***
— Кикио? Голос свекра доносился будто сквозь вату. Сознание возвращалось с трудом… Как и зрение. Все было мутным и нечетким. Казалось, что она смотрела сквозь толщу воды. Кикио моргнула. На пол упали пара капель. Моргнула еще раз. Кап-кап. Зрение вернулось. — Очнулась? Женщина с трудом сглотнула. Во рту сухо. Она уже осознанно моргнула и поморщилась. Прикованная к стулу, она не могла позволить себе большее. Вместе с сознанием вернулись отголоски испытанной боли и холод. Зено убрал измочаленную полоску кожи изо рта и расстегнул ремень, удерживающий голову. — Ты неплохо держалась, — сказал он. — Ну да, — хрипло протянула она со смешком, стараясь немного размять шею. Хрустнули позвонки. — Целых пять минут… — Три, — поправил ее свекор. — Но это не удивительно. Кикио кивнула. Это правда было не удивительно с ее уровнем подготовки и проблемами с нэн. Момент, когда у губ оказалось горлышко бутылки с водой женщина упустила, но жадно припала. — Твоя аура была застоявшейся, — Зено придерживал бутылку, помогая невестке напиться. — Какие-то незначительные колебания были, но самостоятельно ты смогла бы привести ее в норму не раньше, чем через полгода. Женщина подняла подбородок, правая понять, что напилась. Свекор убрал бутылку. — О чем вы? — спросила она. — Какой застой? Я пользуюсь нэн. — Не слишком активно, — Зено вздохнул и перевел взгляд на бутылку. — Представим, что наше тело — это сосуд. — Он протянул бутылку вперед и покачал. Вода не сильно заколыхалась по кругу. — Это нормальное состояние: аура постоянно циркулирует по телу и равномерно питает его, даря силу, выносливость и долголетие. — Свекор остановился, подождал, пока вода перестанет колыхаться, и начал лишь легонько покачивать бутылку. Вода дрожала на поверхности. — Это застой ауры. Она вроде бы и циркулирует, но слабо. Появляются проблемы со здоровьем, слабость, усталость, депрессия. Кикио опустила взгляд и сглотнула. — Это, наверное, из-за клятвы, — сказала она. Внутри все сжалось от горькой обиды. — Когда я узнала, что беременна Миллуки, то решила перестраховаться. Я дала клятву, что в целях сохранения жизни ребенка не буду пользоваться нэн во время вынашивания. И я ее не сдержала. Рождение Миллуки и смерть госпожи Октавии произошли в один день, из-за чего именины второго сына всегда проходили в напряженной атмосфере. В тот день все пошло наперекосяк: Лулу куда-то пропала, Луни постоянно мялся у ее спальни и был чем-то озадачен, Сильвы и Зено не было дома. Предположительно до родов оставалось порядка двух недель, так что муж обещал вернуться к этому времени… Но не успел. Когда в их спальню ворвались слуги Октавии, Кикио решила, что произошло что-то плохое. Она и представить не могла, что они посмеют схватить ее и заставить что-то выпить… Шок и неверие парализовали ее, а в голове никак не укладывался такой самоубийственный поступок. Когда ей пытались затолкать еще что-то в рот, она не выдержала. Ждать помощи было не от кого, а значит, надо было действовать самостоятельно. Нэн в помощь… — И я не жалею о том, что не сдержала клятву, — добавила Кикио, подняв глаза на свекра. — Вы не знаете, что тогда творилось дома. Зено вздохнул и опустил руку. — Знаю, — ответил он. Глаза женщины расширились. — Вы знали? — она не сдержала едкого смешка. — Знали, что ваша жена травила меня и ваших внуков? Знали, что слуги не оказывали мне помощь и поддержку? Вы все это знали и ничего не предпринимали? — А должен был? — мужчина изогнул бровь. — Если ты не способна защитить моих внуков, то как можешь носить фамилию Золдик? Она не нашлась, что ответить. «Не в бровь, а в глаз», как любила говорить Ника. — Жаль, что она умерла от остановки сердца, — Кикио грустно улыбнулась и сглотнула. Внутри привычно начала сворачиваться тугая пружина злости. Пока она лишь тлела, обещая, что разгорится неконтролируемым пламенем. — Хотела бы сделать это сама? — Зено почесал бровь свободной рукой. — Удивительно, что ты не убила ее