***
— Освальд? Он едва различает голос Эда, едва подает знак, что слышит его. Все внимание сосредоточено на зеркале, на своем отражении, на самом себе. Эдвард более уверенно проходит в комнату. Крыса в западне. — Освальд? У тебя есть минутка поговорить? Невольно он сглатывает, чувствуя, как желчь поднимается в горле. Естественная реакция на это — слюноотделение. — Я надеюсь, не очень долго, я уже должен быть на пути к… — Это не займет много времени, — Эдвард входит, закрывая за собой дверь. Его очки съехали набок, и он поправляет их указательным пальцем. Освальду всегда нравилось его внимание, но он заставляет себя не смотреть, сосредоточенно выбирая галстук. — Мне… Мне трудно говорить об этом, но я заметил значительное ухудшение нашего взаимопонимания, Освальд. Как твоего друга и помощника, меня беспокоит, что я, возможно, теряю с тобой дружеские отношения. Формулировка неуклюжая, слишком уж формальная для такого разговора, но Освальд признает свои малые победы, пусть даже война уже проиграна. — Попросту говоря, я больше не нуждаюсь в твоих услугах так сильно, как мне казалось. Эдвард хмурит брови, а Освальд пристально смотрит в зеркало, пальцы ловко поправляют галстук, стараясь не смотреть на отражение обиды и замешательства. — Освальд, ты мой самый близкий друг… — Но боюсь, ты для меня больше нет, — на этот раз он не может удержаться от того, чтобы бросить взгляд, и шок на лице Эдварда отражает боль. Отлично. Он поправляет галстук еще раз, окончательно, и говорит, — Разве у тебя не свидание с Изабеллой? Я правда должен идти. — Нет, Освальд, я хочу поговорить об этом… — Больше не о чем говорить. Мне действительно пора идти. Слишком занят для него. Какая приятная ответная любезность. — Если речь идет об Изабелле… Я знаю, что много времени провожу с ней, но поверь, ты все еще важен для меня, я… На этот раз Освальд не перебивает, а Эдвард незаметно прерывается. — Уверяю тебя, твоя привязанность к ней не является для меня проблемой. Приятного вечера, Эдвард. Освальд улыбается, разворачиваясь, чтобы выйти из комнаты. Он чувствует, как Эдвард вздрагивает, когда он проходит мимо него, направляясь к выходу.***
Эдвард открещивается от своего безрассудного влечения к Освальду. Его помешательство на этом человеке, его наставнике, его друге — просто ничто в сравнении с Изабеллой, его любовью. И он напоминает себе об этом, когда жажда внимания Освальда становится слишком сильной, когда пространство рядом с ним кажется слишком пустым и незаполненным. Но, как обычно происходит с теми, кто слишком много думает, его мысли отвлекаются от Изабеллы во время их разговора за ужином. Изабелла, которая — улыбается, как Кристен, скрещивает ноги, как Кристен — потягивает вино из своего бокала, глядя на него. — И он почти не разговаривает со мной, я понятия не имею, что я мог сделать не так. Он же знает, что я сделаю для него что угодно. — Ох, дорогой, — Изабелла покачивает бокал, — Удивительно, как кто-то настолько гениальный может быть настолько забывчивым. — Что? — Он любит тебя, ты знаешь. — Это нелепо. У Освальда не может быть таких чувств ко мне. Его действия указывают на какое-то вновь возникшее презрение… — Эд… — Изабелла ставит бокал, опирается на локти, изображая носительницу великой тайны. — Он сказал мне это. Не в таких выражениях, но… — она опускает взгляд в сторону. — Когда он понял, что мы вместе, что мы любим друг друга, он начал отдаляться от вас. Может, это и к лучшему, правда. Если бы это был кто-то другой, Эдвард бросил бы еще один недоверчивый взгляд и, наверное, рассмеялся бы. Но Изабелла… Изабелла была той, кому он мог доверять. Все, что ему нужно сделать, это поговорить с Освальдом, и если тот будет отрицать, значит, подозрения Изабеллы беспочвенны. Во всяком случае, он верил, что тот будет с ним честен.***
