Переводчица

В жутких воплях выстрел был почти неслышимым. Но печник упал. Он ещё вздрагивал, когда его подняли и кинули через порог, под ноги односельчанам ¹. Вера, увидев как несколько карателей разжигают пламя около сарая, развернулась в обратном направлении. Уйти оттуда было абсолютно невозможно. Также как и смотреть на всё происходящее. Краем глаза она увидела довольную усмешку на лице, стоящего рядом с ней, Зондерфюрера. Отчего-то именно сейчас стало невыносимо противно от него, всех них и, наконец, от себя самой... За всё время немецкого плена Вера успела заурядно очерстветь ко всему. Ей не было жаль тех людей, что стали жертвами других карательных операций, проводимых немецкими сволочами. Она волновалась только за себя. Спасала только свою шкуру... А что ей, собственно, оставалось делать? Попав в плен, её навсегда оторвали от дома, от семьи. Ничего, кроме этой чёртовой работы, у неё не осталось. Лучше б уж тогда со всеми помереть, чем ходячим словарём у подонков немецких работать. Оставался лишь один маленький шанс на хорошую жизнь: победа над немцами. Тогда уж точно всё наладится! Что будет если победят они? Явно не оставят её в покое. Вначале между всеми по кругу пусят, используют как обыкновенную проститутку, а потом и убьют. Другого исхода и быть не могло... Сегодня она могла спасти печника. Попытаться спасти хотя бы пару членов его семьи. Однако не смогла. Или не захотела? Да, явно не подумала об этом. Может оттого, что когда точно так же согнали и подожгли её близких и родных; никакой доброй тётеньки, помогавшей от безысходность фрицам, не оказалось, и все её родные, все её близкие, друзья и односельчане полегли ровно на таком же месте. Ужасно, что все деревни похожи одна на одну. Каждая напоминает свою собственную... Печник оказался не промахом. Зондерфюрер лишь потешил своё эго, пристрелив бедного мужчину. Моральная победа всё же осталась на стороне печника, несмотря на то, что Зондерфюрер и его подчинённые явно не хотели этого принимать. Приняла это только Вера... Потому что она, хоть и работая с ними, оставалась всё таким же простым человеком, попавшим под гнёт немецких оккупантов. Раньше ей, точно так же, как и бедному мужчине, предложили остаться в живых. Точнее нет... Не предложили, а заставили! Даже слово «заставили», и любой другой синонимичный глагол, во всей той возможной красочности никогда не опишет то, как её перетянули на сторону противника. Когда-то знанием языков Вера смело могла похвастаться. Было кому... Было за что... Чтобы её похвалили за тот её труд, который она вложила во всё это... Фрицы не похвалят, да и по головке не погладят... Максимум корку хлеба с водой дадут, чтоб с голоду коньки не откинула раньше времени. А «раньше времени», или же, по-ихнему, zur falschen zeit ², пока не найдут такую же, ещё одну очередную безвольницу, готовую пойти на поводу у врага. Спустя неизвестное количество времени, услышав, что люди уже не кричали, Вера обернулась в сторону бывшего сарая. Он всё ещё продолжал гореть, и, по всей видимости, тушить его никто не собирался. Ну ещё бы! Хотели бы они убить людей—просто расстреляли бы. Хотя, потом и трупы убирать долго. Задачей стояло отомстить за эшелон, тем самым уничтожить деревню. И жителей в том числе... Исходя из этого, можно рассудить, что как только от всей деревни не останется лишь пепел, выжженая трава и догорающие тела людей, никто, в том числе и Зондерфюрер, с места не сдвинется. Значит и она... —Прыстраліце мяне...³ — довольно громко и, почему-то, не на немецком, и даже не на русском, а своём родном языке, гордо подняв при этом голову, будто бы отчеканила Вера. —Was sagst du, fräulein Vera? ⁴ —Што ты сваімі вочкамі пляскаеш? Давай! Прыстрэль мяне, сукін ты сын! ⁵ — Вера нервно ухмыльнулась, со стороны казалось, будто бы она явно потеряла рассудок, одними лишь глазами указывая на пистолет, который Зондерфюрер всё ещё держал в руках. —Vergessen Sie nicht, sprechen Sie Deutsch! ⁶ —Вось дзе ў мяне ўжо ваш нямецкі сядзіць, вось дзе! — уже буквально кричала на Зондерфюрера Вера, показывая рукой жест у горла, позабыв даже о мимолётном страхе, который присутствовал всё время, исключая лишь этот момент. Зондерфюрер, уже до этого заметно разозлившись, резко направив дуло пистолета прямо на неё. То ли в сердце, то ли в голову... Вера так и не смогла различить куда, даже если по-нарошку, но всё же целиться фриц... —Noch ein Wort, und ich werde sie erschießen! — достаточно громко, наверное настолько, что услышала вся округа, закричал Зондерфюрер, всё ещё держа пистолет напротив переводчицы. Вера ухмыльнулась, с презрением посмотрев в глаза своему немецкому руководителю, мысленно всеми возможными неприличными и, даже, бранными словами назвав его, отряд карателей и даже самого Гитлера, чуть приоткрыла рот, дабы сказать ещё какую колкую фразу, чтобы фриц на всю свою жизнь, на сколько, по надежде Веры, будет не долгой, запомнил, как звучит её, и многих убитых им людей, родной язык. Не успела она набрать воздуха в лёгкие, как раздался выстрел, прилетевший чуть ниже середины грудной клетки. Ближе к сердцу. В отличии от печника, что умер фактически рядом со всеми, Вера умерла одна. При этом, оказавшись не хуже него, одержала моральную победу...

Memento mori...

Памятай аб смерці...