Блудница

— План «демон в пустыне» не сработал, — говорит Вельзевул с ленцой в голосе, — кто скажжжет мне почему? — Кроули налажал, — тут же вставляет Хастур и смотрит недобро, с угрозой. Ну конечно, стоило один разочек послать его к Асмодею со своими дурацкими сексуальными потребностями, и теперь он будет вымещать зло на Кроули до конца света. — Потому что это было предопределено, — так же с ленцой тянет Кроули (вообще-то Кроули действительно налажал, причем совершенно осознанно, но признавать это он не собирается), — предопределено Ей. — он показывает рукой в потолок. — Я знал мальчишку с самого детства, жил рядом, следил. Знал все его мелкие мыслишки и желания, никто не справился бы с этим лучше меня. Кроме, самого Люцифера, конечно, — добавляет подобострастно. — Лучше бы сам Люцифер и сделал это, — замечает Хастур, сплевывая. — Не лучше, — Вельзевул выглядит уверенно, — Кроули прав. Это дерьмо было предопределено. Предсказано. Наверняка ангелы с самого детства рассказывали мальчишке, что делать, когда демон явится говорить с ним. Люцифер не играет в заведомо проигрышные игры, он не такой дурак. Но никто не посмеет сказать, что мы не пытались, — она угрожающе осматривает собравшихся демонов, — и мы проделали свою работу чертовски хорошо! — она повышает голос и демоны послушно кивают. — Небеса и знать не знали, что у них под носом столько лет живет адский соглядатай. Кроули изображает полупоклон. Демоны нервно аплодируют ему. — А теперь, когда эти кретины считают, что воля Божья исполнена, и мы отступили, нужно придумать новый план. Такой, чтобы этот пророк гарантировано оказался у нас, на веки вечные, — требует Вельзевул, — ну? Есть идеи? — Похоть, — тут же предлагает Хастур, — послать к нему Асмодея, и делов-то. Присутствующий здесь Асмодей довольно ухмыляется. — А если откажет? — уточняет Вельзевул. — Ну пошлем кого-то еще. Создадим тушку покрасивее, густые волосы, большие сиськи, ротик рабочий. — Ясно, — Вельзевул брезгливо отворачивается. Хастуру всегда не хватает изящества, — Кроули? Что у тебя? — Поставить перед моральным выбором, — охотно встревает Кроули. Его план длинный, запутанный, элегантный и стопроцентно рабочий. Нет ни единого шанса, что его возьмут на вооружение, — пусть на его суд приведут человека. Грешника. Такого, что мог бы еще раскаяться, ни убийцу, ни детоубийцу, что-то мелкое, но по законам людей требующее смертной казни. Желательно несправедливой. И потребуют решить его судьбу. И тут, он или совершит смертный грех, будучи виновным в убийстве, или люди отвернутся от него, и он останется один. И перестанет быть для них пророком. Вельзевул молча смотрит, никак не комментируя. — Следующий, — говорит она. — Сооблазнить на кражу, — предлагает Дагон. — Женить и затем сооблазнить его жену, — подхватывает Асмодей, — пусть убьет и ее и ее любовника, — он хищно облизывает тонкие губы. Следующие полчаса Кроули не слушает, раздумывая куда именно отправится, вернувшись на землю. Главное не столкнуться там с Плотником, который так упорно следует своей миссии. Ему одному здесь искренне жаль мальчика, что вырос на его глазах в доброго и честного юношу, искренне верящего, что именно ему уготовано спасти людей. Но юноша так упорно движется в сторону своей гибели, как бы Кроули не пытался уговорить его одуматься. Он правда старался, когда говорил с ним в пустыне. Показал ему весь мир, все его красоты, все то, чего мальчик так упорно пытался лишить себя. И не преуспел. Что ж, значит Кроули больше не в ответе за его судьбу. Он действительно не хочет видеть, как серые глаза станут пустыми, ничего не выражающими. Он слишком давно жил на земле, и похоронил многих, и многие