***
Ладно, кажется, спасательная операция с привлечением Феи, дяди Цзяна (лишь бы НЕТ) и дяди Вэя (просто НИКОГДА НЕТ) откладывается, но все обещанные две недели Лин всё равно как на иголках. Юань кажется ещё более отстранённым, чем обычно, залипает на музыку в наушниках постоянно, кажется, даже на парах - приехали, а где, интересно, наш идеальный студент - и чем ближе тот вечер пятницы, на который он просил их ничего не планировать, тем бледнее и взволнованнее он выглядит, и Лин с Цзинъи оба к и п я т, но вопросов не задают - обещали. А потом вечер наступает. Они все с трудом досиживают последнюю пару, и сразу после вскакивают с мест. Юань взглядом извиняется перед шикавшей на них всё занятие Мин-лаоши за поспешность, грохнувшие крышки столов и невнимательность, и та примирительным жестом их отпускает - образ идеального старосты группы и курса работает на себя, хмыкает Лин. На улице солнце абсолютно невыносимое, словно не начало октября на дворе, и греет абсолютно по-летнему, лаская длинными лучами. Но руки у Юаня всё равно ледяные, пока они идут… куда-то. Он ведёт их незнакомой дорогой, поначалу сквозь кленовые аллеи, усыпанные уже ярко-алыми листьями, шуршащими под ногами самым приятным осенним звуком, а потом мимо каких-то кошмарных пустырей, заброшек, в какой-то момент Цзинъи вообще спрашивает “мне мерещится или там реально ограда кладбища?”, и вот тут уже впору бы и занервничать, но ещё пара улиц - и они оказываются у… порта? А у порта стоит шатёр. Огромный шатёр, по белой ткани которого расходятся в разные стороны красные языки нарисованного пламени, сплетаясь с лучами солнца. - Это что? - изумлённо выдыхает Цзинъи, глядя во все глаза. Сычжуй улыбается. - Ещё немного и всё увидите. Он словно становится увереннее - даже походка, кажется, меняется, становится легче и пружинистее, и глаза загораются каким-то новым, нетерпеливым огоньком предвкушения. Они подходят к шатру ближе, отыскивая вход - он, очевидно, там, куда тянется небольшая, но очередь. Дождавшись, Сычжуй подходит ближе к бабушке на входе, и вежливо кланяется: - Бабушка Вэнь. - А-Юань! - та радостно улыбается, - а молодые господа с тобой?.. - Со мной, - кивает тот. И, вы подумайте, подносит палец к губам. - Юань, - шипит Лин, пока они проходят внутрь полумрака шатра, - ещё минута без ответов на наши вопросы, и… Сычжуй оборачивается к нему и, прежде чем Лин договорит, стремительно и коротко приникает губами к губам. А затем поворачивается к Цзинъи и проделывает то же самое. Вэнь Сычжуй, образец приличий, манер и стелса в любой непонятной ситуации, просто так берёт и целует их обоих посреди какого-то стрёмного шатра какого-то стрёмного бродячего цирка. - Всё уже начинается, - шёпотом произносит он, и отводит их к скамьям, окружающим арену, опоясанную зажжёнными свечами. Лин бросает взгляд вверх - ну, шатёр хотя бы не закрытый, там в крыше отверстия, и опоры выглядят крепкими, не должны рухнуть. Наверное. И всё - начинается. Гулкий звук барабанов нарастает, кажется, со всех сторон - медленно, крадучись, подбирается ближе и заполняет всё пространство, посылая по коже волны мурашек, пробирая до костей. - Как в утробе какого-то зверя, правда, - шепчет Цзинъи, вовсю глазеющий по сторонам. - И как будто сердце бьётся. Юань улыбается. Откуда-то из-под самого купола спускаются, разворачиваясь в полёте, два куска алой ткани, и повисают так - а на арене оказывается девушка, затянутая в какое-то не то чёрное, не то тёмно-алое трико, по которому змеятся те же огненные узоры, что и на ткани шатра - солнце и языки пламени.***Cirque du Soleil - Miracula Aeternitatis***