после смерти двойняшек. «Она же была вашей женой!» — Кикио крепко сжала губы, не произнося ни звука. Слышать подобное от свекра было страшно. Она считала, что их отношения с Сильвой достигли дна, но Зено только что доказал ей, что падать еще есть куда… Свекор вздохнул и присел на корточки. Их глаза оказались на одном уровне. — Если бы ты знала, что у нэн есть еще одно состояние, то не старалась бы сейчас придумывать небылицы, — Кикио нахмурилась, чувствуя, что краска залила лицо, и перевела взгляд на бутылку. Зено встряхнул ее. Один раз. Вода всколыхнулась. Второй раз. Бока бутылки сжались. Третий. Бутылку разорвало, а вода расплескалась вокруг. — Это называется резонанс, — мужчина поднялся и, не прерывая объяснения, вытер руки. — Он возникает, когда клятва конфликтует с условием, и приводит к тому, что у нэн-пользователя схлопываются сёко. Жить с таким, конечно, можно, но пользоваться нэн — нет. — Но я пользуюсь! — Значит клятва тут не при чем, — свекор пожал плечами и повернулся к ней спиной. — Твою ауру что-то сдерживало, а ты как маленькая никому не говорила, что у тебя проблемы с нэн, — старик вздохнул и открыл дверь. — Если бы сказала, ничего бы этого не произошло. Что? Женщина опешила. Мысли разбежались. — Что? — озвучила она бессмысленный вопрос. — И вы сейчас говорите, что я сама во всем виновата?! Что я должна была просить помощи?! У кого я должна была просить помощи?! У Октавии?! У вас?! Зено остановился в дверях. — У своего мужа, — скользнул безразличным взглядом по ней и отвернулся, выходя. — Отправлять кого-либо за тобой я не стану. Думаю, у тебя хватит сил освободиться самостоятельно. Кикио дернула руками. Ремни держали все так же крепко. — Да это же кожа нэн-тварей! Она и Сильву сдержать сможет! Зено не стал ее слушать. Дверь захлопнулась. Наступила тишина, которую нарушало лишь ее тяжелое дыхание. Мысли продолжали путаться. Слова свекра не покидали голову. Кикио покачала головой, но это ни капельки не помогло. Сама виновата? Сама. Она давно это признавала. Верно? Верно. Верно… Но одно дело, когда говоришь это сама себе и совсем другое, когда в этом тебя обвиняет человек, не ударивший палец о палец ради твоего благополучия. А ведь он мог… Он единственный, кто мог защитить ее от Октавии. Не стал. Не захотел. Не соизволил. Кикио рассмеялась. Знакомая и родная темнота накатывала волнами. Мягкими, удушающими волнами… Если бы во всем была виновата закладка Октавии, темнота бы отступила… Может все еще проще? Может Кикио сама по себе такая неадекватная? Просто истеричка, без всяких «если», «бы» и «но». Дыхание перехватило от очередной волны. В глазах потемнело. Сознание ускользнуло, оставив после себя единственную цель: выбраться из подвала чего бы это не стоило. И разгромить. Разгромить хоть что-нибудь.***
Когда Кикио пришла в себя в очередной раз за этот несомненно длинный день, она уже знала, что сорвалась. Мысли и переживания взяли контроль над эмоциями и, сорвав все внутренние заслоны, вылились неконтролируемой злостью и провалом в памяти. Она осознала, что замерла у рабочего стола, почти задыхаясь. На столешнице нет монитора. Покореженный корпус с выпавшими наружу зелено-серебристыми внутренностями плат и деталей валялся у стены. На полу рассыпаны стекло разбитых ваз и статуэток, поломанные стебли роз, вода, что уже впиталась в толстый ковер… Сиплое дыхание вырывалось сквозь сжатые зубы, пока Кикио осматривалась вокруг. На столешнице из темно-красного дерева остались царапины, подаренная Каллуто ваза разлетелась вдребезги, розы, что она самостоятельно вырастила и срезала — растоптаны. Любимое свекровушкино кресло — цело. Ее неудобный диван — цел! Кровавое месиво на стенах, отрыжка больного воображения бывшей хозяйки этого кабинета — цело!!! Сорвавшись на визг, Кикио кинулась к картинам. Почему так? Почему она неосознанно разрушает все то, что ей дорого? Почему она так же неосознанно сохраняет все то, что сохранилось от Октавии?! Сорвав