Побег во времени

Побег вслед за тем, кто избавил от боли, Побег в никуда, неизвестной тропой, Побег от тоски, находящей порою, Побег от того, кто любил всей душой

— Санни… пс! Санни! — мелкие камушки, найденные в саду, летели в окна второго этажа, с завидной меткостью поражая всё, кроме стёкол, приглушённым стуком гранита о пластик. — Хэй! — Монти? — недоверчиво-широко распахнувший створки Санрайз взволнованно перегнулся через подоконник, высунувшись наружу. — Что ты тут делаешь? Сейчас же глубокая ночь… — Я пришёл, чтобы увидеть тебя, потому что переживал, — слова аллигатора, не видевшего своего друга вот уже целых три дня подряд, мягким теплом отозвались в груди его товарища, успевшего соскучиться не менее сильно. — Ты перестал приходить на наше место, что-то случилось? Я чем-то обидел тебя в ту последнюю встречу? — Монти… — солнечный мальчик тоскливо обхватил руками плечи, никак не решаясь сказать собеседнику правду. — Или это из-за нашего поцелуя? — Д… да… — светлоликий зажмурил глаза. Дурацкая правда вырвалась из него неосознанно быстро, и потому он, сильно испугавшийся, мгновенно отступил на шаг назад, подумав о том, что теперь аллигатор точно не захочет его видеть. — Если ты был против, то мог сказать мне об этом, — вопреки опасениям товарища, Монти продолжал оставаться на месте, говоря непривычно правильные и серьёзные для подростка вещи. — Я бы ни за что не стал делать что-то против твоей воли! — Что? Нет-нет, наш поцелуй был просто волшебным! И я был совершенно не против, просто… — Ты можешь спрыгнуть? — Монти протянул к собеседнику ладони, с невероятно решительным видом кивнув ему на собственные конечности. — Я не хочу разбудить кого-нибудь своим криком. Не волнуйся, я обязательно поймаю тебя! — Вниз? — Санрайз недоверчиво окинул взглядом расстояние до земли, после чего, по прежнему сомневаясь, всё же перекинул обе ноги через оконную раму, спрыгнув с неё, аккурат в руки товарища. — Вот так, — Монти прижал светлоликого к себе настолько крепко, насколько могли позволить его подростковые силы. — Боже, Санни, я так скучал! — Я тоже скучал, Монти… — солнечный мальчик ответно сжал чужие плечи, мгновенно опустив на них свою голову. Присутствующих окутала радость. Долгожданная и невероятно сближающая, она чуть было не повторила ошибку предыдущих дней, внезапно сведя губы собеседников до опасно ничтожных сантиметров. — Эм… так что там с поцелуем? — как бы невзначай отвернув голову в сторону, поинтересовался аллигатор, поспешно опустив друга на траву и тотчас присев на неё рядом с ним. — Понимаешь, — светлоликий потерянно затеребил пальцы, не имея возможности отыскать для них более полезного применения. — Это был мой первый поцелуй, и так уж вышло, что от него у меня появились звёздочки… а папа узнал о них, потому что звёздочки исчезают не сразу и наругал меня, запретив выходить из дома. — Да уж, — ладонь Монти понимающе пошкрябала затылок. — Тётушка тоже вставила мне по первое число, хотя я даже толком не понял за что… что это вообще за звёздочки такие? Неужели какая-то болезнь? — глаза говорившего испуганно округлились от внезапного предположения собственного обладателя. — Нет-нет, это не болезнь… — Санрайз замахал руками, между делом порадовавшись тому, что собеседник попросту не мог разглядеть красноты его лица в ночных потёмках улицы. — Звёздочки, это то сияние, которое появилось у меня после нашего поцелуя. — А, ты про те красиво блестящие штучки на твоём теле? И что в них такого? Они же были прекрасны! — Да, но… — светлоликий отчаянно, но безуспешно подавлял в себе смущение, продолжая говорить. — Когда звёздочки появляются у существ, вроде меня, это означает нашу готовность заниматься, ну… — Чем? — Ну, этим, — Солнце не выдержал, пристыженно отведя глаза в сторону. — Чем взрослые занимаются друг с другом, чтобы у них появлялись дети. — И что? Каким образом это связано с тем, что твой отец разоз… — по обыкновению с полуслова понимающий друга аллигатор резко вздрогнул от внезапного осознания ситуации. — О, Господи! Неужели он решил, что я захочу делать ЭТО с тобой? Да как он мог? Я же люблю тебя! — Любишь? — зрачки солнечного мальчика трогательно затрепетали, встретившись с сощуренными от возмущения глазами собеседника. — Конечно люблю! Как никого на свете люблю! А твой папа, извини пожалуйста за откровенность, просто ненормальный, раз решил, что я… — Я тоже люблю тебя, Монти. Шокированный вздох аллигатора прервал короткий поцелуй, соединивший губы присутствующих в мягком суетливом касании, продлившемся совсем недолго для того, чтобы позволить телу Санрайза загореться слишком ярко. — Ну вот, я снова свечусь, как фонарик… — Но это так красиво. — Спасибо, — смущённый румянец на щеках Санрайза внезапно сменился невероятно тоскливым вздохом. — Вот только, если папа снова увидит