***
Прошли сутки. Дверь из кабинета в приемную была постоянно открыта. Первые часы я ждал, что шеф запротестует, велит мне закрыть ее, захочет остаться один, как всегда, когда ему тяжело или плохо. Я готов был привести ему десяток доводов, отчего дверь закрывать не надо, но скоро понял: он вообще не замечает, что она открыта. Он не спросил меня о бумагах, которые я отвозил, вообще не задал ни единого вопроса, он сидел за столом и что-то писал весь день, всю ночь и все нынешнее утро. Я не находил себе места, понимая, что никакую помощь от меня он просто не примет. Единственное, на что я был способен к вечеру шестого, — это вынуть из сейфа в приемной нужные документы и заняться их систематизацией и обработкой: сводку по варшавскому вопросу требовалось отправить премьеру через сутки с небольшим. К утру готовые бумаги уже лежали у меня на столе. Накануне я уже пытался принести шефу хотя бы чай, но он покачал головой, не отрываясь от своего занятия. Сейчас, закончив сводку, я включил спиртовку, снова заварил напиток, вошел в кабинет и поставил чашку на его стол. — Прошу вас, сэр, выпейте чай. Пожалуйста. Шеф снова помотал головой, не отрываясь от исписанных листов, но я понимал, что нужно настоять. — Пожалуйста, сэр, — повторил я, — очень прошу. Шеф все же поднял на меня взгляд, отложил перо, взял чашку, сделал глоток и поставил ее обратно. — Была телеграмма от доктора? — наконец услышал я его голос, тихий и совершенно лишенный эмоций. — Да, сэр. Он выезжает сегодня вечером. — Значит, прибудет послезавтра утром. Благодарю вас, Алан. — Могу я… — начал я, но шеф не дал мне завершить фразу. — Добавьте, пожалуйста, чернил в чернильницу, Алан. Как только мне понадобится что-то еще, я обращусь к вам. — Да, сэр, — только и смог я ответить. Прошло еще несколько часов. Через открытую дверь я увидел, как шеф наконец встал из-за стола и открыл сейф. Видимо, дописав все, что собирался, хотел убрать туда бумаги. — Где материалы по варшавскому вопросу? — вдруг услышал я из кабинета. — Они здесь, в сейфе в приемной, сэр, — сказал я, лихорадочно решая, говорить шефу, что я уже все подготовил, или лучше не надо. — Доставайте. У нас совсем мало времени. Кладите сюда и приготовьте машинку, я сейчас вернусь и продиктую сразу набело. «Вернусь»? Впрочем, шеф не ушел дальше ванной, и через несколько минут действительно возвратился в кабинет, взял бумаги, которые я успел положить на его стол, быстро пролистал и кивнул мне: — Работаем, Алан. У нас мало времени. Через несколько часов мы закончили, и я поймал себя на мысли, что в другой ситуации мог бы гордиться собой: то, что продиктовал мне мистер Холмс, практически не отличалось от того, что накануне составил я сам. Но сейчас мне было не до того. Ни отдохнуть, ни поесть шеф не захотел, а на мои робкие просьбы бесстрастно отвечал «нет». Когда тем же ровным голосом он сказал: «Мне не двенадцать лет, мистер Грей, я решу сам, надо мне есть или нет», — я понял, что нужно оставить просьбы хотя бы до завтра. Мистером Греем шеф не называл меня наедине уже очень много лет. Покончив с варшавскими делами, шеф опять взялся что-то писать без моего участия, а я снова засел в приемной. Он, впрочем, пытался отправить меня с готовыми бумагами на Даунинг-стрит, но я сказал, что никуда не уйду, а отправлю написанное с доверенным посыльным, а на слова: «С каких пор вы оспариваете мои решения, Алан?» — сухо ответил, что мне уже тоже давно не двенадцать лет. Шеф помолчал пару секунд и кивнул. На третьи сутки утром шеф приказал вызвать нотариуса. — Я сам могу заверить любые документы, — напомнил я, надеясь, что мой голос звучал достаточно спокойно. — Этот не можете, — в голосе шефа так и не зазвучало никаких эмоций, только констатация факта, — это завещание, и в нем вы назначаетесь моим душеприказчиком. Я мысленно сосчитал до пяти: — Мистер Холмс… — Мистер Грей, — перебил он меня резко, но поднял глаза и продолжил гораздо мягче, — Алан, вы прекрасно понимаете, что в данных обстоятельствах я должен изменить завещание. Уверяю вас, я не собираюсь умирать прямо сейчас. Просто пригласите нотариуса. Пришлось подчиниться. Нотариус, впрочем, числился среди членов клуба, и я привел его к шефу через несколько минут. Новое завещание было заверено и убрано в сейф. Наконец, почти через трое суток, вернулся доктор Уотсон. Он приехал в клуб прямо с вокзала, не заезжая домой, быстро прошел через приемную, кивнув мне, и дверь в кабинет наконец закрылась.***
Следующие два дня тянулись мучительно. Доктор увел шефа на квартиру, и, надеюсь, им обоим удалось поспать хоть немного. На следующий день доктору пришлось уехать на несколько часов, которые шеф, вернувшись в клуб, снова провел за письменным столом. Вечером доктор приехал в «Диоген», и они снова ушли ночевать на другую сторону улицы. Я, конечно, остался в приемной. Так прошло еще двое суток. Новый день начался так же — шеф пришел после завтрака и тут же углубился в бумаги. Не знаю, какой святой дух его укреплял, лично мне «держать лицо» давалось уже огромным трудом. Пересилив себя, я взялся за почту, откладывая в ящик, как и предыдущие дни, письма с соболезнованиями. Пятым в стопке писем оказался слегка измятый конверт с итальянским штемпелем. — Что-то важное, Грей? — спросил шеф, когда через полчаса я с конвертом в руках вошел в кабинет. — Письмо из Флоренции, сэр. Почерк на конверте мне не знаком, поэтому я вскрыл его. Внутри почерк другой. Прошу прощения, сэр, но я думаю, вы должны прочитать это. Возможно, смысл послания от меня ускользает. Шеф взял письмо, взглянул, зажмурился и снова открыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Я старался не дышать. Очень уж знакомым был почерк. «Уважаемый сэр, — говорилось в послании. — Я наконец-то вспомнил, что задолжал вам четыре письма в далеком 1877 году, много раз обещал написать их, но все время забывал или ленился. Сейчас у меня образовалась масса свободного времени, да вдобавок мне постоянно снится старик с зеленой бородой, сидящий на горе. Он смотрит так укоризненно, словно я совершаю преступление, когда не даю о себе знать. Одним словом, я, хоть и надеюсь, что мое убежище в доме покровительницы всех любящих и влюбленных никто не обнаружит, вам решился все-таки написать, чтобы уверить в своем прекрасном самочувствии. Буду рад получить известие от вас. В своих планах на дальнейшее я еще не до конца определился, так что пока останусь тут. С уважением. La lumière solaire». Шеф тяжело дышал, не отрывая глаз от письма, словно боялся, что буквы исчезнут, стоит ему моргнуть или отвести взгляд. — Я мог бы вас сопровождать, сэр, — сказал я. Кажется, мой голос вернул мистера Холмса к реальности. — Спасибо, Алан, но нет. — Вы не поедете? — спросил я осторожно. — Поеду, но без вас. Доктор не должен остаться сейчас один. — Я бы предпочел находиться рядом с вами, сэр. — Вы сделаете так, как я велю, — отрезал он. — Билет и документы… — Уже заказаны, сэр, — ответил я как можно более бесстрастно. Через несколько часов, уже у самого поезда, передавая шефу саквояж, я все же попробовал еще раз: — У меня есть второй билет, сэр. — Я прошу вас остаться, Алан, — шеф внезапно положил мне руку на плечо, — и возможно, это моя последняя просьба. Неужели вы не выполните ее? — Это жестоко, сэр, — не выдержал я, но понял, что мой голос сейчас сорвется, и замолчал. Внезапно на лице шефа впервые за эту неделю проступили эмоции: — Не обижайтесь, ради бога, Алан. Поймите, друг мой, я оставляю вам самое дорогое, что у меня осталось. Не бросайте доктора одного. Если я вернусь, вы выскажете мне все, что не позволяете себе сказать сейчас. Обещаете? Я постарался взять себя в руки. — Когда… — Что? — Не «если», сэр. Когда вы вернетесь. И раз уж я остаюсь тут, сэр, могу я попросить вас дать мне телеграмму оттуда? Мне важно убедиться, узнал ли я почерк в письме. Только одно слово, сэр. — Я дам вам телеграмму. Майкрофт Холмс — Я дам вам телеграмму. С этими словами я сел в поезд. Началось самое мучительное из моих путешествий. Двое суток я провел в одиночестве и полном молчании под стук колес. Даже при пересадках я не разговаривал ни с кем, просто кивая проводникам. Оба дня я ничего не ел, впрочем, не замечая этого. Только добравшись до Флоренции на третий день, я понял, что хочу пить. Попытался вспомнить, приносили ли мне чай или кофе, но не смог и махнул рукой. Следовало нанять экипаж, а я, пребывая в каком-то оцепенении, не в силах был даже произнести адрес. Я понимал, что мои ощущения настолько притупились, что я не в себе, и мой доктор не одобрил бы такого состояния. Хорошо, что я сразу решил не брать его с собой. Как ни хотелось мне верить письму, я слишком боялся, что все окажется неправдой, и уверил себя, что на самом деле еду разоблачить чей-то чудовищный обман. Бедному Джону и так тяжело, не надо подвергать его испытанию ложными надеждами. Наконец, сосредоточившись, я решил проблему с экипажем, написав адрес на бумаге и сунув ее кучеру, решившему, что, как все иностранцы, я просто не знаю итальянского. Листок с адресом я тут же разорвал на мелкие обрывки скорее по привычке. К жилищу старой Виолетты я подъехал в сумерках, отпустив, конечно, экипаж в ста шагах от нужного дома. Хозяйка не удивилась, когда увидела меня, что я воспринял, было, за добрый знак, но тут же запретил себе думать об этом. Оставались минуты, если не секунды. Я так и не мог ничего сказать, только кивнул хозяйке и шагнул к крыльцу. Не один десяток лет прошел с тех пор, как брат на меня в последний раз вот так налетал на ступеньках. Брат? Я абсолютно уверился, что сошел с ума, мне все мерещится, и на самом деле я сижу за столом в «Диогене». Или я уже в Бедламе? Нет, Грей с Джоном не отдали бы меня в Бедлам. Почему-то эта мысль затмила все остальные. Я никак не мог поймать то, на чем должен был сосредоточиться, и думал только, что доктор, надеюсь, жив и здоров, и, конечно, не позволит отправить меня в сумасшедший дом, и уж точно этого не допустит Алан, так что я, наверное, у себя в кабинете и помрачение сейчас пройдет. — Майкрофт, родной мой! Господи! — бормотало мое видение, стискивая меня в объятиях. Я же как будто превратился в восковую куклу, да и цветом лица был, наверняка, с нею схож. — Violetta, acque! — услышал я как сквозь вату. — Acque, rapidamente! Майки, очнись, что с тобой?! Меня привела в себя даже не вода, а упоминание о ней. Сперва почему-то появилась мысль, что в Бедламе уж точно не говорят по-итальянски. Я зацепился за нее и попытался на ней сосредоточиться. Я в Италии. Я доехал до старой Виолетты, показав бумагу с адресом кучеру. Бумагу я уничтожил. Я доехал туда, откуда пришло письмо. Одно из четырех, значит, я получу еще три. Меня обнимают, и я не чувствую отвращения или страха, значит, это Джон или брат, больше некому. Джон остался в Лондоне. Я наконец сфокусировал взгляд на Шерлоке. Его волосы, его глаза, его запах, его голос... На всякий случай медленно поднял руки и стал ощупывать лицо, стараясь узнать брата, как слепой, на ощупь. Я сказал бы, что мысли в моей голове ползали со скоростью черепахи, будь я уверен, что в ней вообще есть сейчас хоть одна мысль. Не