со стены истыканное дротиками дартса полотно, она с силой опустила его на острый шпиль неудобного троноподобного кресла. Холст не выдержал и с треском порвался. Этот треск привел ее в себя. Кикио отскочила в сторону и уставилась на дрожащие пальцы, будто не веря, что все это — ее рук дело. Руки изранены, от ремней остались синяки, несколько ногтей сломаны. Лулу будет в восторге… Кикио хохотнула, прерывая тяжелое дыхание, и перевела взгляд с рук на порванное полотно. Вывернутое нутро холста из-за красных красок напоминало разорванную кожу. Живую, кровоточащую… Казалось, еще чуть-чуть и по подрамнику побегут густые капли. Резко развернувшись, она прижала ладонь к лицу, подавляя приступ тошноты. Пришлось задержать дыхание. Давно подсознание не играло с ней в кошки-мышки. Настолько давно, что Кикио наивно решила, что излечилась… Очередная насмешка — это оказалось лишь передышкой! — Мам? Тихий голос Уто заставил ее испуганно поднять голову. Кикио поймала взволнованный взгляд младшего сына и перевела глаза на более спокойного Миллуки. — Мальчики, — криво улыбнулась она, складывая руки перед собой и всеми силами стараясь не показать, как дрожали ее пальцы. — Что-то стряслось? — Нет. С нами все в порядке, — ответил Миллуки, хмурясь. Хакер положил руку на плечо Каллуто, будто удерживая его. Будто опасаясь, что младший рванет к неадекватной матери и пострадает. Кикио дернула уголком губ, на мгновение выходя из образа госпожи Золдик. — А вот ты?.. — Милки прищурил глаза, задавая этот вопрос. Кикио уже открыла рот, намереваясь соврать, но в последний момент передумала: — Оглушена, дезориентирована, раздавлена… В глазах сыновей мелькнуло удивление. Первым пришел в себя Каллуто. Мальчик дернул плечом, скидывая руку брата, и побежал к матери. Обманчиво хрупкая фигура сына едва не сбила ее с ног. Уто крепко обхватил ее руками и уткнулся лицом в живот. От неожиданности Кикио охнула и отступила на шаг назад. Улыбку не удалось сдержать — сын в детстве делал также. В редкие моменты, когда Сильва возвращался с задания, Уто также встречал отца. Когда ребенку было пять, мужчине приходилось прикрывать самое дорогое от крепкого лба младшего Золдика. Слезы медленно потекли по щекам, губы задрожали. А если их не станет? Что с ней будет, если однажды Сильва сообщит, что передатчик в телах их детей замолк навсегда?.. Тогда она, наверное, действительно умрет… — Мама, пожалуйста, успокойся, — тихо прошептал ребенок. — Чтобы не случилось, мы сможем все исправить. Или ты из-за Киллуа расстроилась? Или тебе больно?.. Такие слова не помогали успокоиться. Слезы наоборот еще сильнее полились из глаз. Мягкие поглаживания и тихие слова младшего сына лишь усугубляли истерику. Становилось обидно и за себя тоже. Вот за что ей все это? Почему у нее нет маленького домика в глуши с овощным огородом и садом, как мечталось в молодости? Простая семья, жизнь — полная чаша… — Ого, у бабушки Октавии есть Appleton Estate Ruby, — присвистнул Миллуки. Кикио не заметила, как хакер залез в заначку прошлой госпожи Золдик. — Мам, будешь? Кикио сипло вздохнула и повернула голову в сторону старшего сына. Парень задумчиво вертел в руках бутылку коллекционного рома. — Буду, но чуть позже, — с трудом ответила она, стараясь не зареветь в голос. Горло саднило, губы дрожали. Ее трясло. Женщина сама поражалась, настолько сильно ее проняло… — Малыш, отпусти меня, пожалуйста. На мгновение, она забыла, что Уто просил больше так его не называть. Однако сын никак не отреагировал и послушался, разжимая объятия. Кикио пошла ко второй картине. — Я помогу, — тут же подскочил Каллуто. Женщина покачала головой, стараясь сказать сыну, что его помощь нужна в другом, но никак не могла выдавить из себя что-то членораздельное. — Жечь будем? — с какой-то безысходностью в голосе спросил Миллуки. Она кивнула в ответ. Хакер вздохнул и сказал: — Каллуто, с картинами мама сама справится. Сбегай за бензином. Уто не стал задавать вопросов. Он