Игра не стоит свеч

      Каноко много раз размышляла, как бы могла сложиться её жизнь, не существуй на свете Широ. Тогда не было бы ни шрамов, ни призраков прошлого, ни страха перед темнотой, ни потерь... Её влекло к тем беззаботным годам, когда единственной проблемой были оценки в школе и отношения с одноклассниками. Каноко стала часто погружаться в омут воспоминаний, но каждый раз с ужасом осознавала, что помнила всё меньше. Ей было уже трудно понять, где именно находился её старый дом, какого цвета были глаза у приёмной матери, как звали её первую подругу... И от этого страх подкатывал к горлу. Её мозг словно выбрасывал любые детали из головы, оставляя там самое сухое, почти неинтересное. Каноко желала кричать, стучать по клетке своей памяти и молить: «Не лишайте меня этого! Разве я недостойна хоть грамма счастья?!»       Каноко не любила судьбу, считая, что действия человека определяют его будущее, но теперь у неё даже не было возможности осуществления этих действий!.. Какая ирония. Может, она вообще никогда не сможет познать радости жизни? Может, ей не суждено любить в ответ, не суждено иметь семью и обрести здоровый разум?.. Эти домыслы заманивали её в яму отчаяния, из которой Каноко так долго и усердно выбиралась. Хотелось спрятаться, ничего и никогда не слышать. И всё равно иногда ей казалось, что она начинает распознавать в абсолютной тишине чьи-то чужие голоса… В такие моменты Каноко просто опускала веки, ложилась на спину и старалась ни о чём не думать. А иначе можно сойти с ума. В прямом смысле этого слова. Начать бредить, разговаривать с собой, плакать, а затем громко смеяться.       На днях она разбила новую чашку. Просто не удержала в руках, кипяток едва не обжёг пальцы. Каноко тогда смотрела некоторое время на осколки, не понимая, что теперь с ними делать... Пришлось убирать. Пару раз она порезалась, а затем сидела за столом и глядела в потолок, ощущая, как сильно дрожат плечи. Её знобило, но дело было не в болезни и не в усталости — внутри будто образовалась пустота, холодная и мёртвая. Неужели вот так ощущается одиночество на самом деле?       Она приходила в квартиру, но её никто не ждал. Она брала телефон, но ей некому было звонить... знаете, просто так, по-дружески. Она готовила ужин и ела, но без чувства насыщения, без удовольствия. А иногда лежала целыми днями в кровати, и у неё не хватало даже сил, чтобы банально встать и привести себя в порядок. Каноко понимала, что её состояние только ухудшилось после того злополучного дня в архиве. Дазай и так являлся частой причиной её мыслей, но ещё никогда ей не было настолько больно вспоминать его. На губах по-прежнему чувствовался поцелуй, обжигающий и взрослый. Вот только теперь ей было противно от самой себя. Был стыд, было уныние и полное непонимание. Дазай всегда видел в ней неопытную девицу... Коей она и была, если подумать.       На днях ей неожиданно позвонил Анго, и, увидев его номер на экране телефона, Каноко от страха едва не разучилась говорить... В её голове прочно засела мысль, что он мог вспомнить её по описанию своей подчинённой. Но нет. Сакагучи лишь пытался расспросить о её делах. С инцидента в отеле прошла пара месяцев, и Каноко пришлось соврать, что она нашла другую работу, спокойную и размеренную, в библиотеке. Про агентство и не думала упоминать, как и про свою способность. Говорить было тяжело. Она не любила врать, но сейчас слишком сильно погрязла во лжи — Анго и коллегам. Никто не знал правды о ней. Даже сама Каноко.       Голос у него был уставший, но участливый. Он искренне беспокоился о ней и хотел помочь в случае чего, Каноко это прекрасно понимала... У неё даже возникло желание выпалить ему как на духу всё, что с ней происходит последнее время: про работу, про способность, про Дазая, про проникновение в архив — извиниться за всё, — однако она упорно молчала, отвечала односложно и этим вызвала у Анго тяжёлый вздох. Каноко не была уверена, что он поверил ей. Очевидно, что дела Гильдии коснулись не только агентства, но и вообще всей Йокогамы. У неё не было сил даже жаловаться, а тем более втягивать в это Анго, да и он вряд ли бы оценил её признание в проникновении на засекреченный государством объект. Информации о брате до сих пор не было, и Каноко боролась с желанием задать Анго вопрос напрямую, даже если бы подвергла себя опасности и дальнейшему допросу от японского правительства.       Ситуация с Гильдией обострилась в тот момент, когда стороны напрямую столкнулись друг с другом, в результате чего пострадало не только агентство, но и мафия. Каноко пришла в шок, когда узнала, что один из членов мафии попал к ним в плен... вернее, попала. Йосано сказала, что эта женщина была кем-то вроде большой шишки в мафиозном руководстве. Вот только Каноко так и не удалось её увидеть. Директор вместе с Дазаем строго запретили посещать некую Озаки, кроме них и самой Акико, которая вынужденно выхаживала гостью.       — Итак, — Фукудзава кивнул Куникиде, когда все собрались за столом в комнате переговоров, — можно начать.       Срочное собрание по поводу Гильдии было организовано буквально сегодня утром. В зале висела напряжённая атмосфера, воздух казался спёртым и душным, отчего Каноко даже хотела открыть окно. Она старалась унять дрожь в пальцах, крепко сцепив руки, но получалось плохо... Ощущение безопасности окончательно покинуло её. Каноко — взломщица и преступница, но в то же время под ударом американской организации, будучи в агентстве. И это, честно говоря, удручало.        Каноко понимала: не о такой работе она мечтала.       — Информация, добытая Дазаем и Саито, впечатляет. — Директор пересчитал документы и перевёл взгляд на упомянутых. — И хотя вы действовали без моего указания... я уважаю вашу проделанную работу и благодарен за неё.       — Это наш долг как членов агентства, директор, — улыбнулся Дазай, словно для него это не составило никакого труда.       Каноко даже не посмотрела в его сторону. Ей до сих пор было противно, обида скреблась внутри, и она за это время ни разу не заговорила с ним. Дазай тоже не писал ей, не здоровался и казалось вовсе забыл про её существование. Пускай так. Пускай!.. Ей же лучше будет... Каноко хорошо держалась, правда хорошо: на её лице — маска равнодушия, губы плотно сжаты, глаза сосредоточились только на директоре. У неё есть работа. У неё есть ответственность. А Дазай не входил в эту ответственность. Надо забыть. Забыть, как забывается всё. И станет легче, намного легче...       Фукудзава вернулся к обсуждению. Было ясно, что ни мафия, ни агентство не оставят это так просто, однако Фицджеральд слишком вальяжно устроился в этом городе и определённо считал, что ни одна из сторон не станет ему помехой. И это отчасти пугало. Такая чудовищная уверенность ведь явно была чему-то обязана, и она хотела бы знать причину. Фрэнсис был умён, а ещё чрезвычайно амбициозен. Вот только бросать вызов целому городу даже в его случае казалось… безумным.       — Так чего он хочет? — подала голос Йосано. — Власть может быть средством, но никак не целью.       — Неизвестно, — тихо ответил Фукудзава. — Если его влияние распространится широко по всей Йокогаме и выйдет за его пределы, последствия для Японии могут быть необратимыми.       — Но почему спецотдел не решает эту проблему?! — негодовал Куникида.       Каноко сглотнула, когда в желудке словно образовался ком — так действовали на неё волнение и тревога. Ей было страшно высказываться, хотя мыслей оказалось предостаточно. Таким же безмолвием обладала и Кёка Изуми. После столкновения с Гильдией и, как узнала Каноко, со своей наставницей — ныне пленницей в агентстве — она сидела особо задумчивой и почти ни с кем не разговаривала. Йосано говорила, что Кёка по-прежнему преступница и её ищет полиция. Каноко предполагала, что та винила себя... винила в произошедшем, корила за связь с мафией и потому боязливо поглядывала на дверь, словно опасаясь, что надёжно запертая наставница выберется и захочет мести. Каноко её понимала. Вот только помочь ничем не могла.       — Фицджеральд сотрудничает со многими компаниями по всему миру. В том числе и с Японией, — начал объяснять Дазай. — Сейчас ослабленной после войны Японии просто невыгодно рушить такие связи, вот и не влезают напрямую...       — Мы могли бы вступить самостоятельно и разобраться с Гильдией, — ответил Танидзаки.       — Давайте их просто поколотим!.. — охотно предложил Кенджи. Каноко не удержалась от кашля: деревенский мальчик всегда придумывал самые нехитрые варианты для победы.       — Нет, наше публичное вмешательство приведёт к проблемам для всего агентства. — Фукудзава встал со своего места и достал какой-то конверт. — Мы должны справиться с их лидером для начала, но при этом не упускать из виду мафию. Это можно назвать войной.       — Война всех против всех? — сухо спросила Йосано. — Будет ли только игра стоить свеч?       — Мы всегда выходим победителями, Акико, — самодовольно ответил Рампо.       — Я в тебе не сомневаюсь, — с усмешкой произнесла она. Всё же в агентстве Рампо относился лучше всех к директору и к... Йосано, пожалуй. Эта мысль заставила Каноко хмыкнуть: хоть кто-то мог влиять на Эдогаву.       — Это ещё не всё. На днях я получил послание, адресованное агентству. — Фукудзава неторопливо раскрыл конверт, достал из него бумагу. — В нём сказано, что некая организация готова посодействовать нам в борьбе с Гильдией и с мафией... вот только не сказано ни об условиях, ни о самом отправителе. Написано печатью без меток, знаков или чего-либо ещё.       — Организация? Это похоже на ловушку. — Куникида недоверчиво глянул на письмо.       — И что, эту бумагу просто так кинули в почтовый ящик агентства? Выглядит несколько несерьёзно. — Йосано взяла послание у Доппо, внимательно осмотрела.       — Возможно, это ловушка от Гильдии... — неуверенно предположил Танидзаки, но Дазай оборвал его:       — Нет, это не Гильдия. Они бы сделали всё куда более открыто, а на мафию это не похоже.       Только теперь Каноко посмотрела на него. Всегда твёрдый в своих убеждениях и заинтересованный, он и теперь ни капли не сомневался в сказанном... хотя сам не пришёл ни к одному выводу. Она даже подумала, что Дазай запутался, хотя несколько раз, хмурясь, перечитал содержимое письма, а затем передал бумагу лениво развалившемуся на стуле Рампо.       — Что думаешь?       — Трудно сказать однозначно... бумага офисная, написано на английском, а чернила ещё свежие — печатали недавно, — монотонно ответил тот, сместив очки на переносицу. — Может быть, наш отправитель и хотел, чтобы всё казалось несерьёзным. В любом случае, действовал он спонтанно. Что-то вынудило его.       — Почему они не написали, чего хотят взамен за помощь с Гильдией? — подал голос Ацуши. Вид у него был усталый, а внимательный взгляд то и дело возвращался к Кёке. Она словно была где угодно, но не рядом с ними.       — Они хотят личной встречи на аукционе, который будет проходить в Йокогаме завтра вечером. И всё, — тяжело вздохнул Куникида. — Но если это ловушка?       — Едва ли они соберутся устраивать засаду на глазах у всей элиты Японии и не только... аукцион соберут все сливки общества, а это наделает много шума, — задумчиво ответил Рампо. — Попасть туда можно только по пригласительному.       — И их у нас два. — Фукудзава достал из конверта позолоченные билеты с аккуратно выведенными буквами.       — Что за аукцион? — без особого интереса спросила Йосано.       — Я слышал об этом мероприятии, — произнёс Куникида. — Прошлый владелец отеля умер и передал всё наследство своей супруге. Тодороки Иоши стала не только новой хозяйкой, но и главой аукционного дома. — Он что-то быстро напечатал на ноутбуке и повернул экран к присутствующим. — Сейчас, спустя ровно год после кончины супруга, она продаёт коллекцию своей семьи — картины, украшения и прочее — и собирает средства на помощь людям, пострадавшим от войны.       Каноко молчала, глядя на экран. Какое благородство, кто бы мог подумать. Тогда почему эта таинственная организация предложила встретиться именно там? В этом был подвох? Или нечто другое?.. Она сцепила руки на коленях, ощущая кольцо беспокойства на груди.       — Тодороки Кин в годы войны вкладывался в изучение эсперских оружий. На том и сколотил состояние, — вспомнил Фукудзава, и Каноко заинтересованно склонила голову в его сторону. Эсперское оружие? — Говорят, жена поддерживала его в этом деле, поэтому за их семейством пристально наблюдало правительство.       — Может быть, именно она и хочет нам помочь? — задал вполне очевидный вопрос Танидзаки.       — Почему тогда не пришла в агентство лично?       Всё упиралось в тупик. Каноко по-прежнему не высказывалась. Она первый раз слышала об эсперских оружиях, однако спросить всё же не решалась, боясь выставить себя в не лучшем свете.       — Привлечение четвёртой стороны — это большой риск. И притом не самый оправданный. Я не хочу подвергать ему никого из вас, — сказал после недолгого молчания директор.       — Но, возможно, это наш шанс на бескровное окончание этой войны, — предложил Доппо и тут же серьёзно добавил: — Директор, я хочу взять на себя эту ответственность.       В зале повисла долгая тишина, нарушаемая только городским шумом за окном. Все переглядывались меж собой, сомневались... сомневались в правильности решения. А Каноко так ни разу ничего и не сказала за время совещания, и ей стало стыдно. От своего бездействия, беспомощности. Чувство долга билось в её голове, она обязана была сделать хоть что-то для всех них… Но не успела эта мысль оформится, как Каноко поймала на себе потемневший взгляд Дазая. В помещении резко стало холоднее. Он словно предупреждал её о чём-то, но…       Каноко аккуратно встала со стула и прокашлялась.       — Я бы... я бы тоже могла это сделать. — Она нервно поправила ворот водолазки. — Вместе с господином Куникидой.       — Что? — искренне удивился Фукудзава. Куникида, казалось, был поражён не меньше.       — Исключено, — жёстко отрезал Дазай, будто приказывая сесть обратно и не выдумывать глупостей. Однако та упрямо осталась стоять на месте, не глядя на него. — Мы не станем посылать туда неопытного детектива.       — Это моё добровольное решение, директор, — сказала холодно Каноко. Да и с какой стати он говорит такое? Разве ему не должно быть всё равно? — И я считаю его обоснованным. Госпожа Йосано должна оставаться в агентстве, но пара, пришедшая вместе, привлечёт куда меньше внимания, нежели каждый из нас по одиночке.       — А девчонка-то толковую мысль говорит, — издевательски улыбнулся Рампо, на что уловил недовольный взгляд Йосано, и сразу утих. Каноко не обратила внимание на его язвительную реплику и продолжила:       — Часть агентства важна в тылу, а часть — в бою... — Она глубоко выдохнула. Само понятие «война» оказалось для неё крайне трудным даже в осознании, а смерть просто вызывала отвращение. — В случае нападения на агентство, я имею в виду. Я же... я же действительно не так опытна, поэтому хочу доказать свою значимость таким образом. Вместе с господином Куникидой, если позволите.       Каноко сцепила руки в замок, пытаясь унять нервозность. Речь далась ей нелегко, а обращённое на неё внимание и вовсе сбивало с толку. Дазай казался не впечатлённым её доводами, но едва открыл рот, наверняка желая разбить все аргументы, Фукудзава заговорил быстрее:       — Это имеет смысл, пожалуй. В конце концов, двое наших людей будут лучше одного в незнакомой обстановке. — Он с одобрением посмотрел на Куникиду. — Я считаю это хорошей идеей.       — Может быть... — задумчиво откликнулся Доппо. — По крайней мере Саито хорошо действует в экстренных ситуациях.       Тишина в зале служила ей согласием.       — Значит, решено. — Директор передал конверт с пригласительными в руки Доппо. — Помним о конфиденциальности. Вы все нужны мне здесь. Дальше будем действовать по ситуации.       Когда ей отдали пригласительный, она почувствовала, как дрожат ладони. Разум на секунды пожалел о поспешном решении, но Каноко тут же отбросила сомнения подальше: ей больше нельзя отсиживаться, нельзя не проявлять никакой инициативы. Если надо найти информацию, то придётся найти... применить всю хитрость, какую только найдёт. Страх за новое задание хотя бы вытеснял воспоминания о живом, о пропавшем брате, и о том злополучном дне в архиве. Так нужно. Так будет лучше, прежде всего, для самой неё. Более того... она ведь будет не одна.       Дазай продолжил вести себя, словно ничего не случилось, глумливо улыбался и пообещал вытащить хоть что-то из пленной мафиози, но Каноко в полной мере чувствовала его злость, хотя и не понимала причины этому. Желание сталкиваться с ним упало до нулевой отметки.       Когда собрание закончилось, Фукудзава настоятельно призвал своих подчинённых к осторожности. За Йосано следили, поэтому домой её провожал кто-нибудь из агентства. Либо это был Ацуши, либо же — Куникида. Каноко тоже отпросилась с работы под предлогом того, что ей следовало подготовиться к аукциону и подобрать себе наряд, однако не успела спуститься по лестнице к выходу, как чья-то рука схватила её за локоть.       Она резко развернулась, и вся сжалась в одно мгновение. Напротив стоял Дазай.       — Ты что задумала?.. — резко спросил спросил он, сузив глаза. Каноко постаралась придать себе равнодушный вид. Вырвав руку, спокойно выдохнула.       — Всего лишь пытаюсь оправдать доверие агентства. Кажется, именно этого от меня хотели?        