Газировка

      Вообще у Микото по пьяни всегда развязывался язык, и он сразу превращался в самого коммуникабельного и в то же время невыносимого человека в мире. И, наверное, то, что он странно притих и сопел, напиваясь с самым серьёзным видом, должно было всех как минимум насторожить. Но в единый коктейль смешались алкоголь, восторг от долгожданной победы и усталость от поездки всей компанией в больницу, где врач обрадовал тем, что рана над глазом у Микото несерьёзная и заживёт без проблем. Все закономерно решили — Микото устал, чтобы привычно буянить.       А Тацуру заметил, что Микото сверлил его медленно пьянеющим взглядом и точно что-то надумывал в своей умной и бедовой голове. И решил — да, не к добру это, не к добру. И вообще, надо бы отбирать у Микото третью банку пива, а то его серьёзная мина ярко раскраснелась от выпитого, да и вообще он клевал носом.       — Думаю, на сегодня тебе уже хватит, — мирно предложил Тацуру, и Микото на удивление послушно отдал недопитую банку. — У тебя и так выдался сложный денёк.       — Но мы победили, — упрямо засопел Микото, и Тацуру хлопнул его по плечу:       — Да, мы смогли.       — Ты... — сопение сорвалось в опасные всхлипывающие нотки. — А ты игру сдать хотел. Тебя бы уволили, придурок. Я бы снова без тебя остался.       Микото даже не пытался стереть слёзы — они так покатились по его щекам, словно он пытался их сдерживать долго-долго, и все сразу притихли и даже навострили уши. А как иначе, с этими двоими уж точно не соскучишься, вон, тут уже какие-то интересные подробности раскрываются.       Усуяма, правда, не поддался всеобщему любопытству — как-никак, взрослый-женатый-детный человек, храни его все боги за то, что охладил всеобщий любопытный пыл и быстро окликнул растерявшегося Тацуру:       — Веди-ка его домой. Вам обоим надо отдохнуть больше, чем кому-то из нас.       И после он добавил совсем тихо, уже на выходе из любимого ресторанчика, когда Тацуру закидывал себе на плечо руку внезапного притихшего, наверное, не ожидавшего от себя такого всплеска эмоций Микото:       — Выслушай его. И выскажись сам. Думаю, сейчас самое время.       — Время для чего? — выдохнул едва слышно Тацуру, чувствуя, как Микото крепко прижался горячей щекой к его плечу.       — Чтобы признать, что вы доверяете друг другу.       На самом деле Микото так и много лет назад прижимался щекой к его плечу, когда он тащил его на спине домой. Тогда он точно был легче, и тогда он просто уставал в силу юного возраста, а не того, что напился парой банок пива.       Тогда и сам Тацуру был моложе на десяток лет, чего уж тут таить, так что теперь тащить на себе крепкого парня без передышек вот никак нельзя. Да, их парк, тот самый, особенный, со смешной горкой и небольшим фонтанчиком, в котором давным-давно Микото промывал ссадину на коленке, как нельзя кстати. Это их особенное место, и Тацуру кажется, что он и тогда ворчал на Микото, когда он вцеплялся в него всеми конечностями, даже сонно сопя в затылок.       — Ну же, отцепляйся, дай отдохнуть своему старому коню.       У Тацуру почти получилось водрузить Микото на старую скамейку, но тот, осоловело моргнув, вдруг подскочил и быстро потянулся руками к его плечам, не давая ему отстраниться. Ухватил крепко, а потом одной ладонью надавил на затылок, заставив наклониться, и Тацуру тихо охнул, когда он уткнулся носом прямо ему в макушку и шумно вздохнул:       — От тебя и тогда так сладко пахло. Газировкой, во. Я и забыл. Прости. Наверное, мне нужно было понять сразу, что ты — это ты.       — Если бы ты полез нюхать мне волосы при нашей первой встрече, я бы тебя стукнул, — так же тихо, как и он, тёплой скороговоркой пробормотал Тацуру и медленно поднял голову. Их лица были так близко, ещё вот-вот — и точно стукнутся носами, поймают дыхание друг друга, услышат и увидят что-то... Что-то почувствуют. То самое невероятное, что почувствовать никогда не поздно даже одному старому коню, и Тацуру готов посмеяться про себя, что тридцать два года — да это та же самая юность, если рядом с тобой тот, кто любит сладкую газировку.       — Ты тогда произвёл не лучшее впечатление, бессовестный пьянчуга.       — Уж кто бы говорил, — засмеялся Тацуру, и Микото сердито фыркнул, а потом потёр ладонью опухшие глаза. И да, всё-таки умудрился содрать пластырь со ссадины на брови. Хорошо хоть, она уже затянулась аккуратной корочкой.       — Болит? — выдохнул Тацуру, и Микото скомкал полоску пластыря в ладони.       — Щиплет немного.       Это было неосознанно, и такое он точно не сделал бы раньше, но Тацуру осторожно потянулся к нему, касаясь ссадины губами. Да, раньше Микото ему не настолько доверял, раньше бы он получил в нос за такое, а теперь ладонь Микото снова на его затылке, пальцы зарылись в волосы, и Тацуру почувствовал, да, почувствовал, как сладко пахнет газировкой.       Всё же в тридцать два года так здорово влюбиться.