посмотрел с каким остервенением Кикио сорвала картину и, сделав свои выводы, побежал в коридор. Хлопнула дверь. — Надеюсь, ты не думала разжигать огонь с помощью алкоголя, — чуть нахмурившись, сказал Миллуки. — Я, конечно, тебя поддержу, но использовать ром тридцати пяти летней выдержки таким образом — бесчеловечно. Губы Кикио сложились в кривую усмешку. — Нет, — сипло ответила она, поставив картину и потянувшись к платочкам. — Это добро мы постепенно выпьем. Октавия в гробу извертится, зная, что я опустошила ее заначку. Миллуки едва заметно усмехнулся. — Что это ты о ней вспомнила? — спросил он. — До моего дня рождения еще далеко. Кикио сипло засмеялась и вытерла опухшие глаза. — Только сегодня вспоминала твое рождение… — И знать ничего не хочу. Пусть это останется таинством для меня, — поморщился хакер. — Лучше выпей. Тебе это точно надо. Кикио кивнула и взяла протянутый стакан, кинув мокрый платок на кресло. Стакан в ее руках дрожал. Поднеся его к губам, Кикио неловко лязгнула зубами по краю. — Осторожней, — Миллуки перехватил бледную руку матери. — Откусишь сейчас кусок, а мне потом объяснять, как так получилось. Бурчание сына ее рассмешило. — Рад, что у тебя поднялось настроение, — хмыкнул хакер, придерживая стакан. Кикио сделала пару больших глотков и отодвинула руку сына. Ром прокатился по пищеводу горячей волной, оставляя привкус трав и цитруса после первой горечи. — Обычно дети родителям подают стакан воды в старости, — пояснила она свою веселость, пальцами стирая выступившие слезы. — А тебе подают стакан рома, — усмехнулся Миллуки. — Спорим, многие тебе позавидуют? — Да я сама себе завидую, — Кикио дернула уголком губ в подобии улыбки и забрала стакан. Прижав холодный бок стакана к ноющему виску, она расслабленно вздохнула. Голова нещадно трещала. — Я совсем расклеилась, — она виновато улыбнулась сыну. — Прости за неприглядную сцену. — Сцена как сцена, — пожал плечами Миллуки, отведя глаза в сторону. — То, что здесь произошло и то, что было сказано, не дойдет до отца. По крайней мере, не от меня. Кикио кивнула. — Ты прав… — вздохнула она. — Лучше Сильве не знать, насколько я слабая. Он ожидает от меня другого. — Что ж ты заладила: «слабая, слабая», — пробурчал сын и отошёл к рабочему столу. — Ты и не обязана быть сильной. У тебя есть отец и мы… Она с улыбкой поставила стакан на столешницу, не став ничего объяснять. Миллуки же продолжил размышления: — Я бы не хотел, чтобы моя жена была сильной. И не хотел бы, чтобы она стремилась встать рядом. Кикио поймала быстрый взгляд сына и пожала плечами. — Я всегда знала, что ты шовинист. Хакер лишь хмыкнул на замечание матери и оглядел кабинет. — Ну, что еще сжигать будем?.. Сбор вещей Октавии пошел быстрее. По большому счету Кикио просто показывала, что хочет сжечь или перенести в другую комнату, а Миллуки собирал. Перевязывая бечевкой стопку книг, которые необходимо унести в библиотеку, Кикио решила, что все же переделает старую спальню под свои нужды: поставит большой диван, на котором можно будет и поспать, и порыдать от души; столик, чтобы было куда поставить бутылку вина или чего покрепче; книжный шкаф, в котором будут стоять исключительно приключенческие романы на разных языках и словари… И обязательно установит небольшой молитвенник для Древних Богов. Будет и у нее свой угол в поместье. На губы наползла несмелая улыбка. Ушедшая из-под ног земля вновь становилась твердой, появлялись новые ориентиры. Госпожа Золдик должна заботиться о доме и домочадцах… Что ж, этим она занималась почти восемнадцать лет и продолжит заниматься впредь… но немного иначе — в угоду себе. — Ты напеваешь, — сказал Миллуки, вырвав ее из мыслей. — Что? Я задумалась, не расслышала. — Ты напеваешь, — повторил сын. — Ох, — Кикио чуть покраснела. — Прости. Октавия не раз говорила, что мой голос не предназначен для пения. Больше не буду. — Да нет, нормально получается… — нахмурился хакер. — Бабушка такое говорила? — Октавия