меня таким, он точно запретит нам общаться. — Знаешь, — Монти осторожно сжал ладонь собеседника собственной, приблизив чужую конечность к себе. — Я не готов потерять тебя лишь потому, что твой отец против нашего общения. Можешь не верить, но эти три дня без солнечного света стали для меня настоящей пыткой. — Но на небе светило солнце, Монти. — Аргх-х… ты ведь понял о чём я? — слегка нахмуривший брови аллигатор помедлил, ни на секунду не позволив себе разозлиться на того, кто смотрел на него, улыбаясь настолько мило. — Я просто пытаюсь сказать, что меня пугает мысль о будущем, где я могу не увидеть тебя снова, вот и всё! Потому что я хочу быть с тобой всегда… — Тогда давай сбежим? Сбежим и всегда будем вместе! — Сбежим? — Монти растерянно повёл плечами, осознав, что решительно перехвативший теперь уже его руки собеседник говорил вполне серьёзно. — Ты уверен, что это хорошая идея? Может, нам не следует действовать так опрометчиво и просто попробовать поговорить с твоим отцом? — Я знаю своего отца… он вряд ли станет слушать нас, только наругает и продлит мой домашний арест до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать… закроет в комнате и никогда не выпустит, вот что он сделает! — Санрайз удручённо отпустил чужие руки, в ту же секунду подтянув собственные колени к груди. — Прости, что закричал. И за то, что предложил убежать тоже прости… я просто несколько дней не был на улице и сейчас, оказавшись здесь, стал довольно эмоционален, совсем не думаю о тебе. И правда, какой побег? У тебя же тут всё: друзья, школа, тётушка… — Да, но все они не значат для меня ничего по сравнению с тобой. — Нет-нет, не говори так… — А как мне говорить? Друзья — первая причина остаться? К твоему сведению, я вот-вот могу лишиться своего самого близкого друга! Школа? Я всё равно туда практически не хожу, так что от неё не убудет. Себ… так уж получается, что я всегда доставляю ей одни только хлопоты, поэтому она наверняка будет несказанно рада тому, что нерадивый племянник, наконец, исчезнет из её жизни, а ты… — аллигатор приблизился к затихшему товарищу, опустив подбородок прямиком на его колени. — Ты самое дорогое, что у меня есть, Сан. И я определённо не смогу жить как раньше, если потеряю тебя. Поэтому, если ты правда хочешь этого. Если считаешь, что так будет правильно, — руки говорившего крепко стиснули бёдра собеседника, устремив на него полный решимости взгляд. — Давай убежим. Вместе. Куда только захочешь! У меня есть немного денег, которые я откладывал на… в общем не важно. Важно то, что их вполне хватит на дорогу до любых крупных городов: Голливуд, Нью-Йорк, Манхэттен… вот увидишь, мы обязательно покорим каждый из них! А когда деньги кончатся, я устроюсь на подработку. Я старше, поэтому возьму на себя всю ответственность. Буду делать всё, что разрешат: разносить газеты, таскать коробки, играть на гитаре в конце концов! Вот увидишь, со мной ты точно не пропадёшь! — А я буду помогать тебе? Воодушевлённо подхвативший чужие слова светлоликий, мгновенно получил в ответ не совсем уверенное: — Эм… думаю, взрослые могут посчитать, что ты ещё слишком маленький для работы. — Тогда чем я буду заниматься в твоё отсутствие? — Всем, чем захочешь, конечно. Только представь: у нас будет свой дом, сад, машина и абсолютно полная свобода действий! Ты сможешь делать всё, что только пожелаешь… — Например ухаживать за цветами? — глаза Санрайза загорелись так ярко, что смотреть в них стало немного трудно. — Конечно. — Или целый день валяться на полу с книгами, совсем не думая о времени? — Говорю же, всё, что угодно! — Или ждать тебя в нашем доме и готовить тебе самый вкусный ужин? — Который я буду съедать, чтобы потом обнимать тебя до тех пор, пока ты не уснёшь. — О, Монти, это будет так чудесно… — голова светлоликого с нежностью прижалась к чужому плечу, позволив своему обладателю тесно обвить руками собеседника, став к нему ещё ближе. — С тобой для меня всё будет именно так. *** Пиццаплекс 4 года спустя. — Что? Мы правда рассуждали о нашем побеге настолько наивно? — Представь себе, именно так. — Ты преувеличиваешь, Солнышко моё. — Ни капельки, рассказываю всё с доисторической точностью. — Да быть такого не может! — Может, милый, может, — сидящий на стуле Санрайз, заметно повзрослевший и к тому же определённо вытянувшийся в росте, мерно покачал ногой из стороны в сторону, улыбнувшись собеседнику именно так, как улыбался ему ровно четыре года назад. — Просто тогда мы были довольно наивными. — Наивными это мягко сказано. Потратить всю заначку за пару дней, кантоваться по переулкам, в надежде выжить на остатках взятой в дорогу еды… о чём мы вообще думали? — изменившийся ещё больше светлоликого, а именно прибавивший в росте и мышечной массе примерно в два, а то и в три раза Монти выдохнул, рефлекторно поправив на