из них до сих пор являются ему во сне. Мальчика он хоронить не собирался, это больше не его дело. — Пойдем со мной, — попросил мальчик на исходе сорокового дня, — пойдем, я покажу тебе людей. — Я подумаю, — отвечал Кроули уклончиво. Он и без того все знал о людях, все, что мальчик так упорно хотел до него донести. Все знал, и не хотел знать больше. — Нужно совместить план Кроули и Хастура, — говорит Абаддон, и Кроули отвлекается от своих мыслей, — пусть ему приведут блудницу. Женщину, что вынуждена была придаваться греху не по своей воле. Пусть он решает ее судьбу. Если решит забить ее камнями — он наш. Если не решит, люди отвернутся от него. И тогда, пусть она соблазнит его. И он падет, совершенно точно. — Может сработать, — неожиданно замечает Дагон вполголоса. Кроули медленно моргает, пораженный в самое сердце. — Князь Хастур, — Вельзевул повышает голос, — завтра же направляешься наверх. Демон Кроули! — Да, мой герцог? —Ты отвечаешь за тело, и прочие… атрибуты. Ты его знаешь, знаешь его предпочтения. Нельзя все испортить… слишком большими сиськами, или что там предлагал Хастур? Есть идеи? — Высокая, небольшая грудь, длинные густые волосы, — перечисляет Кроули, — немного упрямая. Никому не нравятся излишне покладистые женщины. Образована, сведуща в искусстве и религии… Хастур недовольно отворачивается. — Всем нравятся большие сиськи, — вполголоса замечает он. — Чушь, — веско замечает Абаддон, ухмыляясь. — Отлично, — Вельзевул довольно улыбается, — сможешь создать нужное тело? Или сделать на заказ? — Что? — переспрашивает Кроули, не понимая. — Ты соблазнишь его, — Вельзевул говорит недовольно, будто ожидая, что ее должны были понять сразу, — и он падет. Или тебя забьют камнями по его приказу, и ты будешь являться ему во сне. Справишься? — Конечно, мой лорд, — говорит Кроули поспешно, — но… — Прекрати, ты можешь отключить способность ощущать боль. Главное, чтобы он видел, что тебе очень и очень больно, — Вельзевул понимает его сомнения совершенно неправильно, — и постарайся умирать подольше и подраматичнее. Так, чтобы он успел раскаяться в своем решении. — Да, мой лорд. Я постараюсь, — соглашается Кроули. — А я что буду делать? — возмущенно спрашивает Хастур, который явно не собирается работать под началом другого демона. — А ты — координатор. Отвечаешь за операцию. Приводишь клиентов, рекламируешь. Будешь представляться… — Вельзевул задумывается. — Дядей, — предлагает Асмадей, довольно ухмыляясь, — несчастная сиротка, которую родной дядя толкнул на блуд. Когда она умрет, все должны узнать о ее трагической судьбе. Люди такое не забывают. — О, да, — тянет Вельзевул довольно, — отлично. Сегодня же доложу Люциферу. Он будет в восторге. Ну, чего стоите? Выполнять! **** Уже через неделю Кроули понимает, что их план никогда не сработает. Все потому, что Хастур — кретин. Совершенно не понимающий людей. Самому Хастуру на понимание требуется целый месяц. — Какого дьявола? — срывается он на Кроули, — почему никто так и не донес на тебя? «Потому что ты — идиот», — думает Кроули про себя, расчесывая длинные золотые волосы и пожимает плечами. — Ладно, — Хастур меняет тактику, — я признаю, что ты лучше знаешь людей. Что надо сделать, чтобы на тебя донесли? — Перестать всем давать, — говорит Кроули, не выдержав его тупости, — никто не донесет, если я всем буду нравится. — Но они совершают грех! — И замаливают его. Всех все устраивает. Нет того, кто на меня обижен. — Что за херня?! — Делай, как знаешь, — соглашается с ним Кроули, — ты же великий знаток людей. Хастур молчит недовольный, обдумывает что-то. Но у них не так много времени, скоро Плотник покинет этот город и придется начинать заново. И