и не такое говорила, — со смешком фыркнула Кикио. — Мы ненавидели друг друга, Миллуки. — Почему? — парень оставил в покое связку бумаг и повернулся к матери лицом. — Ты же первая женщина за последние четыре поколения Золдиков, которая родила больше трех наследников. Кикио кивнула. За то, что она родила четверых детей, щедро наделенных талантами, старшее поколение мужчин ее уважало и благодарило. Правда, только за это… — Наверное, именно из-за этого, — соврала она, улыбнувшись сыну. — Сама свекровушка смогла родить только одного сына, — Кикио пожала плечами. — Но не стоит ворошить былое: Октавия давно мертва, и ее истинных мотивов мы никогда не узнаем. Миллуки прищурил глаза, обдуманное сказанное и, что-то про себя сопоставив, нахмурился. Парень сжал губы в тонкую линию и сильнее необходимого дернул за бечевку. Веревка порвалась и книги с грохотом разлетелись по полу. Не поверил. — Где я прокололась? — с любопытством спросила она. — Второй раз сейчас, — буркнул Миллуки. — А первый, когда рассказывала о количестве рождённых детей: бабушка Октавия умерла, когда наследник был лишь один — Иллуми. Улыбка Кикио дрогнула и она резко отвернулась, избегая пытливого взгляда сына. «Ну да, все, что происходило тогда, только Луни знает. Помнит, — промелькнуло у женщины в голове. — Слава Богам, что эта стерва умерла. Миллуки ей бы удалось свести в могилу.» — Так, и…? — напомнил о себе Милки. — Ты правда хочешь знать? — спросила она сына, не оборачиваясь. — Хочу. Кикио облизала губы и, вздохнув, коротко пояснила: — Просто я пришлась не ко двору, — признание легко сорвалось с губ. Удивительно легко. «А ведь раньше я бы в таком никогда не призналась», — подумала она, мягко улыбнувшись. Руки надо было чем-то занять и женщина начала перекладывать уже разобранную корреспонденцию. — Из-за того, что ты из Метеора? — в голосе сына прозвучала такое удивление, что Кикио обернулась. — Не только… — она покачала головой. — Дело в том, что Иллуми был зачат до брака. Этот факт госпожа Октавия так и не приняла. Рассказывать о том, что любезная свекровушка долгое время не признавала в старшем ребенке внука, считая нагуленным, Кикио не стала. Миллуки отреагировал лишь выгнутой бровью. — И что в этом такого? — уточнил парень. — Не положено, конечно, но отец же взял ответственность… — Она была ханжой и католичкой, — сказала Кикио, ни в чем не соврав. — Секс до свадьбы для нее был чем-то неправильным и это восприятие плавно перетекло на меня. Наемница из города-свалки, переспавшая с наследником богатой и влиятельной семьи до брака, по мнению Октавии была худшей кандидатурой на роль супруги ее сына. Я ее даже понимаю. Женщина дернула плечом, неосознанно показывая, что такая тема ей неприятна. Эта деталь не укрылась от взгляда парня и он плавно перевел тему на старшего брата: — То есть, если Иллуми завтра приведет какую-нибудь девушку и скажет, что теперь она будет жить с нами, ты и слова против не скажешь? Кикио хмыкнула и тихо рассмеялась. — Знаешь, — улыбаясь, сказала она. — Если при этом эта мифическая девушка будет еще и беременна, лично организую шикарную свадьбу. Миллуки криво улыбнулся. Хакер знал, как мама не любит заниматься подобными мероприятиями, поэтому смог оценить ее благосклонность. — А если они решат жить вне брака? — А это уже не выгодно девушке, — хмыкнула Кикио, растеряв все веселье. — Правда состоит в том, что ее, как мать и женщину, будет защищать лишь брачный договор. Нет договора — нет никаких прав, нет никакого имущества и даже дети будут считаться не ее. У Миллуки вытянулось лицо от удивления, но задать еще вопросы он не успел. Дверь открылась нараспашку, в кабинет ворвался Каллуто с канистрой бензина. Счастливый! Глаза блестят, на щеках слабый румянец, уголки губ подрагивали — он едва сдерживал улыбку. Уто воспринимал происходящее, как игру или забаву. «Десять лет, что ты хотела? — хмыкнула про себя Кикио. — Сама-то в десять лет не только костры жгла, но