носу очки в форме больших фиолетовых звёзд. — Ну, мы ведь были совсем ещё детьми. — Да, и если бы не директор Пиццаплекса, заметивший и подобравший нас с улицы, кто знает где бы мы были сейчас… — Ну, уж точно не здесь, и уж точно не имели бы то, что имеем на данный момент. — Вот-вот, — аллигатор кивнул головой, незаметно для собеседника вынув из кармана одному лишь ему известно зачем припрятанную там зажигалку. — Хотя, помнится мне, перед тем как начать карьеру рокера, я целый год проработал здесь уборщиком. — А я вообще ходил в детский сад с маленькими детьми. Хотя мне, на секундочку, было уже двенадцать! — Но вот ты уже помощник воспитателя. Услышав чужие слова, светлоликий умильно смерил взглядом сидящего перед ним басиста с ног до головы, тотчас выдав ответное: — А ты — восходящая звезда рок-н-ролла. — Ой, не надо, — Монти небрежно отмахнулся от слишком уж громкого по его мнению титула, точно от прилипчивого прозвища. — Мне до звезды ещё сиять и сиять. — Уверен, ты и понять не успеешь, как засияешь ярче, чем кто-либо на свете. Глаза присутствующих встретились между собой, неосознанно вынудив тело солнечного воспитателя изойтись едва заметным свечением. — Ну, ярче тебя я уж точно никогда не засияю, однако, кхм… мы тут как бы немного отвлеклись от главного, — выдержавший небольшую паузу басист осторожно выудил из-под стола небольшой тортик, украшенный кремом и двумя, пока ещё негорящими свечками в форме цифр один и шесть. — Паба-ам! День рожденье моего дорогого Солнышка… шестнадцать лет, Санни! Ты вообще веришь в то, что живёшь уже столько времени? — Намекаешь на то, что я стал совсем старым? — с едва различимым укором в голосе поинтересовался светлоликий, даже не подумав о том, чтобы обижаться на чужие слова. — Ну, если ты у нас старый, то я тогда вообще кучка давно развеявшегося пепла, — свечки на торте были стремительно зажжены при помощи той самой зажигалки в руке аллигатора, убрав которую Монти тотчас придвинул праздничное лакомство ближе к имениннику, посмотрев на него так влюблённо и нежно, словно сам был вот-вот готов расплавиться. — С днём рождения, Санни. Ну же, загадывай желание, задувай свечи и расти большой-большой! — Ты всегда желаешь мне расти большим, — на мгновение зажмуривший глаза Санрайз резко выпустил короткую струю воздуха изо рта, разом потушив сразу оба огонька на восковых фитилях. — Однако, в ходе каких-то загадочных обстоятельств, все рост и сила в нашей паре почему-то достаются лишь тебе, от чего у меня невольно складывается впечатление, будто ты бессовестно переманиваешь все свои пожелания обратно. — Это ещё что за никак не подкреплённые аргументами подозрения? — переместив торт с уже задутыми на нём свечами в середину стола, Монти одним движением разрезал корж на две части, проделав тоже самое с каждой из получившихся половинок ещё и ещё несколько раз. — Не подкреплённые? А кто из нас вымахал почти что в два раза? — Ну, я же не виноват, что у всех крокодилов хорошие Гены роста, — переложив один из кусков десерта на тарелку, заранее приготовленную им для именинника, басист в одну секунду отправил другой, предназначавшийся уже ему кусок торта в собственный рот, расправившись с ним не более чем за пару укусов. — Надеюсь, ты загадал себе такие же. — Ты знаешь, что я загадал, — заботливо вытерев лицо рокера от крема при помощи салфетки, хихикнул воспитатель, до сих пор не веря в то, что не только дети в его садике имели привычку пачкать себя во время еды. — И что же? — Провести этот вечер и всю жизнь вместе с тобой… Услышав эти слова, поспешно отряхнувший руки аллигатор с готовностью похлопал себя по коленкам, открыто намекнув собеседнику на то, что очень хотел бы видеть кое-кого прямо на них и прямо сейчас. Пауза для раздумий была недолгой, стоило Санрайзу подняться, перекинув одну ногу через чужие бёдра, как басист тотчас стиснул его в объятиях, поцеловав так горячо и порывисто, что звёздочки на теле воспитателя резко вспыхнули самыми яркими огнями космоса. — Не знаю почему, но мне кажется, что сегодня ты сияешь как-то особенно красиво. — Наверно это потому, что сейчас я очень счастлив, — романтичное откровение светлоликого внезапно сменило улыбчиво-провокационное. — Или потому что в шестнадцать лет у существ, вроде меня, случается половое созревание, и моё тело просто реагирует на тебя таким образом. — Слушай, а я правда говорил о том, что невозможно хотеть того, кого любишь? — Ну-у… — Санрайз помедлил, слегка отстранившись от рокера в безуспешной попытке восстановить сбитое чужим напором дыхание. — Думаю, четыре года назад подобные заявления не казались нам такими уж абсурдными… — говоривший помолчал, стремительно подняв на партнёра предвкушённо-немигающий взгляд. — А что, ты правда хотел бы заняться этим со мной? — Издеваешься? — Монти клацнул зубами, из