Хастур решается: — Я сделаю, как ты скажешь. Что нужно сделать? — Тебе — ничего. Хотя… — Кроули вспоминает своих клиентов, а главное — их жен, — распусти слухи, что сам пастор не брезгует навещать одну девочку сомнительной репутации. И главное, пусть его жена узнает. — А ты что будешь делать? — спрашивает Хастур настороженно. — Откажу парочке новых клиентов, — Кроули пожимает плечами, аккуратно укладывая волосы. — Еще поделюсь кое с кем из женщин, кто именно не брезговал бывать в моей постели. — Это должно дойти до жен, — поясняет он непонимающему Хастуру, — хотя без отказов и это может не сработать. Я им слишком нравлюсь. — То есть ты, просто будешь отказывать? — Хастур все еще не понимает. — Не всем. Пусть позлятся хорошенько. Увидишь, пара недель и меня пошлют на казнь, — терпеливо объясняет Кроули, видя, что ему до сих пор не верят. Кроули ошибается. За ним приходят уже через неделю. **** Он валится на каменный пол, не сопротивляясь. Из ранки над бровью сочится кровь, горячая, практически обжигающая. Кроули не собирается отключать никакие чувства, планируя умереть как можно быстрее. Он поднимает глаза на Плотника и случается то, чего он никак не ожидал. Тот его узнает. Вот же дерьмо. Вот же… Да и к черту. В конечном итоге, так даже лучше. Плотник отлично знает, кто он, знает, на что он способен, и знает, что грех убийства не ляжет на его плечи, демона нельзя убить камнями. Ему будет легче. Это главное. Кроули опускает глаза. Левый глаз практически не видит из-за текущей горячей крови. Кроули переводит взгляд вниз, глядя, как капли образуют на залитом солнцем камне маленькую лужицу. Еще капля. И еще. Люди позади кричат, возмущаются. Не все, есть среди них и те, кто не согласен, но не знает, что делать, просто наблюдает, не решаясь вмешаться. Где-то среди них, князь Хастур, пришедший посмотреть, как приводится в действие адский план. Кроули ощущает его бессильную ярость, ему тяжело видеть, как смертные касаются демона, смеют поднять руку на его брата. Что ж, пусть пострадает, ему полезно. Кроули старается ни о чем не думать, фокусируется на алой лужице, которая запекается в бордовое в солнечных лучах. Кровь капает. Снова капает. В голове шумит, солнце печет практически невыносимо. Неожиданно шум замолкает и Кроули вновь поднимает глаза. Он видит, как Плотник поднимает руку, собираясь говорить. Ему действительно жаль, что все вышло именно так. Хастур за его спиной сжимает камень в руке, собираясь быть первым, кто оборвет его мучения. Он зол на людей и на ад. Что ж, пусть сам и объясняется с демонами. — Да будет так. Кто из вас без греха, — говорит Плотник с незнакомой печалью в голосе, — пусть первым бросит в нее камень. Люди позади замолкают. Князь Хастур поднимает было руку, но опускает, быстро понимая, что что-то пошло не по плану. Но пока что не понимает, что именно не так. — Как тебя зовут, дитя? — спрашивает его Плотник, когда проходит какое-то время и становится ясно, что никто так и не осмелится быть первым. Кроули хочется просто послать его, но он берет себя в руки и отвечает спокойно. — Мариам. **** Плотник уже видел его смерть, — успокаивает себя Кроули. Ничего, пережил же. Сколько ему было тогда? Двадцать пять? Двадцать шесть? Совсем ребенок по меркам Кроули. — Нужно сворачивать наблюдение, — приказала Вельзевул, — дело срочное. Скоро тут будет полным-полно ангелов. Никто не должен заподозрить, что рядом жил кто-то из наших? Понял, Кроули? — Да, — подтвердил Кроули, уточнив, — тело должны похоронить? Не уничтожать его? — Да, и нужны свидетели смерти. Ни у кого не должно быть никаких сомнений, что ты был только человеком. Кроули задумчиво кивнул, и обдумывал, как