Дактилария лиловая

      Взаимодействовать со Скайлером – та еще морока, и Джинкс каждый раз пытается отвертеться от походов к нему. С переменным, впрочем, успехом: иногда Силко дает ей поблажки, иногда нет, хотя прекрасно, черт подери, знает, какой Скайлер зануда. Вот потому-то он и живет в гордом одиночестве и вечно сюсюкается со своими грибочками, потому что никому он больше не нужен.       Злые-злые голоса в голове, перебивая друг друга, визжат и хихикают, и Джинкс отмахивается от них, а после сбрасывает в пропасть под своим логовом целую связку гранат, и эхо взрыва гремит так громко, что Джинкс не слышит даже себя. Сбросить бы отсюда зануду Скайлера, чтобы крик отчаянно звенел в воздухе, а в глазах плескался ужас: Джинкс рассмеялась бы напоследок и продемонстрировала бы оба средних пальца.       Но Скайлер, черт бы его побрал, единственный толковый миколог на весь нижний город, и Силко настоятельно советует его не трогать: в противном случае им придется искать замену ингредиентов для шиммера, а это собьет какую-то там цепочку поставок, бла-бла-бла. Джинкс, конечно же, болтовню Силко не слушает, соскакивает со стола и вихрем вылетает из бара, распугивая присутствующих своим видом.       Джинкс хохочет, перепрыгивая с крыши на крышу, и луна лукаво светит свысока, путается в длинных тонких косах и серебрит макушку; заливистый смех разносится над городом-тварью, городом-жизнью, расцветающим по ночам неоновыми вывесками и клубной музыкой. Ветер выдувает из головы остатки мыслей, иссекает стенающего в груди зверя шипастыми плетями и позволяет не думать, не вспоминать, не слушать.       Берлога, в которой живет Скайлер, такая же скучная и серая, как и он сам. Джинкс издает громкое «еу», выражая свое отвращение к невзрачному жилищу, стремному пятну на полном неоновых огней нижнем городе. Интересно, если разбить очки в тонкой металлической оправе, зануда Скайлер сбросит маску невозмутимости и наконец-то ответит на подначки чем-то колким и острым, как стеклянное крошево линз?       Любовно прилаживая пистолет к поясу, Джинкс заходит внутрь без стука: считает, что утруждаться ей ни к чему, в конце концов, она здесь с очень важными документами, поэтому Скайлеру лучше поторопиться и встретить ее со всеми почестями. Где-то из темного угла на нее пырит пустыми глазницами Майло, и Джинкс заранее советует ему заткнуться, прежде чем он выдаст очередную глупость.       В берлоге Скайлера тепло и влажно, а еще душно и пахнет затхлостью. Джинкс брезгливо морщит нос и специально толкает носком ботинка попавшуюся под ноги коробку: та с кряхтением катится по полу куда-то под столы, сверху донизу напичканные лотками с грибами. Клаггор издает полузадушенный смешок, и Джинкс мгновенно наставляет в его сторону пистолет, но выстрел так и не делает: нравоучения Силко все еще звенят в голове, поэтому Джинкс приходится усилием воли вернуть пушку на место.       Она трясет головой и облизывает губы, а после недовольным взглядом обводит грибную лабораторию. Не то чтобы Джинкс была специалистом – это, в конце концов, прерогатива Скайлера, – но даже ей понятно, что здесь видано-невиданно разных грибов. Какие-то из них сочатся противной белесой слизью, какие-то, накрытые стеклянным куполом, слегка двигаются, будто дышат, а какие-то таинственно мерцают в полумраке.       Джинкс передергивает: и все же Скайлер стремный чувак, что ни говори. Ну какой человек в здравом уме станет возиться с бесчисленным множеством грибов, да еще и получать от этого удовольствие?       – Ска-а-айлер, выходи, я знаю, что ты здесь! – кричит Джинкс и раздосадованно топает, а после не сдерживаясь бьет по косяку. Тот хрустит, и гнилые доски проваливаются под тяжестью кулака, и Джинкс наигранно громко ойкает. Кто-то розововолосый, с расплывающимся пятном вместо лица и зубастым оскалом заходится булькающим смехом, и Джинкс шипит, прикладывая палец к губам. Будь ее воля, она разнесла бы это местечко в щепки, но что-то подсказывает, что Силко доволен не будет.       Доволен-недоволен, какая, мать ее, разница? Подорвать бы все к чертям, да и дело с концом, но нельзя.       