последних сил удерживая себя от навязчивой мысли прижать собеседника к чему-нибудь горизонтальному прямо сейчас. — Я тут как бы отчаянно останавливаю себя от непоправимого, а ты ещё спрашиваешь? — Монти… — Хотя, да, о чём это я? Тебе же пока напрямую всё не скажешь, ты и не поймёшь… да, Санни, я хочу тебя! Причём настолько сильно, что если ты вот прямо сейчас не слезешь с меня, то клянусь космосом я… — Я тоже, — солнечный воспитатель нетерпеливо потёрся бёдрами о чужой пах, с жадностью поймав приоткрытыми от слов губами поцелуй, мгновенно подмявшего его под себя аллигатора. — Очень хочу тебя, Монти… *** Приглушённые от стыда стоны Санрайза не прекращали заполнять собой стены комнаты вот уже многие-многие часы напролёт. — М-монти, я… — мгновения сливались с секундами, секунды с минутами, а минуты перетекали в бесконечность, непрерывно отдающую во все нервные окончания светлоликого ослепительными вспышками несуществующего прежде удовольствия. — Больше не могу… — не огонь, но что-то крайне схожее. Оно растекалось по жилам, сдавливая и наполняя их неистовым желанием исторгнуть всё напряжение разом и без остатка. В любую секунду. Сейчас. — Остановись… — Ты… — тяжело дышащий басист совсем не хотел оставлять без внимания чужую просьбу о прекращении и потому склонился к партнёру, посмотрев на него так, словно желал отыскать в его плывущем от эмоций взгляде истину. Не словесную, а настоящую. Искреннюю и неподдельную. Ту, что доносилась далеко не шёпотом, а умоляющим криком, исходящим из самых потаённых уголков затерявшейся в страсти души. — Правда хочешь, чтобы я остановился? Аллигатор и сам был невероятно близок к тому, чтобы «потеряться». Однако настойчивое желание отыскать ту самую истину упрямо вело его на поводу собственных инстинктов, вынуждая раз за разом погружаться в трепещущее тело возлюбленного, столь отчаянно сжимающего его за плечи. — Да… — до сих пор поджатые губы Санрайза раскрылись, неизбежно лишив своего обладателя последней возможности контролировать собственные мысли и голос. — Н-нет! Продолжай… пожалуйста, продолжай, Монти! Я… Их близость была долгой. Слишком долгой. Изрядно утомительной, но не менее чувственной и горячей. Той самой, что настойчиво копила в себе напряжение, упрямо не позволяя вырваться наружу даже самой маленькой капле. Не позволяя до тех пор, пока полыхающая нега вечернего подола не переменила свой облик успокаивающими объятиями непроглядной ночи… пока ушедший день не стал новым… пока золотистые точки звёзд не засияли на небе в поддержку тем, что так ослепительно горели на коже Санрайза, вынуждая его обессиленно подмахивать чужим, лишающим выдержки и рассудка толчкам… Ещё несколько секунд… ещё несколько ритмичных погружений, и вот, наконец, неосознанно и непроизвольно, всё напряжение вырвалось наружу. Заполнило тугие стенки бесконтрольно запульсировавшего отверстия. Растеклось по впалому золотистому животу, принеся за собой чувство небывалой близости с тем, кто подарил ему возможность ощутить столь оглушительный и безудержный всплеск эмоций. Истина была найдена. Она была прекрасной. Но самым прекрасным в её конечном обнаружении было то, что с этих пор отправляться на головокружительные поиски хотелось снова и снова… *** — Это было охренительно… — Монти, сколько раз я просил тебя не ругаться? — Санрайз расслабленно вжался носом в плечо партнёра, тело которого, на данный момент, одновременно заменяло ему и матрас, и обогреватель, и даже заботливый массажёр, столь приятно разминающий особо чувствительные точки на утомлённо поднывающей пояснице. — Хотя, не могу не согласиться, это и правда было именно так, как ты и сказал. Поначалу, конечно, я немного переживал, что всё сорвётся… ты так сильно беспокоился обо мне, постоянно спрашивал всё ли хорошо и столько целовал… что на тебя нашло? — Что нашло? Я беспокоился, потому что ты начал плакать, и целовал, пытаясь успокоить! — Но я не плакал, у меня просто слегка намокли глаза, когда ты первый раз вошёл, вот и всё. А даже если бы я и заплакал, что в этом такого? — Поверь мне, — ладони аллигатора по собственнически сомкнулись на лопатках светлоликого, сильнее прижав его к корпусу своего обладателя. — Глаза возлюбленного, из которых вот-вот польются слёзы — последнее, что хотел бы видеть его заботливый партнёр в процессе занятия любовью, — немного помолчавший басист внезапно закинул одну руку за голову, нащупав и достав оттуда нечто картонное и квадратное. — Слушай, всё хотел спросить. Тут на тумбе около подлокотника всё это время стояла целая коробка с газетами. Я её в процессе пару раз чуть не опрокинул на эмоциях и вот до сих пор мечтаю узнать, зачем она тебе? Неужели ты действительно читаешь нечто подобное? — Что? — Санрайз принял коробку из чужих рук, мгновенно поставив её рядом с собой. — Нет, конечно, я просто