провернуть все изящно и стильно, уже по дороге на землю. Особых пожеланий к способу не было, и это был плюс. Люди изобрели поистине чудовищные варианты умирать, так что Кроули предпочел бы что-то попроще. И побыстрее. План полностью готов, когда Кроули возвращается в свой дом. Там он просматривает свитки, отправляя в земной тайник важные бумаги. Затем, немного подумав, туда же перемещает маленькую лошадку, вырезанную из дерева, вряд ли ее кто-то хватится. Оглядывается по сторонам: брошенный на стуле серый шерстяной плащ, на столе пряжки с изумрудами, разные мелочи, частично догоревшая свеча. Под столом валяется сломанное перо. На подоконнике половинка хлеба и нож. Все выглядит так, будто хозяин вышел на пару минут. Максимально естественно. Кроули выходит прочь, удовлетворенный своей работой. Доходит до дома Плотника, который на его удачу, строгает что-то из деревяшки рядом с воротами. Отлично, не придется заходить внутрь. — Учитель! — приветствует его Плотник радостно. — А мы гадаем, куда ты запропастился. Целый день не показываешься. — Мы можем поговорить? — прерывает его Кроули максимально серьезно. — Наедине. — Да, конечно, — он поднимается, готовый следовать за ним, немного напряженный, но такой доверчивый, — это… об ангелах? — Потом, — отвечает Кроули уклончиво, — пройдемся? Плотник считает его мудрецом, кем-то вроде ясновидящего. Ангелы приходят говорить с ним, и Кроули никогда не скрывал, что знает об этом. Еще, Кроули никогда не отказывал себе в удовольствии поймать ангелов на лжи. Ангелы любили не договорить о чем-то важном, не понимая, что Плотник ощущает, когда ему врут. Именно поэтому Кроули не лгал ему. Ни разу. Они идут рука об руку, прочь из маленького городка. В волосах Плотника запуталась золотистая стружка, он молчит, хмурится непонимающе, все смотрит на Кроули, но так и не решается спросить. — Яхве, — начинает Кроули, когда они удаляются достаточно далеко, — послушай… Он замирает, притворяясь, что собирается с мыслями. Сам в это время тихонечко творит чудо, материализует творение божие. То, чего демоны лишены навсегда — возможность творить, то, что у Кроули осталось, и то, что он не собирался отдавать никому и никогда. Серо-желтая змейка материализуется на границе горизонта, свивается тугими кольцами. Кроули облегченно выдыхает, — получилось. — Что ты хотел сказать? — Плотник смотрит настороженно, и словно… с надеждой? — Я… — начинает было Кроули, затягивая время, — я… — он опускает глаза, выискивая свое творение, маленькую змейку. А Плотник вдруг приближается, оказываясь практически вплотную к нему. Непозволительно близко. Любого другого смертного Кроули тут же развоплотил бы. — Что ты… — губы приближаются к губам, Кроули ловит ртом остатки горячего воздуха, ощутив, как на его поясницу нерешительно опускается широкая ладонь, отшатывается на шаг, на полшага, замирает. И наконец видит змею, свое творение. — Осторожно! Змейка шипит рядом с его ногой, и, когда Плотник наконец понимает, что происходит, Кроули отталкивает его за спину, прикрывает собой. И зачем-то закрывает глаза. Маленькие зубки вонзаются в лодыжку, Кроули падает назад, на Плотника, ожидая, что змея, его дитя, успеет скрыться. Его ловят теплыми руками, подхватывают практически у самой земли. — Учитель, — просит Плотник беспомощно, — учитель… я… — Яхве, — говорит Кроули, задыхаясь, — Яхве. — Я завяжу, — говорит Плотник, отрывая полоску своего одеяния, — завяжу, яд дальше не пойдет. Держись, ладно? Держись, не закрывай глаза! Вот дьявол! Кретин гребаный! Как можно было так напортачить! Скорее всего, на лице Кроули отражается настоящий ужас, потому что Плотник начинает беспорядочно хвататься за