Поэтому Джинкс хрустит шеей и заводит какой-то негромкий мотивчик, делая шаг по направлению к ближайшему столу с грибами. Она ощущает себя как в какой-то стране чудес, только откровенно неприглядной и максимально отталкивающей; шляпки грибов, конечно, светятся очень красиво, но Джинкс бы предпочла добавить на стены неоново-яркие граффити, а под потолком развесить какие-нибудь гирлянды, например, из свеженьких гранат, чтобы они еще прикольно светились и переливались – ну и, конечно же, взрывались при прикосновении, а то какие гранаты без взрывов?       На мгновение берлога Скайлера перестает казаться такой уж мерзкой, и Джинкс, упирая руки в бока, не сдерживает довольной ухмылки, и тени, пляшущие по углам, суетливо стягиваются под разноцветные шляпки грибов, будто опасаются ее радости. Не трогай, умрешь – так говорят за ее спиной не только потому, что ей покровительствует Силко, но и потому, что Джинкс привыкла убивать. Джинкс нравится убивать, и голоса в голове становятся громче, визжат-кричат, перебивая друг друга, и Джинкс не слышит себя, не слышит, не слышит, не–       – Захлопнись! – верещит она и одновременно с этим делает выстрел: навязчивый шепот перестает литься в уши патокой, но Джинкс знает, что это ненадолго. Она скалится, неровно дыша, и не сдерживаясь бьет в стену, и та в ответ плюется щепками. – Я не собираюсь повторять дважды!       Джинкс пошатывается, как пьяная, и упирается ладонями в край стола, облизывается, обводя взглядом помещение. Ей душно, хочется снять с себя кожу и остаться бесплотным духом, но Джинкс сомневается, что это поможет; она на мгновение зажмуривается, а затем прислушивается – ей кажется, что она слышит эхо шагов, но они тут же стихают, когда перед глазами начинают плясать цветастые пятна-рисунки.       Звенит хриплый смех, и Джинкс не знает, чей он: ее или кого-то из липких неоновых теней, прячущихся по углам, сидящих на потолке, стелящихся под ногами.       Она вскидывает голову, резко поворачивается и натыкается взглядом на лоток, в котором растет один-единственный… гриб, если его можно так назвать. У Скайлера в берлоге, разумеется, есть много разных уродцев, но этот выделяется особенно. Его ножка выглядит как яйцо, обтянутое человеческой кожей, и оттуда растут четыре лиловых не то жгута, не то лепестка, лениво развалившихся по лотку. Они слегка трепещут и выглядят достаточно интересно, поэтому Джинкс решает подойти поближе.       Гриб – если это, конечно, гриб, но зная Скайлера… – действительно сидит в лотке в полном одиночестве. Джинкс с любопытством склоняет голову и задумчиво прикладывает палец к губам, как бы призывая себя к тишине, а потом оглядывается, чтобы удостовериться в том, что ей не показалось. Собственно, в наблюдательности ей не откажешь: все остальные виды грибов сидят кучно, иногда группками, но у всех есть соседи.       Этот же гриб… выглядит одиноким. И длинные жгуты-лепестки, растянутые по влажной химозной почве, печально вздымаются: вверх-вниз, туда-сюда.       Джинкс фыркает и задумчиво постукивает дулом пистолета по лотку, затем прилаживает к поясу и упирается локтями в край стола. Гриб слегка шевелится, будто тянется за прикосновением. Лиловая кожица загадочно мерцает в полумраке, серебрится в одиноком луче лунного света, сочащегося из окна; Джинкс приподнимается на руках и нависает над лотком, заглядывая внутрь гриба, туда, где сходятся жгуты-лепестки. Там совсем темно, поэтому не видно ни зги: чернильно-черные тени начинают дьявольскую пляску, и Джинкс как может отмахивается от них.       Не то чтобы у нее это получалось: виски стискивает стальным обручем, Джинкс раздраженно встряхивает головой и низко рычит, когда в уши ввинчивается оглушительный крик на высокой ноте. Черное нутро гриба гипнотизирует, так и манит прикоснуться, затем вдруг расцветает неоновыми пятнами – и Джинкс зачарованно протягивает руку, и лепестки тянутся ей навстречу…       Белый свет неожиданно болезненно бьет по глазам, и Джинкс раздраженно шипит, стараясь прикрыть лицо. Сомнения нет, это Скайлер, бесшумная сволочь, которая так любит подкрадываться к людям со спины и пугать их безразличным выражением лица.       