назовешь же мыслью осознание того, что мальчик жив и я могу до него дотронуться, погладить по волосам, обнять. Вот только для этого надо было что-то сказать, а я так и не мог себя заставить произнести хоть звук. У меня бывало так во сне — я видел какую-то ужасную грозящую брату опасность и не мог крикнуть, чтобы предупредить. По крайне мере, я уже понимал, что не сплю. Шерлок усадил меня в кресло, напоил водой и опустился на пол, обняв мои колени. У меня промелькнула мысль, что когда я смогу заговорить, то тогда и приду в себя окончательно, и по крайней мере скажу мальчику, чтобы он не сидел на холодном полу... Мысль о том, что он простудится, стала заполнять совершенно пустой мозг и показалась просто крайне важной. Надо поднять его с пола немедленно, посадить рядом, если тут есть диван, или прямо к себе на колени. Я сделал усилие и через спазм в горле позвал его. — Котенок? — Узнал... — он так знакомо посмотрел на меня снизу вверх и прижал к губам мою руку. — Я так боялся, что ты не приедешь. Я пытался понять, что мне говорит брат. Он боялся, что я не приеду? Не захочу, что ли? Нет, глупости, он имеет в виду что-то еще. Что именно, я понять не мог — мой мозг отказывался обрабатывать две мысли одновременно. Я вновь подумал о том, что брат сидит на полу — это не вызывало сомнений, я вполне уже осознавал ситуацию. Следовало сказать мальчику, что пол холодный... Мне все-таки что-то мешало говорить, я провел свободной рукой по лицу и в тот же момент понял, что прихожу в себя. Рука оказалась мокрой. Вообще-то слезы мне несвойственны, я за всю свою сознательную жизнь помню буквально считанные разы, когда они вообще наворачивались у меня на глаза. В детстве я, хоть и очень жалел Шерлока, когда у него что-то болело, все же иногда немного завидовал его умению выплакаться и успокоиться. Я так никогда не мог, и все плохие переживания оседали у меня в душе. Нельзя сказать, что слезы потекли сейчас потому, что я пришел в себя, как раз наоборот — я пришел в себя, поняв, что у меня текут слезы. Зато я смог говорить. — Пол холодный, мой мальчик, ты простынешь. Сядь сюда. Иди ко мне. Он тут же перебрался ко мне на колени, обхватил за плечи и прижался губами к моему лбу. — Не плачь, Майки, не надо, родной. Вот только, с непривычки, что ли, я не знал, как остановить слезы. Они просто текли сами по себе. Зато я начал соображать и наконец увидел брата толком, насколько вообще возможно увидеть человека, которого ты прижимаешь к себе. Осунувшееся лицо, запавшие глаза. А ведь он тут уже несколько дней. В каком же состоянии он сюда приехал? О том, что я сам выглядел, судя по всему, не лучше, я не думал. — Господи, у тебя синяки. Ничего не сломано? Что у тебя болит? — Со мной все в порядке, дорогой. Это просто синяки. Я никогда не увлекался скалолазанием, а тут пришлось, — брат поцеловал меня в щеку, и я наконец понял, что она не только мокрая, но и колючая. — Майки, тебе нужно хоть что-то съесть и прилечь. — Да какая еда, что ты. Ты сам-то... ты голодный, мой дорогой?! — Я все ждал, когда ты наконец задашь этот свой обычный вопрос! Майки, я не голодный, а вот ты явно не ел по крайней мере дня два, не спал и, боюсь, не пил воды. Давай я попрошу синьору Виолетту принести нам что-нибудь. Старая Виолетта и правда принесла какую-то еду. Вот только я смотреть на нее не мог. Но выпил еще стакан воды, а потом еще один. Чертовы слезы так и текли, я не знал, как их остановить. Я даже закрыть глаза боялся, хоть и успел увериться, что это точно не сон, но не смотреть все время на Шерлока не мог себя заставить. — Джон знает, куда ты уехал? — спросил он, когда я осушил третий стакан подряд. — Нет. Прости, мой мальчик. Я боялся, что это все-таки неправда. Кстати, ты мне напомнил. Попроси у Виолетты бумагу и перо, мне надо отправить телеграмму Грею. Он скажет Джону. Брат позвал хозяйку и, пока я писал, отошел к окну и закурил, отвернувшись. Я написал адрес клуба. И имя Грея. И текст — одно слово «Да». Я не договаривался с Аланом о дальнейших действиях, но был уверен, что он все сделает правильно. Этот мальчик всегда все делал правильно. Закончив, я посмотрел на брата, выпил еще стакан воды. Как остановить этот поток слез, господи? Не пить, может быть? Но пить очень хотелось. А вот от вида еды меня мутило, непонятно почему. Первые дни по приезду Джон заставлял меня есть, и я почти не сопротивлялся — не хотел его пугать. Но как только уехал, просто-напросто забыл о еде. Я встал, чтобы отдать письмо, Шерлок стоял у окна, я подошел сзади и обнял его за плечи. В оконном стекле мы отражались оба. Да уж, хороши... выглядели, словно с того света вернулись. Хотя так ведь, в сущности, и было. Шерлок быстро встряхнул сигаретой, и столбик пепла обломился по самое основание. — Прости... — пробормотал он. Положив окурок прямо на подоконник, он повернулся, крепко обнял меня и уперся лбом мне в плечо. — Все очень плохо, дорогой. Очень плохо. Я не могу вернуться в Англию. — Профессор погиб? — Да, погиб... Это телеграмма? Погоди, я сейчас. Шерлок взял у меня из рук записку и вышел, чтобы отдать ее нашей хозяйке. Я снова сел на диван. — Нам нужно было провести в Швейцарии несколько дней, пока Макдональд осуществит арест шайки профессора, — сказал брат, вернувшись и садясь рядом со мной, — я уже думал, что все позади, когда в Лозанне получил телеграмму, что профессор бежал. Мы с Джоном забрались дальше, в глушь, пытаясь оторваться от Мориарти и Гриффита. Я мог только надеяться, что, запутав следы, мы хотя бы сможем незаметно вернуться во Францию. Наконец мы с Джоном прибыли в деревушку Мейринген, и там меня настигло письмо полковника. — Что было нужно Гриффиту? — Он писал, что на профессоре можно поставить крест, но лично он не собирается сидеть сложа руки и ждать, пока за ним придут. Что полиция ему ничего предъявить не сможет, зато у него есть прекрасное ружье, он отменный стрелок и отправит меня на тот свет с превеликим удовольствием, но если мне вдруг повезет остаться в живых, я должен знать следующее: у профессора накопилось большое досье, но тот по глупости, которую считает благородством, не давал этим бумагам хода. Вот только теперь все бумаги у него, полковника Гриффита, и уж он-то ни перед чем не остановится, чтобы уничтожить меня. И если я предприму что-нибудь, чтобы попытаться найти эти бумаги, которые хранятся, разумеется, в надежном месте... если с полковником что-то случится, их сразу отправят куда следует. Даже если я уеду из Англии, скандал все равно ударит по всем, кто мне дорог... — Мальчик мой, подожди, успокойся, мы что-нибудь придумаем. Ты жив, остальное очень и очень вторично. Рассказывай по порядку, и не обращай внимания на... это, — я попытался вытереть щеки, но только размазал слезы. — Я просто не умею останавливаться. Я счастлив, что могу держать тебя за руку. Джон узнает, что ты жив, сегодня же. Шерлок достал платок и вытер мне лицо. — Я был уверен, что уже не жилец, если честно. И когда нам принесли записку из гостиницы, я отправил Джона туда, чтобы ему ничто не угрожало. Поскольку в деле был замешан полковник, я ожидал, что меня просто пристрелят… — Я думал, он остался в Лондоне. Он был там вместе с профессором? — Да, но профессор вышел ко мне один и разрешил оставить Джону записку. Боюсь, она вышла ужасно сухая, но я не был уверен, что ее не коснутся чужие руки. Я примерно представлял себе, откуда полковник может выстрелить, и уж точно не ожидал, что Мориарти попытается устроить со мной поединок по французскому боксу. То, что я овладел подобной техникой, стало для профессора неожиданностью. Понимая, что схватка может затянуться, он просто накинулся на меня. Мы боролись на краю обрыва, и я пытался развернуться так, чтобы заслониться телом противника от предполагаемого выстрела. Конечно, полковник мог выстрелить мне и в голову, но я решил, что если уж погибну, то прихвачу Мориарти с собой. И наконец выстрел прозвучал. Не могу сказать точно — убил ли выстрел профессора или только ранил. Судя по звуку, это была винтовка, как Гриффит и говорил, и полковнику требовалось время, чтобы зарядить ее вновь. Я толкнул тело профессора в пропасть и бросился к скале, где полковник уже не мог меня достать. Я заметил, что наверху есть что-то вроде расселины, и стал карабкаться туда. — Господи... — пробормотал я потрясенно, — ты мог сорваться вниз... ты мог... Почему полиция ничего не нашла? — Милый, да какая там полиция? — усмехнулся Шерлок. — Это же глухая швейцарская деревня. Слава богу, что Джон вернулся не один, а со Штайнером и его работником. Как только он нашел мою записку, Штайнер тут же послал парня за представителями властей и… не помню, как там называются местные аналоги наших констеблей… — Жандармами они там называются. — Да, точно. У края обрыва мы с Мориарти все истоптали. Но тел не было, и никто, судя по следам, не возвращался назад. Что они могли подумать? Полковник, как потом я понял, сменил место дислокации, перебрался выше. Место моей предполагаемой гибели осмотрели тщательно, и когда оно опустело, уже начало смеркаться. Полковник пытался сбросить на меня сверху камни, так что мне пришлось спешно спускаться — это оказалось труднее, чем взобраться наверх. Очутившись в конце концов на тропинке, я бросился бежать. Разумеется, не в Мейринген, и не Розенлау. Я вообще не представлял себе, куда мне направиться. Я пытался выбраться на хоженые тропы, еле-еле к утру набрел на какую-то ферму, перепугал своим видом хозяев. Но деньги у меня были с собой, так что, когда меня наконец-то доставили к ближайшей станции, я сумел как-то сменить одежду и купить билет на поезд до Италии. — Мальчик мой, конечно, ты поступил правильно, когда скрылся от полковника, — поспешил я приободрить брата. — Совершенно правильно. И дальше... мы справимся с ситуацией. Ты уверен, что он написал правду и эти бумаги у него? — Я не готов рискнуть и проверить, правда это или нет, — ответил Шерлок, вновь закуривая. — Рисковать — нет. Проверить — да. Если бумаги у него или его помощников, мы должны добыть их. Не можете же вы с Джоном прятаться всю жизнь. — Это все равно займет какое-то время... — Займет, мой дорогой. Но я постараюсь все сделать как можно скорее. Я понимаю, как это тяжело для тебя, котенок, — просто ждать. Но как еще быть, — мой мозг лихорадочно пытался найти выход. — Мы что-нибудь придумаем... я сделаю Джону документы, и тебе, конечно. Уедете... ну вот хоть в Италию. Хотя, конечно, Джону трудно будет без языка... в Америку? — Ты предлагаешь нам бежать и бросить тебя одного? — возмутился Шерлок. — Смотри, не скажи это Джону... вряд ли ты когда-нибудь видел его в ярости. — Это может занять несколько лет. Ты хочешь, чтобы я решал свои проблемы за твой счет? Ты с ума сошел! — я возмутился не меньше. — Давай не будем спорить. Обозначим некий срок, и если по истечении его... Майки, я не могу! Господи, у тебя лучший мозг Британии! У полковника осталось не так уж много толковых людей, и я знаю всех поименно. Неужели за какие-то год... ну два... досье нельзя будет найти? — И ты два года проживешь один?! Ты просто не представляешь, что это такое — одному, тем более без