— Хатаке-сан, хватит держать меня за идиота! Я вам еще раз повторяю, я знаю эту территорию как свои пять пальцев, я преподаю здесь больше двадцати лет! Здесь никогда не было кустов!
— Я вам тоже повторяю, Морино-сан, если я нанёс куст на план, значит на местности он был.
— Вы издеваетесь надо мной, Хатаке-сан? Я вам в третий раз скажу, мне не сложно, кустов на местности никогда отродясь не было.
Разумеется, никаких кустов и правда не существовало. И Какаши прекрасно знал об этом. Просто ему надо было как-то прикрыть темную кляксу, которую он посадил этой ночью, доделывая карту. Инструментальная съёмка местности — самый тяжелый предмет во всей Академии и вёл его профессор подстать. Такой же тяжелый, непонятный и непробивной. Морино Ибики был отставным генералом, побывавшим, наверное, во всех последних войнах и вооруженных конфликтах. Всё его лицо было усыпано шрамами и боевыми ранениями. Огромного роста, альфа вселял ужас всем студентам, а уж теперь, когда он кричал во весь голос, Какаши чувствовал, как его ноги предательски тряслись. Он бы и рад был признаться, что эти «кусты» — его оплошность. Руки затряслись, перо качнулось — клякса упала. Может, его бы даже простили, но нет, гордость взяла контроль над разумом и получилось, что получилось. Черт бы его побрал ввязываться в спор с руководством.
— Я не издеваюсь, куст и правда был, — в глазах неприятно защипало, но Какаши быстро сморгнул подступающую влагу.
— Ну хорошо! Тогда завтра жду вас на станции, поедем на ваш участок, проверим, где там кусты растут, — и откинулся на спинку стула.
Какаши глухо сглотнул и начал медленно убирать карту в портфель. Вот и всё. Конец. Позор. Он так долго пытался поступить на эти курсы, три раза проваливал экзамены и наконец, на четвертый поступил. Какая радость была дома! Как за него радовался Ирука. Ах, его бедный супруг! Он так за него переживал, так надеялся каждый раз. Никогда не позволял ни себе, ни Какаши отчаиваться и опускать руки. И как он теперь в глаза ему смотреть будет? Вылетит он с курсов опозоренный, придется возвращаться в казармы.
Весь поникший, шёл Какаши по мостовой, шаркая сапогами. Тягучая грусть сменилась плохо скрываемой злобой. Он был зол на себя, на Морино, на кляксу, на кусты. Разве нельзя было не придираться к нему? Какое-то пятно на карте, подумаешь! На поле боя таких пятен будет сотни тысяч, а тут из-за одного взъелись! Педант проклятый.
Подняв глаза, Какаши увидел родной дом — темное высокое здание из булыжника, вся штукатурка уже давно обсыпалась, на первом нежилом этаже некоторые стекла были выбиты. Дом был в плохом состоянии, прятался в глубине грязного переулка, но при этом находился недалеко от центра. Аренда была дешевой, соседей было мало, а это всё, что Хатаке было необходимо.
Какаши задумался. Если он вернется в казармы, то ему хотя бы вернут постоянное жалованье, которое уж точно будет побольше стипендии. Можно будет квартиру получше найти, сапоги новые купить, а то эти совсем разносились. Шинель наконец в ателье отдать, а то она жмет в подмышках. Настроение, вроде, начало улучшаться. Теперь ситуация уже не казалась безвыходной.
Какаши поднялся на свой этаж, обстучал подошву от грязи и вошел в квартиру. Мимо него прошмыгнул Паккун, таща в зубах то ли куриный, то ли индюшачий хрящик. Даже не поздоровался, гадина. Какаши поднял портфель с пола, развернулся, и злость с новой силой захлестнула его. В дверном проёме стоял Ирука. Он был одет в самое простое темное платье, рукава которого еле доходили до предплечий. Волосы вились натуральными колечками, но никак не были уложены, просто убраны под такой же невзрачный чепчик. Руки он трогательно прижимал к груди, совсем забыв о том, что они были испачканы в потрохах. Но самое главное — его взгляд. Жалостливый, преданный, на глубине которого были спрятаны всепоглощающие любовь и надежда. Конечно, он сразу понял, что с Какаши что-то произошло. Его невозможно было провести, он всегда читал мужа как открытую книгу, разделяя с ним и горе и радость.
