Страх одиночества

Чу Ваньнин рано осиротел. Взявший его на воспитание человек поначалу казался заботливым покровителем, но когда Чу Ваньнину было пятнадцать его отношение резко изменилось. Чу Ваньнин всегда старался быть послушным ребенком. Полезным. Но вдруг оказался ненужной обузой, неправильным, глупым. Недостойным ни любви, ни внимания. Чу Ваньнин слабо помнил хриплый, полный ярости и презрения голос. Дрожь в руках. Горячую едкую влагу на щеках. Запах. Резкий, страшный. Алую кровь на своих руках. Страх в чужих глазах. Тогда Чу Ваньнин сбежал из дома, унеся с собой первый в своей жизни шрам – вечное напоминание о жестокости человеческой натуры В те дни ему было... очень непросто. Подростку, который всю свою жизнь провел в ограниченном мирке околорелигиозной общины, оказалось непросто выжить на улицах города. Но Чу Ваньнин старался. Он был умным и трудолюбивым молодым человеком, многое схватывал на лету и быстро учился. Вот только пережитая трагедия оставила в его сердце слишком глубокий след. Глубже, чем он готов был признать. Одиночество. Долгое, отдающееся в груди тупой тянущей болью и острым металлическим привкусом на языке, душное. Страшное. Поглощающее разум, словно толща темной мутной воды. Ощущение собственной незначительности и ненужности. Чу Ваньнин давил в себе эти чувства. Старался оставить их за дверью той тесной каморки, в которую приходил ночевать. Он долго перебивался подработками, чтобы оплатить себе университет. Затем пошел работать по специальности в одну строительную фирму. Он был хорошим инженером. Многие говорили, что гениальным, хотя в последнем Ваньнин очень сильно сомневался. И ему хорошо давались проекты по строительству жилых комплексов, пусть они и не были тем, что его всегда влекло в инженерии... Но разработка сложных тонких механизмов очевидно была совсем вне его компетенции. Он был абсолютно в этом уверен. А ещё он нашел себе парня. Он был ничем не примечательным человеком, серым от носков до известной тонкой папки в руках. Они оба предпочитали тишину, порядок, любили исторические фильмы, которым все равно предпочитали работу и книги. По вечерам они сидели вместе на диване в их небольшой квартирке, которую было удобнее снимать на двоих. Изредка они держались за руки. Реже целовались, но все больше не в губы. И даже секс у них был. Никогда – проникающий. Они оба сошлись во мнении, что это грязно, да и вообще глупо. И тех редких мгновений, которые они проводили в постели не для сна, вполне хватало, чтобы погасить желания тела. Он так говорил. Ваньнин соглашался. И старался давить мысли, непотребные, стыдные, отвратительные почти, пряча их в самых дальний угол сознания. Он не должен был такого желать, и он не желал. Просто не думал об этом. Ему вообще повезло, что он нашел себе кого-то. Ещё и мужчину. Хотя бы эту его неправильность мир благосклонно принял, не дав загнуться в стылом одиночестве. Ваньнин был ему благодарен и не мечтал о большем. Ему было...комфортно. Спокойно. А потом появился он. Мо Жань был шумным. Слишком грубым, слишком наглым, слишком...слишком. Ваньнина дрожь пробирала от одного его присутствия. Он был студентом. Стажёром, которого на несколько месяцев запихали в их замшелую контору не иначе как в качестве наказания. Они с Ваньнином спорили до хрипоты каждый день. Иногда Ваньнин швырялся в него степлерами и папками. Шипел, когда Мо Жань хватал его за руки, проникая в личное пространство. Но никогда не отступал. В такие моменты в нем просыпалось какое-то совершенно иррациональное, глупое упрямство, которого не должно было быть у взрослого человека вроде него. Но прикосновения Мо Жаня, сама его близость разжигали в крови Ваньнина огонь, который он мог выплеснуть единственным доступным ему способом: гневом. И чем дальше, тем больше. Каждое их столкновение заканчивалось руганью. Стоило им оказаться в пределах одной комнаты, просто встретиться взглядами, как воздух тут же накалялся до предела. В фирме о них ходили глупые слухи, которые Ваньнин по большей части игнорировал. Почти все они были чистой воды абсурдном. Так он считал. Пока однажды Мо Жань не затолкал его в какую-то пыльную подсобку и не поцеловал. Ваньнина