дела... — А ты найди мне дело. Наверняка у тебя есть какие-то проекты, которые нуждаются в надежном исполнителе. — Ты всерьез? Подожди, дорогой... я соглашался и поддерживал тебя, когда речь шла о безопасности Джона. Но сейчас... Давай говорить откровенно, Шерлок. Мориарти надеялся шантажировать не вас, а именно меня. — Я не хочу жить отведенное мне оставшееся время вдали от тебя. — Вы можете уехать сейчас. А я постараюсь справиться за два года. Если не получится — приеду к вам. Ты сможешь работать под другим именем в Америке. — Майки, Джон не захочет оставлять тебя одного. — Знаешь, тебя одного он тоже оставлять не захочет. Повисла пауза. Пока еще эмоции в нас обоих кипели и не давали обсудить проблему спокойно и найти правильное решение. — Майки, послушай меня, пожалуйста, — сказал брат наконец, — ты блестящий ум, ты политик, но ты не имеешь ни малейшего понятия об уголовщине. Процесс над шайкой Мориарти продлится долго и вызовет большой резонанс в прессе, полковник проявит максимум осторожности и будет пристально следить и за тобой, и за Джоном. Ты хочешь отправить Джона ко мне, чтобы мы уехали в Америку. Но я не смогу там работать. В Штатах мое имя достаточно известно, и появление частного сыщика моего уровня сразу вызовет слухи. В Европе меня тоже знают хорошо. Единственное, что я могу делать ближайший год или полтора— это скрыться как можно дальше. Я думаю, у тебя найдется для меня дело. — Да, сейчас тебе в любом случае надо спрятаться. Как бы полковник ни относился к своему шефу, он явно не в восторге, что застрелил его по твоей милости. Это не прибавило ему любви к тебе, скорее всего он настроен решительно. Сейчас дело не в досье, а в его желании убрать тебя... физически. — Вот именно. Так куда я поеду? — спросил Шерлок, помолчав. — Я начал готовить миссию в Тибет... — сдался я. — Тибет... Что ж, дальше некуда. Думаю, если ты дашь Грею телеграмму и напишешь там «лама», он поймет. — У меня в городе есть резиденты, можно через них передать. Есть код. Если возьмешься, я тебе все напишу, чтобы выучил. Тибет далеко, но зато там уже все подготовлено в смысле встреч. Дело в том, что я сам собирался ехать, потому что, честно сказать, никакого исполнителя все равно не нашел бы. — И ты думал, я тебя туда отпущу? — ахнул Шерлок. — Я бы тебе не сказал заранее. Это важная миссия, брат, и я настолько, чтобы поручить ее, доверяю, пожалуй, только Грею и тебе. Я думал о том, чтобы послать его, но побоялся, что его долгое отсутствие вызовет пересуды... ну и, честно говоря, всегда легче рисковать самому, чем подвергать риску кого-то... в общем, решил ехать сам. Еще до вашего отъезда на континент решил, ты не думай. — Милый, ты себя представляешь на горных тропах верхом? Я — нет. Так что не было бы счастья, как говорится... Завтра расскажешь мне все. А сейчас надо лечь, я тоже не спал. Виолетта приготовила нам одну комнату на двоих. Кажется, я надеялся, что не засну и буду смотреть на брата, ведь жалко спать в такой ситуации... но едва уснул Шерлок — уснул и я. Утром я впервые в жизни проспал. Не то что в семь, в девять еле продрал глаза. Взглянув на себя в зеркало при дневном свете, я чуть не присвистнул. На меня смотрел какой-то совершенно незнакомый человек: трехдневная щетина уже начала превращаться в бороду и бакенбарды, запавшие глаза, растрепанные, совершенно седые волосы, а ведь еще несколько дней назад, дома, были «перец с солью», значит, это уже тут... Я с испугом посмотрел на брата. — Ты похож на итальянского бандита, — сказал он. — Может, не бриться? Меня в таком виде даже Грей не признал бы, спокойно по городу пойду... хотя, конечно... господи, кошмар какой-то. Самыми ужасными казались мне глаза, отекшие, с темными кругами — это вид не бандита, а какого-то полутрупа. Но я заметил при этом, что, слава богу, Шерлок выглядит намного лучше, чем вчера. — Хм... когда я готовил легенду под себя, я собирался стать норвежцем... ты на скандинава совсем не похож... но зато там очень, просто очень качественные документы... — Чистокровный норвежец? — Надо легенду подкорректировать. Мать могла быть француженкой и у норвежца. — Подкорректируем. Получится адская смесь — как раз под меня. А как фамилия хоть? — услышав фамилию, Шерлок хмыкнул: — Сигерсон... ну что, вполне. — Думаю, Грей не станет ничего менять, чтобы не тратить время. Он наверняка понимает, что тебе нужно легализоваться как можно быстрее. — Ты суров, викинг, — брат снова развернул меня к зеркалу. — Может, мне тоже отрастить? — Боюсь, что тебе придется. Не нынче, но там, на Тибете, не везде есть горячая вода. Я написал несколько слов на листе бумаги. — Отдай это Виолетте, пожалуйста, это надо передать сеньору Антонио, она знает. Телеграмму он должен отправить между половиной второго и двумя пополудни. Он тоже знает, как и что, ответ на его имя должен прийти завтра. — Выйдем на воздух? – предложил Шерлок, выполнив поручение и вернувшись. — Давай, мой мальчик. Где-то в саду мы в прошлый раз сидели, там же можно положить какую-нибудь ткань? Хозяйка выдала нам гобеленовое покрывало, явно припасенное ею на такой случай, и пару таких же подушек. А еще кувшин домашнего вина и стаканы. Сад уже отцвел, вовсю зеленел, и мы нашли местечко, чтобы и тень была, и солнце пригревало. — Выпьем для начала, — сказал брат, наполняя стаканы, — за тебя, Майки. — Почему это? — возразил я. — За тебя. Ты же воскрес. — Нет, за тебя. Ты старше. — Ну так и что? Ладно — за нас всех. Хорошее вино у Виолетты. — За всех нас. Чтобы, как она предсказывала, мы в конце концов жили долго и счастливо. — Я ей верю, малыш. Теперь уже окончательно верю. Мы улеглись между грушей и апельсиновым деревом, Шерлок подложил мне под спину свою подушку, а сам лег головой мне на плечо. Жужжали какие-то насекомые, где-то пела птица. — Как тут хорошо... — пробормотал я. — Знаешь, я даже рад, что еду на Тибет, — сказал вдруг Шерлок, — хотя бы можно будет не волноваться за тебя. — О, мой мальчик дорос до... ну, я хочу сказать — ты теперь меня хорошо понимаешь. Дорогой, мы все равно не престанем волноваться друг за друга. Говоря откровенно, котенок, я признаю, что в другом случае признал бы вслух далеко не сразу, — ты, правда, готов к миссии лучше меня. То, что могу я, в данном случае, можешь и ты. А то, что можешь ты, я — далеко не всегда. Вы с Джоном, будучи в курсе моих планов, меня бы переубедили. И ты поехал бы, а мы с ним остались. А чтобы тебе уехать куда-то надолго, нам пришлось бы выдумать объяснение, и мы, не исключено, даже инсценировали бы твою смерть... может быть, в том, что произошло, надо искать положительное, дорогой? Да, эти дни нам всем тяжело достались, но они уже позади. А дальше — все входит в свое русло, не так ли? — А что еще остается, как не искать положительное? — вздохнул брат. — Ты сам старался бы убедить меня, что надо поступить именно так, почему сейчас не рад, что все сложилось само собой? Можно не тратить красноречие, ничем меня не... шантажировать. И не бояться, что со мной что-то случилось, а ты не знаешь, как и чем помочь, да и не можешь. Рисковать самому всегда проще, чем волноваться за брата, уж поверь мне. — Я даже еще не знаю, что именно должен делать. — Встретиться с ламами трех монастырей, а также с панчен-ламой и с далай-ламой. Передать им наши предложения. И постараться убедить в необходимости и правильности сотрудничества именно с нами. Но скажу сразу — я не верю, что нас предпочтут русским. Так что важнее иное — тебе придется организовать на Тибете сеть резидентуры. Как минимум, нам нужны трое, а лучше пятеро резидентов. Выбрать, завербовать, подобрать связных — то, чем мы с тобой занимались, когда первый раз приезжали сюда. Помнишь нашего ламу? Он был помощником старого панчен-ламы и сейчас пользуется уважением и авторитетом. Он на нашей стороне, и в официальной, так сказать, части миссии ты сможешь полностью полагаться на него. Оба старшие ламы — еще практически дети. Как ни относись к этому их... хм... переселению душ, но дети есть дети. Ну а что касается резидентуры, то тебе придется полагаться только на себя и на свой опыт. — А в качестве кого я официально еду? — Я собирался изображать этнографа, который изучает, в том числе, местные легенды и предания, но ты можешь выбрать антропологию или что тебе кажется ближе. Кроме, собственно, миссионерства — там это не пройдет, как ты понимаешь. А так — самый широкий спектр. Есть идеи? — Почему бы и не этнограф? Антрополог из меня точно не получится, а анализ, скажем, почвы или горных пород задержит меня в пути. — Ну, ты ведь все равно не удержишься от некоторых исследований? — улыбнулся я. —Анализ горных пород был бы... интересен. И тут я уж точно уступаю тебе по всем параметрам. В общем, любые сведения, ты ведь понимаешь... у нас их очень мало. Крайне мало. Нас... меня, например, очень интересует монастырь Дрикунг Тил. В общем, я все напишу тебе ночью. — Решил не спать? — Я и сегодня не собирался спать, но сморило. Шерлок, как ты похудел! Ты таким даже в ранней юности не был! Чтобы там в горах ел, слышишь? И молоко пил. Водится же там кто-то молочный? — Яки, — рассмеялся брат. — И там пьют чай с маслом. — Э... в каком смысле с маслом? — В прямом. Прямо в чай добавляют молоко яка и кусочек масла. Или муку и масло. Я представил это и закашлялся. — Так далеко моя гастрономическая фантазия не распространяется. Муку в чай можешь не добавлять. Господи, придумают же. Бр-р-р... — Весомый аргумент не ехать туда тебе лично, правда? А то самому пришлось бы пробовать всякую бурду. Ты же не сказал бы далай-ламе: «Извините, ваше святейшество, но я такое не пью». — Может, для норвежца они сделают исключение? — предположил я. — Кстати, забавно — недавно приезжали важные деловые гости с континента, и они дважды под надуманным предлогом отклонили приглашение от Берти на чай. Пока я не навел справки о вкусах гостей и не посоветовал ему пригласить их на ланч, встреча откладывалась. А все потому, что высокопоставленный гость терпеть не может чай с молоком. — Но этнограф-то должен лично попробовать местную еду и напитки. Иначе какой он этнограф? Кстати о еде, ты бы тоже поел наконец, а? А то приедешь в Лондон, Грей увидит тебя таким и запишет в книжечку — оторвать мне голову, когда я вернусь. И ведь не забудет. — Не запишет, у него и так память хорошая. Шерлок захохотал, и только тогда я понял, что сказал. — Тьфу! Не оторвет! Да ну тебя! Налей еще вина. Джон Уотсон Я не смог сразу сесть на поезд, чтобы выехать из Швейцарии — меня задержали жандармы, опрашивая по поводу трагедии у водопада. Я плохо помню, что им отвечал, но помню, что Штайнер тоже давал показания, рассказав о подложном письме. Он же посодействовал мне с билетами на поезд и помог добраться до станции. Бедняга, кажется, видел в том, что случилось, толику своей вины. У меня не было сил его разубеждать, у меня вообще ни на что не было сил, я смог лишь дать телеграмму в Лондон, о том, что возвращаюсь. Агентство «Рейтер» уже успело сообщить о трагедии, я был уверен, что следом и наши газеты поместили информацию на первых полосах — значит, Майкрофт уже узнал ужасную новость. Я мог думать