Она удивилась, но голос даже не дрожал в его присутствии. Обида по-новому ударила по ней, но страх вкупе с остатками нездоровой влюблённости в безнадёжного человека давали о себе знать. Каноко призывала себя унять бешеный стук сердца. Разум кричал о том, что этот человек очень опасен, пусть она и не понимала причины, но душа... её душа тоскливо спрашивала: почему ты так поступил со мной? Может быть, думала Каноко, я действительно глупа и ничего не смыслю в отношениях между людьми, но даже мне ясно, что так не поступают. Не поступают — и всё. И от этого ей было так горько, так обидно… до гневных слёз.       — Ты всё ещё злишься за тот случай? — невинно уточнил Дазай, и Каноко сжала губы. Ей захотелось его ударить. — Перестань, я и правда работаю на благо агентства. В конце концов, забочусь и о тебе.       — Дазай... — Она качнула головой и сглотнула мешающий ком в горле. — Оставь меня в покое. Пожалуйста.        Дазай словно опешил на секунду. В его взгляде Каноко разглядела ни насмешку, ни презрение, и даже ни жалость... Но вот он вновь нацепил на себя ту раздражающую улыбку, от которой её уже начало воротить. Взял её за руку, от чего у Каноко по спине прошёлся холод, и повторил уже более низким голосом:       — И я забочусь о твоей безопасности тоже. Ты лезешь не в своё дело, химэ.       — Какая безопасность к чёрту? Почему ты решаешь, в какое дело мне нужно лезть?!.. — Она попыталась вырвать ладонь, но Дазай не позволил. — Отпусти меня. Я так же, как и ты, просто хочу помочь агентству.       — Ты много взяла на себя. Не боишься, скажем, погибнуть? — Каноко удивилась его вопросу. Что он имеет в виду? — Или желание доказать что-то кому-то перевешивает желание выжить?.. Если честно, я поражён. В твоём случае это почти нонсенс.       Каноко в голову будто ударила холодная стрела. Она посмотрела на него по-новому... словно увидела в первый раз. И это сильно испугало её. Почему он заговорил про это? Почему в принципе решил зайти с такого угла?..       — Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала тихо Каноко. Дазай горестно рассмеялся.       — Химэ, мне жаль, что я так пал в твоих глазах. Мне пришлось использовать неприятную уловку, чтобы кое-что... понять. — Он вдруг осмотрел её с ног до головы. — И не могу сказать, что я недоволен результатом.       Она покраснела. Боги... боги, ну почему у неё ничего получается? Дазай так подло поступил с ней, но ей по-прежнему не удавалось отделаться от этого поганого чувства, разъедающего её изнутри. Каноко хотелось улыбаться искренне, жить со спокойствием, однако продолжала падать в бездну даже после всего случившегося. Идиотка форменная. Она не собиралась так просто мириться с этим. Не могла позволить себе ещё больше раствориться в этом кошмаре.       — Тебе так нравится использовать других людей ради выгоды? — Каноко изобразила кривую улыбку.       — Просто хочу отгородить тебя от проблем, — с серьёзностью ответил Дазай. — Ты и понятия не имеешь, с чем мы собираемся столкнуться. А я переборщил тогда… в архиве. — Она почти вздрогнула. — Мне стоило убедиться в твоей непричастности. Я был неправ.       Губы у неё слегка задрожали. Каноко не могла так просто отпустить обиду, так просто забыть или что-то ещё, но ей хотелось хотя бы отстраниться от всего этого!.. Она устала. Устала до боли во всём теле. И боль эта была даже не физической — било внутри груди, разрывало её на мелкие кусочки. Каноко хотела вытрясти из него все ответы. Почему? Почему он вообще так поступил?! Дазай что-то чувствовал к ней или это всё великолепная актёрская игра?..       — Ответь мне только на один вопрос, химэ... — вдруг прошептал он. Ей показалось, что сердце перестало биться на долю секунды. — Было так неприятно?       Она словно побледнела и покраснела одновременно. Ощущались руки, дыхание, губы. Каноко хотела пропасть в забытье, но в тот же момент отчаянно желала, чтобы Дазай был с ней искренним. Словно он один мог помочь ей в жизни.       — Я...       — Ну хватит уже, — послышался резкий голос.       Каноко отпрянула, как от пожара, а потом увидела, что по лестнице спускается рассерженная Йосано. Та взглянула на Дазая так, будто тот был единственным врагом человечества, а затем приблизилась и начала тянуть её к выходу.       — Пойдём. Проводишь меня до остановки. — Глаза у Йосано были злыми, губы кривились, но тот только усмехнулся, явно сочтя эту реакцию забавной.       Каноко покорно пошла за ней, холодея от осознания, что ей даже страшно смотреть на Йосано. Было так неловко. Как будто её поймали на краже или на чём ещё похуже. Когда они вышли на улицу, та не стала долго идти в полном молчании и со вздохом спросила:       — И как давно?       — Что... давно? — Каноко подумала, что собственный голос ей не принадлежал.       — Брось, ты прекрасно поняла, о чём я, — хмуро ответила Акико. — Саито, он не тот человек, который... Не мне тебя учить, конечно, но ты не понимаешь.       Йосано выглядела обеспокоенной, но уже не такой злой, как при встрече с Дазаем. Она казалась просто... уставшей. Как мать, которая уже не имела сил объяснять что-то своему ребёнку.       — Мне так стыдно, что вы стали свидетельницей всего этого... — прошептала Каноко. — Простите, мне правда стыдно.       — Саито, я не знаю, что у тебя там произошло в прошлом, — со вздохом начала Йосано, мягко касаясь её локтя. — И даже боюсь думать, если честно. Знаешь, я ведь была участницей Великой войны.       Каноко остановилась, не поверив в это. Она с удивлением посмотрела на Акико, но та лишь сухо усмехнулась.       — Не похожа? — Йосано поправила изящную стрижку.       — Но... как? Я знаю, что война началась относительно давно и закончилась годы назад? Мне казалось, вы моложе…       — Мне было двенадцать лет тогда, и повидала я... всякого. — Голос у Йосано стал совсем не живым, холодным. — Была ученицей у одного военного врача. Сшивала почти мёртвых людей и отправляла их обратно на фронт — умирать заново.       Каноко побледнела от этой мысли. Война, к счастью, всегда обходила её стороной. К тому моменту, пока она росла вместе с братом, люди уже успокоились, экономика начала приходить в норму, а страны начали налаживать отношения меж собой, пусть и с большим трудом. Однако Каноко и не представляла, что будет говорить хоть с кем-то, кто был там и видел эти ужасы своими глазами. Для неё война — слишком далёкое слово. Далёкое и страшное. Она снова взглянула на Йосано: двенадцать лет... двенадцать лет — слишком мало, чтобы стать солдатом.        — Я... простите, вы не обязаны этим делиться. Возможно, вам трудно говорить, поэтому...       — Я говорю это не потому, что хочу поделиться или получить сочувствие, — хмуро прервала её Акико. — Мне это не нужно. Я лечила солдат, уставших от жизни, перепачканных в собственных крови и дерьме. И знаешь, что я подумала, когда увидела тебя первый раз в том метро?       Каноко сжала губы и обняла себя руками. Ей стало тоскливо от нахлынувших воспоминаний.       — Я подумала, что ты выглядишь хуже всех этих солдат вместе взятых. Разумеется, это не моё дело, но...       Акико покопалась в сумке и вытащила какую-то визитку, протянув Каноко. Дрожащими пальцами та взяла её, посмотрела на номер телефона и подпись внизу.       — Психолог?       — Я сама к ней ходила. Ты можешь не рассказывать мне или кому-либо ещё. Поговори со специалистом. Может быть, тебе станет легче. — Йосано села на остановку, ожидая своего автобуса, и остановила Каноко, когда та уже собиралась уходить: — И, Саито... некоторые вещи нельзя пережить в одиночку. Помни об этом.       Когда транспорт приехал, Йосано попрощалась, а Каноко так и осталась стоять на остановке не в силах куда-то уйти, что-то сделать... Она раз за разом возвращалась к визитке, но страх сжимал горло от осознания, что ей однажды придётся кому-то всё рассказать. Придётся рассказать о пяти ужасных годах в заточении, о смерти приёмных родителей и самоубийстве Хотару Накано в злополучной гостинице, о брате — вообще обо всём. Каноко посмотрела на небо, на людей вокруг, на себя в витрине магазина и подумала, что всё это — сплошная иллюзия. Удачная подмена грязной реальности, где она до сих пор оставалась подопытной в лаборатории Широ. Ей стало страшно за свой рассудок, но понимание того, что её брат жив, придавало уверенности, мотивации существовать, пускай Каноко понятия не имела, где его нужно было искать вообще. Но если Юкиносукэ где-то здесь, рядом с ней, то она просто обязана выжить. Обязана сохранить здоровье и перестать думать о Дазае. Он вызывал только острую боль.       Каноко решила не забывать про визитку, а надёжно спрятать под чехлом телефона, чтобы лишний раз не потерять. Возможно, ей действительно должен кто-то помочь.