понемножку собираю старые выпуски для того, чтобы когда-нибудь устроить ребятам в садике день поделок из папье-маше. Согласись, в наше время было бы странно узнавать новости из газет? — Ну, думаю, я был бы совсем не против однажды застать тебя в свете вечерней лампы, с одним из этих выпусков в руках, — аллигатор мечтательно прикрыл глаза, словно желая погрузиться в свои мечты не только словесно, но ещё и визуально. — Лежащий под пледом ты уже кажешься мне невероятно уютным зрелищем, а тут ещё и чтение вслух какой-нибудь статьи перед сном. М-м-м, красота… — Воплотить твою мечту в реальность прямо сейчас? — Санрайз усмехнулся после чего, решив не дожидаться чужого ответа, наскоро вынул из отставленной коробки первую попавшуюся газету, тактично кашлянув в кулак перед тем, как начать декларацию заметно выцветшего текста слушателю. — Итак, что тут у нас? Две тысячи… ну, нет, год я, пожалуй, называть не буду, а то ещё правда ненароком погружусь в размышления о том, как же быстро летит время. — Твоё право, — согласно кивнул собеседнику рокер, как бы невзначай подсмотрев при этом в нижний угол первой, поспешно перевёрнутой воспитателем страницы. — Так что там творилось в мире три… а нет, получается уже четыре года назад? — Монти, ты специально? — обиженный взгляд светлоликого, перемещённый с текста на собеседника, в одну секунду заставил аллигатора среагировать. — Всё-всё, молчу… молчу, отчаянно вымаливая твоё прощение, — губы басиста с нежностью накрыли чужой висок, шею и лоб несколько раз подряд, от чего дуться на их обладателя стало попросту невозможно. — Всё ещё сердишься? — Нет… — Точно? — недоверчиво тронувший пальцем собственные губы рокер мгновенно получил в них примирительно-согласный поцелуй. — Да точно, — воспитатель смущённо расправил порядком смявшуюся между их с собеседником телами газету, вновь продолжив листать её в поисках хоть чего-нибудь интересного. — Так что тебе почитать? — А ты перечисляй всё, что есть, я выберу. — «Целебные свойства крапивы и тысячелистника»? — Эм-м… а есть ещё варианты? Перевёрнутая Санрайзом страница тотчас повлекла за собой: — «Жертвы таинственной болезни»? — Ну, это, видимо, той, что породили крапива и тысячелистник… смысл вполне предсказуем. Давай ещё. — «Рекордный сбор грибного урожая»? Страницы мелькали одна за другой, невольно подталкивая Монти к определённого рода выводам: — Хм, какая интересная газета, прям не оторваться… ну-ка, а если пропустить всю садо-огородную тематику и посмотреть, что там в конце? Ещё несколько оставленных позади листов малозольной бумаги прощально мелькнули уголками собственных страниц, переместив воспитателя прямиком к завершению. — Работа, гороскоп, колонка анекдотов и авторских стихов, история от читателя, а ещё какое-то объявление о том, что пропал ре… — заголовок очередной статьи, бегло изученный светлоликим уже не вслух, в одно мгновение сфокусировал всё внимание говорившего на небольшом чёрно-белом снимке, прикреплённом немного ниже самого текста. — Кто пропал? — резко изменившееся выражение чужого лица за секунду перебило басисту весь шутливо-беззаботный настрой. — Ребёнок… — голос воспитателя заметно снизился в тональности, от чего читать и без того поплывшие перед глазами строчки стало в разы тяжелее. — Мальчик по имени Санрайз. Возраст: двенадцать лет. Класс: мириады. Вид: солнечные. Особые приметы: золотистый цвет кожи, светлые глаза, завитушки на щеках и волосы в форме треугольных лучиков. Также может быть замечен с другом, вида рептилий по имени Монтгомери. Если вы располагаете хоть какой-нибудь информацией, касательно данных детей, убедительная просьба сообщить об этом отцу пропавшего ребёнка по номеру… — Санрайз поджал губы, проглотив идущие следом цифры вместе с внушительным комком эмоций, застрявших в его горле. — Я… я не понимаю… — Тише, Санни, тише, — осторожно забравший газету из чужих рук аллигатор тотчас отложил её в сторону, крепко сжав потерянно смотрящего на него воспитателя в объятиях. — Всё хорошо. — Монти… — Санрайз уткнулся носом в плечо возлюбленного, мгновенно обняв его в ответ. — Почему это объявление здесь? Разве отец не должен был просто забыть обо мне с того момента, как я покинул его дом? — Не думаю, что твой отец мог просто забыть о тебе, — одна из рук басиста неспешно переместилась на затылок светлоликого, успокаивающе погладив его по всем, понуро опустившимся треугольничкам лучей. — По крайней мере это объявление прямое доказательство обратного. — Но почему он дал его именно сюда? Именно в газету? Не на телевиденье или радио, где у нас был хоть малейший шанс заметить его? Дети ведь не читают газет… Санрайз не плакал, но ладонь аллигатора по прежнему продолжала гладить его по голове, замирая лишь в те редкие моменты, когда её обладатель особенно сильно задумывался о том, что