Девушка ловит хвосты ткани, обматывает их вокруг кистей - и в следующий миг легко поднимается в воздух вверх ногами, они даже не успевают понять, как она это сделала. Нежная музыка растекается от купола вниз, пока артистка закручивается, заплетается вокруг - внутри - вокруг полотен, выгибаясь во все стороны и взбираясь всё выше и выше - и с очередным аккордом падает под аханье публики, продолжая каким-то чудом удерживаться и раскачиваться. Длинные чёрные волосы рассыпаются за её спиной, лицо хранит спокойное выражение, тонкие, но сильные руки будто почти невесомо касаются ткани - и завораживающий танец в воздухе продолжается, продолжается… Она то качается на полотнах, как на качелях, то растягивается между ними в какие-то абсолютно несовместимые с жизнью шпагаты, то вращается, вскинув руки, как феникс - и замершая публика следит за каждым движением, раскрыв рты. Соскользнув, наконец, вниз, и церемонно поклонившись, девушка скрывается в складках шатра под оглушительные аплодисменты. - Это была моя тётя, - тихо шепчет Сычжуй. - У неё ещё будет номер с иглами, а сейчас… Пока Цзинъи и Лин думают, что же будет значить “с иглами”, на арену выходит бабушка - и похоже, та же, что стояла на входе. Только теперь она с абсолютно выбеленным лицом, в короне - снова языки пламени и солнечные лучи - и красно-чёрном церемониальном одеянии. А за бабушкой на арену выкатывают… что-то. Что-то огромное, накрытое тяжёлой тканью, и даже так вызывающее холодок по спине. Холодок усиливается, когда ткань сдёргивают - и из-под неё показывается старинный мощный арбалет. Бабушка с неподвижным лицом закрепляет на нём деревянную заточенную стрелу, а затем демонстрирует всему залу, кажется, перо?.. Повертев им в воздухе, она возвращается к арбалету и разжимает пальцы над стоящей на нём чашей. Едва перо касается одного её края, с жутким свистом деревянная стрела вырывается из гнезда и вонзается в деревянную мишень - они даже не заметили, как та появилась… Секунды не прошло. - Блять, - вырывается у Цзинь Лина. А затем на арену выводят юношу - чуть старше их самих, кажется. В длинном чёрном халате, с лицом, расписанным какими-то жуткими чёрными трещинами… И закованного в цепи. Они во все глаза смотрят, как юноша, едва передвигаясь, волоча ноги в тяжеленных - видно и слышно, что не бутафория - оковах, подходит к мишени… становится рядом… - Я не буду смотреть, - объявляет в панике Цзинъи, и Цзинь Лин вот на столько к нему близок. Куда Юань их притащил!? И сидит спокойный!!! Юношу пристёгивают к мишени - ну, как “пристёгивают”, обматывают цепи вокруг мишени с ним, крест-накрест проводят через грудь, застёгивают какой-то жуткий ошейник… а бабушка, окинув невозмутимым взглядом публику, вспарывает ножом какой-то мешок, из которого начинает сыпаться песок. Цзинь Лин смотрит за тем, как мешок поднимается вверх, становясь легче… и натыкается глазами на гирю, которая неумолимо опускается на чашу. На которую пару минут назад упало лёгонькое пёрышко. Цзинъи на всякий случай закрывает себе рот. Лин делает вид, что это не его рука вцепилась в зажатого между ними Сычжуя. Под жуткий бой барабанов живая мишень приходит в движение - и начинает высвобождаться, проворачиваясь как-то под своими кошмарными цепями, дёргая их и выпутывая. Песок высыпается совершенно неумолимо, ещё и мешок с ним раскачивается, вот-вот какая-нибудь шальная песчинка долетит до чаши, и… Стрела со свистом срывается и пробивает мишень насквозь. …Юноша падает на колени. Замершая толпа резко взрывается криками - и Цзинь Лин медленно разжимает ладонь, стискивавшую руку Сычжуя, когда юноша в чёрном поднимается на ноги, улыбаясь какой-то робкой и смущённой улыбкой, до странности напоминающей улыбку самого А-Юаня. - А это… - охрипшим голосом начинает Цзинъи, и Сычжуй кивает: - Дядя Нин. У него ещё тоже будет номер в воздухе с его цепями, “Призрачный Генерал”, безумно красивый и жуткий… - Тут всё… красиво и жутко, - говорит Цзинъи, и Цзинь Лин заторможенно кивает, пока Сычжуй поднимается с места. Так, стоп, что? - Ты куда? - подозрительно смотрит на него Лин. - К дяде, - улыбается тот. - У них сейчас рук не хватает, а я обещал ему перед его вторым номером помочь загримироваться заново. Я ненадолго! - Надеюсь, нас тут не утащат добровольцами на какой-нибудь номер “сгори