его одежду: — Нет, нет, нет, нет, пожалуйста, нет! Вот же дерьмо, — беспомощно думает Кроули, который только что машинально испарил из своего тела яд. Слишком привык к земле. Слишком привык отражать все возможные угрозы. И что теперь? Сотворить вторую змею? Самого себя укусить? Плотник кладет на его грудь широкую загорелую ладонь. — Сердце еще бьется, — говорит он, — давай же. Сердце бьется. Ты справишься. Ты же такой сильный. Давай же! «Спасибо за подсказку», — думает Кроули, и отключает свое человеческое сердце, падая вниз, во тьму. Потом, в пустыне, когда Кроули совершенно не похож на прежнего себя, меньше всего он ждет услышать: — Учитель! Это же ты! Я знал, что ты жив! Плотник порывисто обнимает его, худой, практически изнеможенный. И откровенно счастливый. — Я покажу тебе мир, — обещает Кроули ненужное, — весь мир. — Мой мир со мной, — отвечает ему Плотник, и Кроули делается страшно. — Встань, пожалуйста, Мариам, — Плотник протягивает ему руку, и Кроули нерешительно берется за нее, поднимается. Плотник усаживает его на длинной скамье, поворачивается к молчащим людям. — Вы привели сюда это дитя божье, — говорит он все с той же печалью, — но никто из вас не спросил, как она решилась на подобное. Был ли это ее выбор, или же что-то ее заставило: голод или страх, или может кто-то из людей… — Ее дядя, — подает голос кто-то из толпы, — это ее дядя. Смертные расступаются, отходя от Хастура минимум на шаг каждый. Тот по-прежнему ничего не понимает, продолжая сжимать камень в руке. Зрелище становится интересным. — Вот видите, — говорит Плотник, — есть мужчины, что толкают женщин на этот шаг. И никто не осуждает и не презирает их. Наш гнев направлен лишь на тех, кто вынужден был зарабатывать себе на хлеб, исполняя чужую волю. Но отныне, тот, кто заставил женщину ублажать мужчин за деньги, не будет чист перед богом. Идите же и несите мое слово людям. Идите! — он повышает голос. Люди расходятся, неодобрительно поглядывая на Хастура. Тот остается было на месте, но потом поворачивается к выходу, на прощание взглянув на Кроули. — Удачи, — шепчет он одними губами, еще не осознавая, что удача сейчас необходима именно ему. Кроули разглядывает лужицу крови на залитом солнцем полу, притворяется отстраненным, безучастным. Шаги стихают. — Мариам, — Плотник поворачивается к Кроули, когда зал опустеет, — привет, — он вдруг улыбается, — я так давно… — Прекрати, — Кроули отмахивается, — ты отлично знаешь, как меня зовут. — Нужно промыть, — Плотник суетиться, собирается выйти куда-то. Кроули отмахивается. — Не нужно. Хочет было исцелить себя чудом, но останавливается, вслушивается. Проверяет, нет ли рядом человеческих или адских соглядатаев, сканирует окружающую местность. Плотник успевает принести со стола чашу с водой, отрывает от своего одеяния полоску ткани, ласково касается его лица, промывая ранку. Грубые, мозолистые пальцы прикасаются удивительно нежно. Любовно. Кроули прикрывает глаза. — Нужно тебя осмотреть, — ровно говорит Плотник, скрывая эмоции, — нужно снять одежду и проверить... — Я в порядке, — повторяет Кроули, облизывая разбитые губы, которые тут же начинает щипать, — в порядке. Он смотрит, как вода в чаше окрашивается алым. Плотник ласково проводит тряпицей по его губам, залечивая ссадины, и когда только научился? Сколько они не виделись? Меньше года? — Мне жаль, — говорит Плотник печально. — Прекрати! — Кроули почему-то не отталкивает его руки, замирает под легкими прикосновениями. — Мне жаль, — повторяет Плотник, — ад слишком жесток. Я и подумать не мог, что они будут так жестоки… к своим. Безжалостное солнце нагревает волосы Кроули, испаряет капли крови на камнях. Глупый, глупый