Вечный сон

В безмолвии сырых пещер было так же неспокойно, как и в тишине особняка Беневьенто. Грибница мегамицелия пронизывала здесь всё. Глубже, чем корни её цветов, и древнее самых старых каменных надгробий, поросших мхом. Дочиста обгладывала похороненных в этой земле. Нашёптывала чужие воспоминания в её мысли. Откуда появилось тут это тёмное присутствие? С зари времён до людей или с далёких звёзд? Никто не ведал ответ. Было ли оно злом? Как и любое существо, оно всего лишь хотело пищи и живительной влаги. Как и любое дитя, оно тянулось познавать мир — и, вероятно, потому и предпочитало поглощать то, что обладало сознанием и памятью. Затягивало в свой вечный сон. Донна могла отдать тело, привезённое в садовой тележке, чёрному мицелию — и если он, истинный хозяин этого края, признавал её приёмной дочерью, то это казалось единственно правильным. Но в последний момент передумала.

***

Латунный колокольчик у входа загремел сам по себе. Её дом давно обрёл дурную славу обиталища призраков, но даже самый буйный полтергейст не мог сравниться нравом с её сводным братом. Леди Беневьенто заторопилась открывать, не желая испытывать его терпение. В блеске молний ночной грозы — его любимой погоды — на пороге стоял силуэт в глянцевом от дождя химзащитном кожаном плаще и противогазе, наверняка заставшем ещё Первую мировую. Судя по тому, насколько пыльной и старой была экипировка, всё это выкопали из забвения вместе с останками предыдущих владельцев. — Guten Abend, — касаясь края шляпы, прохрипело зловещее видение прошлого века, вступая в убежище позапрошлого. На языке своих пращуров он обращался далеко не к каждому — только к собственным драгоценным проектам и тем немногим, кто заслужил его симпатию. Последняя, впрочем, скорее означала удивительное отсутствие желания их зарезать, чем дружелюбие. — Я так рада, что ты пришёл, — голос Донны всегда был тихим, как шелест ветра в листве её туманного сада, а заявленная радость звучала печальным надрывом. — Лучше сразу переходи к той части, где званый ужин. Подыхаю с голоду. ...Накрытый стол, формально, нельзя было назвать бедным или негостеприимным. Каждому, включая рассаженных кукол в парадных нарядах, хозяйка предоставила серебряные приборы, старинные тарелочки с пасторальными росписями и изящные фарфоровые чашечки. Но к чаю, который она аккуратно разливала по ним, предлагался только миниатюрный бисквит. Лорд Гейзенберг хмуро топил кубики сахара в напитке, к которому даже не притронулся. — Неужели ты так ничего и не попробуешь? — скромно поинтересовалась Донна. — Сообразил, что придётся снять респиратор, а я категорически не намерен надышаться твоей галлюциногенной пыльцой. Заберу печенюшки с собой. Кукольные пустые взгляды и искусственные улыбки его нервировали. К тому же, леди Беневьенто в своём траурном платье среди их оборочно-кружевного праздничного безумия смотрелась и то уместнее, чем он. — Как пожелаешь. Главное, что мой дорогой брат с нами... — Мы не семья! — огрызнулся тот, ударив по ажурной скатерти обёрнутым в чёрную кожу кулаком. — Ну, разве что нас могли бы сосватать ради союза двух благородных кланов... Если наши настоящие родители были бы живы. Под вуалью губы Донны задрожали. Слишком горькая для неё тема была таковой и для него тоже. Карл всегда возвращал окружающим боль, причинённую ему самому. Он прекрасно знал, что это её заденет. — Что такое, мисс Энджи? Ты хочешь что-то сказать? — повернулась она к соседке в свадебной фате и взяла её на руки. Направив её шарнирный палец на гостя, Беневьенто истерически взвизгнула: — Не смей издеваться над нами, могильный стервятник! Мы готовы были терпеть даже твои грязные сапожищи на нашем ковре и мерзкую вонь табака и бензина, но леди Донна выставит тебя за дверь, если будешь продолжать так плохо себя вести! Огни в окулярах противогаза яростно вспыхнули, но Гейзенберг сдержался. — Ближе к делу, — проворчал он. — Зачем ты меня позвала? Она посадила Энджи к себе на колени, приобнимая, будто желая спрятаться за ту. — Наш старый садовник. Он... сломался. Я умею чинить только кукол. А ты умеешь чинить людей. Лорд тяжело вздохнул через хрипящий респиратор. — Пожалуйста, — еле слышно добавила она. — Он был единственным... последним, кто... — ...Кто оставался из твоего человеческого прошлого, да-да, понимаю. Я могу вернуть его из мёртвых, но он уже не будет прежним. Как и твоя жизнь, солнце. Бледного лица было не рассмотреть за вуалью, и оттого молчаливая неподвижность делала её неотличимой от манекенов. Если бы у него был хоть один сообщник, хоть один, кто осознал бы свою судьбу и тоже не побоялся бы восстать... Никто не устоял бы против союза ваятелей разума и плоти. Они могли бы вырваться на свободу и уехать отсюда навсегда. Вдвоём. Карл оперся на столешницу: — Леди кошмаров, проснись и взгляни на явь. У нас украли всё, что нам было дорого. И мы... не пьём... чай. Куклы синхронно повернули головы в его сторону. — Ну и что? — заявила одна из них. — Мы-то вообще из фарфора, а всё равно приходим на каждое чаепитие. Он сдавленно выругался. — Чтоб меня. Забыл проверить, остался ли в этой штуке фильтр...