***

      Юкиносукэ был в бешенстве, когда узнал о похищении Коё отбросами из агентства. Нет, сначала было не так... Он понимал, что его наставница не остановится на уходе Кёки из мафии, однако ему в голову не приходило, что та лично попробует вернуть её. Кто же знал, что всё так обернётся?!.. Первым и самым импульсивным желанием стало заявиться прямо в агентство и силой отобрать госпожу Озаки, но разум довольно быстро восторжествовал. Неожиданная активность Гильдии вызвала переполох в мафии, а отсутствие одного из руководителей дало почву для новых слухов. Юкиносукэ же хотел заткнуть их всех к чёртовой матери. Ему пришлось чуть ли не за шкирку оттаскивать себя от двери и ждать дальнейших указаний от босса.       Дни летели с сумасшедшей скоростью, и он не заметил, как подошла середина июля вместе с окончанием сезона дождей в Йокогаме. Юки вообще перестал замечать течение жизни, выполняя свою работу, учась заполнять документы под руководством Ариёси и отдавая указания своему мафиозному отряду. Юкиносукэ не знал, каким был лидером. Паршивым или сносным? Иногда он вообще не понимал происходящего. Недавно при очередном осмотре Нобу сказал ему, что за прошедшие полгода Юки вырос на пару сантиметров и, возможно, к двадцати годам успешно пройдёт порог ста семидесяти пяти. Даже эта новость не слишком обрадовала его, хотя Юкиносукэ часто комплексовал по поводу своего роста.       У него почти не оставалось сомнений в том, что Каноко жива. Всё больше и больше факторов подтверждали это. У Юкиносукэ была надежда... Он опасался только не узнать её спустя годы. Или что Каноко после нескольких лет опытов просто не вспомнит его. Что тогда? Что тогда будет? Юки не знал. Просто действовал, пока были силы. Его раздражало ещё то, что информатор, которого так заботливо посоветовала его помощница, просто не отвечал. Более того номера, по которому Юкиносукэ связывался с ним, банально не существовало. Это напрягало, но ситуация с Гильдией сейчас была важнее для него. Он в любом случае отыщет информатора через Ариёси.       В той перестрелке с Гильдией они потеряли достаточно людей, мафия уходила лишь в убытки. Им следовало придумать новый план, а вместе с этим — похоронить агентство. И где-то в этой заварушке могла существовать Каноко. Как она живёт? Чем мыслит? Что ест каждый день?.. Юки практически помешался на этих мыслях, стал курить в несколько раз чаще, хотя Нобу сразу предупредил своего проблемного пациента о вреде никотина и привыкании. Врач мафии не вызывал у Юки доверия, однако и без него он никак не мог. Таблетки, на которых приходилось сидеть вот уже несколько лет, были ему необходимы, чтобы не начать бредить и не задыхаться от бесконечного потока жестоких мыслей. Каково это быть душевнобольным?..       Огай Мори сидел во главе стола и задумчиво смотрел на шахматную доску, пока Эйс негодовал по поводу ускользающих возможностей мафии в борьбе с Гильдией. Эйс занимал должность руководителя, но отнюдь не из-за своих заслуг или большой преданности — всё решали деньги. И у него их было предостаточно, чтобы заинтересовать Мори, почти любезно предложившего ему роль руководителя в обмен на определённое финансирование. Изначально Эйс был владельцем какого-то казино, но быстро поднялся и сейчас имел право сидеть с ними за одним столом. Юкиносукэ нахмурился: тот относился к нему предвзято, как и к Дазаю в своё время. Оно и не удивительно. Вот только сам Юки не любил Эйса как раз из-за его очевидной корысти и грязных амбиций, на которые Мори закрывал глаза. Сточная крыса.       — Предлагаю покончить с агентством, господин, — с лёгкой надменностью произнёс тот, на что Мори лениво подпёр голову ладонью, не отрывая взгляда от шахматного поля. — После распада токийской мафии мы стали главенствующей организацией в Японии и просто не должны терпеть этих... людей на своей территории.       Чуя громко и раздражённо хмыкнул, но никак не прокомментировал его слова. Юкиносукэ слышал о распаде токийской мафии несколько лет назад, ключевой фигурой в котором стал некий английский эспер, однако о большем не спрашивал... Не было ни нужды, ни интереса — что было, то прошло. Токийские преступники пытались заново сбиться в крупную организацию, но раз за разом терпели неудачу. Однако агентство было другим случаем. Они-то находились в определённой милости у правительства и, несмотря на малое количество людей, могли больно ударить по связующему звену любой группировки. А ещё там был Дазай. Чёртов Дазай, который оставил мафию во имя... во имя чего? Добра? Справедливости? Юкиносукэ захотел рассмеяться. Какой же собачий бред.       — Не стоит недооценивать агентство, Эйс. С их директором не так-то просто справиться. — Мори покачал головой, точно объясняя простую истину ребёнку, и выставил пешку вперёд. У него была привычка играть с самим собой в шахматы во время собраний. Порой Юки даже думал, что игра приносила ему куда больше удовольствия, нежели обсуждение насущных проблем. Босс словно уже видел исход событий.       Эйс натянул на себя улыбку, как будто соглашался с его мнением, вот только Юкиносукэ различил в нём скрытое негодование.       — Вызволим Коё — и дело с концом. — Чуя не выдержал и ударил кулаком по дереву, и едва ощутимая волна прошлась по помещению. Так чувствовалась гравитация... на мгновение кожа Юки покрылась мурашками.       — Не спеши. — Мори остановил того движением руки. — Они сами вернут Озаки нам. Я не сомневаюсь в Дазае.       — Вы говорите о предателе, господин, — тут же напомнил Эйс. — На моей нескромной памяти не было ещё более... противоречивого и непредсказуемого человека.       На лице Мори мелькнула усмешка. Он переставил ладью на несколько клеток, тем самым убрав коня с позиции. Вечно крутящейся Элис рядом с ним почему-то не оказалось. Порой Юкиносукэ считал, что она — массовая галлюцинация. Элис появлялась из ниоткуда, тут же исчезала и определённо не росла. А ещё у неё всё же был скверный характер. Будь она старше, Юки точно назвал бы её про себя стервой.       — Конечно, Дазай именно такой, однако я уверен, что они с Коё просто мило... поболтают, — беззаботно ответил Мори. — Им есть, о чём вспомнить.       Эйс молча прикрыл глаза, явно поражённый таким отношением босса к своему бывшему подчинённому. Ещё бы... мафия ведь не прощала предательства, однако в случае с Дазаем всё было иначе. Его как будто никто не пытался искать и убить, он везде казался чёртовым исключением. Даже его способность буквально кричала: особенный среди особенных. Особенный ублюдок с поганым моральным компасом. Или его отсутствием. Юки думал, что даже кодекс чести Дазаю не был знаком.       — Мы должны нанести ответный удар Гильдии, — неожиданно сказал Юкиносукэ. Чуя остро посмотрел на него.       — Безусловно. — Мори тихо хлопнул в ладони. — Появление Гильдии в Йокогаме я считаю личным оскорблением, поэтому... вырежьте их. Нам не нужны пленники. Пошлите «Чёрных ящериц» и найдите Фицджеральда.        Эйс вздрогнул, как от холода, когда фигура короля упала на доску. Мат чёрными в конечном счёте был поставлен.       — Мы всё сделаем, босс, — уверено ответил Накахара, поправив шляпу.       — Мы всё сделаем, — повторил Юкиносукэ.       — В любом случае мафия не останется в проигрыше, — твёрдо сказал Мори и взял в ладонь фигуру пешки. Сжал. — В конце концов, у нас остались козыри...       Он посмотрел на Юки, и у того всё внутри сжалось. Последующее время они обсуждали стратегию Гильдии, их мотивы, цели и задачи — картинка не складывалась. Фицджеральд не претендовал ни на власть, ни на японские компании — он рыскал по Йокогаме, будто искал что-то или кого-то, однако сам спецотдел не слишком сильно впечатлился недавней стычкой трёх сторон и предпочёл нейтралитет. И это удивило его, однако Мори пояснил, что дело в крайне натянутых после войны отношениях между США и Японией, которые не хотелось усугублять никому. Вот только Фицджеральд действовал явно в своих интересах и не привлекал Америку в дела организации. И в чём подвох?       — Что насчёт аукциона? — Мори повернулся к Эйсу. Тот прокашлялся.       — Я собрал информацию, которую вы просили. Тодороки Иоши стала главой аукционного дома. — Эйс достал папку с документами, которую Огай небрежно просмотрел. — Картины, предметы древности, драгоценности — не думаю, что что-то из этого заинтересует вас. Вряд ли Тодороки станет расставаться с эсперскими оружиями или с информацией о них.       Юкиносукэ сразу вспомнился Лермонтов. Михаил говорил ему, что война началась как раз из-за оружий со способностями, и хотя тот слышал о таких предметах, но не держал их в руках и даже не видел. Самые первые из таких, судя по всему, появились ещё в древние времена, как и все эсперы на Земле. Продажа была строго запрещена, всё быстро передавалось спецотделам стран, но аукционисты продавали оружия за немыслимые деньги таким же богачам под видом безделушек из прошлых столетий. Юки не думал, что там было что-то по-настоящему опасное, однако само осознание власти над такими эксклюзивными вещами должно приносить достаточно удовольствия, чтобы отдать пару миллионов йен.       — Я слышал, что Фицджеральд обожает организовывать и посещать аукционы. — Улыбка у Мори стала недоброй. — Проследите за Тодороки. Мне важно знать любые детали.       — Я всё решу, господин, — покорно сказал Эйс, встав с места и поклонившись. — Вы останетесь довольны.       — Что будет с Коё? — нетерпеливо спросил Юкиносукэ, беспокойство за наставницу не отпускало ни на секунду. Мори обратил на него внимание. На сей раз его улыбка оказалась мягкой.       — Я ведь уже сказал, что Дазай отдаст нам её сам.        Очередное внеплановое собрание мафии закончилось. Эйс с поклоном вышел из зала, но в последний момент бросил на Юки холодный взгляд, как будто остался чем-то недоволен. Плевать, абсолютно плевать. Чуя доложил, что свяжется с «ящерицами», дабы они навели свой порядок в отношении Гильдии. Когда Юкиносукэ собирался покинуть помещение, Мори остановил его одним лишь жестом, заставив сесть обратно. Юки стало совсем дурно. Он ощутил себя школьником в кабинете директора.       Неожиданно из смежной комнаты вылетела Элис, которая словно только и ждала этого момента всё собрание, её золотые локоны с блестящими бантами тряслись в такт прыжкам. Подбежав к столу, она начала дёргать Мори за рукав.       — Ну хватит, Ринтаро!.. Мне скучно! — она стала капризничать, взбудораженная как ребёнок после дневного сна.       — Скоро-скоро, радость моя... Я обязательно проведу с тобой время, дорогая, — в один миг изменился Мори, приняв вид уставшего, но счастливого отца.       Юкиносукэ подавил в себе невольное желание отвернуться. Ему отчего-то было дурно видеть такую перемену в настроении Огая, словно таковой в его природе быть не должно. Они не родственники — это Юкиносукэ знал точно. Девчонка имела европейское имя и черты лица, не была ни капли не похожа на самого Мори, никогда не называла его отцом, дядей или кем-то ещё. Тогда почему к ней такое отношение? Просто подопечная?.. Сам факт того, что Элис ни капли не изменилась за пять — почти шесть — лет, проведённых в стенах мафии, пугал его.       Она вдруг смотрела на него своими кукольными глазами, и в этот миг Юки прошиб холод от мысли, что на него глядел кто угодно, но не человек. Он тряхнул головой и быстро выдохнул.       — Пойди-пойди, поиграй, милая... — ласково обратился к ней Мори, толкая девочку к огромному игрушечному замку. Та поупиралась ещё какое-то время, но скука быстро взяла своё. Прыжками дошла до своих кукол, уже местами поломанных и разукрашенных фломастерами. Юкиносукэ сделал над собой усилие, чтобы больше не смотреть в её сторону.       — Тебя что-то беспокоит? — улыбчиво, едва ли не с добродушием начал Мори. — Наш врач очень хвалит твоё физическое здоровье, несмотря на твой... образ жизни. Однако разум, по его словам, оставляет желать лучшего. К тебе вернулись видения?       Юки хотел бы сказать, что они и не исчезали, но произнести это — обрести себя на смену препарата, чего он бы никак не хотел. Юкиносукэ привык к этим таблеткам, к своему спокойствию после приёма, к равнодушию. Они работали, правда работали… временами. И временами он даже ощущал себя здоровым человеком. Юки снова вспомнил встречу с тем незнакомцем в клубе, который говорил про потерянный блокнот, вспомнил последующее непонятное знакомство с Лермонтовым... Ему даже казалось, что тот день был во сне. Он боялся галлюцинаций, призраков убитых им людей и отчётливо осознавал, что ни черта не здоров.       Совершенно не вовремя ему вспомнилась фамилия Ремарка.       — Нет. — Юкиносукэ замотал головой. — Нет, ничего такого. Просто иногда я словно бы ощущаю себя... неполноценно.       Ему не хотелось делиться, не хотелось быть откровенным, и в другой ситуации Юкиносукэ бы банально отмахнулся и ушёл, однако Огай Мори... Он всё ещё помнил себя ребёнком, которого привели к нему несколько лет назад, уже не заплаканного, но с пустым взглядом — взглядом, полным равнодушия. Так выглядело отчаяние. С ним говорили на английском, и Юкиносукэ первый раз выпалил всё-всё, когда понял, что ему не собираются угрожать: про убийство семьи, про одноглазого учёного, про недели заточения в лаборатории и про свою сестру. Мори знал его лучше всех, едва ли не своими глазами увидел его историю. Юки меньше всего желал утаивать от него хоть что-то, несмотря на скрытность и появившиеся секреты.       — Я в первый раз задумался о своих родителях, настоящих родителях. — Юкиносукэ выдохнул. Разговор давался ему тяжело. — Вдруг на деле я окажусь... не знаю, может быть я действительно создан в результате эксперимента, поэтому представлял такой интерес для Широ?       Черты у Мори чуть сгладились, словно он был доволен его честностью, прикрыл глаза. Некоторое молчал, обдумывая, и лишь затем ответил:       — Не думаю.       Юкиносукэ с интересом посмотрел на него.       — Во времена Великой войны, — Огай встал со своего места и прошёлся по залу, — десятки, сотни учёных пытались создать жизнь, открыть бессмертие. Некоторые быстро дошли до экспериментов над людьми, позабыв о любой этике. Полагаешь, у них получилось хоть что-то?       Юки не ответил.       — Нет. — Мори равнодушно пожал плечами. — Жизнь создать нельзя. Жизнь — это энергия. Энергию нельзя создать или уничтожить — можно лишь преобразовать во что-то другое. — На мгновение Огай остановился. — Ты ведь видел те пробирки во взорванной лаборатории?       Холод прошёлся по спине Юки от этого воспоминания. Он так и не понял, что хотели создать Широ и Занкоку.       — Это лишь жалкое подобие, — без тени сомнения произнёс Мори. — Настоящая жизнь — это, своего рода, жертва. Я знал только одного человека, способного предотвратить смерть и не дать жизни уйти из тела. К сожалению... этому человеку тоже пришлось кое-чем пожертвовать.       — Великая война... — не своим голосом начал Юкиносукэ. — Она и правда началась из-за эсперских оружий?       — Правда, — безразлично сказал Огай. — Почему ты спрашиваешь?       — Не знаю... мне кажется это безумием, — признался тот, и Мори хмыкнул, с нежностью глянув на весёлую Элис.       — В безумии есть и свои прелести.       — Я могу идти, босс? — осторожно спросил Юки.       — Можешь.       Юкиносукэ уважительно поклонился и стал идти к выходу, ощущая, как внутри становилось одновременно лучше и хуже... Как будто ему дали надежду, но вместе с этим похоронили заживо. Мысль о настоящих родителях больно колола его в области груди, и становилось почему-то тоскливо. Он ещё помнил лицо приёмной матери, её заботу и поддержку, но какой была его родная мама? Как её звали? Как она выглядела? И почему оставила в таком случае?.. Юкиносукэ глубоко выдохнул, но вздрогнул, когда ему на телефон пришло оповещение. Он без интереса взглянул на экран, и на секунду тело налилось свинцом. Глаза расширились от шока, в горле пересохло.       «Поговорим?»       Это был Дазай.