никогда никто так не целовал. Жадно, будто желая выпить весь кислород, глубоко, грязно. Хорошо до дрожи. Мо Жань сжимал его в своих руках, словно бумажную куклу без веса, прижимал сразу к своей слишком горячей груди и к прохладной стене, заставляя разум метаться между реальностью и сладким туманом. А затем Мо Жань взял его, прямо у этой стены, грубо растянув пальцами, смазкой из маленького пакетика, о существовании которой Ваньнин до этого даже не подозревал. Мо Жань крепко зажал ему рот ладонью и грубо трахнул, смотря прямо в глаза своим невозможным тёмным взглядом. Ваньнин задыхался и кричал ему в ладонь, подаваясь на толчки. Он впервые кричал так – от удовольствия, до сорванных связок и слёз из глаз. Впервые терял себя в оргазме настолько, что едва не забыл собственное имя. И настолько хорошо ему тоже было впервые. Слишком . Он никогда не думал, что так на самом деле бывает. В тот раз Мо Жань помог ему привести себя в порядок, после чего Ваньнин спешно сбежал, не дав тому произнести ни слова. И избегал всю следующую неделю. Старательно, намеренно, усиленно стараясь забыть. Это было неправильно. Он чувствовал себя грязным. Не знал как смотреть в глаза собственному отражению, а ещё тому, с кем уже несколько лет делил жизнь. Пусть он и не заметил ничего. Лишь пожаловался, что от Ваньнина неприятно пахнет пылью. Или не пожелал заметить. Ваньнин должен был рассказать ему. Извиниться. Предложить расстаться, потому что позволять ему жить с таким неправильным человеком было попросту нечестно. Но не смог. Он так боялся снова остаться один... До истерики, до дрожи. Ваньнин просто должен был сделать все, чтобы эта ситуация не повторялась. Ничего сложного. Через неделю он сорвался. Они с Мо Жанем орали друг на друга почти два часа из-за какой-то глупой мелочи. А потом Мо Жань затолкал Ваньнина в его собственный кабинет, запер дверь на ключ и выебал на его собственном столе. Намотав на руку длинный хвост, впившись пальцами в мягкое бедро и едва не развалив оказавшийся неожиданно хлипким предмет офисного интерьера. Затем эта ситуация повторилась снова. И снова. И снова. Ваньнин знал, что должен остановиться. Оттолкнуть Мо Жаня. Рассказать все. Но не мог. Просто не мог. Он ненавидел себя. Так сильно, сильнее чем когда-либо. И так сильно боялся. Жизнь, которая должна была начаться для него после слов признания, казалась черной бездной, в которой он должен был утонуть. Но и нынешняя была чистым кошмаром. В этот день Ваньнин задержался на работе привычно, до вечера. Мо Жаня он отпустил ещё несколько часов назад, настояв на том, чтобы тот не задерживался. Отмахнулся от глупых возражений и закрыл перед его носом дверь. И только через несколько часов, оглядев стол, осознал, что так и не передал Мо Жаню последнюю версию проекта. Впереди маячили выходные, значит встретиться и обговорить все они бы не смогли, а ознакомиться с проектом Мо Жань был обязан. Можно было, конечно, отослать все по электронной почтой, но некоторые чертежи и заметки Ваньнин делал от руки, по ходу ознакомления с документами. Их Мо Жаню тоже следовало увидеть. Это был его, Ваньнина, недочёт. Просомневавшись добрых пятнадцать минут, он все же взял в руки телефон. Несколько строчек текста. Почти мгновенный ответ. И вот Ваньнин уже едет по нужному адресу, решив передать все нужные бумаги Мо Жаню по дороге к себе домой. Благо Мо Жань жил близко от офиса. Да и до станции, где проходила нужная Ваньнину электричка было совсем недалеко. Предпоследний этаж. Ничем не примечательная дверь. Мерзкий дребезжащий звонок. Руки Ваньнина странно подрагивали, когда он нажимал на него. Будто он ждал чего-то. Будто хотел… Мо Жань впечатал его спиной в прохладный металл, стоило только захлопнуться двери. Целовал жадно, голодно, будто дорвавшись. Будто не прошло меньше недели с тех пор как… Ваньнину не было нужды обрывать мысль: она ускользнула сама. Мо Жань брал его глубоко, быстро, так, как Ваньнину нравилось больше всего. Не сняв с него белой выглаженной рубашки, закинув ноги себе на талию, впиваясь больно губами в стык шеи и плеча. По началу он осторожничал, не оставлял на теле Ваньнина следов. Затем перестал. Ваньнин