и прыгала через них и гадость всякую кидала, вроде баллончиков из-под краски… Боги, и не страшно же было…» Энтузиазм младшего сына ускорил сборы. Через полчаса они втроем находились на небольшой поляне в стороне от дома на внутреннем дворе поместья. Куча разнообразного барахла, начиная от книг и фотографий и заканчивая диваном, быстро загорелась. Огонь ярко горел, жадно пожирая чужие пожитки и уничтожая память о давно мертвом человеке. — Вы еще можете что-нибудь сохранить, — будто невзначай обронила Кикио, наблюдая за пламенем. На самом деле, ей не хотелось, чтобы какие-либо вещи Октавии Золдик сохранились у сыновей, но и промолчать не смогла. Внутри ее все еще жила маленькая девочка, которая когда-то давно все потеряла в зареве пожара… Было больно остаться без единой памятной вещицы о дорогих людях. Каллуто на ее предложение отрицательно покачал головой. Миллуки оказался более многословным: — Зачем нам это? Для нас она по большей части незнакомка. Кикио подавила довольную улыбку и вдохнула прохладу ночи намного легче. — К тому же о ней мы можем в любой момент спросить у отца или дедушки Зено, — продолжил тему Миллуки, не замечая, что мать нахмурилась. — Но странно, что мы никогда ничего не слышали о твоей матери. О Тиме ты рассказывала, а о ней нет. Кикио удивленно распахнула глаза и посмотрела на хакера. — Мне тоже было интересно послушать о твоей маме, — поддержал брата Каллуто. — Она ведь тоже наш предок, которую нужно почитать не меньше, чем предков отца. — Главное при отце такого не ляпните: Золдики превыше всего, — хмыкнула Кикио, погладив младшего сына по голове, и со вздохом призналась: — Я сама почти ничего не знаю о своей матери. Она была жрицей Древних Богов и палачом в мафиозной семье. Тим говорил, что в обычной жизни Усуи была очень мягкой и неконфликтной женщиной… — Кикио задумалась, будто решая, говорить или нет, но все же со вздохом закончила: — У меня фото осталось. Могу показать. — Оно у тебя с собой? — удивился Каллуто. Кикио невесело улыбнулась. — Я уже однажды потеряла все, так что стараюсь самое дорогое держать при себе. Женщина с трудом достала из выреза платья медальон, сняла с шеи длинную цепочку и, нажав кнопку, передала его сыновьям. Мальчики склонились над старым черно-белым изображением. Снимок был маленьким и обрезанным по форме медальона. На фото лица трех человек. В центре мужчина, который широко улыбался на камеру и прижимал к себе двух совершенно разных девушек. Одна из них игриво прижимаясь к крепкому телу друга, поправляя пышные волосы. Вероника. Именно она учила Кикио быть женщиной. Не сказать, что добилась успехов, но кое-что успела вбить в голову дочери своей подруги. Справа, скромно потупившись, стояла мама Кикио. Она была самой низкой на фото и тому же сутулила плечи. Складывалось впечатление, что она избегала взгляда в камеру, стесняясь того, кто делал снимок. — В центре стоит Тим, о котором вы так много слышали, — с улыбкой начала пояснять Кикио. — Здесь непонятно, но он был рыжеволосым, весь в веснушках. Слева — Вероника. Она почти не покидала Метеора и жила с нами, — Кикио поморщилась, припоминая некоторые уроки этой ведьмы. — А справа — моя мама. — Вы не похожи, — сказал Миллуки, внимательно вглядываясь в фото. — Я бы скорее решил, что Вероника наша бабушка. Кикио засмеялось. — Зато Каллуто перенял многие черты моей мамы, — она погладила сына по голове. Мальчик удивленно вскинул брови. — У нее были черные волосы и серо-розовые глаза. И если приглядитесь, заметите родинку у губы. Оба сына присмотрелись к снимку. — А и правда, похож, — хмыкнул Миллуки. — Это что ж, я еще и низким буду? — в обычно мягком голосе младшего сына появилось возмущение. Миллуки рассмеялся. Кикио, покачав головой на поведение хакера, поспешила заверить Каллуто: — Неправда. У тебя для твоего возраста нормальный рост. Лет в четырнадцать вытянешься. Миллуки хотел что-то ляпнуть, но поймав злобный взгляд брата и недовольный матери, решил