***

      Некоторое время Каноко бесцельно бродила по торговому центру в поисках хоть какого-то платья на аукцион. Билет на мероприятие словно обжигал, когда она украдкой держала его в руках, боясь, что кто-то мог выдернуть его прямо у неё из-под носа — ей нельзя было допускать ошибок. Разговор с Йосано не отпускал её, как и предостережения Дазая... Чёрт бы побрал всё это! Ей хотелось закрыться в комнате, прижаться к стене и сидеть так до тех пор, пока не станет легче. А ещё Дазай говорил о ней так, будто точно что-то знал, о чём-то догадывался. И это не понравилось ей так сильно, что Каноко была готова вернуться обратно в агентство и задать ему вопрос прямо в лоб.       Она устала от бесчисленных загадок, манипуляций и лжи. И ей было обидно... впервые за столько лет именно обидно!.. Боги, Каноко могла ненавидеть, оплакивать, но обида... жгучее чувство несправедливости вспыхивало внутри каждый раз, стоило ей представить ту сцену в архиве снова. И снова. И снова! Это было похоже на порочный круг, в который её насильно затянули, пускай не произошло, казалось, ничего такого. Как же стыдно, как же стыдно... Ещё и Йосано всё поняла. Как Дазаю только пришло в голову использовать её таким образом?! Получается, он знал всё с самого начала?       От дурных мыслей Каноко отвлекла покупка платья. Люксовые варианты она даже боялась рассматривать, поэтому обошлась примеркой нарядов из простых магазинов. Какая разница, что будет на ней надето, если у неё есть пригласительный? С выбором ей помогла определиться улыбчивая консультантка, с удовольствием подобравшая закрытые, по её просьбе, платья в холодных оттенках. Туфли нашлись очень быстро, как и сумка в подходящем цвете.       Неожиданно для себя в зеркале Каноко отметила, что лишилась той самой нездоровой худобы, когда из тела едва ли не торчали кости. Неужели она возвращается к полноценной жизни? Вот так?.. Шрам на груди больше не казался уродливой красной полоской, почти не выделяясь на общем фоне, а линии на запястьях заживали. Её тело словно говорило ей спасибо за долгожданную заботу и спокойствие. На мгновение Каноко решила, что даже привлекательна... по-своему. Стала выглядеть свежо. Понемногу училась краситься и заплетать волосы по урокам в интернете. К новым знаниям она тянулась с большим любопытством, отметив для себя, что за пять лет соцсети начали развиваться ещё активнее. Вышло много сериалов, фильмов и книг. Жизнь бурно протекала вокруг, и Каноко вдруг осознала, что рада быть частью этого течения. Моментами, когда её голова не была заполнена тоской, ей хотелось всё попробовать, всё узнать, везде побывать... а потом вновь наступала апатия. Это походило на яд, истощающий душу самым омерзительным и мучительным способом.       В интернете Каноко узнала немного про само мероприятие. Оно должно было проходить в «Royal Park Hotel», в одном из самых дорогих отелей Японии, который представлял собой третье по высоте здание во всём городе. На аукционе были выставлены винтажные украшения, картины и прочие вещи, кажущиеся с виду совершенно непригодными и бесполезными. Каноко один раз в жизни бывала на аукционе вместе с приёмной матерью, коллекционирующая разные предметы прошлых веков. В тот день какой-то человек отдал около ста тысяч долларов за одну марку с Одри Хепберн. У богатых свои причуды. Каноко не понимала этого. Её не воспитывали в богатстве, не воспитывали аристократкой — она не родилась с золотой ложкой во рту.       На следующий день Куникида написал ей, что они должны быть на месте ровно в шесть часов. Каноко постоянно с глядела на часы, опасаясь за своё опоздание. Она не знала плана, пока даже не предполагала его, но рядом с Доппо ей было спокойнее: у него намного больше опыта, он эспер и к тому же относится к ней неплохо.       Таксист высадил её около отеля и пожелал хорошего вечера. Каноко прижала сумку к себе и медленно начала шагать к зданию. Тревога червяком начала грызть грудь, отчего ей пришлось несколько раз выдохнуть, чтобы взять себя в руки. Спокойно. Чего бояться? Чего бояться?.. У неё есть официальный пригласительный. Разве где-то могут возникнуть сомнения? Она справится.       Куникида стоял недалеко от входа, то и дело сверяясь со временем и бродя туда-сюда, и повернулся, когда услышал звук шагов. Он был одет в простой выходной костюм и деловито поправил очки, осматривая Каноко с ног до головы.       — Вовремя, — педантичным тоном похвалил её Доппо. — Ничего не забыла?       Она ещё раз проверила содержимое сумки: телефон, пригласительный и наушник в ухе, если срочно придётся связаться с ним. Куникида сразу сказал, что с оружием в здание никого не пускают во избежание воровства, саботажа и иных преступлений во время аукциона. Каноко пугала даже возможность какой-нибудь перестрелки или чего ещё похуже.       — Нет, ничего, господин Куникида. — Она покачала головой. — Какой у нас план?       — Не выдаём свои имена, разумеется, и действуем чётко по протоколу — предупредил Куникида и достал свой блокнот. — Мы должны найти этого отправителя и узнать его условия.        Каноко подумала, что это действительно могло быть ловушкой, ибо существование четвёртой неизвестной организации ставило в тупик. Почему отправитель решил встретиться именно на аукционе? Почему именно сейчас? Кто его лидер? И почему решил таким несерьёзным способом пригласить на встречу?.. Аукцион, организатор которого остался анонимным... остался анонимным, потому что боялся? Или дело было в чём-то другом? Вопросы роем жужжали в её голове, требовали ответов, однако Каноко не могла предложить себе ничего определённого.       Она шла за Куникидой ко входу, но в последний момент дёрнула его за рукав:       — Что такое «эсперское оружие»?       Он поморгал несколько раз, вновь поправил очки. Колебался некоторое время, словно не совсем представлял, что ему стоило ответить, и всё же сказал:       — На самом деле... мало кто в должной мере представляет, что это такое. Некоторые эсперы связаны с определёнными вещами, с помощью которых они могут использовать дар. Например, я.       Куникида указал на свой блокнот, а потом нарисовал на нём пуговицу, которая тут же оказалась у него в руках в реальном виде. Каноко удивлённо взяла её, перекатывая между пальцами, — настоящая. Она уже слышала про его дар, но никогда не видела в действии. И сейчас ей это показалось истинным чудом.       — Большинству одарённых не нужны подручные средства, однако... эсперское оружие — уникальное понятие даже для нас, — спокойно пояснил Куникида. — Оружие с вложенной в него способностью может использовать даже тот, кто этой самой способностью и не обладает. Великая война началась как раз из-за кражи одного из таких оружий.       Из записей в архиве Каноко узнала, что существуют классы эсперов. Получается, есть и классы для оружий? Звучало, по крайней мере, логично, но ничего об этом по документам она так и не поняла. И Дазай ничего не рассказывал. Сама мысль об оружиях возвращала её к Великой войне, к Широ, к экспериментам и лабораториям — человечество всегда хотело достичь большего, возвыситься над самими собой, открыть новую грань познания. Каноко вспомнила фразу Маркуса, утверждавшего, что людям всегда будет мало. Потребности их безграничны, потому едва ли хоть когда-нибудь настанет эпоха без войн и бесконечного кровопролития. От этого она помрачнела.       — И что это за оружие?       — Неизвестно, — пожал плечами Куникида. — Ясно лишь, что эта война оставила свой отпечаток на истории каждой страны.       Больше они не говорили. На входе в отель стояли несколько охранников в чёрных одеждах. Они придирчиво осмотрели их с ног до головы, потребовали пригласительные, но в итоге дали добро и пропустили в холл здания. Каноко подумала, что настолько огромное место могло в себе вместить тысячу гостей. Обилие жемчужного цвета рябило в глазах, а дорогой блеск то и дело вынуждал щуриться после продолжительного времени на тёмной улице. Работники, как муравьи, сновали туда-сюда, регистрационные стойки занимались заселением гостей на время аукциона. Тут же им стали предлагать шампанское, различные закуски, спрашивали про удобство. Гости одевались в дорогие шелка, брендовые костюмы и туфли, в драгоценные украшения. Каноко неожиданно вспомнила поместье Синьхуа Луань в тот вечер, однако решила, что в отеле роскоши и пафоса даже больше, чем было тогда.       — Большинство из них приехали из других городов, поэтому остаются здесь на ночь, — зачем-то пояснил ей Куникида, хотя Каноко понимала это и без него. — Я бы хотел переговорить с Тодороки или хотя бы встретиться с ней... Если это её план, то она с лёгкостью отыщет меня.       — А если это всё же не она? — тихо предположила Каноко. — Разве станет так сильно рисковать Тодороки не только гостями, но и своей репутацией и состоянием?       Она подумала, что поспешила с выводами... Синьхуа была отчаянной женщиной, которая с лёгкостью разорвала контракты с некоторыми из своих партнёров после того нападения на её семью. Тут взыграла любовь, разумеется. Но сам факт, что та рискнула жизнями своих партнёров ради сына, нельзя было отрицать. Почему бы этой Тодороки Иоши не поступить таким же образом? Только зачем? Так озабочена появлением Гильдии в Йокогаме?       — Посмотрим. В любом случае, если найдёшь что-то подозрительное, — Куникида указал на своё ухо, — говори мне.       — Я поняла.       Горничные, официанты, администраторы — весь отель казался одной большой машиной из множества болтов, винтов и гаек. Персонал улыбался одинаково вежливо, выслуживаясь и надеясь на хорошие чаевые, которые, увы, Каноко не могла им дать. Вскоре к ней начали подходить исключительно по просьбе — и то не сразу. Она снова вспомнила о Луань и понадеялась когда-нибудь снова встретиться с ней: та симпатизировала ей своими принципами и уверенностью.       Они быстро разминулись с Куникидой, предприняв попытку обойти первый этаж, чтобы отыскать что-то подозрительное. Каноко бесцельно бродила по многолюдному залу. Энергия, душная и тяжёлая, била по вискам, не давала ей сосредоточиться — многие из богачей немного чем отличались друг от друга. Одинаково жадные, избалованные и напыщенные от собственного богатства, они вели светские разговоры на разных языках и попутно обсуждали хозяйку аукциона, которая, судя по всему, ещё не появлялась в свете. Фукудзава упоминал, что вместе со своим супругом Иоши принимала участие в изучении эсперских оружий для военных компаний. Тоже учёная? Каноко невесело усмехнулась: вот ведь проклятая деятельность.       Несмотря на полную отрешённость от всего происходящего, она чувствовала, что за ней словно наблюдают. Аккуратно и почти ювелирно... пытаясь как будто прощупать её, понять. Каноко надеялась, что у неё просто развилась паранойя. Не могут же в неё выстрелить прямо сейчас? Не должны. Едва ли кто-то станет проливать кровь на глазах у такого количества людей. Она осторожно села на диван недалеко от группы богачей, ведущих разговор, вероятно, на французском. Ничего подозрительного, кроме странного навязчивого ощущения, Каноко не обнаружила и начала без интереса листать журнал. До открытия аукциона было достаточно времени. Если бы Куникида нашёл хозяйку отеля, то определённо оповестил бы её.       Какая-то женщина — явно иностранка — из скуки пыталась завязать с ней разговор. Спрашивала об аукционе, что привело её сюда и откуда она сама. Каноко поддерживала беседу слабо, но когда ту даму забрал с собой её муж, то и вовсе погрузилась в размышления. А потом ей на колени ей что-то резко и холодно пролилось.       Она с ужасом вскочила с места, обратив на себя внимание рядом сидящих людей, и посмотрела на тёмное пятно, растёкшееся по ткани платья. Напротив стоял молодой человек, держа в ладони уже пустой бокал.       — О, боги... какой же я идиот! — виновато воскликнул он. Каноко судорожно пыталась оттереть платье от жидкости, схватив со стола салфетки, но с раздражением осознавала, что так просто это пятно не исчезнет. — В последнее время у меня трясутся руки, роняю всё подряд... Мне так жаль, что я поставил на ваш наряд это отвратительное пятно!       — Я... — Она просто не знала, что сказать. Голос дрожал. С пятном на платье она выглядела заметнее, да и, что скрывать, просто смешно.       — Я могу купить вам новое, если пожелаете, — вежливо сказал незнакомец, но Каноко сочла его учтивость раздражающей. — Все лучшие бренды — только для вас. Хотите?       Она гневно подняла голову и только теперь обратила внимание на виновника. Дорогой костюм, ярко-рыжие волосы и зелёные глаза с узким разрезом, острые и аккуратные черты лица без какого-либо изъяна. По виду около двадцати пяти лет. Каноко не могла назвать его японцем, но в нём определённо доминировали азиатские корни. Вдруг она застыла от того, что его энергия точно знакома ей. Аура оказалась жёлтой по цвету, с запахом древесины и настолько нейтральной, что о ней нельзя было сказать чего-то ясного. Только шестое чувство отчего-то подсказывало ей, что это был дурной знак.       — Нет... нет, спасибо, не надо. — В этой ситуации Каноко хотела лишь застирать платье любыми доступными средствами в уборной. Может быть, всё высохнет буквально через полчаса, но она была слишком зла за испорченный наряд. Он стоил не одну тысячу йен!       — Я всё же настаиваю, госпожа. — Незнакомец поднял руки в невинном примирительном жесте. Он был выше неё почти на голову. — Или хотя бы давайте покажу, где уборная.       Каноко выдохнула: это не входило в её план... вообще не входило.       — Не стоит. Вам повезло, что в бокале было не красное вино, иначе... — она неприятно хмыкнула, чувствуя явное напряжение. Этот человек не пугал её, совсем нет, просто ей не нравилась сама мысль, что они уже где-то встречались. А тот факт, что его аура казалась знакомой, вводило в ступор.       — Я согласен, что моё поведение просто отвратительно. — Незнакомец приложил руку к груди и покачал головой. — И надеюсь, что смогу заслужить ваше прощение.       «Актёр», — возникло у неё в голове.       — Переигрываете, — не удержалась Каноко, на что получила лукавую улыбку.       — Ишикава Юта, — представился он, протянув руку, а после усмехнулся, когда та не решилась пожать её в ответ. — Неужели я настолько оскорбил вас? Позвольте мне заслужить прощение, но для начала узнать ваше имя. И соблюсти все правила приличия.       Каноко даже опешила от его наглости. Этот Ишикава успел облить её, извиниться и тут же познакомиться!.. Его уверенность просто сбивала с толку. Он как будто не сомневался, что Каноко так и сделает.       — Не лучший момент. — Она недовольно подняла бровь, но всё же пожала его ладонь и тут же вернула свою, прижав к груди.       — Плохих моментов для знакомства просто не бывает, — лукаво улыбнулся он. — Так как вас зовут?       — Камадо Акеми, — по привычке слетело с губ фальшивое имя, и тут Ишикава рассмеялся, как будто в этом было что-то забавное. — Что смешного?       — А мы раньше нигде, скажем... не встречались?       Каноко удивлённо моргнула. Он узнал её?.. Ишикава смотрел на неё так изучающе, словно пытался понять что-то, а затем хлопнул в ладони и широко улыбнулся.       — Точно-точно! Вы же та незнакомка, которой я отдал зонт!       В её голове словно проехало перекати-поле. Какой зонт? Когда это вообще было?..       — Дождь. Вы стоите на дороге промокшая. Я отдал вам свой зонт, чтобы вы дошли спокойно до дома, — терпеливо пояснил он, видя непонимание на её лице, и Каноко, кажется, начала вспоминать. Это же день, когда она почувствовала энергию брата! Боги. — Хотя, наверное, стоило вызвать вам такси? Ещё одна ошибка с моей стороны. Прошу прощения и за это.       Она постаралась улыбнуться, однако на душе по-прежнему было паршиво.       — А... так это вы, — тяжело произнесла Каноко и прикрыла глаза. Совпадение оказалось чересчур поразительным. Вероятность того, что она могла встретить этого человека снова, равнялась примерно одному проценту, и то меньше. — Простите… у меня плохая память. Не признала вас без очков.       — Как мир тесен, верно? — нисколько не смутился Ишикава.       — Спасибо вам тогда. Правда, я не вернула зонт.       — Бросьте, — он легко махнул рукой, — у меня этих зонтов... Раз уж такое дело. Пройдёмся? — вдруг предложил Ишикава. — Я страдаю от патологической скуки, особенно этом месте. Составите мне компанию?       На секунду у Каноко промелькнула мысль, что всё происходящее не случайно, но она отогнала её, чтобы не тревожиться. У неё развилась паранойя — вот и весь ответ.       — Вообще-то я не одна, поэтому... — Каноко посмотрела на своё место, затем — на часы. Юта прервал её очередным смехом.       — Понимаю, но давайте хотя бы до барной стойки, — попросил он, показывая свой пустой бокал. Она вдруг заметила, что его палец без обручального кольца — возможно, не женат. Хотя с какой стати её это вообще интересует? — Обещаю; что на этот раз ничего не пролью. А мой психолог говорит, что мне всегда обязательно нужен собеседник.       Каноко смиренно посмотрела на подсыхающее пятно на платье, но решила, что продолжать сидеть на диване с пятном на ткани будет глупо, и потому решила пойти с ним. Ишикава охотно заполнял паузы в разговоре и безостановочно рассказывал о себе. Оказалось, что ему действительно исполнилось в начале июня двадцать пять лет. Он отучился на графического художника и сейчас работал в компании отца. Много говорил об аукционе, о том, что привлекло его в этом мероприятии, об своих впечатлениях... Каноко удивлялась подобной открытости по отношению к ней, почти незнакомому человеку. По словам Ишикавы, Тодороки Иоши после смерти мужа стала крайне закрытой, мнительной и почти не выходила из своего номера. Навещала её только дочь по имени Хироми. Возможно, организовала аукцион даже не она, а её дочь, к примеру. Неужели решила руками матери продать всё состояние? Или вовсе надумала убить её? От этой мысли Каноко похолодела. Должно быть, дело связано с её деятельностью в прошлом, если это действительно правда. Директор упоминал, что за этой семьёй велось долгое наблюдение в течение стольких лет.       — Я слышу ваш акцент, господин Ишикава? — неожиданно заметила она. Даже её акцент не был настолько заметен, хотя Каноко проговорила на английском больше десяти лет и по праву считала его вторым своим языком после японского.       — А, вы поняли, — расслабленно улыбнулся Ишикава. Он явно не стеснялся своих ошибок в произношении. — Ничего удивительного. Моя мать была русской.       — Русской? — удивилась Каноко, но это объясняло его рыжие волосы и зелёные глаза. Она слышала, что метисы всегда привлекательны, но сейчас в полной мере могла это подтвердить. Ишикава действительно оказался красив, даже слишком. Отрицать этот факт было трудно.       — Да, я родился в России, но переехал в Йокогаму к отцу, когда моя мать умерла, — сказал он, но в его голосе послышалась тоска. Каноко закусила щёку.       — Мне... жаль.       — Не о чем переживать, — легко ответил Ишикава, когда они дошли до бара, где он взял стакан с газировкой. — С этого момента прошло очень много лет.       Она ничего не ответила. Ей не хотелось ни сочувствовать, ни быть чёрствой... вообще никакой. Только банального спокойствия в тишине. Лечь под одеяло, накрыться едва не до самого подбородка и уснуть. Почувствовать себя… в безопасности.       — А вы? — с оживлённым интересом спросил он, присаживаясь на барный стул. — Расскажите что-нибудь о себе? Сюда же так просто не пускают. Камадо... я никогда не слышал вашу фамилию в узких кругах.       Ишикава открыл газировку, пузырьки зашипели, и Каноко прикрыла ладонью рот, стараясь не закашлять от неожиданности. Боги, ей нужно меньше волноваться, нервничать, иначе можно очень быстро навлечь на себя раскрытие. И почему этот парень вообще привязался к ней?! Неужели во всём зале нет ни одного другого собеседника?..       — Я... мой отец работает в правительстве. — Каноко махнула ладонью, пытаясь неловко улыбнуться. Какой ещё отец в правительстве? Неужели она не могла придумать ничего получше?! — Не могу много болтать, сами понимаете.       Ишикава приподнял рыжие брови, а затем засмеялся так, словно счёл её тайну, скорее, нелепой шуткой.       — А вы забавная. — Он непринуждённо указал на неё, и Каноко закусила губу. — Но я понимаю ваше нежелание рассказывать. Не каждому встречному захочется доверять, верно?       — Тогда почему вы столько всего рассказали? — хмуро спросила она, пока тот наливал газировку в стакан. — Не боитесь довериться незнакомке?        У неё тут же возникло подозрение в истинности всего сказанного прежде. Хотя надо отдать должное... если уж Ишикава по какой-то причине и пускал пыль в глаза, то делал это с ювелирным мастером.       — А почему нет? Жизнь — это всегда огромный риск. Мы делаем ставку... и нам может повезти, — легко ответил он, делая глоток, — или нет.       — Странная причина.       — Азарт — это адреналин, и некоторые люди получают от него огромное удовольствие. Знаете... как экстремальный спорт или наркотики. И при знакомстве с людьми тоже возникает такое чувство.       — Так вы игрок? — с неодобрением спросила Каноко. Казино, ставки, шум автоматов — она не любила ничего из этого. Лас-Вегас — столица игорного бизнеса, и Каноко никогда не хотела туда попасть даже ради интереса. Зависимость от азартных игр казалась ей вещью даже ещё более страшной, чем зависимость от алкоголя.       — В какой-то степени, — с оттенком удовольствия ответил он. Весь его вид, движения и жесты были настолько уверенными, но в то же время самыми неспешными на свете, что Каноко подумала: Ишикава никогда не сомневается ни в своих ставках, ни в своих решениях, ни в своих убеждениях. Как будто удача безоговорочно следовала за ним хвостом.       — Я не люблю всё, связанное с удачей, — пробормотала Каноко, отводя взгляд.       — Почему? — поинтересовался он. — Привыкли добиваться всего самим? Или просто считаете, что вам в жизни… не повезло?       Его голос был игривым, и Каноко гневно сцепила зубы. Вздохнула — выдохнула. Фраза ей не понравилась, словно Ишикава попал в точку, разворошил рану. Широ тоже любил говорить о судьбе. А она? Она ничего не говорила. Возможно, ей взаправду не повезло. Высшие силы, если таковые существовали в действительности, не одарили её ни ни семьёй, ни спокойной жизнью — вообще ничем, видимо. С самого рождения Каноко не вытянула счастливый билет. Она могла ругаться, плакать, кусать локти от отчаяния. А смысл? Со временем ей начало казаться, что надо смириться. Нужно жить дальше. Ради того, что имеет сейчас, — и ради тех воспоминаний, что остались в прошлой жизни.       — Нет, я так не думаю, — сухо сказала Каноко. — Просто считаю, что человек должен руководствоваться, прежде всего, разумом, а не полагаться на удачу богов.       — Ну надо же, как заговорили, — с иронией ответил Ишикава, улыбнувшись. — Значит, вы предпочитаете прагматизм.       — Чаще всего.       — Любите карты? — вдруг спросил он, и этот вопрос поставил её в тупик.       — Какие карты?       — Обычные, — подавшись ближе, Ишикава сузил зелёные глаза. — Или больше предпочитаете… карты Таро?       Какое-то время Каноко исподлобья смотрела на него, а потом ответила:       — Честно говоря, ненавижу.       Её приёмная мать, убеждённая католичка, не разрешала ей гадать на картах Таро, зная, что её сверстницы увлекаются этим. Только вот она никогда и не тянулась к ним... Её почти тошнило всякий раз, стоило увидеть колоду из высших и низших арканов. Выворачивало наизнанку.       — Я считаю, что это не имеет ничего общего с реальной жизнью, — холодно добавила она, когда Ишикава снова рассмеялся. И даже на секунду подумала, что он определённо находит её глупой.       — Так вы ещё и скептик... Как там говорят? Скептикам нужна правда на бумаге?       — Может быть. — Каноко дёрнула плечом. — Не вижу в этом ничего плохого.       Она полагала, что любому явлению можно найти научное объяснение, которое не требует разговоров о богах и их вмешательстве в жизнь людей. Однако эсперы... эсперы вносили замешательство даже в научное сообщество. Каноко до сих пор никто не мог объяснить, откуда у людей вообще брались способности. Их сила, могущество могли быть настолько колоссальными по масштабу, что она решила, что эсперы в каком-то смысле ближе к богам, нежели обычные люди.       — Я и не говорил, что это плохо, — усмехнулся Ишикава. — Напротив, я даже поощряю скептицизм. Он помогает нам не стать жертвой обмана, не давать себе ложных надежд.       — Интересная у вас философия. Для мажора, — прямо сказала она.       — Сделаю вид, что это был комплимент, — он хитро прищурился.       Каноко осознала, что Куникида до сих пор ничего не говорил ей, не давал никаких указаний и не описывал обстановку. Ей стало немного тревожно, но она просто надеялась, что у Доппо, обладающего куда большим опытом, окажется на крайний случай план. Каноко посмотрела на часы, оглянулась по сторонам. До открытия аукциона осталось ещё полчаса, а хозяйка отеля до сих пор не спустилась к гостям. Её тревожила эта неизвестность, тревожило собственное одиночество в зале, полном незнакомых людей, готовых на деле перегрызть друг другу глотки.       — А вот и, к слову, дочь хозяйки, — кивнул в сторону Ишикава, делая ещё один глоток. — Её зовут Хироми. Думаю, она и будет открывать аукцион.       Каноко повернулась назад. Дочь госпожи Тодороки была... обычной, пожалуй. Не было в ней ни гламурного блеска, каким часто обладают дети богатых родителей, ни самодовольной улыбки, ни гордого взгляда — Хироми казалась простой, почти серой на фоне остальных гостей. Возможно, она была ровесницей Каноко или на несколько лет старше. С ней здоровались гости, но та отвечала или очень коротко, или не отвечала вовсе. Каноко решила, что Хироми чем-то расстроена. От неё исходила голубая тоскливая аура вкупе со страхом, который плохо удавалось скрыть.       Каноко сделала шаг, намереваясь подойти и завести беседу с Хироми, но Ишикава неожиданно остановил её касанием. Наклонился и шёпотом сказал:       — На вашем месте я бы был осторожнее.       И не успела она даже осознать сказанного, как тот уже слез с барного стула и ловко исчез в толпе людей, желающих заговорить с наследницей. Вот ведь чёрт! Да кто он такой?! — Тоже мне... сын мажора, — хмуро буркнула Каноко и вновь направилась к Хироми, надеясь вытянуть из неё хоть что-то. Поговорить, узнать о матери…       И тут же остановилась на полпути, застыла статуей и была не в силах двигаться.       Как же так?..       Она узнала Фрэнсиса Фицджеральда, даже несмотря на плохую память на лица, даты и числа. Тот ни капли не изменился за эти годы. Не появилось и морщины! На секунду Каноко даже подумала, что он помолодел. Такой же уверенный в себе, своих финансах и людях вокруг себя, Фрэнсис неожиданно плавно оказался возле Хироми Тодороки, увлекая ту в разговор, который, казалось, не слишком был ей приятен.       Каноко испытала резкий страх. Фрэнсис мог её узнать? Или не мог?.. Откуда здесь Гильдия?! Может быть, послание отправила сама Хироми, а не её мать? Нет, нет... что-то не так ведь. До аукциона осталось двадцать минут.       — Саито!.. — Каноко услышала нервный голос Куникиды в наушнике, и вздрогнула так сильно, что со стороны могло показаться, будто её чем-то укололи.       — Господин Куникида, у нас проблема, — как можно тише сказала она.       — И без тебя знаю... — шикнул тот. — Не знаю, о чём говоришь ты, но у нас есть проблема покрупнее.       — Какая?.. — Каноко сглотнула. Куникида вздохнул.       — Тодороки Иоши убита в своём номере.