только о том, в каком состоянии его застану и застану ли вообще. Если бы не он, я не уверен, что вообще доехал бы до Лондона. Прямо с вокзала я приехал в «Диоген» — вряд ли я когда-нибудь забуду свою встречу с Майкрофтом, но как бы я хотел ее забыть! Представляю, что пережил бедняга Грей за время с момента появления страшных вестей в газетах. Мне удалось уговорить Майкрофта хотя бы начать есть — всякими правдами и неправдами, уговорами. Но, кажется, на него больше подействовало то, что я сам, пока ехал домой, практически не ел. На другой день по моему возвращению Майкрофт отправился в клуб, работать, а я поехал домой. Мэри встретила меня со слезами, испуганная — бедная девочка, она пыталась держать себя в руках, как могла, чтобы не расстроить меня еще больше. Я попросил ее пока не тревожить Майкрофта и попросить о том же Айрин, обещал позаботиться о нем, а так «нам всем остается только молиться». Увидев гору телеграмм и писем, дожидавшихся меня в кабинете, я попросил жену помочь мне их разобрать, и если кроме соболезнований в посланиях ничего не обнаружится, смело отправлять их куда-нибудь в коробку. Среди выражений сочувствия попадались и просьбы от постоянных пациенток — навестить их, как только я вернусь. Взяв свой верный саквояж, я отправился по нескольким адресам. Возможно, кто-то назовет меня бесчувственным, но работа — лучшее лекарство от горя (а в данном случае это скорее было средство просто поддержать видимость жизни). Я не мог позволить себе раскисать. Вечер мы провели с Майкрофтом у него дома, следующий день прошел примерно так же — я видел, что мой друг старается держаться, как может, и тоже держался — ради него. А на третий день Майкрофт просто уехал на континент — без всяких объяснений, не оставив даже записки. Такое внезапное и ничем, казалось бы, не вызванное решение привело меня в подлинный ужас. Грей утверждал, что ничего страшного в этой поездке нет ― она сугубо деловая, но я видел, что он тоже обеспокоен. Это пугало меня еще больше. Мне с трудом верилось, что Майкрофт сейчас уедет куда-то из Англии по делам, хотя Грей упорно уверял в обратном и просил оставаться в квартире на Пэлл-Мэлл, чтобы создать видимость… Видимость чего? Вероятно, болезни Майкрофта. А я как личный врач должен был неотлучно находиться при нем. Одна и та же мысль буравила мне мозг: «Он тоже меня бросил, он уехал умирать, а меня оставил одного». Пытаясь как-то занять меня и отвлечь, Грей попросил помочь ему с обзором прессы, потому что шеф якобы поручил ему закончить какой-то доклад. Боюсь, из меня вышел плохой помощник, но я честно пытался работать, правда то и дело отвлекался на раздумья, тогда Грей начинал развлекать меня разговорами, и, каюсь, на второй день я сорвался и накричал на него, а этот невозможный человек ничего не сказал и просто принес мне кофе. Мы оба практически не спали два дня. Я уходил в нашу с Шерлоком бывшую комнату, но лежал без сна и смотрел на темный потолок. Грей располагался в кабинете на диване, но я был уверен, что его тоже мучила бессонница. На вторые сутки нашего бдения после полуночи в дверь постучала верная Берта и вручила Грею телеграмму. Тот как-то странно посмотрел на меня и вскрыл бланк. Я был уверен, что телеграмма от Майкрофта, и пытался понять по выражению лица Грея, хорошие или дурные вести он получил. Грей, прочитав сообщение, на мгновение прикрыл глаза и, когда открыл их вновь, я заметил, что взгляд его оживился. ― От Майкрофта? ― спросил я, прикидывая, куда он мог добираться два дня. ― Он сообщает, что благополучно доехал? ― От шефа, да. Он здоров и добрался до места назначения. ― Слава богу… ― Я провел ладонями по лицу. И еще подумал, что до Швейцарии мы добирались дольше… хотя о чем это я, мы же делали остановки. Почему я подумал о Швейцарии? Грей хмурился, явно обдумывая что-то. Я почувствовал облегчение впервые за эти дни: обойдусь и без государственных секретов, главное, что Майкрофт жив и здоров. ― Доктор, не сочтите мой вопрос глупым, но как вы себя чувствуете? ― неожиданно спросил меня Грей. ― Я в порядке, ― признаться, вопрос меня удивил, но что еще я мог ответить? ― Мне нужно кое-что рассказать вам. Грей встал, достал из бара бутылку коньяка и бокалы и поставил их на столик между креслами. ― Отъезд шефа был неожиданным и для него самого, ― сказал он, наполняя снифтеры. ― Мистер Холмс получил письмо. Оно пришло утренней почтой из Италии. Один из городов, где у нас есть агентурная сеть. Ничего, что я так прямо? Не думаю, что это секрет от вас. ― Я в курсе… в общих чертах. Надеюсь, там ничего неприятного не случилось? Майкрофт ничем не рискует? ― Уже нет. ― Грей со странной настойчивостью протянул мне бокал с коньяком, и я машинально сделал глоток. ― Я должен честно сказать вам, доктор: когда я провожал шефа на вокзале, я не был уверен, что увижу его еще раз. Надеялся, что все сложится хорошо... но что я мог знать заранее? Так что эти два с половиной дня были такими же трудными для меня, как и для вас. Слава богу, все уже позади. Так вот ― письмо. По его приказу я всегда вскрываю и читаю всю почту, кроме писем от его брата и от вас. Письмо, которое пришло во вторник, было подписано незнакомым мне почерком ― адрес, имя. Я вскрыл его. Я был очень удивлен, потому что почерк внутри письма отличался от почерка на конверте, и эта рука была мне знакома. Но, учитывая обстоятельства, я прочитал письмо. Оно могло быть чьей-то злой шуткой, и тогда я не отдал бы его шефу. Однако содержание письма если и походило на шутку, то на самую нелепую. Я слушал Грея и ничего не понимал. Если письмо ― ловушка, то почему он так спокоен? А если все в порядке ― к чему такие длинные преамбулы? И при этом меня не покидало ощущение, что я уже должен что-то уловить из его речи, и почему-то сердце заколотилось, так что я машинально приложил ладонь к левой стороне груди. ― И что было в письме? Грей достал из внутреннего кармана листок и начал читать: ― «Уважаемый сэр. Я наконец-то вспомнил, что задолжал вам четыре письма в далеком 1877 году, много раз обещал написать их, но все время забывал или ленился». Я медленно поднялся на ноги, глядя на Грея и думая, кто из нас двоих сошел с ума ― я или он? Я хорошо помнил, как Шерлок рассказывал мне, сколько писем он когда-то написал брату, и как Майкрофт сжег четыре из них, сочтя небезопасным их хранить. ― «Сейчас у меня образовалась масса свободного времени, ― продолжал Грей, ― да вдобавок к тому мне постоянно снится старик с зеленой бородой, сидящий на горе. Он смотрит так укоризненно, словно я совершаю преступление, когда не даю о себе знать. Одним словом, я, хоть и надеюсь, что мое убежище в доме покровительницы всех любящих и влюбленных не будет никем обнаружено, вам решился все-таки написать, чтобы уверить в своем прекрасном самочувствии». Определенно, из нас двоих тронулся умом Грей. Только почему-то меня не покидало ощущение, что в легких кончился воздух. ― «Буду рад получить известие от вас. В своих планах на дальнейшее я еще не до конца определился, так что пока останусь тут. С уважением. La lumière solaireе». Это значит ― солнечный свет, ― сказал Грей и протянул мне письмо. Я взял листок, посмотрел на такой знакомый мне почерк, а потом перед глазами потемнело… Очнулся я в кресле, чувствуя на губах вкус коньяка, галстук мой был ослаблен и воротничок расстегнут. Грей увидел, что я открыл глаза, дал еще глотнуть коньяку, заботливо поддерживая мне голову. ― Это он, доктор… Телеграмма, которая пришла от шефа… Они встретились. И тут я не выдержал. Никогда в жизни я так не рыдал. И в глубине души радовался, что Майкрофт не видит меня. Странно, но когда я думал, что Шерлок погиб, когда возвращался из Швейцарии, когда встретился с Майкрофтом, мои глаза как будто песком запорошило. Что было зря слезы лить? Жизнь кончилась. Кажется, Грей понял из моих рыданий намного больше, чем следовало, но он, я не сомневался, давно понимал, какие отношения связывают меня с Шерлоком. Я почему-то совершенно не стеснялся Грея. Он вдруг стал своим. Сидя на подлокотнике кресла, он обнимал меня как старый друг, поглаживая по спине и ожидая, пока я успокоюсь. И когда я, совершенно обессиленный, привалился к его плечу, он протянул мне бокал. ― Выпейте еще, Джон. ― Спасибо, Алан. После пары глотков способность соображать понемногу стала возвращаться. ― Но почему такое письмо? И почему Италия? ― спросил я. ― Неужели профессор жив? ― Я похолодел. ― Но я видел своими глазами следы: кто-то там абсолютно точно сорвался в пропасть. ― Думаю, профессор и сорвался. Иначе... Холмс никогда не рискнул бы привести за собой Мориарти по этому адресу. Там, в Италии, есть одно место... как написано в письме ― приют влюбленных и любящих. Пансион содержит очень странная сеньора, которая пускает под свой кров пары, только если видит, что люди по-настоящему любят друг друга. ― Кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите. Шерлок рассказывал о ней когда-то. ― Тем лучше. Я так понимаю, Холмс укрылся там и написал брату. Остальное в письме мне не до конца понятно, но я понадеялся, и не зря, что шефу оно скажет больше. Как спасся ваш друг, я не знаю. Думаю, шеф вернется и все нам объяснит. ― Вернется?.. Вы хотели, наверное, сказать ― они вместе вернутся? ― Джон... прошу вас, пожалуйста... я могу только предполагать, но если уж Холмс пошел на такое: скрыть свое спасение от вас, позволить вам и брату оплакивать его, то это ведь точно не для того, чтобы вернуться с пышным театральным эффектом. Он считает нужным по какой-то причине скрывать от всех, что остался жив. Значит, на его скорое возвращение мы не можем рассчитывать. Мне очень жаль, Джон, но я уверен: мы не увидим его в Лондоне в ближайшее время. Но главное ― в конце концов обязательно увидим. Алан Грей Шестнадцать дней я прожил с доктором в квартире шефа. Берта вернулась в дом к Мэри, и слова доктора: «Алан, у нас с вами прямо холостяцкая квартира тут», — казались мне совершенно естественными. Лакей, впрочем, приходил, как обычно, а еду нам доставляли исправно из «Диогена», куда я периодически наведывался «по делам». На пятнадцатый день в воскресенье я получил телеграмму и поспешил обрадовать доктора: — Джон, шеф возвращается завтра в одиннадцать утра. Поедете со мной встречать его на вокзал? — Нет, думаю, нет. Лучше вы сами, Алан. Сам так сам. Утром я встал как всегда в шесть, в комнате Джона было тихо, и я решил его не будить. Принял душ, побрился, спустился на кухню и сварил кофе, выпил свою чашку, а вторую с парой тостов поставил на поднос и отнес наверх. Часы показывали восемь, и я постучался в спальню доктора: — Джон, вставайте. Кофе остывает. Доктор не отозвался. Я постучал еще раз. — Джон, утро. Подождав пару минут, я осторожно приоткрыл дверь. Постель оказалась застелена. В спальне никого не было. На подушке, впрочем, нашлась записка. «Думаю, мне пора домой». Лаконично… Я сложил листок, положил в карман и отправился в клуб. В одиннадцать часов я открыл дверцу и вошел в купе. — С возвращением, сэр! — Вы ведь не станете убивать меня прямо на перроне? — жалобно протянул шеф. Я засмеялся, пожал протянутую руку и взял с дивана саквояж. — Очень рад видеть вас в добром здравии, сэр. Экипаж ждет. — Да, поедем. Так хочется домой. Питер получил указания заранее, и шеф, конечно, понял, что мы подъезжаем со стороны «Диогена». — Я должен сказать, — ответил я на его вопросительный взгляд, — доктор, как вы и просили, жил все это время в вашей квартире. И все… — Он здоров? — перебил меня шеф с тревогой. — Абсолютно, сэр, не беспокойтесь. Мы дружно прожили все эти дни и… в общем, он поехал домой сегодня утром. Не переживайте, сэр, с ним все в порядке. Думаю, ему надо немного… — Да, конечно, — перебил меня шеф. — Я все понимаю, Алан. Ничего страшного. В этот момент экипаж остановился у дверей клуба. Остаток понедельника и весь вторник мы занимались накопившимися делами. Наконец наступила среда. Много лет доктор приезжал в «Диоген» по средам, то днем, то ближе к вечеру, чтобы осмотреть своего, как он говорил, «любимого пациента». Мы прождали его до восьми, но ужинать пришлось вдвоем. — Пожалуй, я пойду ночевать домой, Алан, — вздохнул шеф, вставая из-за стола, посмотрел на мое напрягшееся лицо и добавил — я буду благодарен вам, дорогой мой, если вы тоже переночуете там сегодня. Где вы спали, когда жили там с доктором? — В кабинете, сэр. Пару минут, сэр, хорошо? Я только отдам распоряжения насчет… боюсь, мы с доктором уничтожили там все запасы коньяка.***
