Формы отношений

Сообщение от Оливии пришло уже под конец рабочего дня, и от приподнятого в предвкушении отличного вечера настроения не осталось и следа. Я на свидание, не теряй :* Конечно, а чем ещё можно заняться в пятницу вечером? Уж явно не ужинать при свечах, распивая на пару со своим парнем дорогущее итальянское вино. Фрэнк написал короткий ответ, при этом постаравшись не выдать своё расстройство, и вздохнул настолько тяжело, что Эван, его коллега, сидевший в соседней секции, даже отвлёкся от заполнения транспортной накладной. Он оттолкнулся ногами от пола и чуть отъехал назад на стуле, разворачиваясь к Фрэнку лицом. – Айеро, если ты не перестанешь хандрить или не расскажешь мне, что случилось, то мне придётся менять транспорт на водный, – сказал он, и Фрэнк натянуто улыбнулся. – Олли, – ответил Фрэнк, и, собственно, этого хватило, чтобы Эван тоже тяжело и даже немного злобно вздохнул. Они были в отношениях уже четыре года и семь месяцев, и Фрэнк был реально счастлив. Ну, четыре года и пять месяцев – точно. Он даже сделал ей предложение, потому что, блин, Оливия – та, с кем ему хотелось бы строить семью (неважно, с детьми или нет), идти через все невзгоды, состариться, в конце концов. Но она сказала: «Нет, Фрэнк, брак – пережиток прошлого. Я люблю тебя и без кольца на пальце». Последние два месяца он уже не был в этом так уж уверен. Если любишь человека, разве захочешь спать с другими? Нет, на самом деле это называлось «открытые отношения», на которые Фрэнк согласился просто потому, что не хотел ограничивать свободу Оливии. В конце концов, кто он такой, чтобы что-то там запрещать? А ещё в нём (тогда) теплилась надежда на то, что другие партнёры у Оливии будут появляться не слишком часто, что новое слово в их системе ценностей глобально ничего не изменит, но вот уже в четвёртый раз за два месяца она уходит на свидание. Фрэнк каждый раз просто молча кивает, потому что они договорились предупреждать друг друга о таких встречах, выдерживает на лице маску спокойствия, но на самом деле... – Это всё хуйня, – со знающим видом заявил Эван и вернулся к тягачу с полуприцепом. – Разве это не должно работать в обе стороны? – Должно, – хмыкнул Фрэнк, отправляя по почте письмо контрагенту в Милане (ну да, конечно, теперь Вселенная каждый раз будет напоминать ему о том, какой он неудачник), и откинулся на спинку офисного стула, отчего та щёлкнула и под весом мужчины отклонилась назад. – Но я не хочу ей изменять, я же её люблю. – Фрэнк мне кажется, или как только ты получаешь официальное разрешение, то это перестаёт быть изменой? – повёл бровью Эван. Хотя чего это он? Для Фрэнка это всё ещё было изменой. Наверное, в первую очередь даже себе, а не Оливии. – Тебе надо сказать, что тебе не нравится, что она спит с другими, – предложил Эван, немного помолчав. – Я уже устал смотреть на то, как ты страдаешь, чувак, честно. Либо совершенно легально трахайся на стороне, либо нахер такие отношения, даже если им уже почти пять лет. И эта фраза не выходила из головы остаток вечера, даже когда сознание помутило итальянское вино, начос из супермаркета через дорогу и совершенно тупая романтическая комедия.

***

Всю следующую неделю Оливия просто светилась. Она готовила завтрак, тихо напевая у плиты какую-то очень популярную сейчас песню, которую при всём желании не получилось бы отгадать ни у кого: петь она не умела совсем. И танцевала. И её светло-русые волосы светились от озарявших всю кухню солнечных лучей, отдавая пшеницей. И в зелёных глазах расцвели подсолнухи. И на бёдрах, которые лишь наполовину скрывала голубая в полоску рубашка Фрэнка, светились короткие светлые волоски. Как будто (уже не) его Оливия была соткана из золота. Фрэнк прошлёпал босыми ногами по кафелю, который местами успел нагреться от солнца, обнял Олли со спины, поцеловал в щёку, а потом сел за стол. Кофе обжёг язык так же неожиданно, как мысль – сознание. Касаться Оливии больно. Как будто касаешься Солнца. Солнце село напротив и едва не выжгло Фрэнку глаза. Вилка раскромсала яйцо, и его жёлтая кровь растеклась по всей тарелке, впиталась в поджаренный тостером кусок хлеба, а затем отправилась в счастливо улыбающийся рот, перед этим оставив над верхней губой след своего пребывания. – Как твои дела, Фрэнки? – спросила Олли и положила ладонь на руку Фрэнка, слегка потрепав. – Ну, – замялся Фрэнк, – в порядке. Много работы, ни на что времени не хватает. После случая с «Ever Given» компании стали больше внимания уделять другим маршрутам транспортировки, и работы вдруг прибавилось. – Да, ты совсем не отдыхаешь, – Оливия кивнула и отправила в рот очередной кусок жареного яйца. Устремила взгляд куда-то вверх вбок, слово о чём-то задумалась. Фрэнк запил подступившую к горлу тошноту большим глотком кофе, который чуть не полился из носа, когда Оливия вновь заговорила. – Тебе надо сходить на свидание! Ты даже не представляешь, какие это ощущения. Будто заново родился. Фрэнк спрятал нервный смешок за чашкой и отвернулся к окну. Что ответить? Может, это шанс, наконец, сказать, что никакая открытость отношений Фрэнка не устраивает? Стук фаянса о столешницу оказался слишком громким для маленькой кухни и большой пропасти между людьми, сидевшими на ней. – Отличная идея, – сказал Фрэнк. – Думаю, мы с тобой могли бы сходить в ресторан. Знаешь, тут открылся недавно. Называется… – Нет, – легко отмахнулась Оливия и встала из-за стола. Тарелка легла в раковину, уже заранее зная, что в ближайшие три дня её точно никто не помоет. – Чёрт, забыл. Я посмотрю в «Инстаграме», подожди секундочку, – продолжал Фрэнк, ничего не услышав. Или сделав вид, что не услышал. – Фрэнки, – Оливия в очередной раз обожгла его, в этот раз – опустив горячие ладони на плечи и слегка сжав. Тон голоса нисколько не изменился, из-за чего слова прозвучали прямо внутри черепной коробки, – мы уже это прошли. Тебе нужны свежие впечатления, – ещё один ожог пришёлся на щёку с лёгкой щетиной. Так странно. Любимый человек так спокойно говорит о том, что не хочет идти с тобой на свидание («не хочет проводить со мной время»), а потом целует, как будто ничего не случилось, как будто так и должно быть. Может, это Фрэнк чего-то не понимает в этой жизни? Может, мысленно он остался ещё где-то в девятнадцатом или двадцатом веке? Было больно, ужасно больно и обидно. И чем больше проходило времени, тем сильнее разгорались эти чувства. Сердце кровоточило и гнило, умоляя Фрэнка сделать хоть что-нибудь, а мозг предлагал смотреть на это, как на выгодное сожительство. Две притёршихся друг к другу за почти-пять-лет субстанции, достигшие той стадии сожительства, которую зовут симбиоз. Выживает наиболее приспособленный, так что надо приспосабливаться, если не хочешь умереть от отчаяния и боли, свернувшись калачиком на её половине кровати. Кровати, которая давно уже не видела ни страсти, ни любви.