ребенок. — Мне так жаль, — повторяет Плотник. — Прекрати! Тебе сейчас себя нужно пожалеть! У меня есть задание! — вскидывается Кроули. — Я догадался. И чего же от тебя хотят? — Я должен соблазнить тебя, — ровно говорит ему Кроули. В этот раз он действительно не видит способов саботировать свой приказ, и просто решает быть честным с ним. — И что ты думаешь? — Что я думаю? Никому не важно, что я думаю. У меня есть задание и… — Мне важно. — Что? — Кроули кажется будто они потеряли нить разговора, ушли куда-то не туда. — Я тебе хотя бы нравлюсь? — спрашивает Плотник, и его голос звучит откровенно жалко, подавленно. — Что? При чем тут… — Нравлюсь? Ты же слышал меня? Ты всегда все слышишь. — Какая разница, что нравится мне? — Для меня есть разница, — говорит Плотник, — мне это важно. Ты бы смог? Сам, по своей воле? Да какого дьявола тут происходит? — Мне ты нравишься, — признается Кроули, — всегда нравился. Ты мне не неприятен, если ты об этом. Мне бы не составило труда соблазнить тебя, но какое это может иметь значение? — Что ж… — Плотник выглядит удивленным, но не слишком, — думаю, тогда проблем не будет. — Что? — Кроули поднимается со скамьи, оказываясь непозволительно близко, — на тело повелся? Вот уж не ожидал от тебя! Выходит, стоило послать к тебе любую девчонку, и ты сразу на все готов? Готов душой рискнуть? — Нет. Вовсе нет. Дело в тебе. Я… уже давно… — Плотник смущенно опускает глаза, — я готов на все… с тобой… Но только, если ты не против. — Мы не можем, — говорит Кроули, когда перестает удивляться неожиданному признанию, — да, это было бы идеально для меня. Но мне не дадут ограничиться одним разом. А значит, об этом узнают. Твои ученики. Другие люди. Они тебе доверяют. Ты… твоя репутация… — Люди постоянно занимаются этим, — говорит Плотник, — ты и сам всегда говоришь, в любви нет греха. — При чем тут любовь? — спрашивает Кроули слишком громко и нервно, — при чем тут, черт подери, любовь? Они стоят слишком близко друг к другу, Кроули видит его лицо перед собой: загорелая кожа, морщинки-лучики у глаз, стеснительная, робкая улыбка. И он понимает, он, наконец, все понимает. — Но как… — только и может произнести Кроули, — как… когда? — Я не знаю, — говорит Плотник, — я не знаю, как… и когда…. Ты оживил мою птичку, помнишь? Глиняную птицу? Очень-очень давно? Ты говорил со мной, как с равным… Ты… Ты говорил со мной о любви… Может быть тогда? Наверное, тогда… Помнишь, тот ангел, твой друг, что не хочет так себя звать, он… нет, дело не в нем. Ты, ты сказал тогда: люди могут любит кого-то, больше чем Бога. Только люди и умеют так любить. А я… я все думал об этом, каково это, так любить. И сколько бы я не думал об этом, лишь ты… только ты… Кроули думает о деревянной лошадке, спрятанной далеко отсюда, хранящей память о человеке, что вырезал ее из дерева. Вспоминает, как скользнула на талию широкая ладонь, теплая, ласковая, вспоминает испуганные серые глаза, полные надежды и доверия. Их практически случившийся поцелуй. Вспоминает, как на горе, Плотник сказал ему: — Мы ведь так и не договорили. А еще: — Я ужасно рад видеть тебя. — И только из-за этого… ты готов спать с демоном? Рискнуть своей душой? — Не с демоном, — поправляет Плотник, — с тобой. Я готов на все с тобой. Для тебя. — Это не так работает. Люди не будут верить тебе, если ты сам окажешься не тем идеалом, каким сейчас видят тебя. Они почувствуют себя обманутыми. Да, останутся те, кто все равно за тобой пойдет, но совершенно не по тем причинам, по которым идут сейчас. Ад и сам не понимал, что именно собирался сделать. Но Кроули понимал отлично, не зря столько лет он смотрел в души людей. Мелочных, трусливых, завистливых, но