Шеф по большей части ночевал в клубе, только изредка уходил домой. Впрочем, еще на второй неделе по возвращении из Италии, перед самым приездом Львенка на каникулы, миссис Форестер прислала ему приглашение на пятницу к чаю. Шеф послал меня к ней с запиской, в которой обещал приехать к пяти. На словах же он попросил меня передать ей и Мэри настоятельную просьбу — не обсуждать с ним смерть брата, то есть вообще не касаться этой темы. Дамы пообещали мне выполнить то, о чем просил шеф, и его визиты к Айрин возобновились. Общение с ней, с Сесилом и иногда с Мэри хорошо действовало на мистера Холмса. Пару раз я составлял ему компанию в этих визитах. Доктор не пришел на чай к Айрин ни разу. У нас по средам он тоже так и не появлялся. Я старался как мог разнообразить вечера, которые мы все чаще проводили в клубе у камина. Мы вели неспешные беседы, то философские, то шутливые, в один из вечеров я научил шефа смешивать коктейли (особенно ему понравился кофейный), а запасы коньяка в клубе, слава богу, не иссякали. В вторник, на четвертой после возвращения шефа неделе, я понял, что если ситуацию не изменю я, то она будет тянуться и тянуться, и неизвестно, на сколько у шефа еще хватит душевных сил. И тут мне помогла случайность. Я разбирал дневную почту и только-только отправил в мусорную корзину приглашение в гольф-клуб на пятницу, как лакей принес мне конверт с гербом. «Мистеру Алану Грею, лично». Его Высочество не любит посещать «Диоген» — ему не нравится молчать, пока идешь по коридору. Поэтому, с этой стороны, меня не очень удивила записка на гербовой бумаге с «настоятельной просьбой» прийти в Сент-Джеймский дворец «выпить чаю». Но что могло понадобиться наследнику от меня? Шеф уехал на чай к миссис Форестер, так что я даже не мог посоветоваться с ним, и, как позже выяснилось, — это оказалось к лучшему. Наследник ждал в библиотеке, и я с удивлением увидел, что маленький стол, действительно, накрыт на две персоны. — Грей! Вы мне нужны, — заявил без предисловий принц. — Всегда к услугам Вашего Высочества. — Как поживает Майкрофт? — Спасибо, Ваше Высочество. Он в относительном порядке. — Такая потеря, — сокрушенно покивал головой принц. — Садитесь, Грей. — Да, сир. Благодарю, сир. — Грей, вы ведь хорошо знакомы с леди Лаурой Мюррей? — неожиданно сменил тему Наследник, наливая чай. — Был хорошо знаком еще до того, как ее супруг получил титул. Лаура была когда-то моей любовницей, но, черт возьми, какое принцу дело до этого? Впрочем, хотя я и видел ее изредка в театре и на балах, но наедине мы не встречались года три, не меньше. — Меня она интересует, — выдал Берти, уставившись на меня. — Она очень красивая женщина, — почтительно склонил я голову. Лаура годится Наследнику в дочери, но, в конце концов, мне-то что? — Я посылал ей цветы, она не реагирует. Есть идеи? О, господи. Последний человек в Лондоне, которого надо учить волочиться за женщинами, — это принц Альберт. Чего он от меня-то хочет? Но тут в моей голове молнией сверкнула мысль, как использовать создавшуюся ситуацию себе на пользу. — Леди Мюррей очень добродетельна, Ваше Высочество, — начал я, беря чашку. — Бросьте, Грей, я ее с вами видел как-то в Опере. Как вы с ней познакомились? — Я пригласил ее на вальс на балу у лорда К*, если мне не изменяет память. — Сейчас лето, балов нет. И я уже не в том возрасте, чтобы успеть очаровать даму во время танца до такой степени, чтобы назначить ей свидание. Может быть, вы напишете ей, пригласите куда-то и познакомите нас? — Есть идея лучше, Ваше Высочество. Вам просто нужен повод, чтобы нанести ей визит. Леди Мюррей, когда у нее возникает недомогание, последние годы обращается к доктору Уотсону… — Предлагаете посоветоваться о свидании с ее врачом? — удивился Берти, не донеся ложечку с тортом до рта. — Нет, это ерунда какая-то. — Представьте себе, сир, что вы посылали за мной два… нет, три раза, чтобы справиться о здоровье мистера Холмса. Но я даю уклончивые ответы и вы беспокоитесь. Что вы сделаете в этом случае, Ваше Высочество? — Прикажу вам не валять дурака и отвечать нормально. В крайнем случае плюну на условности и приеду в «Диоген» прямо к нему. — Вы могли бы для начала поговорить с его врачом, — сказал я, и поскольку Берти смотрел на меня с откровенным недоумением, пояснил: — Вы напишете леди Мюррей письмо, с просьбой принять вас по важному делу. Уверяю вас, она не откажет. — Странно было бы, если бы она мне отказала. Но какое у меня к ней дело? — Вы скажете ей, что волнуетесь о здоровье мистера Холмса и хотите поговорить с его доктором, и только она может помочь вам, позвав доктора к себе, а когда он придет — вы будете там и поговорите с ним. — Зачем такие сложности? — вытаращился на меня наследник. — Я что, не могу просто вызвать доктора Уотсона к себе и задать ему любые вопросы? — Можете, Ваше Высочество. Но вы можете также объяснить сначала леди, а потом и доктору, что не хотите, чтобы о вашем интересе узнал мистер Холмс, который не любит, чтобы его состояние обсуждалось. Поэтому совершаете все втайне. Уверен, что леди будет счастлива помочь вам. Таким образом вы встретитесь с ней дважды: первый раз, допустим, завтра, чтобы договориться о визите доктора. А второй раз в пятницу в три пополудни — пусть назначит доктору это время, а вы приедете раньше. — Отличная идея, Грей. — Наследник хлопнул меня по плечу и я чуть не пролил чай. — Но доктору-то что сказать? — Скажите ему, Ваше Высочество, что вы видели мистера Холмса и вас поразил его болезненный вид, вот вы и хотите узнать о его состоянии правду у врача. Вернувшись в «Диоген», я вытащил из мусорной корзины приглашение в гольф-клуб. Все правильно — в пятницу, в полдень. Вечером расскажу мистеру Холмсу, как интересно будет Львенку там побывать. Джон Уотсон В четверг я получил записку от леди Мюррей с настоятельной просьбой навестить ее в пятницу ровно в три часа пятнадцать минут пополудни. Мне пришлось слегка сдвинуть другие визиты, впрочем, меня порадовало то, что с самым честным видом я мог сказать Мэри: «Нет, дорогая, и на этот раз к чаю у Айрин не успею, повеселитесь там без меня, срочно вызвали к больному». Месяц я избегал совместных чаепитий и ужинов и уже, честно говоря, не понимал, как выйти из ситуации, в которую себя загнал и которая начинала мне самому казаться нелепой. Как бы там ни было, в три с четвертью я отдал шляпу и перчатки горничной, но лакей повел меня не в комнаты хозяйки, как обычно, а в гостиную. Я хотел было поздороваться с леди, вставшей с дивана мне навстречу, но не успел, замерев едва ли не с открытым ртом. Из кресла у камина, как гора, поднимался наследник. Я понимал, что встал он не потому, что вошел я, а потому, что встала дама, но получилось, что он даже шагнул мне навстречу и протянул руку, которую я с изумлением, надеюсь, хорошо мною скрытым, пожал. — Здравствуйте, доктор Уотсон. — Добрый день, Ваше Высочество, — ответил я. Когда наследник отпустил мою руку, я все-таки поклонился леди, мечтая о том, чтобы меня кто-нибудь ущипнул. — Отличная погода, правда? Теплое лето в этом году. Да, мадам? — внезапно повернулся наследник к даме. Она села обратно на диван, расправила юбку и улыбнулась. — Очень теплый июнь, сир, многообещающий. Меня позвали для того, чтобы обсудить погоду? Наследник опустился обратно в кресло, я поставил саквояж на стол, едва не пожав при этом плечами, и сел на стул. — Сигару, доктор? Господи, сигару при даме? Но это же наследник, что это я... — Благодарю, сир, я воздержусь. — Как себя чувствует мистер Холмс? — Насколько мне известно, неплохо, учитывая обстоятельства, — ответил я, чувствуя какой-то подвох. — Как это «насколько вам известно»? Вы же его доктор, разве нет? Кому еще должно быть известно, если не вам? Этому надутому индюку, его секретарю, если что и известно, так он только молчать и умеет. Невозможный юноша. Да, миледи? — Абсолютно, — кивнула моя пациентка, опустив голову, чтобы скрыть улыбку. — Думаю, «невозможный юноша» (тоже мне юношу нашли) уведомит меня, если с его шефом что-то случится, — ответил я сдержанно. — Это если Майкрофт ему не запретил, — Его Высочество со значением поднял палец. — Вполне мог. Вы же знаете, как он не любит, когда его состояние обсуждается. Ах, да. Я вам выражаю свои соболезнования, доктор. Очень жаль вашего друга. — Благодарю, сир, за соболезнования, — отозвался я. — И для Майкрофта это несомненно такая потеря... — продолжил наследник, — но он велел с ним это не обсуждать. Я его недавно видел в Палате. Он очень плохо выглядит. Мне не нравится его цвет лица. Версия с запретом казалась мне, с одной стороны, логичной. Но, зная Грея… Случись с Майкрофтом что-то серьезное, он бы нарушил любой запрет — мне ли было не знать? Когда-то Грей уже проигнорировал одно распоряжение шефа, и это спасло тому жизнь. — А что с цветом лица мистера Холмса? — Ну, оно такое... серое. Каламбур показался наследнику удачным, и он засмеялся было, но тут же снова нахмурился. — Вот на прошлой неделе он ездил к Ее Величеству с докладом. И мунши даже решил, что он при смерти или будет при смерти скоро. Матушка мне написала про какие-то чакры. И что я плохо слежу за своим другом и обязан сделать все, чтобы ему стало лучше. Командуйте, что делать? С этими словами принц уставился на меня, не мигая. Чакры? Боюсь, я точно так же, не мигая, уставился на наследника. — Думаю, Ваше Высочество, — сказал я наконец, — что вы как раз позаботились о своем друге. Я навещу мистера Холмса и проверю его состояние. — Да-да. А то правда умрет, не хотелось бы. Что мы тогда делать станем? Хотите сигару? Второй раз отказываться от предложения принца было неразумно, к тому же я почувствовал настоятельную потребность покурить. — Да, благодарю, сир. Но, простите, меня пригласила леди Мюррей… — заговорил я уже невпопад, чувствуя