именно ему следовало сказать: — Скорее всего, твой отец надеялся на то, что её прочитаем не мы с тобой, а кто-нибудь из взрослых, видевших нас. Или же у него была другая причина, вынудившая его поступить подобным образом. — Какая? — глаза светлоликого резко поднялись на собеседника, точно и правда надеясь получить от него ответ, но Монти лишь неуверенно пожал плечами. — Кто знает… почему бы тебе не позвонить ему и не спросить об этом лично? Вы не общались уже довольно много времени, уверен, он будет счастлив узнать о том, что с тобой всё хорошо. — Ты правда думаешь, что мне стоит поговорить с ним? Рука басиста мягко прошлась по щеке возлюбленного, точно пытаясь поддержать его решимость. — Поговорить будет правильно. Однако знай, какое бы решение ты не принял в конечном итоге, я обязательно поддержу любое из них. *** Длинные гудки в трубке отдавали невыносимым безразличием и холодом. Один, второй… По правде сказать, Санрайз и не думал о том, что сможет совершить столь важный для него звонок, не испытав при этом ни малейшего волнения или хотя бы предвкушённой тряски в ногах, а ведь всё было именно так. Гудок. Гудок… и ни одной эмоции. На короткий миг воспитатель даже успел подумать о том, что так и не сможет испытать к происходящему хоть что-либо… однако стоило вызываемому абоненту всего-лишь снять трубку с рычага, приняв изрядно затянувшийся ожиданием вызов, как сердце светлоликого мгновенно забилось быстрее от внезапно переполнившего его избытка чувств. — Да? Голос на линии был практически не похож на голос его отца. Гораздо более высокий и резкий, он не шёл ни в какое сравнение с тем мягким наставительным баритоном, звучание которого вряд ли можно было забыть даже четыре года спустя. Но поскольку Санрайз оказался совершенно не в том состоянии, чтобы гадать, действительно ли тембр его родителя изменился так сильно или же на противоположном конце провода был вовсе не он, светлоликий не нашёл варианта лучше, чем собрать всю волю в кулак, выдав ответное: — Пап… Это слово далось воспитателю совсем нелегко. Его пальцы дрожали, вцепившись в трубку, ноги пружинили, норовясь в любую секунду сделаться ватными, а сердце билось, как бешеное, точно набирая разгон для того, чтобы в нужный момент пропустить тот самый удар. — Это прикол какой-то? — вот только невероятное усилие, проделанное светлоликим над собой для того, чтобы начать столь тяжёлый разговор, привело его к совсем не той реакции собеседника, которую он так ожидал услышать. — Нет, я… — Очень смешно… пиздец, как смешно, умник! Ахаха, слышишь, я смеюсь? — надменная интонация в трубке прозвучала настолько издевательски, что Санрайз кое-как удержал себя от желания оставить идею звонка и сбросить исходящий вызов в ту же секунду. — Ну, вот, закончил смеяться, хорошо потрудился! Давай теперь и ты потрудись назвать мне своё имя, чтобы я мог воздвигнуть мемориал шутника в твою честь и поклоняться ему каждую грёбанную минуту, выказывая безмерное уважение твоей шутовской заднице! — неизвестный на другом конце провода продолжал говорить всё более и более неприятные вещи, в то время как солнечный воспитатель, так и не опустивший трубку на рычаг, всё продолжал и продолжал слушать его, сам не понимая зачем. — Ну и чего молчишь? Имя говорю назови, тормоз! — Санрайз. — Ха-ха, реально назвал, ох-х, вот же долбоё… Санни? — прежде высокомерный голос в трубке резко надломился в тональности, на мгновение прозвучав совсем не так, как раньше, однако замешательство неизвестного абонента на другом конце линии оказалось недолгим. — А-а-а… газетные юмористы, сука! Чуть не повёлся… вот это, кстати, блять, вообще не смешная шутка была, мудила! — Но я не шутил, меня правда зовут Санрайз. И этот номер, по которому я звоню, был указан в газете четырёх годичной давности под объявлением о моей пропаже, — светлоликий опустился на диван, внезапно осознав для себя то, что стоять на ногах резко стало практически невозможно. — Прошу прощение, если я по ошибке попал не туда, просто… из-за определённых обстоятельств я довольно долго не мог набраться храбрости, чтобы поговорить со своим отцом. А тут, увидев объявление и телефон, подумал… не то, чтобы я сильно надеялся, будто номер до сих пор будет принадлежать ему. Однако, когда долгие гудки в трубке закончились, на секунду мне действительно показалось, что вместо них я вот-вот услышу… — Твой отец мёртв, Сан. Короткая фраза на другом конце линии, обрушилась на воспитателя, точно ушат ледяной воды, резко выбивший его из колеи происходящего на неопределённое количество секунд: — Прошу прощения? Выдох собеседника был таким долгим, что искажённому восприятию реальности Санрайза невольно показалось, будто бы он продлился целую вечность. — Умер три года назад. Скончался от болезни. — Болезни? — забытая картинка больницы, которую