так отчаянно ищущих хотя бы крупицу божественного света. Ад собирался лишить их этого света. — Что будет с тобой, если ты не выполнишь приказ? — спрашивает Плотник. — Неважно. Как-нибудь выкручусь, — Кроули пожимает плечами, — сделаю вид, что приложил все усилия. Придется остаться с тобой на какое-то время, если не возражаешь. Плотник выглядит задумчивым и отрешенным. — То есть, единственный вариант… — Нет никаких вариантов. — Я бы хотел этого не так, — говорит Плотник, — не из нужды или долга, но… — К чему ты ведешь? — Ты выйдешь за меня, Мариам? — он опускается на колени, его глаза сияют. — Выходи за меня. — Что..? — Кроули смеется, неожиданно для самого себя, в красках представляя лицо Хастура, если бы тот стал свидетелем, как Сын Божий опустился перед демоном на колени. По своей воле. — Мой учитель. Мой друг. Моя любовь. Ты выйдешь за меня? — повторяет Плотник терпеливо. Кроули смеется. И отвечает. На сердце делает легко-легко, он словно летит. **** Кроули сам настаивает, чтобы его представили родителям. Настаивает, в глубине души надеясь, что сумеет все испортить. Он ведь отличный демон. — Но ты их и так прекрасно знаешь, — спорит с ним Плотник. — Зато они не знают меня, — говорит Кроули. Она им нравится. Выдуманная девочка, демоническое отродье, маленькая шлюха. Она им нравится. — Я знал одного знахаря, мудреца, Кроули. У него были такие же глаза, — задумчиво говорит Иосиф, с легкой улыбкой. — Это был мой отец, — врет ему Кроули, улыбаясь. — Отец? Не знала, что у него были дети, — начинает было Мария, и Кроули щелкает пальцами, — о, погоди… ну как же. Милая малышка, играла с нашим Иешуа, он учил тебя вырезать из тростника кораблики, вы вместе лепили голубей из глины, ну конечно. Как я могла забыть? — Твой отец был хорошим человеком, — добавляет Иосиф, — он многим помог. Жаль, что его нет с нами. Плотник улыбается. — А чем ты занимаешь? Отец учил тебя врачеванию? — спрашивает Мария. — Немного учил, — изображая стеснение, говорит Кроули, — но женщине не пристало… Я вяжу кружево, — он вытаскивает коклюшки, демонстрируя практически готовую работу. Мария восхищенно вздыхает. — Как красиво! Думаю, многие модницы… — На самом деле, — перебивает Кроули, собираясь все испортить (никто в аду не посмеет сказать и слово, если окажется, что Плотнику что-то запретит его мать. Все там знают ее, и боятся, она адских демонов метлой отгоняла от их дома), — я была… меня знают, как блудницу… — Та девочка, которую родной дядя принуждал… — Иосиф останавливается, не договорив. В его глаза злость, вот только зол он отнюдь ни на Кроули. Ад сочинил отличную историю. Кто же знал, что именно эта история будет даже слишком хороша? — Нам нужно поговорить, мальчики, оставьте нас, — просит Мария, и Кроули выдыхает облегченно. Ни одна мать не хотела бы такую невесту для своего сына. Какой бы трагичной не казалась ее судьба. Иешуа послушно выходит, обернувшись лишь раз. Он верит своей матери, верит, что та не поставит под сомнение его выбор. Глупый человек. — Ты еще очень молода, — начинает Мария, когда они остаются вдвоем. Кроули смеяться хочется от этих слов. Он старше, чем сама вселенная, — и ты должна знать. Если таким образом ты… приносишь себя в жертву, ты заблуждаешься, девочка. На свете немало тех, кому твое прошлое будет безразлично. — Но это не ваш сын? — Пойми меня правильно, милая. Мой сын не создан для семьи. Он был создан лишь для великой жертвы. Больно даже думать об этом, но Бог не даст ему долгой жизни. Говорю, и сердце разрывается. Ему не позволят остаться тут, на земле. С ним у тебя не будет ни своего дома, ни детей, ни спокойной жизни. Только вечные странствия и человеческие страдания