я идиот, какой я идиот! Что я делаю? Господи, что я делаю? Отпусти, отпусти его и проси прощения! Дурак, прекрати наконец! Ты всё разрушил!》 Но несмотря на все его мысленные крики, тело Антонио не хотело его слушаться, а наоборот, ещё сильнее прижалось к Ловино. Итальянец дрожал как осиновый лист, он понятия не имел, что делать: прислушаться к крикам сердца испанца, оттолкнуть его от себя или просто стоять на месте, не двигаясь. 《Он меня будет ненавидеть. Ловино будет меня ненавидеть, а может, он это уже сейчас делает ... не надо, не хочу. Не хочу, чтобы ты меня ненавидел, Ловино, прости, пожалуйста, прости, прости ... умоляю тебя ... прости меня.》 Казалось, что испанец вот-вот заплачет. Зараженный его паникой Ловино зажмурил глаза и положил ему руки на щёки, чтобы тот немного успокоился. Итальянец тоже боялся, так боялся, что сбежал бы, если Антонио не давил бы его к стене. Было стыдно признаваться, но он никогда за свои 23 года жизни ни с кем не целовался и не думал, что во время одного поцелуя человек мог иметь такие отчаянные, испуганные мысли. Но когда он положил руки на щёки Антонио, мог слышать, как тот слегка успокоился. 《Что? ... Он меня ещё не ударил? ... Он не думает врезать мне кулаком по лицу? Тогда это значит, что...》 Испанец слегка открыл глаза, увидел перед собой итальянца с плотно закрытыми глазами и сморщенным лбом, хихикнул, убрал руки с его плечей и положил их вместо этого на его шею, касаясь большими пальцами мочки его ушей. Итальянец вздрогнул и съёжился. 《Он опять выглядит как маленький. Лучше не надо так задерживать дыхание...》 Как только Ловино услышал это, он выпустил воздух из своих лёгких и видимо расслабился. Губы Антонио уже не так грубо и неприятно давили на него, а гладили теперь его рот, будто хотели с ним ближе познакомиться. 《Если бы он только ещё немного открыл рот.》 И Ловино послушался, с легкой нерешительностью открыл рот и почувствовал язык другого парня на нижней губе. Волосы на его затылке снова стали дыбом, и он начал ощущать пощипывание в желудке. Значит, вот такими были поцелуи ... так странно; сначала он будто задыхался, потом смог опять дышать и почувствовал нос Антонио на кончике своего, его теплое дыхание на лице и слегка дрожащие руки на шее. 《Оh Dios, я так счастлив, что готов умереть прямо здесь на этом месте.》 Воспринимая эту мысль, Ловино не мог иначе, чем тяжело вздохнуть. Ведь, возможно, он себя чувствовал абсолютно так же.