еще более настоятельную потребность немедленно сбежать отсюда, — я полагал, что ей требуется врач… — Доктор, вы завтра меня навестите? Днем? Мы с вами тет-а-тет о моем здоровье поговорим, хорошо? — еще раз улыбнулась ковру леди Мюррей. — Я не настолько сильно больна, как бедный мистер Холмс, так что я потерплю. Курите-курите. Лоис, принесите джентльменам херес и всем нам кофе! Никакой Лоис я не видел, но, видимо, у той был отличный слух, потому что через секунду дверь отворилась, горничная вкатила столик и стала расставлять чашечки и вазочки. Наследник взялся за бутылку и лично налил мне шерри. Меня отпустили только через полчаса — не раньше, чем мы выпили за здоровье «дорогого Холмса», за здоровье Ее Величества и за здоровье хозяйки дома. Это, разумеется, означало, что с чакрами самого наследника, определенно, не все благополучно — той, что отвечает за рассудок, во всяком случае, хотя, на свой манер, он о Майкрофте все же беспокоится — я это видел ясно. Собственно, принц мог вызвать меня к себе, но я подумал, что он решил совместить полезное с приятным: высказать тревогу о состоянии Майкрофта, а заодно провести время с очаровательной женщиной. Выйдя из особняка леди Мюррей, я тут же приказал кучеру как можно скорее ехать на Пэлл-Мэлл. День выдался туманным, и во многих окнах на улице уже горел свет — в том числе и на втором этаже напротив "Диогена". Следовательно, хозяин находился дома в самое неурочное время — это, признаться, меня встревожило. Только кучер остановился, как я схватил саквояж, выскочил из экипажа, сказав, что вернусь домой в кэбе. Подбежав к двери, я постучал, но мне, разумеется, никто не отворил — вот же я, дурень! — Берта ведь теперь не жила с Майкрофтом! Тогда я принялся барабанить в дверь — ровно так же безуспешно. Тут я заметил, что завиток на дверной ручке расположен боком — следовательно, дверь вообще не была заперта. Ощущая прилив паники, я толкнул дверь, влетел в прихожую и захлопнул створку за собой. — Майкрофт! — заорал я. — Кто тут? — раздался встревоженный голос со второго этажа. Я взбежал по ступеням наверх и ворвался в гостиную, затем в кабинет. Майкрофт сидел за столом, но не работал, хотя перед ним и лежали какие-то бумаги, однако он занимался тем, что попивал коньяк — он даже руку с бокалом не успел опустить, когда я появился на пороге. — Джон? Что с вами? Что случилось, дорогой мой? — спросил Майкрофт. — Со мной? Ничего. Но кое-кто только что утверждал, что вы практически при смерти, — ответил я, пытаясь отдышаться. — Алан? — изумился Майкрофт. — Да не может быть, я же ему категорически запретил! Все-таки запрет существовал? Наследник, следовательно, был прав — хотя бы в этом. Конечно, Майкрофт не выглядел как человек, одной ногой стоящий в могиле, это уж точно, но он всегда принимался заботиться о здоровье и как-то следить за режимом только под бдительным контролем с моей стороны. Хорош я врач, нечего сказать! — Так кто же разговаривал с вами о моем здоровье, Джон? — Берти, — ответил я. — А еще мунши что-то там говорил про ваши чакры. Ах нет… это Ее Величество. — Как? А эти-то откуда что-то знают? — Майкрофт встал из-за стола и направился в мою сторону, явно не понимая, как со мной быть теперь при встрече... В результате просто протянул мне руку. — Здравствуйте, дорогой мой. Я так рад вас видеть. Я ответил рукопожатием, но в следующую секунду еще и накрыл руку Майкрофта левой ладонью. — Простите меня, — сказал я, — мне уже следовало давно приехать к вам. — Ничего страшного, дорогой мой, приехали, когда смогли. Много пациентов сейчас, или летом полегче? — Майкрофт направился к шкафу у стола, где, как я хорошо знал, стояли бокалы и хранился коньяк, с явным намерением налить благородного французского напитка и мне. — Ваши «нужные пациенты» скучать не дают, — отозвался я. — А тех, которые относятся к практике, поменьше, конечно. — Ну и хорошо. Приятно, когда все здоровы, — Майкрофт налил коньяка и протянул мне бокал. — А что Берти... что наследник-то хотел от вас? Еще и мунши приплел... — Да вот, заманил к даме… или дама заманила, — улыбнулся я немного виновато. — Наследник накачал меня хересом… выразил соболезнования, сказал, что вы чуть ли не при смерти. — Боже... я не при смерти, я сегодня даже в гольф играл, представляете? И я не верю, что Берти настолько ум... э-э-э... дальновиден, чтобы придумать такое. Мистер Грей... с другой стороны, я не уверен, что готов его отругать. — Не надо его ругать, — попросил я и, рискуя выронить бокал, подошел к Майкрофту и прислонился лбом к его плечу. Майкрофт тут же обнял меня, сперва осторожно, но тут же прижал покрепче. — Не буду ругать, Джон, дорогой. Вы уж тоже его при встрече не ругайте, он точно хотел как лучше для нас обоих. Но я надеюсь, что насчет Ее Величества наследник присочинил уже от себя. Не хватало мне только там объясняться. Все хорошо, Джон. Я кое-как, ощупью, поставил бокал на край стола и судорожно обнял Майкрофта в ответ. — Не знаю, что на меня нашло, простите. — А вы простите меня. Так уж вышло... но зато сейчас все в порядке. И Шерлок уже добрался до места, откуда дальше верхом... ну и пешком кое-где, конечно. Было письмо от нашего человека с приветом «от норвежского друга». Так что он здоров и полон сил. — Почему от норвежского друга? — не понял я. — Майкрофт, я же ничего не знаю. Тут же в голове мелькнула мысль, что если кто и виноват в этом, то я сам. Мы забрали бокалы, перешли в гостиную и уселись на диван. — Я планировал ехать в... — Майкрофт запнулся, — ехать туда сам, и документы подготовил для себя. Но Шерлок убедил меня, что поездка на год по... — он запнулся вторично, но махнул рукой, — а, что уж, по горам Тибета не по моим силам, а ему как раз надо скрыться, пока полковник на свободе и готов его пристрелить от злости. Знаете, это ведь полковник Гриффит случайно убил своего шефа там у водопада. Майкрофт принялся рассказывать мне все, что узнал от Шерлока, а я потрясенно слушал его, не замечая, как делаю глоток за глотком, пока бокал у меня не опустел. — Та поездка… к ламам… опасная? — спросил я. — Ну, разве что нос отморозит, — усмехнулся Майкрофт, — когда будет высовывать его из местных жилищ, чтобы подышать свежим воздухом. Грей готовил маршрут для меня, так что, я вас уверяю, периодически даже будет доступна горячая вода. Я невольно усмехнулся. Впрочем, зная выдержку Шерлока и его крепкое здоровье, можно было не сомневаться, что поездка окажется ему по силам. В конце концов, ему будет чем занять беспокойный ум и время. — То есть вы собирались сами ехать туда?! — до меня с опозданием дошел смысл слов Майкрофта. С уст моих едва не сорвалось: «Ненавижу эту политику!» — Ну, собирался, да, — виновато отозвался Майкрофт, и тут же радостно продолжил, — ох, я же не отдал вам! Погодите. Он взял со стола кожаный футляр, в котором обычно носил визитки и чековую книжку, когда ехал куда-то без Алана, порылся в нем и достал сложенный вдвое листок бумаги. Протянул мне. «До встречи, любовь моя». Буква S вместо подписи и дата 12 мая. Всего лишь записка… Конечно, четыре бокала спиртного натощак сделали свое дело. Во мне вдруг зашевелилось раздражение. — Всегда поражался, как при вашем уме, Майкрофт, вы можете страдать такой самоуверенностью, — насупившись, сказал я. — Маршрут ему составляли, подумать только! И нечего мне зубы заговаривать! — Я спрятал записку в карман, тем не менее. — Кто бы вам там помог, спрашивается, если бы у вас в очередной раз прихватило спину? — Ну... лама какой-нибудь? Хотя, — Майкрофт с отвращением повел плечами, — не уверен, что дался бы им там живым — спину мою трогать, вот еще. Он явно пытался шутить и отвлечь меня от того настроения, которое стало подниматься во мне. Но, честно сказать, нам с Шерлоком всегда казалось, что если Майкрофт чего-то и не умеет, то как раз шутить. — М-да… — только и пробормотал я, — вы настоящий… «Политик», — хотел я сказать, но только поднялся с дивана и пошел в кабинет за следующей порцией коньяка. — Джон, не сердитесь, — попросил Майкрофт, когда я вернулся, успев еще в кабинете сделать пару глотков. — Ну, или сердитесь, если вам так легче. Но не всерьез, хорошо? Еще месяц без вас — это слишком трудно. На Шерлока я сердиться не мог, как бы ни старался. Да и на себя самого у меня не было причины злиться. Ну, задержись я тогда у водопада — там бы осталось лежать два трупа, и уж точно не трупы профессора и его подручного. Имей мы хоть немного времени в запасе, мы бы еще могли составить хоть какой-то план, хотя бы к отступлению. А так… Слава богу, что все обошлось, слава богу, что Шерлок выжил. Если уж я и сердился на кого — так это на Майкрофта. Коньяк с хересом начали оказывать свое воздействие, и я все-таки решился высказать то, чего, возможно, на трезвую голову не стал бы озвучивать: — Трудно вам, да? А кто хотел меня бросить? Кто оставил меня тут одного? — Как же одного? — явно опешил он. — С Аланом же, Джон! — С Аланом?! — рявкнул я. — С Аланом?! — А что я мог сделать еще, господи? Взять вас с собой, может обоих? А там бы потом оказалось, что это все неправда — и? Вам мало было... еще меня лично похоронить хотелось, что ли? — Да, взять с собой обоих! Чего я не мог понять совершенно — как Майкрофт, получив то письмо, мог сомневаться, что это Шерлок? Кто еще мог знать такие подробности? Я упорно гнал от себя мысль, что, на самом деле, он и почерк сразу узнал, и понял смысл послания, и уехал один, потому что в глубине души просто не хотел, чтобы кто-то еще присутствовал при его встрече с братом. — Алан сказал мне, что не брать его с собой — жестоко, — тихо отозвался Майкрофт, мотнув головой. — Джон, а вы бы выдержали вторую смерть друга подряд? Честно? Случись так — вас бы присутствие Алана остановило... помогло бы? — Да, Грей прав, иногда вы бываете жестоки. Вы слишком привыкли решать все за других и вам кажется, что вы знаете, как и что лучше для ваших близких. В каком смысле присутствие Алана остановило бы меня? От чего? — Бываю, — отчего-то легко согласился он. — Но вы представьте, что мы поверили, приехали, ничего нет, и тут меня сердце подводит — и все, похороны. А дальше... — Майкрофт махнул рукой, — да что я вам объясняю Джон, дурацкий же вопрос. Плохо я вас знаю, думаете? Внезапно он взял из стоящей на столе коробки папиросу и чиркнул спичкой. Не затянулся, правда, но выпустил дым из ноздрей. С некоторым опозданием я заметил, что коробка не полна. — Еще чего не хватало! — я отобрал у него папиросу. — Увижу еще раз — уши откручу. Это не помешало мне затянуться как следует. — Можно подумать, если бы мы не получили от вас никаких известий, мы бы остались тут и не бросились вас искать. Вы всерьез так думаете? И что? Какая к черту разница, похоронили бы мы вас сами или приехали на свежую могилку? Какая разница в том смысле — пустил бы я себе пулю в лоб, решись на такое, раньше или позже. — Мне даже отец курить не запрещал! — неожиданно возмутился он, пропустив мимо ушей все остальное. — А я запрещаю! — Ну, не буду, — Майкрофт пожал плечами. — Врача надо слушаться, да. — Вот именно, — я выбросил папиросу в камин. — Будьте хорошим мальчиком. «В сущности, он