никогда не признавался себе, даже в мыслях, насколько ему нравилось носить на себе эти метки. Едва они восстановили дыхание после первого раза, Мо Жань взял его снова. Уже на диване. И этот раз отличался от всех предыдущих. Мо Жань ласкал его. Медленно, тягуче скользил губами по коже, вылизывал, мягко нажимал пальцами на чувствительные места. Целовал нежно, сладко до дрожи. И брал так, словно это был не просто секс. Словно они и правда занимались любовью. Ваньнин плакал. Старался удержать в себе слёзы, но не мог. Таял под этими руками, под этими губами, льнул к ним ближе. Отдавался. Сам. От нежности, от парадоксального, совершенно нового ощущения собственной нужности было так больно внутри. Мо Жань успокаивал его. Шептал какие-то глупости, переплетал их ладони, давая опору, и бесконечно, сладко, нежно целовал. Когда волна оргазма схлынула, позволяя вновь чувствовать внешний мир, Ваньнин ещё несколько долгих минут лежал недвижно, наслаждаясь теплом чужих объятиях, их невероятной надёжностью. Наверное, это были самые спокойные минуты за всю его жизнь. А потом реальность вновь напомнила о себе глухим гудком автомобиля с улицы. Ваньнин заторопился. Ему следовало вернуться домой. Давно уже следовало. Очень. За окном стемнело. Он замер, так и не застегнув рубашку смотря испуганным взглядом в окно. Если на улице настолько темно, это значило, что он пропустил последний поезд. И без него домой вернуться не выйдет никак. Он перевел растерянный взгляд на продолжавшего мирно лежать на диване Мо Жаня. – Оставайся, – просто предложил он. Ваньнин замотал головой. – Нет я… – Должен предупредить своего парня, – все так же спокойно продолжил за него Мо Жань. Ваньнин подавился вздохом. Тихо запрыгала по полу оторванная им пуговица. – Да, я знаю. Мо Жань невесело усмехнулся. – Не сразу, но уже некоторое время. Хотя я предпочел бы узнать это от тебя. Ваньнин с силой сжал в руках ткань рубашки, сминая её. Лицо его исказилось. – Я не собирался… – Ничего мне рассказывать. И ему не собирался. Я понял. Губы Ваньнина побледнели почти до синевы. Воздуха в груди стало мало. В ушах тяжело бухнул пульс. – Ваньнин… – Мо Жань медленно поднялся с дивана, прикрывшись стащенным с его спинки пледом. – Давай поговорим. Теплая ладонь коснулась белой, ледяной ладони Ваньнина. Расцепила пальцы, нежно растирая кожу. Ваньнин коротко, равно кивнул. – Хорошо, – Мо Жань ещё раз мягко сжал его ладонь, а потом аккуратно развернул в сторону дверного проема, – подожди меня на кухне, я буду через пару секунд. Он говорил спокойно. Без обвинения в тоне, без разочарования, без угроз. Это успокаивало. Совсем немного, но душащая паника и какой-то совершенно нечеловеческий мутный страх немного притупился. На кухне было темно. Ваньнин слепо зашарил по стене рукой в поисках выключателя, пока не нащупал под пальцами гладкий пластик. Раздался сухой щелчок. Ваньнин поморщился. Скользнул рассеянным взглядом по чашке с темными полукольцами от чая на белой керамике внутри и нелепым рисунком хаски снаружи. По паре тарелок в раковине. Засохшей цветочной ветке в стеклянном стакане. Так непривычно. У него на кухне всегда царила идеальная чистота. Будто и не жил там никто. – Садись. Мо Жань и правда отстал от него всего на несколько секунд. Подтолкнул легонько в спину, указывая на стул. Сам проскользнул следом, уже одетый в домашние мягкие штаны и футболку, и принялся готовить чай. Его движения были неторопливыми, плавными, привычными такими. Какими-то медитативно-успокаивающими. Когда перед Ваньнином опустилась широкая, расписанная мелкими цветочками чашка зелёного чая, нервная дрожь в его руках почти утихла. Но тёплые керамические бока он все равно обхватил очень крепко, чтобы не уронить. Когда Мо Жань опустился на стул напротив пальцы Ваньнина всё-таки слегка дрогнули. Плавно качнулся в кружке чай, чуть-чуть не дойдя до края. Мо Жань тихонько вздохнул, собираясь с мыслями. – Послушай, я не собираюсь тебя ни в чем обвинять. Ваньнин поднял на него недоверчивый взгляд. Мо Жань кривовато усмехнулся. – Знаешь, будь на твоём месте кто угодно другой, я бы предложил все это прекратить, и оставил бы тебя разбираться с твоими