Ирука был красивым и молодым омегой. За ним ухаживали и богатые поручики, и местные чиновники, даже приближенные к императорскому дому. Ему часто дарили дорогие подарки, от которых он, конечно, отказывался, но такое внимание ему льстило. Но он влюбился в Какаши. Предпочел бедного солдата с огромными амбициями всем остальным альфам. Он отказался от привычного комфорта, последовав за супругом в военный поход, который, в результате, окончился ничем, переехал с ним в столицу, ютился в самых дешевых бараках, отказался от прислуги, встав во главе хозяйства. Он перестал выходить в свет, перестал покупать себе украшения и одежду, его руки, такие нежные, без единого заусенчика, огрубели и потрескались от постоянной работы. Когда Какаши три раза проваливал вступительные, Ирука ни на секунду не позволил себе потерять лицо, лишь мягко обнимал Какаши и шептал слова одобрения. Какаши не мог оплатить ему починку платья, не мог купить самый дешевый билет в театр, не мог обеспечить ему хорошую жизнь, но тот все равно смотрел на него с прежней любовью и преданностью.
Именно этот взгляд так выбесил Хатаке. Он почувствовал острую вину перед супругом, что не оправдал его ожидания, что не смог достичь того, к чему всё это время стремился. Он разрушил все свои достижения одним спором, а всё из-за трясущихся рук и злосчастной кляксы!
Какаши хмуро, почти разъяренно посмотрел на Ируку, прошел мимо в свою темную махонькую комнатку, которую Ирука гордо окрестил «кабинетом». Он швырнул портфель в угол и устало упал в кресло, прикрыв глаза. Он услышал, как хлопнула хлипкая дверь, и устало сощурился. Ирука сначала прошел в угол, аккуратно поднял портфель, стряхнул с него пыль, и почти нежно убрал на шкаф. Потом он тихо подошел к альфе, забрался с ногами на подлокотник и попытался обнять супруга, но Какаши раздраженно отмахнулся от него.
— Каши, что случилось? — мягко поинтересовался Ирука, убирая руку.
— Ничего не случилось, — сквозь зубы прошипел альфа.
— Не лги мне, я этого не выношу.
— Хорошо. Меня выгонят с курсов.
Какаши отнял руку от лица и увидел, как лицо Ируки скривилось в ужасе.
— Что? Почему?
— Из-за кустов.
— Каши, я ничего не понимаю, объясни.
— Да конечно ты ничего не понимаешь! Куда тебе?! — не выдержал Какаши и вскочил на ноги. Он вытряхнул из портфеля свою карту и швырнул её на письменный стол.
— Вот, погляди! — он потыкал пальцем прямо в темную точку в углу плана, — Вот эти кусты! А их нет на самом деле! Я их придумал! Но из-за них я вылечу!
Его руки мягко оплели чужие теплые смуглые пальцы. Какаши поднял взгляд и посмотрел в лицо омеги. Там больше не было никакой жалости, но прежние любовь и преданность остались. Ирука крепко сжал ладони и чуть подержал их, заглядывая в глаза мужа. Злость начала отступать. Зря он вышел из себя, супруг его лишь хотел помочь ему, а он…
Ирука отпустил его ладони и вновь уселся на подлокотник, чуть разворачивая плечи и распахивая объятия. Какаши удрученно вздохнул и быстро присел на мягкую подушку, прижимаясь всем телом к любимому. Чужие руки нежно ласкали щёки и шею, притягивая тяжелую голову к груди.