большой ребенок», — подумал я, садясь на диван с тяжелым вздохом. — Почему только записка? — Это я виноват, — тут же откликнулся он, — я побоялся, что в дороге может что-то случиться, ну, нападет кто-нибудь, даст по голове, ограбит... а потом найдет его по каким-то намекам. Так что потерпите, мой золотой, вернется в цивилизацию к следующему лету и наладим нормальную переписку. — Угу… конечно. — Чего это вы мне вдруг не верите? А я научился смешивать коктейли! — переход к новой теме был абсолютно внезапным. — Меня Грей научил. Хотите, завтра позовем его и он нам намешает? Вы же придете завтра? Разумеется, я не верил вовсе не тому, что можно будет наладить переписку, но к чему было отвечать, если он все равно старательно обходил неудобные моменты. — Приду. Но раз уж завтра коктейли, то сегодня бы стоило вас послушать, дорогой. — Думаете, за месяц я совсем спился? — усмехнулся он. — Да ну... что там слушать. И старательно отвел глаза. Так... — Вы опять хотите со мной поспорить? — спросил я спокойно. — А вы опять сер... да ладно, ну, слушайте, куда деваться. Мы перешли к Майкрофту в спальню. Когда он раздевался, я заметил, что он немного стесняется — еще чего не хватало. Да и тоны сердца меня тоже не порадовали. Что ж, mea culpa, как говорят католики — оставалось только бить себя кулаком в грудь и каяться. Но что поделать, если мы с самого начала нарушили одно незыблемое правило: нельзя дружить с пациентом или нельзя быть лечащим врачом у друга — один черт. — Вам бы завтра не помешали коктейли без алкоголя, — заметил я. — Да ну, давно уже ничего не было, это поначалу... Джон, не сердитесь на Грея. Я категорически запретил ему дергать вас по поводу моего здоровья. Сказал, что никогда не расскажу ему самому ничего о своем самочувствии, если что-то уйдет дальше него. — Меньше всего в подобной ситуации стоит сердиться на Грея, — ответил я. — Он человек подневольный. — Да, именно. А коктейли делает вкусные. Мне особенно кофейный понравился... Честно говоря, я не нашелся, что ответить на такое. Алан Грей Я стоял у окна, вглядываясь в легкие летние сумерки. Экипаж привез шефа домой незадолго до четырех. Итак, первая часть плана удалась — он не остался у Айрин к чаю, как я и думал, да еще поехал домой, а не в клуб. Теперь дело за доктором — по моим расчетам он просто обязан приехать, или… или я уж и не знаю, что еще его проймет. Минут через сорок, когда я уже чуть было не решил, что моя авантюра не удалась, к дому подлетел экипаж, доктор выскочил из него и забарабанил в дверь. Я только вздохнул про себя. Весь этот месяц, находясь в доме, шеф не запирал входную дверь — ждал своего Джона. «Просто толкни сильнее», — мысленно посоветовал я. То ли доктор услышал мой посыл, то ли сам догадался, но дверь под его руками распахнулась и он буквально влетел в дом. Подождав еще пару минут, я отошел от окна, позвонил лакею, распорядился доставить ужин на квартиру шефу к семи тридцати, а завтрак сюда к девяти, как обычно, а меня сегодня больше не беспокоить, затем достал из шкафа простыни и подушку и начал стелить себе на диване, как делал уже много лет, оставаясь ночевать в клубе. Как я и думал, дверь в приемную распахнулась без четверти девять. Как же давно я не видел шефа таким счастливым. — Доброе утро, Алан! — Доктор вернулся, сэр? — спросил я, глядя на его сияющее лицо и невольно улыбаясь в ответ. — Не притворяйтесь, дорогой мой, вы же сами все подстроили. Я вроде бы удивленно поднял бровь, но, поскольку шеф явно не собирался сердиться, я счел полезным перевести разговор: — Завтрак подадут через четверть часа. Не буду спрашивать, как вы себя чувствуете, сэр, это очевидно. Какие планы на сегодня? — Доктор обещал все же навестить леди Мюррей, да еще заедет к пациенту в Паддингтоне, но к чаю вернется. А вот у вас какие планы, Алан? Учитывая, что сегодня суббота. — Да никаких сэр, — удивился я. — Я в вашем распоряжении… до чая. — Тогда поработаем, а к пяти пойдем туда и… присоединяйтесь к нам вечером. Будем смешивать коктейли. — Будем — что? — Что вы так удивились, Алан? Я рассказал доктору про нашу с вами «вечеринку» с коктейлями, помните? Разве вы против того, чтобы повторить ее на этот раз втроем? — Почту за честь, сэр, — ответил я, оглядываясь на дверь, открыв которую лакей как раз вкатывал столик с завтраком на двоих. — Вот и хорошо. Мы придем туда к пяти, выпьем чай и сразу приступим к коктейлям. Думаю, это займет все время до ужина. Так что не стройте никаких других планов на весь вечер, — сказал шеф, направляясь в гостиную. — Я понял, сэр. От чая до самого ужина — коктейли? Что ж, подберу несколько легких рецептов. — Что такое, Алан? — поинтересовался шеф, усаживаясь за стол, на котором лакей уже расставил бекон, яичницу, кашу и вазочки с джемом, и как раз наливал в бокалы апельсиновый сок. — Вы нас с доктором недооцениваете, или мне кажется? Из нас получатся прекрасные... собутыльники. — Охотно верю, сэр, — улыбнулся я. — Но я осмелюсь вам посоветовать не заказывать на ужин тяжелых блюд. — Логично. Ну, вы сами там распорядитесь насчет ужина, все на ваше усмотрение, Алан. А к чаю доктор хотел бисквит с кремом и персиками. Скажите там. Ну а во всем остальном — вы мой гость. Я помню, чему вы меня учили в тот раз. — Значит, я был хорошим учителем, сэр. Это приятно слышать. Я распоряжусь, чтобы все нужное доставили к вам на квартиру, сэр, вместе с чаем. И приду туда к шести тридцати. — Это почему вдруг? –— нахмурился шеф. — Отчего бы вам не выпить с нами чаю? — Есть один ликер, сэр, которого у нас в клубе нету. Но который совершенно необходим мне для смешивания коктейля, которым я хочу вас угостить. Мне надо будет самому съездить за ним. Но сразу после этого я буду у вас. Шеф посмотрел на меня слегка недоверчиво, но ничего не сказал. Ровно в шесть тридцать я открыл теперь уже запертую дверь своим ключом и вошел в квартиру шефа. Тот вместе с доктором уже ждал меня, с любопытством разглядывая стаканы, бокалы и бутылки, которые я распорядился выставить в гостиной заранее. Доктор улыбнулся мне, как старому другу: — Наконец-то и вы. Здравствуйте, Алан! — Добрый вечер, доктор Уотсон, — отозвался я. — Вижу, лакеи все доставили. Отлично. Майкрофт Холмс Никогда не слышал, чтобы Джон называл Алана по имени. Но, видимо, они действительно сблизились за те недели, что меня не было. Впрочем, Алан мог бы тоже держаться менее официально с Джоном, подумал я. Меня, что ли, стесняется? Повисла небольшая пауза, и я решил ее нарушить: — Надо сказать, что моя прислуга, которую я и в лицо-то не всю знаю, почему-то очень хорошо выполняет приказы мистера Грея. Привыкли, очевидно, что именно он тут всем распоряжается, особенно теперь, в отсутствии Берты. Интересно, что они думают обо мне, как вы думаете, Джон? — Лакей у вас все тот же, значит, его все устраивает. Горничные, насколько я понимаю, у вас уже дважды поменялись, но по собственному желанию. Вряд ли у вашей прислуги есть причина быть вами недовольной. — Горничные? У меня их много, что ли? — У вас их две, сэр, — ответил Алан, расставляя бутылки в каком-то ему лишь понятном порядке, — а еще у вас лакей, повар, кучер, два конюха. И раз в неделю приходит уборщица. — Н-да... повара и кучера я знаю... а остальные тоже не знают меня в лицо, по всей видимости. — Знают, сэр, я как минимум показывал им вашу фотографию. От неожиданности я не нашел ничего лучше, чем спросить — А у вас есть моя фотография?! На что получил ответ «да, сэр» и вынужден был пока им удовольствоваться. Джон не выдержал и рассмеялся: — У вас просто идеальная прислуга, Майкрофт, она остается незамеченной в буквальном смысле. Так что там с коктейлями, Алан, дорогой? Мне уже не терпится. — Сегодня у нас коктейли легкие, на вермутах. С чего начнем, джентльмены? Красное, белое? — Начнем с того, что вкуснее. — Обижаете, доктор. Вкуснее будет все. Сэр? — Начните с красного, Алан, — сказал я, вспомнив прошлый раз. — Отлично. Берем вот этот красный вермут. Это новый вид, крепкий красный итальянский Мартини. К нему вишневый сок, шерри, капля вишневого ликера, лед. И три вишенки — вот так. Пробуем, джентльмены. Грей налил три бокала — два полных и половину себе. — Я просто вспомнил классическую историю о превращении воды в вино и наставление, что хорошее вино подают в начале пира, — улыбнулся Джон. — Очень вкусно. — Однако... лестная ассоциация, доктор. Вишневый ликер дает удивительное послевкусие. Пригубив свой бокал, Алан занялся приготовлением к следующему смешиванию, предоставив, очевидно, нам с Джоном выбирать тему беседы. — Как там сегодня ваши пациенты, Джон? — Мигрень, насморк… обычная рутина, — ответил он, покосившись на моего секретаря. — Звать врача по поводу насморка летом, да еще в субботу? — Ну, что поделать, врачи работают и по выходным. И не только врачи, да, мистер Грей? Уже не Алан? Вот как? — Ну что, следующий коктейль? — отозвался мой помощник, не замечая, вроде бы, этих меняющихся обращений. — Он у нас будет с белым вермутом. Берем яблочный сок, профильтрованный, без мякоти. Вермут — обычный белый чинзано. Апельсиновый ликер — французы изобрели его как специально для этого случая — называется куантро. Тут важно не перепутать очередность. Сперва кладем в бокал лед, потом наливаем ликер, он прозрачный, но когда его наливают на лед — должен помутнеть в первый момент. Вот так, смотрите, джентльмены. Теперь осторожно доливаем сок, теперь вермут и кладем очищенную дольку апельсина. Пробуем. — Ого! А этот крепче! У нас до ужина будет только дегустация, да? А повторять уже после ужина? — поинтересовался Джон. — Почему это только дегустация? — шутливо возмутился я. — Пейте-пейте! Это же аперитивы. После ужина можем выпить крепкие коктейли, да Алан? — Коктейли ведь пьют до ужина, — удивился тот. — Ну, если доктор хочет и после? Можно сделать слоистый коктейль, с кофейным ликером и куантро, помните? Хотя я, конечно, предпочту после ужина коньяк. — Нет-нет, пусть все будет по правилам, — отозвался Джон. — А что за слоистый коктейль? — Слоями наливают кофейный ликер, молочный и куантро. Но пока мы еще не дошли до таких крепких коктейлей, — кивнул Грей. — И вообще сегодня у нас коктейли «дамские». Следующий такой: гранатовый сок, мартини, тоник и виски. Кусочек дыни. И лед, конечно. Вы тоже еще не пробовали такой, сэр, в прошлый раз я его не смешивал. — Дамский коктейль с виски? — уточнил Джон, беря бокал. — Э... доктор... Ну, тут же не так уж много виски. Честно сказать, дама, которая меня учила этому всему, пила вообще неразбавленный виски. — Боже мой, вот это женщина. Только не говорите, что она еще и курила! — Курила, пока не познакомилась со мной поближе. Впрочем, сейчас она уже опять курит, кажется. — Какой вы все-таки сердцеед, Грей. На какие жертвы ради вас идут дамы, — вздохнул Джон. Мне показалось, что у него слегка испортилось настроение. — Ну... — Алан чуть приподнял брови,— мне нравится запах табака, доктор, но не во время поцелуя. — Вы же некурящий, да. — Я когда-то попробовал нюхать табак, но не стал привыкать к этому. — И хорошо, что не стали. Это портит форму носа. — Я бы не сказал, что это обязательно