проблемами самостоятельно. Пальцы Ваньнина на кружке слегка побелели. Это и правда было бы правильно. Именно так Мо Жаню и следовало поступить. – Но это ты, – вместо этого совершенно нелогично продолжил он, – поэтому я хочу задать тебе один простой вопрос: ты остаёшься с ним, потому что действительно любишь и просто запутался в себе, или ты просто боишься чего-то? Ваньнин вскинул на него острый взгляд. – Я не боюсь своего парня! – Я и не говорил, что ты боишься его, – мягко поправил его Мо Жань, приподнимая ладонь в защитном жесте. – Я сказал, что ты боишься чего-то. Что ваше расставание не одобрят близкие, например. Или что оно как-то повлияет на твою карьеру. Или...остаться в одиночестве. На последних словах Ваньнин, до этого слушавший его с некоторым скепсисом, поджал и без того узкие губы. Черная липкая бездна, что все это время пряталась в его груди, подняла уродливую голову. Потёрлась любовно о нежное горло шипастым носом, оставляя в нем неприятное жжение, пустила свое ледяное дыхание течь по жилам. Ваньнин знал, насколько это страшно – быть одному. Когда вокруг тебя лишь ледяная, голодная пустота, и ты сколько бы ни пытался, не можешь из нее выбраться. Ваньнину повезло, что он смог найти хоть кого-то, кто разделил с ним его жизнь. Поверх его белой ладони вновь легла другая – большая и горячая, горячее подостывшего в кружке чая. – Ваньнин, я понимаю, что тебе, наверное, не просто будет в это поверить, но вокруг тебя очень много людей, которые беспокоятся о тебе. Ваньнин горько усмехнулся. Какая глупая ложь. Бессмысленная и наглая. – Они не говорят тебе потому что считают, что ты и сам это знаешь, – Мо Жань вдруг неожиданно тепло улыбнулся. – Когда я только пришел в вашу фирму, я думал, что эти несколько месяцев стажировки будут самыми скучными в моей жизни. Я стоял у стола администратора, готовясь получить необходимые документы, и думал, настолько ли оно мне все надо. А потом я увидел тебя. Ты был таким невероятно красивым даже в скучном офисном костюме… На это Ваньнин презрительно фыркнул. Мо Жань невозмутимо продолжил. – Ты был красивым, как и всегда. А ещё от тебя исходила такая аура спокойной уверенности в своих силах, как будто даже если бы бездна разверзлась над нашими головами, ты непременно с этим справился бы. И с тех пор не было ни дня, когда ты выглядел бы по другому. Мо Жань оторвал ладонь Ваньнина от чашки и крепко сжал ее в своей, даря новую опору. – Послушай. Ты самый невероятный человек, которого я когда-либо встречал. Пускай ты по какой-то причине не замечаешь этого, но другие люди тянутся к тебе. Сколько стажёров обивало пороги вашего начальства за время твоей работы, с надеждой попасть именно под твое руководство? Сколько коллег подходило к тебе с вопросами в надежде на твою помощь. И сколько из них на самом деле имело смысл. Сколько раз тебя приглашали на кофе. Поверь, это была не простая вежливость, Ваньнин. На этих словах во взгляде Мо Жаня мелькнула темная искра. – Если бы у кого-то из них хватило наглости, то перед тобой бы сейчас сидел не я. Ваньнин нахмурился. Его и правда часто просили помочь. Ваньнин всегда списывал это на свои профессиональные навыки, но если подумать, то многие из тех вещей могли быть сделаны и без его вмешательства. И на кофе и правда звали раньше. Когда он не оттолкнул всех своими бесконечными ледяными отказами. На кофе, просто на обед, выпить вечером, сходить куда-то на выходных. Он всегда считал это данью вежливости. И неловкие попытки познакомиться поближе. Редкие подарки, которые Ваньнин всегда принимал с большой неохотой. Сладости в общей зоне, которые появились там совсем недавно, и которые кроме него почти никто не брал. Ваньнин поднял на Мо Жаня растерянный взгляд. Тот в ответ усмехнулся, понимающе и совсем немного грустно. – Ты поймёшь это, когда повнимательнее присмотришься к людям. А ещё… – Мо Жань внезапно опустил взгляд, – что тебе совершенно не обязательно оставаться с человеком, который совершенно о тебе не заботится. – С чего ты взял, – немного резковато ответил Ваньнин, – что мой парень обо мне не заботится? Мо Жань молча перехватил его ладонь за пальцы и осторожно поднес её к его же