— Во-первых, не кричи на меня, — начал он тихо, — Во-вторых, не кидай вещи, порвутся. А в-третьих, расскажи мне всё, что произошло с самого начала.
Какаши глубоко вздохнул и приобнял Ируку за талию.
— Ты же знаешь, я вчера до утра сидел и чертил план местности. Всё шло идеально, остались только незначительные мелочи. Но я так устал, так хотел спать, что руки меня совсем не слушали. Дрогнула рука — перо дернулось, и я поставил пятно на план. Попытался оттереть, но только сильнее размазал. В результате, не придумал ничего лучше, как нарисовать на месте пятна кусты. Думал, никто не заметит. Ан-нет! Морино этот приелся, придрался. А я, дурак, вместо того, чтобы признаться, начал с ним спорить.
— И что же потом?
– Да ничего. Сказал, что завтра поедем на мой участок, искать эти кусты проклятые.
Ирука ничего не ответил, лишь продолжал мягко гладить Какаши по щеке. Альфа поднял голову и заметил, что губы у омеги были нервно поджаты, а взгляд устремлен вдаль. Спокойное дыхание успокаивало. Какаши больше не чувствовал прежнюю злость, даже отчаяние пропало. Он хотел было что-то добавить, но тут Ирука вскочил с кресла и быстрым шагом направился в их комнату. Какаши удивленно посмотрел вслед и тоже подошел к двери. Она была прикрыта, а за ней доносились звуки, будто отворялись и затворялись ящички комода. Хатаке подошел и тихонько постучал.
— Ирука?
— Каши, иди покушай. Еда на столе.
Пожав плечами, Хатаке отправился на кухню. Сняв с огня почерневшую от копоти кастрюлю с бульоном, он отлил себе половину, специально выбирая больше хрящей, чем мяса — знал, что Ирука их терпеть не может.
Только усевшись за стол, он потянулся за горбушкой черного хлеба, как вдруг в кухню впорхнул его омега, полностью одетый. Он поцеловал Какаши в щёку и поправил выходную шляпку — единственную, на которой не было заплаток.
— Куда ты собрался? — ошарашенно спросил Какаши.
— Кушай-кушай, кутёнок. Я быстро, надо в одно место сходить.
— Ирука, один! И на ночь глядя! Я иду с тобой…
— Не надо, не иди. Это правда недалеко, — он надавил на плечи мужа, заставляя его сесть обратно. Он быстро поправил воротник шубы и исчез за дверью. Это было совершенно не похоже на Ируку, потому Какаши сильно запаниковал. Однако Ирука сказал ему, что скоро вернется, значит так и будет? Он никогда его до этого не обманывал. Но что за срочность такая появилась?
Поняв, что от мыслей в горло больше кусок не лезет, он отставил от себя тарелку и решил собрать вещи. Так как его скоро исключат, надо будет сдать все учебники и макеты. Однако пройдя мимо спальни, Какаши не удержался и заглянул.
Все ящички, все шкафчики, шкатулки, корзинки, крючки для колец и ожерелий были пусты. Не то, чтобы у Ируки до этого они были битком набиты, но что-то от наследства всё-таки оставалось. Ирука иногда любовно перебирал серебро, прикладывал к шее и рукам, но быстро отдергивал. О, Боже…
Неужели Ирука подумал, что Какаши останется без жалования? Он беден, но не нищий! Если омега вынужден будет закладывать украшения, чтобы прокормить их семью, то будь Какаши проклят на месте! Какой из него альфа, если супругу приходиться продавать собственные украшения, чтобы только не вылететь с квартиры? Какаши ломанулся было в прихожую, чтобы успеть остановить Ируку, но остановился. Они живут в центре, тут ломбардов на каждом шагу по два новых, и догадаться, в какой именно из них пойдет омега, было невозможно. А если он ничего не сделает, выкупить эти украшения получится нескоро. Ладно, может за Ирукой он не побежит, но придумать что-то надо. Взгляд зацепился за помятую бумажку, которая лежала комком в углу. Видимо, Ирука чистил ею кочергу. Достав газету, Какаши расправил складки и ушел в кабинет. Послюнявив карандаш, он начал обводить вакансии, подходящие для него и его возможного будущего графика обычного рядового пехотинца.