Но Эдвард оказался слеп. Чем больше он об этом думает, тем хуже ему становится — он летит кувырком, он знает это, и он всегда должен был знать, что его привязанность к Освальду всегда была и будет возвращаться, даже в десятикратном объеме. Пусть это и не было с самого начала, когда он добивался отказа от своего пернатого друга в GCPD, но Освальд понял это по-своему. Что-то бурлит внутри него. Все можно было решить, будь Освальд честен. Они могли бы что-то сделать — как то преодолеть это. Да. - Освальд. На удивление, он на том же диване, на котором они сидели после предательства Бутча. Эдвард видит только спинку, и еще меньше Освальда, поскольку он сгорбился. Освальд не оборачивается, чтобы взглянуть на него, сосредоточенно расстегивая обувь и потирая больную ногу. Вместо этого он шепотом зовет его по имени, — Эд. Это заставляет Эдварда дрожать, несмотря на огонь в камине. — Ты не собирался мне говорить, — И какая-то часть Эдварда, пылая гневом, скрипит зубами, когда он говорит это. — О чем ты… — Что ты влюблен в меня? Освальд замирает, и он наконец оборачивается к нему лицом, с расширенными глазами, — Что? — Все это время, — Эд чувствует, как жар поднимается к его голове, нежные тепло вьются внутри него, словно он перегружен кинетической энергией. — Ты даже не думал сказать мне… — Ты не имеешь права злиться, Эдвард Нигма! — Освальд каким-то образом вскочил на ноги, а Эд даже не успел этого заметить, повернувшись лицом к Эду. Голос его приобрел угрожающую высоту, которая, несомненно, была фатальной. — Я позволил тебе жить с этой имитацией, я лишил себя счастья ради тебя, а теперь ты… ты явился сюда и злишься, что я не сказал тебе того, за что меня в конечном итоге отвергнут? — Руки Освальда взлетели к спинке дивана, и костяшки пальцев стали белыми от крепкой хватки. — Это похоже на то, что ты получаешь удовольствие от того, что делаешь мне больно. Эдвард молчит, сжимая и разжимая челюсть. — Почему ты… — Я собирался сказать тебе, в ту ночь, когда ты нашел ее! В его голосе пронзительность, как звон разбитого стекла, как сигнал пожарной тревоги. Эдвард должен был ожидать этого. — И ты… и ты бросил меня ради нее, независимо от того, что я сделал. Ты сказал мне, что я всегда могу рассчитывать на тебя, а я, я влюбился в лжеца. Эдвард внезапно чувствует, как рука, которую он не чувствовал что сжимал, расслабляется. Освальд кажется таким усталым, осознает он, и так оно наверняка и есть. — Не мог бы ты уйти, Эд? Злость покидает тело Эда, а новый вид напряжения, возможно, тревога, зарождается в нем. Он хочет снять с Освальда эту усталость, прижать кончики пальцев к его коже, чтобы почувствовать, как под ней пульсирует кровь. — Освальд… — Ты уволен, Эд. В ушах звенит. На этот раз звон похож на сигнал будильника: время истекло, уходи. Он должен что-то сказать, но не успевает он это сделать, как Освальд снова говорит: — Мне нужно, чтобы ты ушел. На сей раз он не спорит. Собирает немногочисленные вещи (он уверен, что Освальд пришлет Зсасз с остальными) и уходит. Он отступает к дому Изабеллы, словно раненый солдат в чужой стране. Объятия Кристен — Изабеллы распахиваются для него, она прижимает его к себе, когда он плачет впервые после ее смерти. Он не уверен, что Освальд поступил бы так же.***