его отец периодически посещал для осмотров и сдачи некоторых анализов в качестве профилактики, пронеслась в голове светлоликого так отчётливо, словно он и впрямь видел её буквально вчера. — Но ведь он всё время твердил, что идёт на поправку! — Твердил, — очередной выдох на проводе заполнил собой болезненно звенящую в ушах тишину. — Вот только лечение, способное подарить ему долгие годы жизни, было напрочь заброшено из-за более важных обстоятельств, а и без того неутешительное состояние окончательно усугублено скорбью о пропаже любимого сыночка. — Откуда ты… — О, сейчас ты наверняка хочешь спросить о том, кто же я всё-таки такой и с чего вообще располагаю настолько подробной информацией? Что ж, не утруждай себя словами. Моё имя — Мундроп, хотя… назови я его или нет, в любом случае это сочетание букв всё равно было и навсегда останется для тебя лишь пустым звуком. — Мундроп? Дрогнувший голос светлоликого мгновенно вырисовал на лице его собеседника грустную усмешку: — Небольшой загон отца по поводу того, что если детей двое, то у каждого родителя непременно должно быть по одному из них. Могли бы познакомиться, не свинти ты из дома годком ранее, — паузы между словами незнакомца на другом конце линии становились всё более и более длительными, как бы невзначай намекая собеседнику на то, что идущий между ними разговор неизбежно приближался к своему завершению. — Ладно… бывай, Санни, был несказанно рад поболтать и всё такое… — Подожди, Мундроп! Ты… — предположение, вспыхнувшее вдруг в голове Санрайза, показалось ему абсолютно безумным, но от этого озвучить его вслух захотелось лишь с удвоенной силой. — Неужели ты мой… — Да какая разница? Сброшенный вызов заполнил трубку короткими однообразными гудками, от чего мыслей в голове воспитателя резко стало невообразимо много. Так много, что не имея возможности справиться с ними в одиночку, светлоликий лишь молча сполз на пол, воткнув резко покрасневшее от слёз лицо в собственные колени. *** Распахнув мокрые от слёз глаза вновь, Санрайзу потребовалось меньше секунды, чтобы успеть принять для себя новую реальность, где всё произошедшее с ним ранее оказалось не более чем простым кошмаром. На дворе по прежнему стояло лето. Вокруг витала глубокая ночь, а ему, совсем не изменившемуся, всё ещё было двенадцать лет. Он лежал на траве в саду своего отца, прижимаясь к спине мирно спящего рядом Монти. Всё того же подростка, чей хвост ответно обвивал его запястье, точно не желая расставаться с другом даже на время сна. Незадолго до того, как лечь спать, товарищи договорились покинуть город ранним утром, уехав на самом первом поезде. Однако, в данный момент это решение уже не казалось Санрайзу таким правильным, каким виделось ему прежде. Вот почему, решив не будить друга во избежании лишних переживаний и вопросов, светлоликий тихо поднялся на ноги, покинув сад с одной единственной целью — вернуться в дом и поговорить с отцом. Топтаться на пороге пришлось совсем недолго. Стоило солнечному мальчику постучать в дверь, как уже несколько мгновений спустя массивная деревянная конструкция распахнулась прямо перед ним, озарив тёмную улицу не только светом зажжённой в коридоре лампы, но и тёплым взволнованным свечением его родителя. — Санни? Звёздный свет… что ты тут… как ты вышел на улицу? — наставительный баритон отца, тот самый, забыть который действительно было попросту нереально, прозвучал так близко и обеспокоенно, что светлые глаза Санрайза, лишь недавно прекратившие переливаться от влаги, вновь наполнились растроганными слезами до самых краёв. — Папа… — руки светлоликого крепко сжали чужую талию, в ту же секунду вынудив её обладателя вздрогнуть от неожиданности. — Прости меня… пожалуйста, прости… — Солнышко моё, ты… — лишь на мгновение растерявшийся мужчина поспешно опустился на колено перед сыном, со всей отцовской заботой обняв его уже самостоятельно. — Почему ты плачешь? — Я… — не имея возможности выдавить из себя хоть что-то, помимо извинений, Санрайз молча обхватил присевшего перед ним отца за плечи, по прежнему опасаясь того, что и это ощущение чужого тепла окажется не более, чем простой игрой его воображения. — Прости… — Если ты пытаешься извиниться за то, что без спроса вышел из дома ночью, не стоит, я не сержусь. Однако, если причина всё же кроется в чём-то другом, пожалуйста расскажи мне о том, что тебя тревожит. Обещаю, я не стану ругать тебя за всё, что бы ты ни сказал. Кое-как собравшись с мыслями, то и дело мелькающими в его голове непрерывным потоком хаоса, светлоликий слегка ослабил хватку собственных рук, отстранив лицо от отцовской рубашки таким образом, чтобы иметь возможность говорить более отчётливо: — Я соврал тебе. Ты спрашивал меня, откуда они появились… но я не сказал тебе правду, потому что не хотел заставлять тебя волноваться… — Они? — взгляд