Джинкс, разумеется, права: Скайлер стоит по правую руку от нее и, судя по скрипу, выкручивает яркость лампы в минимум, а когда та гаснет, отставляет в сторону. Джинкс заходится негромким хихиканьем и жеманно улыбается, в глазах бушует дикая буря.       – А-а-а, малыш Скайлер, – цедит она, растягивая губы в улыбке еще более широкой, чем до этого. – Наконец-то соизволил выползти из своей норы? А ты заткни пасть, иначе я вышибу тебе мозги, – добавляет Джинкс, стоит только одной из неоновых теней высунуться из-за угла и повиснуть у нее на плечах.       Ее передергивает, и она стряхивает с себя призрачные конечности, а после поднимает взгляд на Скайлера. Тот стоит как стоял и сонно смотрит на Джинкс, а после сцеживает в руку зевок. Они находятся в полуметре друг от друга, и Джинкс чувствует, как от него пахнет потом, лесом и почему-то чем-то кисловато-ягодным, как клубника, которую она пару раз воровала с прилавков в Пилтовере. Скайлер не реагирует, когда Джинкс с довольной улыбкой бросает ему гранату, снятую с пояса: лишь ловит, вертит в руках и поднимает взгляд.       За толстыми стеклами очков черные глаза кажутся равнодушными и усталыми, и Джинкс невольно думает: может быть, все-таки стоит разбить их, чтобы неповадно было? Скайлер качает головой, как будто слышит ее мысли, и зачесывает назад слегка засаленную рыжую челку. Джинкс щурится, когда он, не выпуская из рук гранату, склоняется, нашаривает что-то под столом и затем выпрямляется и пододвигается поближе и к Джинкс, и к лотку.       – Так и будешь молчать? – мурлычет Джинкс, подпихивает Скайлера локтем под ребра, и тут же выходит из себя, когда тот не реагирует, больше увлеченный своим лиловым «ребенком». Тени расползаются по углам, стекают с потолка на плечи, скользят по лицу, и Джинкс, небрежно смахивая крупную черную каплю с виска, случайно заезжает Скайлеру по щеке.       Скайлер слегка отшатывается, а его очки оказываются на земле; гранату он, впрочем, не роняет, мгновением спустя восстанавливает равновесие и кладет на край стола. Джинкс улыбается так ярко, будто ей повезло выиграть в лотерею баснословную сумму, и, ловко обойдя Скайлера со спины, с силой наступает на стекла; они хрустят под подошвой тяжелого сапога как чьи-то кости, и этот звук бальзамом льется на озлобленное сердце.       Она ждет, что Скайлер наконец-то выйдет из себя, но он лишь роняет безразличный взгляд на стеклянное крошево и наконец-то раскрывает ладонь: в ней лежит дохлая крыса. Джинкс брезгливо морщится.       – Знаешь, есть и другие способы привлечь мое внимание, – тянет она, прижимаясь к плечу Скайлера, и с недовольным вздохом отстраняется, когда тот в очередной раз решает ее проигнорировать. – Ты такой интересный собеседник, не то что ты, придурок, я вообще не спрашивала твоего мнения! Прости, зай, я не тебе, – добавляет Джинкс и ласково гладит Скайлера по спине.       Неоновые тени пляшут по лаборатории, тянут уродливые нарисованные лапы к грибам, забираются в лотки и сворачиваются клубочками, но Скайлера не трогают – именно поэтому Джинкс жмется к нему как к оплоту спокойствия, пусть даже сама это не до конца осознает. Скайлер перехватывает запястье Джинкс и вкладывает в ладонь тощую крысу; та смешно щекочет кожу плешивой шерсткой и холодит пальцы грузом мертвого тельца.       Джинкс выразительно вскидывает брови, поднимает взгляд на Скайлера и замирает: со скуластого лица на нее смотрят два чернильно-черных дула снайперской винтовки, два провала бездны, где лишь шаг – и ты уже за чертой, у твоего виска пистолет, а бежать некуда, потому что тебя загнали в угол. Она стряхивает наваждение и нахально-нахально улыбается: игры с огнем – ее стихия и излюбленное развлечение, вопрос только в том, кто развеется сизым пеплом по ветру и бесследно покинет этот мир.       – Это дактилария лиловая, – тихо произносит Скайлер, и голос у него прокуренно-хриплый, наждачкой проходящийся по обнаженным нервам. Кто-то тянет к Джинкс костлявые руки с когтями вместо пальцев, но так и не дотягивается: Скайлер, зануда Скайлер со скучающим лицом и глазами-дулами стоит между реальностью и галлюцинациями и не дает Джинкс рухнуть с обрыва.       