Если бы Эд был сильнее, возможно, он смог бы справиться. Но с появлением Изабеллы все стало опаснее. Все чаще она одевается как Кристен. Якобы реабилитация здравомыслящего человека. Кладет его руки себе на шею, а он ощупывает ее гортань, массируя хрящевые кольца там. Она так много спрашивает о себе, что он забывает ее же имя, и она любуется собой. Ему все труднее и труднее понять, кто она, ведь Кристен теперь поселилась в зеркале, с того момента, как он переехал… Теперь Кристен и второй он все чаще появляются в зеркалах, и он осознает, довольно остро, что они исчезли, как только он переехал к Освальду. Ну же, давай выйдем, нельзя же сидеть здесь взаперти, как птица в клетке, хаха, слышишь, тебе же нравятся птицы. И тот невыносимый зуд возвращается. Изабелла не знает, как выглядит кровь на его руках и как выглядят вскрытые, пульсирующие вены. Она и не должна. Часть его знает, что это неправильно, это дистиллированный яд. Nevila clavipes сплетает паутину, в которой пчёлы не чувствуют опасности. Паутина золотистая, как и ее волосы… были. Целыми днями она изображает из себя Крингл. Он вспоминает Освальда, а это случается часто, и тогда она садится к нему на колени. Зовет его своим опасным мальчиком, а хищником вместо нее становится Эдвард. Отчасти он ненавидит это все. Он изолирован от всех, кроме Изабеллы, его сердце рвется к беседам, которые когда-то они вели с Освальдом. Почти как в Аркхэме, только нет посетителя, которого можно было бы ждать, и нет свитера по почте. Весь день он проводит дома, ожидая ее возвращения. Разгадывает кроссворд за кроссвордом, и пачки газет теперь заполняют ее квартиру. Наконец, он покупает книги с кроссвордами, просто чтобы было чем занять время. Изредка он пробует выходить на прогулки, однако всегда видит старые плакаты с Освальдом, развешанные на стенах зданий, и тогда ему становится плохо. В эти моменты, похоже, всегда появляется его второе «я», несмотря на то, что приходится потратить несколько мгновений, чтобы различить его в толпе. Он усмехается, опираясь на какой-то телефонный столб, идет на середину дороги и… Как-то ночью Изабелла слишком сильно прижимает его руки к своей шее, прося его не останавливаться. И он не в силах остановиться, пальцами сжимает шею так, что ему становится почти больно, перекрывая поток воздуха. Она теряет сознание, и в паническом состоянии Эдварда нечто мелькает в его сознании. Очень хорошо, Эдди, я снова об этом позабочусь. «Нет, нет, нет, она должна быть в порядке». Это было так давно, это так хорошо, когда из нее выжали все, правда, фантастика? «Этого больше не повторится, только не так, с ней все будет хорошо». Куда мне спрятать руку на этот раз, может, отдать ее Бутчу Гилзину, хахаха, если отдадим Освальду, может он заберет нас обратно, может, улыбнется, как же мне хочется увидеть его улыбку. Он прижимается губами к ее губам, отдавая ей воздух из своих легких. Вскоре она приходит в себя, с дыханием Эдварда, и улыбается. Ее глаза блестят. — Еще раз, — говорит она, — но на этот раз посильнее. Он сбегает.***
Искусство спуталось с имитацией. Изабелла была как попугай, училась на собственном примере — хотя на самом деле не училась. Эдвард же путал тоску с любовью, а любовь с восхищением. Он гонялся за идеей нормальной жизни и нормальной девушки, и не было ли это так глупо, когда он, будучи необычным, мог иметь самого необычного человека, которого он когда-либо встречал? Равного ему? Пока он сидит в машине, болезненные мысли о Кристен, Изабелле и Освальде, конечно, об Освальде, затапливают его. Другой он улыбается из зеркала заднего вида. Он кривит лицо в не вполне ухмылке, запрокидывает голову и смеется, говорит