***
В коридоре раздался хлопок двери. Какаши оторвался от бумаг и посмотрел на часы. Прошло примерно сорок минут с ухода Ируки. Какаши быстро встал из-за стола и направился в коридор. То, что он увидел, заставило его широко распахнуть глаза, а челюсть отвиснуть. В коридоре стоял Ирука, широко и ярко улыбавшийся, на его щеке темнело какое-то пятно, больше похожее на грязный мазок, а в руках он держал нечто цветастое и перевязанное толстой веревкой.
— Что ты… — Какаши резко вздохнул, когда понял, что именно держал в руках омега.
— Ты даже не представляешь, как долго мне пришлось торговаться, — Ирука потряс куст сирени так, что пара лепестков осыпалась на пол.
— А… Погоди, что?
Ирука перевел дыхание и сердито посмотрел на супруга. Его смуглые щеки ярко покраснели от тепла и от усталости, когда он в одиночку тащил целый куст на четвертый этаж.
— Как «что»? Ты кашу заварил, так давай вместе расхлебывать.
***
Орудуя лопатой, взятой из дома, Какаши прикапывал сирень, не переставая улыбаться ни на секунду. Он снял с себя пиджак, оставшись в одной рубашке, которая неприятно прилипала к спине, все его руки были покрыты землей и травинками, но он все равно улыбался.
Ирука мелькал поблизости, подкидывая под стебли камни и листья, чтобы было более похоже на то, что куст здесь вырос сам.
Закончив работу, Какаши выпрямился и воткнул в землю рядом лопату. Он утер рукой лоб и посмотрел на мужа. В полутьме его почти не было видно, темное платье с шляпкой отлично сливали его с окружающей местностью. Но лишь луна освещала его лицо, так сразу появлялся задиристый блеск влажных темных глаз. Какаши не мог перестать любоваться аккуратной вытянутой лебединой шейкой и очаровательной головкой, которая то и дело поворачивалась к нему. Огромная, сильная, беспощадная любовь к супругу ударила Хатаке прямо в грудь, из-за чего он не сдержался и глухо засмеялся. Он притянул Ируку за протянутую ладонь, наплевав на прилипшую грязь и пыль, и поцеловал в серединку губ. Чужие руки обняли Какаши за шею, прижимаясь ближе, и тут такая простая и легкая вещь ударила в самое сознание альфы — он самый счастливый человек на свете. Хотя бы потому, что у него в объятиях лежит самый лучший на свете омега.
***
Морино недоверчиво обошел вокруг куста, потоптался на месте и снова глухо хмыкнул. Он протянул руку, сорвал листочек и поднес к лицу, будто проверяя, не искусственный ли он.
— Мда… — лишь протянул он и убрал листочек в карман. Потом Морино обернулся, и Какаши впервые увидел на его лице что-то похожее на вину.
— Хатаке-сан, — начал он, — Вынужден просить у вас прощения. Ей Богу, двадцать лет работаю, а куст не помню. Совсем, видно, постарел.
Какаши ничего не ответил, но почтительно улыбнулся. Ему было стыдно обманывать старого Ибики, но сделанного не воротишь. Альфа перевел взгляд вверх, прямо на кристально чистое небо, без единого облачка.
Сейчас дома его ждет Ирука, наверняка места себе не находит. Но это ничего. Скоро он вернется, продолжит слушание на курсах, закончит их с отличием, получит императорские выплаты и выкупит все украшения Ируки. Но это потом. А сейчас он стоит на поле, его обнимает бескрайнее голубое небо, пропитанное солнечными лучами и дыханием деревьев, а щеки мягко касаются лепестки сирени, кружащиеся и танцующие в летнем зефире.