промолчать. Парень карикатурно закрыл рот на замок и выкинул ключ. Взгляды всех троих вернулись к пламени. Староверы предавали пламени не только тела усопших, но и любую память о нем. Считалось, что умерший не чувствует покоя, пока хоть что-то держит его в яви. Кикио надеялась, что сожжение вещей освободит ее от тени Октавии. Женщина криво усмехнулась. В свое время католики, к чьей религии принадлежала свекровушка, уничтожили староверов. Какая ирония: на земле азиатов католичка была похоронена по заветам староверов. В момент этого осознания внутри Кикио вспыхнуло злобное торжество. Она подняла с земли недопитую бутылку рома и пригубила. Теперь можно было делать поместье Золдиков своим домом, не оглядываясь на прошлое. Взгляд упал на фотографию. Изображенные на ней люди давно мертвы, от них ничего не осталось… Ничего, кроме этого снимка. Вытащив фото из медальона, женщина грустно улыбнулась и швырнула его в огонь. — Мама, ты что сделала? Рванувшегося к костру Каллуто она удержала за шиворот, а Миллуки преградила путь рукой. — Так надо, — сказала она сыновьям, не вдаваясь в подробности. — Пообещайте, что когда меня не станет, вы точно так же сожжете все, что принадлежало мне: мои дневники и блокноты, всю мою одежду, мои любимые книги. — А с украшениями что делать? — невесело и даже злобно хмыкнул Миллуки. — Переплавить, — не моргнув и глазом, ответила она. — Мы этого не сделаем, — сказал Каллуто, хмуро посмотрев на мать снизу вверх. — Мы не староверы. — Если вы меня хоть немного любите — сделаете, — дернула уголком губ она. — Это нечестно, — сказал Миллуки. По его лицу забегали желваки. — Верно, — ухмыльнулась она, протягивая сыну бутылку. — Открою вам секрет: женщины и дети готовы пойти на все ради достижения своих целей. Мужчины в этом плане благородней. — Я еще ребенок, — на лице младшего сына появилась хитрая улыбка. — Кто? Ты? — вскинула брови Кикио. — А кто мне доказывал, что уже взрослый? — Я передумал, — дернул плечами Каллуто. — Возьму с тебя слово позже, — хмыкнула она, наблюдая, как Миллуки припал к горлышку. В одном Каллуто был безусловно прав: они не староверы. Кикио отобрала у сына бутылку и сделала пару больших глотков. Сморщив нос, она протянула бутылку Каллуто. — Хочешь попробовать? Глаза младшего Золдика стали больше похожими на плошки. Уто быстро взял себя в руки и под скептическое хмыканье брата забрал бутылку. Кикио с насмешливым прищуром наблюдала, как мальчик сперва принюхался, а после осторожно пригубил алкоголь. Второй и третий глотки были более уверенными. — Ну, все, хватит, — засмеялась она, отбирая у сына бутылку. — А то завтра на тренировку не встанешь. Каллуто чуть поморщился, вытирая губы тыльной стороной руки. — И как тебе? — посмеиваясь над сморщенным лицом брата, спросил Миллуки. — Не совсем понял, но вроде ничего. Мальчик облизал липкие губы и поднял блестящие глаза на мать. — Ничего, распробуешь еще, — Кикио потрепала младшего сына по голове и прижала к себе. — Любовь к крепкому алкоголю у нас семейная. Миллуки громко хохотнул и взял бутылку из ее рук. Кикио вспомнилось голодраное детство. Ей двенадцать, Тим с Вероникой передают бутылку дрянного алкоголя и впервые дают попробовать и ей… Она до сих пор помнит жгучий вкус того пойла. Кикио хмыкнула, потрепав младшего сына по голове. Тот поднял на нее широко распахнутые глаза и весело улыбнулся. Опьянел… Да уж, мать из нее аховая. Прижав сына к себе, она перевела взгляд на Миллуки. Хакер задумался о чем-то своем, внимательно наблюдая за пламенем костра. Высокий рост, широкий костяк, черные глаза и жесткие прямые волосы… ее сын. Сейчас его мысли наверняка вертятся вокруг какой-то новой разработки. Женщина дернула уголком губ и тоже посмотрела на затухающий огонь. Ей есть ради кого жить. И есть силы, чтобы ходить с гордо расправленными плечами. Больше Кикио Золдик не будет склонять голову и прятать глаза. Хватит. А тот, кто захочет подавить ее, превратится в пепел.