одновременно, и два накладывающихся друг на друга звука становятся какофонией. Ты реально облажался, он бы тебя уделал, ты потерял контроль, и он бы остался с тобой навсегда, чтобы облегчить всю эту боль, но теперь ты застрял здесь со мной. Он несколько раз видит, как он перемещается с заднего сиденья на дорогу, но ему удается не свернуть с трассы. Он доезжает до особняка Ван Даля. Освальд улыбающийся ему, только ему. Его нога не отпускает педаль газа. Освальд смотрящий на него ласковым взглядом, положив руки на лацканы его пиджака. Он совершил такую ошибку. Освальд целующий его в плечо, когда они обнимаются. Он врывается в дом стремительно перескакивая порог. Даже не тратит время на то, чтобы оглядеться и убедиться, что никого больше нет. — Освальд, — его голос эхом разносится по дому, — Освальд! Освальд? По пути он замечает только ошеломленного Виктора Зсасз, но быстро проходит мимо него. Комната за комнатой, он наконец находит его. В старой комнате Эда. Освальд не успевает среагировать на шум, как Эдвард хватает его. Он даже не успевает вымолвить его имя, как Эдвард обнимает его, прижимая к себе. — Я скучал по тебе, черт, я так скучал по тебе, Освальд, дорогой друг… Тело напротив него замирает и нет ни рук на груди, ни крошечных поцелуев в плечо. — Я люблю тебя, прости, я был так глуп, мой дорогой Освальд. Именно в этот момент Эдварда осеняет, каким же наркотическим дурманом для него были прикосновения Освальда. Он никогда не был сторонником физической близости, но возможность обнять человека с таким количеством силы и присутствия за плечами опьяняет его. Единственное, что может быть лучше, это когда Освальд касается его в ответ. Освальд резко отталкивает его, и гравитация снова смещается. Эдвард смотрит на него поверх очков, потрясенный, и любовь затмевает страх. Какая-то его часть хочет, чтобы Освальд растоптал его, отделил те уродливые части его сердца и мозга, которые жаждали нормальной жизни, вытащил их, чтобы он чувствовал и знал только Освальда. А другая часть, другой он, хочет шептать извинения, пока они не проникнут глубоко в кости Освальда, пропитать его разум лаской, что бы он не смог вырвать эту привязанность, не навредив себе. Яростный бойкий мальчишка. — Ч… что ты здесь делаешь? — Он наконец понимает, что Освальд не сердится, он обижен. Зелень его глаз так прозрачна, он словно тонет в них, в пустынных пучинах океана. Но Эдварду все равно. Рывком бросившись вперед, Эд захватывает его губы, рыцарь захватывает короля. В этот раз дрожащие пальцы Освальда хватаются за его пиджак. Он ждал этого так долго, думает Эдвард. Этот побежденный, победивший человек. — Я люблю тебя, Освальд. Он повторяет это во весь голос, снова и снова, будто способен одними этими словами наполнить все тело Освальда. — Разве я не был дураком, думая, что кто-то вроде нее сможет заменить Кристен, сможет сравниться с тем, что есть у нас, у тебя и у меня? Ты не имеешь себе равных. Ты — все, Освальд. Глаза у него расширяются, рот приоткрыт от заявлений Эдварда. — Она была тем, что я хотел, а не тем, что мне было нужно. Ты — альфа и омега. Его жизнь началась только после встречи с Освальдом, и он, конечно, будет тем, кто положит ей конец, Эдвард это чувствует. Освальд ничего не говорит в ответ, поджав губы. Затем он подталкивает Эдварда вперед, вперед, вперед, до тех пор, пока тот не ударяется спиной о стену, и звук отдается в щели их старинного дома. Одной рукой он проводит по нежному участку кожи между шеей и головой, за ухом, обнимая его, целуя, другой рукой хватается за край двери и захлопывает ее.