мужчины непонимающе скользнул по лицу сына, стараясь не наседать на него невербально слишком уж настойчиво. — Звёздочки на моём теле. Я сказал тебе, что не знаю откуда они появились, но на самом деле это произошло потому, что мы с Монти… — Санрайз помедлил, точно набираясь храбрости для того, чтобы произнести последнее. — Поцеловались… — Вы с Монти что? В тот момент, когда светило старший оказался практически на грани того, чтобы окончательно сдать позицию «принятие», пышный куст сирени, образующий на входе в сад своеобразную арку-вход, внезапно затрясся из стороны в сторону, словно внутри него находился кто-то посторонний. — Санни? Санни, куда ты про… ох-ёп… — на мгновение показавшийся из-за ограды аллигатор резко ретировался обратно, будто бы и правда надеясь скрыться от всевидящего взора отца своего друга незамеченным, однако эта попытка мгновенно обернулась провалом. — Монтгомери Гатор! — Да, сэр! — голос солнечного мужчины в одну секунду вынудил Монти замереть на месте, вытянувшись в самую тонкую и прямую струну, которую только могло изобразить из себя его тело. — А ну быстро подойди сюда. — Х-хорошо, — стремительно преодолев расстояние от места своего обнаружения до порога чужого дома, зеленокожий подросток нерешительно остановился у подножья каменных ступеней, подняв на светило старшего виновато-немигающий взгляд. — Ответь-ка мне вот что: ты действительно совращаешь моего сына на всякого рода непотребства? — Никак нет, сэр! Дорожу, окружаю заботой и обязуюсь защищать от любой опасности ценой собственной жизни! Столь громкое заявление, произнесённое обычным на первый взгляд мальчишкой, в ту же секунду подкрепилось нерешительным: — Пап, пожалуйста… — немного успокоившийся Санрайз робко потянул отца за рукав, мгновенно побудив его, по прежнему стоящего на колене, встать обратно на ноги. — Мы с Монти правда не занимались ничем «таким», только целовались. — Вот-вот, сэр, «таким» занимаются лишь те, кто не знает, что такое любовь. А я люблю вашего сына, сэр! — Я тоже люблю Монти, пап, очень-очень сильно люблю! Пожалуйста, не запрещай нам общаться… — Нам будет очень тяжело друг без друга. — И в нашем общении есть очень много пользы! Я, например, помогаю Монти с учёбой. — А со мной ваш сын всегда будет как за каменной стеной! — Вы… вы… — растерянность светила старшего достигла своего края. А поскольку решение того, как именно ему следовало поступить в данной ситуации, совсем не спешило приходить в его светлую голову, солнечный мужчина не нашёл варианта лучше, чем использовать проверенный временем метод: «отложить всё до наступления утра». — Значит так, оба марш в дом! Ты, сынок, в свою комнату, а ты, молодой человек, со мной за постельным бельём и на диван. Утром у нас с вами будет очень серьёзный разговор на тему того, чем именно вам двоим можно будет заниматься вместе, а чем нет, ясно? Утром! А сейчас оба спать… — Значит, ты правда разрешишь нам с Монти видеться? Прежде заплаканные глаза Санрайза резко запылали яркими воодушевлёнными огоньками света, никак не позволившими его отцу среагировать иначе, кроме как ответив ему: — Разрешу. Но только после того, как мы с вами в мельчайших подробностях обсудим все детали вашего совместного времяпровождения, и вы клятвенно пообещаете мне… — Спасибо, пап! — в который раз стиснув чужой корпус в переполненном благодарности захвате, светлоликий тотчас прижался к отцу практически всем телом, решительно не понимая, как ещё мог выразить ему всю ту радость, что испытывал прямо сейчас. — Ты самый лучший… — Есть! — разом преодолев сразу обе каменные ступени в один длинный, хорошо просчитанный прыжок, охваченный не менее радостными чувствами аллигатор на мгновение присоединился к чужим объятиям, трепетно сжав главу солнечного семейства поверх рук своего товарища, однако уже через секунду опасливо проскочил мимо него прямиком в дом. — Совместная ночёвка продолжается! — Молодой человек, напоминаю, что вы спите по отдельности и… ох-х… — солнечный мужчина утомлённо потёр пальцами виски, отчаянно успокаивая себя тем, что с наступлением утра к нему обязательно вернутся прежние силы и грядущая беседа с детьми пройдёт уже по совершенно другому сценарию. — Ну, что за… Санни, а ты почему до сих пор не заходишь? Давно отпустивший чужую талию и теперь лишь задумчиво перетаптывающийся на пороге Санрайз внезапно поднял на родителя слегка озадаченный собственными мыслями взгляд: — Пап, а могу я спросить тебя ещё кое о чём? — совершенно отчётливо понимая всю абсурдность вопроса, что он планировал задать, но определённо не имея возможности перестать думать об ещё одном, не мало важном событии своего сна, светлоликий всё же не смог пересилить в себе детское любопытство и лишь получив одобрительный кивок, выдал всё, как на духу. — А ты не знаешь, кто такой Мундроп?