живьём”, - нервно хохотнув, произносит Цзинъи. - Иди ты, и без тебя… - “…страшно”, да, принцесса? - И без тебя справятся!!! - Эй, - Сычжуй оборачивается и кладёт ладони им обоим на плечи, осторожно сжимая, - не убейте друг друга до моего возвращения, хорошо? А потом на шатёр опускается темнота. Странно, сколько они тут, вроде бы недолго совсем, и солнце только что светило вовсю… но осень же, темнеет уже рано, наверное, там сумерки… Цзинь Лин подозрительно смотрит по сторонам - в этих зловещих цирках, знаете ли, всего ожидать можно, после этой маньячной бабульки уже точно. Цзинъи тоже как-то неуютно ёжится, пытаясь понять, в какую сторону вообще ушёл Юань.***Cirque du Soleil - Stella Errans***
И они снова слышат барабаны. Неровный ритм, удары разной громкости сменяют друг друга, и в них медленно вплывают звуки мелодии, какой-то звон, скрипка… и на арене кто-то появляется, неся в руках зажжённое пламя на тонких цепях. Что за средневековая катастрофа у них тут, хочет спросить Цзинь Лин, но фигура на арене медленно поднимает руки - и пламя освещает лицо Вэнь Сычжуя. - А-И, - едва слышно выдыхает он, но взгляд Цзинъи уже прикован к арене цепями похлеще недавних. И он начинает двигаться. Медленно, плавно, легко уворачиваясь от летающих вокруг фитилей с пламенем, вычерчивающих совсем близко к нему круги, цветы, бабочек… бабочки вообще как будто всюду, маленькие, порхающие справа, слева, внизу, вверху, взмахивающие крыльями - крылья как будто у него за спиной… - огромные, когда Юань взмахивает руками, раскручивая пламя над головой… Цзинь Лин прикусывает губы, неотрывно следя за тонкой фигурой в чёрном, танцующей с огнём. Цепей почти не видно - просто пламя танцует вместе с ним, окружая со всех сторон, но не жаля, не обжигая. Юань вскидывает голову - длинный чёрный хвост взлетает змеёй за спиной, капец, додумался бы хоть косу заплести - и улыбается, пока вокруг его кистей сворачивается и разворачивается живой огонь, и Лин сгорает. Цзинъи рядом не дышит. Он сам не дышит. Весь мир не дышит, пока играет эта тягучая нестерпимая музыка, пока пламя поёт и кружится в темноте, пока Вэнь Юань улыбается так. Сычжуй опускается на колени, перехватывая цепи - и пламя вращается послушным колесом между его руками и грудью, пока тот ложится всё ниже, выгибаясь и касаясь волосами арены. Зрители ахают, и Лин сжимает ледяные пальцы Цзинъи. - Я не знаю, чего хочу больше, - словно в трансе, произносит Цзинъи. - Поцеловать его или убить? - буднично уточняет Лин. - Да. Сычжуй поднимается с колен обратно, и фитили в его руках начинают вращаться всё быстрее и быстрее, под такой же какой-то словно вращающийся ритм затихающей музыки - и с последним ударом барабанов гаснут совсем. Шатёр погружается в темноту, и замолкает на секунду - а затем разражается криками и аплодисментами. А они так и сидят - минуту, наверное, две, или десять. Или час. А потом между ними аккуратно вползает этот… эта… эта чёртова саламандра, пахнущая керосином, неровно дышащая, с вздрагивающими руками, исчерченными тёмными отпечатками копоти от цепей - и невозможно сияющим взглядом, который Юань безуспешно прячет под ресницами. Слов нет ни у кого, но, кажется, и не надо. Лин всё ещё не может угомонить собственное сердце. Но знает точно одно. - Дома поговорим. - Я хочу ещё. Обе эти фразы вырываются у них с А-И одновременно, и под страхом смерти никто из них не скажет наверняка, кто что сказал - эмоции сменяют друг друга и друг у друга, и убить или поцеловать - всё ещё вопрос вечера. Лин находит всё ещё вздрагивающие пальцы Юаня своими и, медленно подняв их к губам, прикасается. И не поворачивая головы, знает, что Цзинъи делает то же самое. Бой барабанов взлетает ввысь снова. Сверху слетают длинные цепи. А дома они поговорят ещё как. И возможно - возможно, никто пусть не обольщается - возможно, Лин тоже захочет узнать, как это. Где там этот их призрачный генерал, он уже ко всему готов. Представление продолжается...