повсюду. А потом и это закончится. Если ты делаешь это, лишь потому, что уверена, никто больше не возьмет тебя в жены, ты заблуждаешься. — Я делаю это, потому что люблю его, — отвечает Кроули то, что должен ответить, и в ту же самую секунду это делается правдой, — я люблю его, — повторяет он удивленно, — люблю. Как это черт возьми произошло? Когда он успел влюбиться? Когда умирал на его руках? Или раньше, когда мальчик прибегал к нему: советоваться, жаловаться, показывать свои работы? Как это вышло? О, он любил его, того ребенка, что рос у него на глазах, правда любил, любил и горевал лишь от мысли об участи, что была ему уготована. Как это могло стать чем-то большим, как он допустил, как просмотрел, что это стало большим, чем просто любовь к ребенку? А как же Ангел, Ангел, что стоял с ним на стене эдемского сада? Кроули пытается вызвать в памяти его образ, но все это кажется таким далеким, ненастоящим, будто произошло это и вовсе не с ним. — Девочка, — Мария раскрывает свои объятья, вздыхает, — подумай хорошенько. Подумай на что обрекаешь себя. Кроули позволяет себя обнимать. **** Глупый ребенок, он старается быть таким нежным, таким ласковым. С ним, с демоном, что создал первородный грех. С тем, кто и придумал все это, все различные вариации того греха. Неумело целует, опускаясь все ниже. Бережно касается волос, словно касаясь святыни. Не то, чтобы у Кроули такого не было, было, конечно. Но никто, из бывших с ним нежным прежде, знать не знал, что он — демон. Проклятый Богом. Кроули подставляется неумелым поцелуям, ощущает его страх пополам с восхищением. Ощущает его трепет. С такими темпами они закончатся с соблазнением аккурат к концу мира. Наконец Кроули надоедает это, и он берет все в свои руки. Отталкивает его, сбрасывает свою одежду, оставаясь обнаженным, хищно улыбается, позволяя рассматривать свое тело. Приближается, не давая времени обдумать происходящее между ними (думать – нужно было раньше). Яростно целует, одновременно собственнически поглаживая, царапает спину. Кусает мочку уха. И вскрикивает удивленно, когда его подхватывают, прижимая к стене, удерживая на весу. Его целуют так же яростно, как целовал он, оставляя следы на шее, на плечах. Плотник опускает его на дощатый стол, зацеловывает, вжимается все телом. Замирает всего на секунду, ожесточенно зарывается в бедра, оставляя синяки. Целует все искусственно созданные женские признаки, прикусывая кожу, выстанывая какую-то свою, непостижимую музыку. Человеческую, такую человечную. Кроули закрывает глаза. Его человек умрет, конечно же умрет, но это — останется, навсегда останется с ним, в его памяти. Плотник склоняется над ним, разгорячённый, пахнущий лавандой и светом. — Давай же, — просит Кроули, стонет Кроули, — ну же. Давай. Возьми меня. Ну же. Возьми. Не могу больше… — Я люблю тебя, — шепчет Плотник в шею, обжигая своим дыханьем, — люблю. Позволь мне. Позволь… Кроули позволяет. **** — Даже так, — Вельзевул приятно поражена, просматривая обрывки их ночи, — блудница и любовь. Как ты умудрился? Кроули только плечами пожимает. — Я его знаю, — говорит, — он полностью в моей власти. — Что же, — Вельзевул отпускает его, взмахнув рукой, — тогда возвращайся к нему. Продолжай. У тебя полная свобода действий. Мы проследим, чтобы ангелы не вмешивались. И еще, — добавляет она, когда Кроули поворачивается спиной, готовый удалиться, — можешь навещать его здесь. Потом. После казни. Кроули кивает, игнорируя холодок, расползающийся по спине от ее слов. Люди все равно попадают в ад, убеждает он себя. Но только после смерти. А до… у них вся жизнь впереди. Может быть выйдет убедить Плотника не умирать за них. Обязательно выйдет.