портит. — Бросьте, Алан, конечно портит, — вмешался я в спор, — я просто вовремя остановился. Потому что Шерлок сказал мне то же самое, что сейчас Джон. — Вы нюхали табак, Майкрофт? — удивился доктор. — Ну, это было, видимо, до меня. Шерлок был совершенно прав. У вас нос стал бы, как картошка. Господи, еще до ужина не добрались, а я ведь был совершенно пьян. Ничего себе — с трех-то коктейлей. В прошлый раз я выпил их с десяток, но ничего такого не чувствовал. — Я как-то не задумывался об этом. Я нюхал табак в молодости... года два, да, Алан? — Два года и четыре месяца, сэр. — Когда Шерлок сказал мне, что мой нос пострадает, я впервые задумался. Сначала решил было, что мне все равно, какой у меня будет нос. Потом я спросил Берту, она тогда еще не жила тут, а приходила, как она думает, красивый ли у меня нос. Она все-таки не удивилась, просто сказала, что пока да. Это «пока» решило дело. — Женский голос всегда решающий, правда, Грей? — спросил Джон. — А все-таки коктейли — это мягче. Последний раз мы с вами напивались, Майкрофт, помните когда? На ваш день рождения, когда доставили подарок от русского посла. Но там была водка. — Мы тогда... да, — вспоминать, тем не менее, было приятно, — там была рыба и... водка... хм. Мы о чем-то интересном разговаривали... вот черт, не помню. — О женских оргазмах, — уточнил Джон. Жаль, что Алан стоял спиной к нам, подбирая ингредиенты для следующего коктейля, и я не видел его лица. — Я помню, вы говорили, что в Австралии... нет, не помню. Знаете, что интересно, Джон, я в прошлый раз вот с Аланом выпил гораздо больше, но пьяным себя не чувствовал. А сейчас что-то во мне определенно... играет. — Видимо, я на вас плохо влияю, мой дорогой? — Разве это плохо? Наоборот, я чувствую себя свободно! «Майкрофт!» — шепнул Джон одними губами, указал глазами на спину Грея и покачал головой. Что за сигналы он таким образом подавал, я не понял, надо будет потом поинтересоваться. — Ну что, мы пьем дальше, или перейдем к телятине? — спросил я. — Бедная телятина, — вспомнил, очевидно, мои рассказы о том, как я кормил брата в детстве, доктор, — хотя, я уверен, что это была просто банда малолетних преступных телят, дорогой. Что натворил этот член шайки? — Он напал на гусыню, напугал беднягу до потери сознания, и хозяйка, думая, что гусыня умерла, чтобы не остаться в Рождество без ужина, велела... Да, вот так это и происходило, дорогой. Тут я поневоле применил фокус Шерлока. Увидел отражение лица Грея в стекле дверки шкафа. Непередаваемое, надо сказать выражение. Я усмехнулся. — Теленок понёс заслуженное наказание. И к чему его приговорили? — не унимался доктор. Кажется, коктейли подействовали и на него. — Это была долгая история, Джон. Сперва хозяйка хотела было просто наказать его розгами, но он убежал из хлева и всю ночь пугал детей в округе, разломал будку сторожевому псу, и его бедные щенки остались без крова под дождем. Потом он вытоптал клумбу, на которой росли цветы маленькой Полли, а когда слуги хотели поймать его, забодал одного из них, самого слабого. И хозяйка приказала изловить его и съесть вместо гусыни. А гусыня благополучно пришла в себя и до сих пор живет в птичнике. Бедняга Алан — боюсь, он потерял дар речи, слушая этот рассказ, который я выдал таким привычным ему невозмутимым тоном. Впрочем, он тут же прогнал с лица удивление и рассмеялся. — Что такое, Алан? Вам жалко теленка? — На секунду я представил себе, что вы рассказываете вот это все в понедельник утром в Адмиралтействе. Я бы дорого дал, чтобы посмотреть на их реакцию... Это французская сказка, сэр? — Самая что ни на есть английская. Я таких придумал сотни в свое время. Рассказывал их брату, чтобы ему не было жалко еду. Давайте все же выясним, к чему приговорили теленка, джентльмены. К столу, к столу. — Простите, сэр, и вы, доктор, но я, если можно… если с коктейлями покончено, то могу я откланяться, джентльмены? У меня внезапно назначена встреча на вечер. Личная, сэр. — Ну вот. Жаль. Но что поделать, я не давал вам заниматься личными делами целый месяц. Езжайте, Алан. Возвращайтесь в понедельник. Грей кивнул нам обоим и вышел. — Отличные коктейли, надо будет продолжить при случае. Ну что, к столу, Джон? Доктор задумчиво покивал. Мне показалось, или его расстроил уход Алана? — На что вы намекали мне там, у окна? — спросил я, когда мы уселись. — Я не совсем понял. — Грей, мне кажется, почувствовал себя, как это сказать... лишним сейчас, — ответил Джон. — Как это лишним? Мы бы без него никогда не справились с коктейлями. — Ох... Майкрофт... А когда вы с ним пили коктейли, когда это было? — Да недавно вот. Работы было не очень много. Он завел речь о дамских коктейлях, слово за слово — и предложил мне попробовать. А в чем дело? Вы расстроились, что он ушел? — Я имею в виду ситуацию. И вот представьте себе, что Шерлок воспринимает меня, определённо, как часть своей жизни, но ставит в ряд со своими привязанностями, привычками. Где-то между скрипкой и трубкой. Ему, конечно, не хотелось бы меня потерять, потому что он во мне нуждается. Я же всегда рядом, всегда готов бежать к нему по первому зову. Да, ему бы не хотелось, чтобы я женился. Охотно верю. И сторонний наблюдатель, несомненно, подумает: «Вот бедняга этот Джон Уотсон». — Это очень похоже на то, что вы описываете в ваших рассказах, дорогой мой, — заметил я. — Конечно, невольно я беру то, что перед глазами. То, что вижу уже много лет. Грей, конечно, святой человек в определённом смысле, но мне, знаете, было сегодня обидно за него, когда вы нас так явно сравнили — и не в его пользу. — Я вас сравнил? Когда? Я никогда вас не сравнивал, Джон, это было бы нелепо. — Вы сказали, что в прошлый раз вас так не вело, и на мою шутку, что я дурно на вас влияю, вы ответили, что в моём присутствии вы просто чувствуете себе свободно. Это выглядело так, словно вы его... отодвинули сегодня. — Н-да? Я не подумал об этом. Ну... я мог бы так сказать про вас и при Шерлоке. Наверняка мог бы. Это ведь правда, Джон, вы особенный. Но в общем-то у каждого человека свое место... в душе, так сказать. Вы думаете, он обиделся? Я поговорю с ним. *** Поздно вечером, когда Джон заснул, я подошел к окну и посмотрел на окна клуба. В приемной было темно. Но почему-то мне не верилось, что после месяца ночевок тут Алан именно сегодня решит уехать. Я осторожно вышел из дома, пересек улицу и вошел в клуб через боковую дверь, ключи от которой были только у меня и у моего секретаря. При моем появлении Алан отложил книгу и встал с дивана. — Вы собирались провести вечер иначе, как мне казалось? — спросил я. — О! Простите, сэр, планы снова изменились и я просто отдыхаю... в своем клубе, если можно так сказать. А почему вы здесь в такое время? С доктором все в порядке? — В полном порядке, он уже спит. Что случилось, Алан, почему вы не остались с нами на ужин? — Но ведь коктейли закончились, сэр? Мы же обсудили вопрос о том, что после ужина коктейли не пьют. Вот еще новости, а ведь он никогда меня не обманывал. — Подражаете графу Монте-Кристо, Алан? — Господи, нет сэр. Тем более… — Да-да. Это мой дом, а не доктора Уотсона. Так что «не есть в доме врага» не годится. А, между прочим, Алан, доктор был очень расстроен, что вы ушли. Я прошел к дивану и сел. Алан вздохнул и сел рядом. — Я сожалею, сэр. — Вы не находите это странным, друг мой? Месяц вы убеждали меня, что доктор обязательно вернется, что он меня любит, что все будет хорошо, что я не должен обижаться на него… а когда все случилось так, как вы и предсказывали, пусть и не без вашего с Берти вмешательства, но все же… и теперь вы не желаете сидеть с ним за одним столом и называть его по имени? Алан молчал, глядя куда-то в сторону, пока я не позвал его: — Алан? Вы мне ничего не объясните? — Это обязательно, сэр? — Я не могу вам приказать, но я просто хотел бы… понять. Мой помощник снова вздохнул и повернулся ко мне. — Хорошо, сэр. Только я очень прошу вас не передавать мои слова доктору Уотсону. — Хорошо, если вы так хотите. — Мы с ним действительно сблизились за те две недели, сэр. Мне даже показалось, — Алан запнулся, — показалось, что мы могли стать друзьями. Но потом случилось то, что случилось… — И вы решили обидеться вместо меня? Не надо, Алан. Грей потер виски, словно у него внезапно заболела голова, снова вздохнул и решился: — Поймите меня правильно, сэр. Я никогда не вмешиваюсь в ваши семейные дела, а доктор — член вашей семьи. Но мне он никто. Когда в Палате или на заседании Кабинета я слышу за спиной: «Это мистер Грей, тень Майкрофта Холмса», — мне это приятно и лестно. Но в жизни я не часть вас, сэр, я ведь имею право на личное отношение окружающих к себе? Доктор не хотел или не мог заставить себя приехать к вам, был на что-то обижен… но ведь не на меня, сэр. Что мешало ему хоть раз за этот месяц если уж не встретиться, то хотя бы взять перо и бумагу и просто написать мне? — Не знаю, Алан… — А я знаю, сэр. Он, как и все прочие, считает меня частью вас. Я для него не человек — функция. А с функцией не дружат. Я не в обиде, просто принял это к сведению. Не имею ничего против доктора Уотсона, он прекрасный человек, добрый и порядочный, и очень любит вас. И, если для вас это важно, сэр, я готов ужинать с вами и с ним, когда вам захочется. Но друзьями мы стать не смогли. Простите, сэр. Мне очень хотелось Алана обнять, но я не посмел, и только взял его руку в свои. — Простите меня, Алан. Я только сейчас окончательно понял, как вы были правы, когда сказали мне «это жестоко» тогда на перроне. — Конечно не прав, сэр! — Правы, правы. Но клянусь вам, я думал о том, что вы оба сможете помочь друг другу, если я не вернусь. Оба, Алан. — Я рад, что оставался с ним тут, я действительно был ему нужен, а вы обошлись в результате и без меня. Так что все правильно, сэр. — Я обещаю, дорогой мой, больше никогда никуда не уеду без вас. Только сказав это, я вспомнил, что уже обещал Алану что-то подобное, давно, после моего ранения. И по его взгляду понял, что он тоже это помнит. Я должен был извиниться перед ним как минимум когда вернулся, но ограничился смущенной шуткой в купе: «Вы же не убьете меня прямо тут», — и все, за весь месяц мы к этой теме ни разу не вернулись. — Хотите, я смешаю вам коктейль? — вдруг спросил Алан. — Их же не пьют после ужина… — В виде исключения можно, сэр. Он осторожно вынул руку из моих, встал и прошел в гостиную. Когда я вошел вслед за ним, он уже смешивал лимонный ликер, виски и тоник, затем добавил лимонный сок и сироп. — Попробуйте, сэр. Я понял, что Алан очень не хочет «выяснять отношения». Впрочем, по его взгляду и улыбке никак нельзя было заподозрить, что он сердится или обижен на меня. — Поражаюсь, какой разносторонний вкус был у дамы, которая научила вас смешивать коктейли, Алан, — сказал я, опустошив стакан наполовину. — Должен признаться, сэр, что она увлекла меня этим действом, но сама она смешивала только легкие коктейли, а пила, как я уже говорил, виски. Я научился у нее сочетанию ингредиентов, но вы пробуете коктейли почти исключительно моего изобретения. Я стараюсь придерживаться ваших вкусов, сэр. — Как и всегда во всем, Алан, — тепло улыбнулся я.