Когда-то ее держали другие руки, сильные, но нежные, и ладони обхватывали щеки, и внимательные глаза заглядывали прямо в душу, но теперь у Джинкс такой роскоши больше нет – и против целого мира ей приходится сражаться самостоятельно, ведь она уже не маленькая.       Скайлер ее раздражает: в нем нет ничего выдающегося, кроме безмерной любви к грибам и заходящего за любые рамки разумного занудства, он редко говорит, но всегда – по делу, много курит и носит дурацкие очки, хотя у него отличное зрение.       Скайлер ее раздражает – именно потому, что с ним до странного комфортно, хотя, казалось бы, причем тут скучный миколог, с которым Силко заключил контракт. Он не должен интересовать Джинкс, но ее к нему иррационально тянет, хотя иногда, скорее, хочется свернуть его тощую шею и спрыгнуть в пропасть следом, а потом воскресить, вцепиться до хруста ребер и больше никогда не отходить больше чем на шаг.       – Попробуй покормить ее. Ты ей понравилась, – хрипло говорит Скайлер и указывает подбородком на крысу, которую Джинкс неловко держит в руке, не зная, куда деть. – Дактилария белоснежная – хищный гриб, он питается падалью, насекомыми и другими растениями. Дактиларию лиловую я вывел самостоятельно, но эта крошка оказалась очень агрессивной.       – И как мне ее кормить? – недоверчиво интересуется Джинкс и едва не вздрагивает, когда Скайлер бесстрашно берет ее за запястье свободной руки. Он так увлеченно разглядывает дактиларию, что, видимо, совсем не соображает, что творит.       Руки Джинкс, впрочем, не отнимает: пальцы Скайлера обжигают кожу холодом.       – Просто кинь ей крысу, дальше она справится сама, – отвечает Скайлер и вновь поднимает на Джинкс глаза-пропасть-бездны, глаза-провал-во-мрак, а затем переводит взгляд на дактиларию. – У представителей вида дактилария лиловая выросты-лепестки служат для захвата жертвы, а также для приманивания: она выделяет особый фермент, который…       Скайлер переключается в режим тотального зануды, рассказывая сложными биологическими терминами про свою «детку», и Джинкс перестает вникать, лишь позволяет тихому хриплому голосу держать ее на плаву. Она прицельно швыряет крысу прямо под лепестки дактиларии, и та замирает, а затем вдруг молниеносно обвивает трупик лиловыми жгутами и стискивает так крепко, что слышится хруст крошечных крысиных костей. На влажную почву брызжет кровь: это дактилария перемалывает крысу, как заправская мясорубка, и принимается вальяжно подтягивать тельце туда, где в схождении лепестков чернеет провал «рта».       – И это ей-то я понравилась? – с нездоровым возбуждением в голосе тянет Джинкс. Зубастые-глазастые-когтистые тени за плечами Скайлера кружатся и множатся, но не прикасаются, и Джинкс в порыве эмоций льнет к нему жаждущей ласки кошкой.       – Она хотела тебя сожрать, – невозмутимо отвечает Скайлер. – И ты, кстати, попалась в ее ловушку: приди я секундой позже, ты осталась бы без руки.       – Она ест даже людей? – восторженно визжит Джинкс и виснет на костлявом плече. Скайлер машинально поддерживает ее за талию, когда она начинает стекать на пол, и ставит на ноги. Его молчание чересчур выразительное, и его легко принять за утвердительный ответ. – Ну что за прелесть…       – Кстати, вы тезки, – как бы невзначай сообщает Скайлер, когда Джинкс вскидывает на него взгляд и расплывается в широком оскале. – Когда она сожрала всех представителей своего вида, я понял, что ее зовут Джинкс.       – Ты назвал чертов плотоядный гриб в мою честь? – хохочет Джинкс в голос, и ее смех – громкий, грубоватый и резкий – эхом разносится по берлоге. Луна лениво заглядывает сквозь крошечную щель между задернутыми шторами и серебрит неопрятную рыжую челку; Джинкс чувствует себя правильной.       Скайлер – странный, угрюмый зануда, помешанный на грибах, он едва ли разбирается в инженерии и совсем не умеет драться, равно как и стрелять из пистолета, любит пить отвратительный кофе из огромной облупившейся кружки и мало обращает внимание на заскоки Джинкс – для него они являются такой же обыденностью, как и, например, жрущая людей дактилария лиловая.       Скайлер ее совсем не боится, и от этого Джинкс становится легче дышать.