Тепло

      Хаттори не покидала покои слишком долго. Сердце ее, разрываемое тревогой и тоской, готово было вырваться из груди. Каждый вздох давался с трудом — щемило, кололо, отдаваясь эхом где-то в ушах. Спала она плохо, а если надолго закрывала глаза, то видела проплывающие картины кровавого наказания. Она злилась, понимая, что долг для Масамунэ оказался важнее нее самой. Несмотря на холодный страх, сковавший ее тело в тот день, Мэй присутствовала во время ритуала. И то, как алая кровь растекалась по его белоснежным одеждам, врезалось ей в память. В его бездонных глазах отражалась уже не она, а сломанная до конца наследница рода Ирисов.       Ее даймё — вроде такие понимающие, но совершенно чужие — вскользь упоминали, кому она должна быть благодарна за этот роскошный дворец, твердое положение и народную любовь. И Мэй не могла их за это винить. Поверив в судьбу своей империи, она приняла решение продолжить правление от лица своего рода, от их крови. Предстояло так много работы, но она никак не могла собраться. Тяжелее всего дались приготовления к похоронам, которые она запретила отмечать роскошно и шумно, — Араи был бы недоволен. Мэй хотелось проснуться и оказаться в объятиях любимого, засмеяться, будто ничего и не было. В торжественный миг, когда императрица должна была в могилу опустить катану, которую так и не отмыли от его крови, она взглянула в собственное отражение в лезвии. Внизу живота потянуло, и стоящая на и так трясущихся ногах девушка едва не упала в яму вслед за гробом. Под руки ее подхватил Кадзу, мягко отводя от края земли, которая посыпалась на резную крышку.       — Госпожа, — он вздохнул, попытавшись забрать из ее рук оружие, — если вы позволите.       — Нет.       Девушка выпрямилась, величественно расправив плечи, и легко избавилась от его поддержки. Сдержав подступающие слезы, она оперлась о роскошный посох и, крепче сжав рукоять, опустила катану лезвием вниз.       — Этот легендарный клинок будет дорогим подарком в моей коллекции, — Хаттори склонила голову, и ее примеру последовали немногочисленные присутствующие на церемонии, — закопать могилу!       В тот день она поняла одно: Масамунэ оставил ей нечто большее, чем последний поцелуй в ночь перед битвой. И она должна была сохранить память о нем, пронося ее сквозь века. Уважения его выбора ради, памяти его семьи.       Теперь же, вырвавшись из плена дворцовых стен, она посетила место «силы». То самое, где Морико спрятала ее саму, совсем маленькую и дрожащую от холода и дождя. Может, мама все еще там? И прибудет посмотреть на нее в виде духа. Вот-вот тронет прозрачной рукой ее волосы, прикоснется к щеке. Все ведь куда-то уходят, а не исчезают в пустоте.       Девушка пересекла водную преграду, за столько лет разделившую островок с ивой и большую землю, и ступила босыми ногами на мягкую траву. Зеленая и сочная, она колыхалась от ветра, приятно щекоча. Мэй медленно опустилась на колени, снимая с себя отрезок ткани, за которым, прижавшись к ее груди, прятался рыжий пушистый лисенок. Совсем смешной, немного неуклюжий — ребенок еще не контролировал свои превращения и часто падал, забывая, сколько у него лап. Ласково улыбнувшись, Мэй почесала его за ушком, которое он тут же подставил, и из ножен вынула катану.       Провела по ней пальцами, чувствуя только холодную сталь — но лучше уж ее, чем ощущать горячую кровь на ладонях. Следы почти иссохли, едва-едва отсвечивая на гладкой поверхности. Аккуратно взяв оружие двумя руками, Хаттори склонилась в почтительном поклоне перед матерью-ивой, будто преподнося ей свой «дар» и ожидая благословения. Затем девушка воткнула ее возле ствола, лезвием вниз, а на рукоять быстро завязала белую ленточку. Она заколыхалась на ветру, привлекая внимание лисенка. Тот сел, склонив набок голову, и внимательно прищурился, а затем протянул лапу в попытке достать до столь интересной игрушки. Малыш совсем запутался в пеленках, выглядывая из-под них с опаской, но покуда была спокойна мать — он тоже не страдал от тревог. Мэй чувствовала незримое присутствие, но только повела плечами, всем телом содрогнувшись от пробежавших мурашек.       — Идем домой, Мокити? Дом ведь там, где тепло и тебя ждут.       Мэй посидела еще немного, так и не услышав ответа от своего дитя, а затем поднялась. Вновь взяла его на руки, аккуратно поддерживая снизу, и спрятала за красивыми тканями. Фыркнув, лисенок смог обратиться ребенком, чувствуя то тепло и спокойствие, которое даровала ему Мэй.       Если бы Масамунэ Араи был еще жив, то был бы невероятно счастлив держать их обоих в своих объятиях. Свою жену и ребенка, которые стали бы новым светом в его жизни, еще краше, чем путь следования за господином.       — Нам еще нужно навестить место, где покоится твой отец, — девушка потискала румяную щеку малыша, переходя на шепот, зная, что он все равно не понимает ее слов, — а пока можешь спать. А мы будем охранять твой покой.