глазам. Ваньнин окинул ее раздражённо-непонимающим взглядом. – Ты уже две недели регулярно забываешь дома перчатки, и от холода у тебя трескается кожа на руках. Никто не напомнил тебе взять их или хотя бы обработать кожу. Ты слишком мало ешь и часто остаёшься допоздна, но никто не звонит тебе, чтобы узнать где ты и что с тобой. Если бы не случайность, я бы вообще никогда не узнал, что дома тебя кто-то ждёт. И ждёт ли? – Мо Жань снова посмотрел Ваньнину прямо в глаза. – Он несколько месяцев не замечал, что ты возвращаешься домой с моими следами на твоём теле. Иногда мне кажется, что вы никогда не были больше, чем соседями по квартире. Ваньнин вырвал руку из его цепких пальцев и сжал ее в кулак. Отвернулся, упёршись взглядом в одинокую засохшую ветку на подоконнике. Не больше, чем соседи по квартире. Ваньнин никогда не задумывался об этом раньше. У него перед глазами не было модели "правильных" отношений, так многое он просто принимал как должное. Но возможно… возможно то, что между ними было в последнее время и впрямь нельзя было назвать иначе. Они просто делили жилплощадь. Вот только… – Меня это не оправдывает. Мо Жань хмыкнул. – Ты прав. Уголок губ Ваньнина дернулся. Но это было не страшно, он давно привык считать себя плохим человеком. – Тебе стоило поговорить с ним давным давно, – Мо Жань снова мягко обхватил его ладонь своей, – но мы все совершаем ошибки. И эту ты по крайней мере можешь исправить. Спустя несколько мгновений густой тишины, Ваньнин кивнул. Он действительно мог. И должен был. – И ещё кое-что, – добавил Мо Жань уже поднимаясь со своего места. – Я не буду сейчас предлагать тебе что-то, чего ты пока не готов принять, но хочу чтобы ты знал, что можешь рассчитывать на мою помощь. Как бы там ни было. Ваньнин снова сжал в ладонях уже совершенно остывшую чашку, а затем, все же собравшись с силами, ответил: – Спасибо. После этого они поужинали. И под чужим внимательным взглядом Ваньнину пришлось съесть все мясо, оказавшееся в его тарелке. Потом недолго спорили из-за того, кому должна была достаться кровать, а кому предстояло провести ночь на диване. Мо Жань наотрез отказывался отправлять Ваньнина на диван, Ваньнин был не согласен вытеснять Мо Жаня с его постели. В итоге, они все же смогли прийти к компромиссу и улеглись по разные стороны кровати. Ваньнин не считал, что в этом было что-то предосудительное: он привык спать именно так. Уже засыпая он подумал, что было в этой мысли нечто абсурдное. Проснувшись, Ваньнин целую минуту уютно лежал в чужих горячих объятьях, пока не наткнулся взглядом на хитрый прищур чужих глаз и не сбежал в ванную. Завтракал уже в поезде, всученным ему в последнюю минуту бутербродом. Дома его встретили… как обычно. Словно он не ночевал там каждые выходные, а не сделал это впервые за все время их знакомства. Впрочем, наверное, этого и следовало ожидать. Разговор вышел непростым. Но слова для него нашлись неожиданно просто. И упрёков не последовало. Лишь несколько сухих фраз и горький упрек в чужом взгляде. А ещё мелькнувшее на самом дне зрачка облегчение. Кажется, к этому моменту эти отношения стали тяготить их обоих. Ваньнин собрал вещи в тот же день. На первое время он переехал в отель. Потом снял небольшую квартирку, поближе к работе. А затем… Мо Жань и правда старался быть рядом. Иногда он был слишком навязчивым, громким и резким. Ярким до боли. Он стал таскать Ваньнина на свидания. Уверял по началу, что это просто способ разнообразить обеденный перерыв, который раньше Ваньнин пропускал с лёгким сердцем. Затем стал звать его куда-нибудь по вечерам. По выходным. И скоро Ваньнину пришлось признать, что ему действительно нравятся эти встречи. И Мо Жань. Они съехались через четыре месяца. Притирались друг к другу долго, через споры и крики. И сломанную во время перемирий постель. Но засыпая в очередной раз после долгого рабочего дня в горячих крепких объятьях Ваньнин думал, что все же есть разница между не-одиночеством и тем, чтобы быть с кем-то вместе. Ещё через два месяца Ваньнин уволился из фирмы и подал резюме в другую, чья сфера деятельности привлекала его гораздо больше. Вопреки сомнениям, на должность его, конечно же, взяли.