Айса болезненно выдохнула, резко сев в кровати. Ей снова снилась Матерь. Она выглядела также, как в тот самый раз, когда Айса видела её в первый и последний раз.
В первые пару секунд после того, как глаза принцессы закрылись (как оказалось — не навсегда), она не видела ничего, кроме пугающего и смольно-чёрного цвета. Привыкшая и к белоснежным покровам Ликии, и к серым, монохромным оттенкам Керчии, Айса ужаснулась. Никогда в жизни она не видела такого чёрного цвета. Он словно тот самый пресловутый подкроватный монстр, который пугал не только простых детишек Кеттердама, Виндла, Ос-Керво, Ос-Альты или Исена, но даже и юных наследников. Эта та самая тьма, поглощающая весь свет вместе с детскими счастливыми воспоминаниями. И, как оказалось, она поглощает не только, то, что было перечислено ранее, но и душу, и голос человека. Принцесса крикнула. Вернее, ей так показалось. Абсолютно ничего кроме звенящей тишины слышно не было. Ни слова. Ни звука. Ни самой Муур. Кроме отсутствия звуков, девушка ощутила потерю осязаемости, потерю тела. Она, будто маленькая снежинка, кружилась в бесконечном мире, норовя пропасть также быстро, как и появилась.
Вдруг до её неосязаемого мозга дошла мысль о том, что… Она никак не могла уловить её. Мысль словно играющая мышка бегала от кошки-Айсы, не желая быть съеденной, но всё также желая поддразнить наследницу. Она махала своим хвостиком то на краю сознания, то прямо-таки «вертелась на кончике языка», то вообще будто бы исчезала. И Муур решила затаиться, как делали это все хищники, когда охотились. Она попыталась думать о чём-то совершенно другом. Девушка пыталась думать о чём-то приятном из детства, но из её «головы» никак не лез образ Каза, который с глазами, полными чистого человеческого предательства, смотрел на неё в башне. Ей так нравились его глаза. Как рассказывала мама, пока за окном завывала финдальская вьюга, к которой абсолютно все коренные жители Ликии привыкли, что глаза человека — отражение его прошлой любви. Переродившийся или же «вернувшийся» человек в этой жизни имеет глаза самой сильной любви в прошлой жизни. Интересно, а если Айса «вернётся», то у неё тоже будут такие красивые глаза, как у Каза? Стоп.
Если Айса вернётся… Вот и финальный прыжок в погоне за добычей. Мышка-мысль теперь в когтистых лапках кошки-принцессы. Она умерла. Странно, но эта мысль не вызвала в ней каких-то сильных колебаний, вопреки ожиданиям. Неизвестно: сколько времени прошло с того момента, как она сказала свои последние слова брату, но она точно не ощущала того страха, что и прежде. Кажется, она ничего не ощущала. Она видела лишь тьму. Она не слышала ничего, она не видела ничего, но по её ощущениям прошло лет пять. Она ошибалась, ведь прошло только два дня. Так что же ей делать здесь, в полной пустоте. Это уже очевидно, что Матерь не примет и тем более не «вернёт» такую грешницу, как она. Это и есть наказание за её грехи? Переосмыслить все свои несчастные восемнадцать лет жизни? Если это было наказанием, то оно было искусно и готово убивать, ведь лишь за два дня девушка успела переосмыслить восемнадцать лет уже раз. А сколько ещё этого будет. Как только Айса дошла до встречи с Казом, она почувствовала, что что-то изменилось. Мир начал приобреть оттенки светлее, чем кромешная тьма. Начали вырисовываться детали комнаты, где она находилась. Потихоньку возвращалась и Айса, её ощущение собственного тела, как ей казалось. Но оно не было таким, как раньше, оно было легче — словно она просто приобрела очертание, но не чувствительность. Она всё также была точкой в бесконечной материи. Вдруг её «фантом» осмотрелся вокруг. Это была её комната. Не та, в которой она лежала, хныкая от боли, которую вызвал отец, а та, в которую Милс приносила тёплое молоко с мёдом, когда Айса болела. Та, в которой она играла с Тео в карты на щелбан. Та, в которой она ощущала себя действительно нужной, любимой, в которой она ощущала тепло и домашний уют. Почему? Почему она здесь, для чего фантазия её завела в этот тёплый и нежный закоулок её жизни?
Когда послышался звук открывающейся двери, Айса поклялась сама себе, что ей показалось. Но… Нет. В её комнату или её иллюзию «вплыла» девушка, выделяющаяся на фоне керчийского тёмного чердака. Она сияла, от неё исходил магический шлейф, который словно зачаровал Айсу и не давал ей понять, кого эта девушка напоминает ей больше: какую-то принцессу с портрета из «Галереи Предков» или воительницу из детской книжонки. Девушка имела длинные белоснежные и идеально прямые волосы, которые словно шёлк переливались в лунном освещении керчийской комнаты Айсы. А глаза...Глаза её были такими же как у Айсы и других «стереотипных» ликийцев. Только невозможно было определить, что они излучали: материнскую доброту и любовь или же холодную сталь и безразличие ко всему происходящему. Девушка, совершенно не глядя на принцессу, вдруг заговорила. Голос её невозможно было определить или запомнить, ведь он оставлял лишь только чувство спокойствия и умиротворённости, будто смотришь на всю вселенную из какого-то огромного тёплого кокона, где тебя не трогают людские проблемы, где ты ощущаешь отсутствие в том мире, в живом, осязаемом.
— Вот и встретились мы, Дочь моя, — глядя на лунную керчийскую улицу, сказала девушка.
Айса нахмурилась (или ей это только показалось), ведь она совершенно не понимала, что происходит. Ей ли это сказала она, или же просто принцесса не обнаружила собеседницу загадочной незнакомки в комнате, что принадлежала самой Муур. Именно потому, что сейчас она находилась в таком недоумении, ей показалось, что лучшим решением будет пока промолчать, если она вообще смогла бы разговаривать.
—
Что же ты, принцесса с двумя ликами,
молчишь, ослеплённая ночными бликами?
Не смогла ты узнать ту,
кого звала, увидев пустоту?
Теперь сомнений не было — эта дама обращалась к Айсе. Но всё ещё куча вопросов распирали черепную коробку принцессы. Кто она вообще такая? Почему они в её кеттердамской комнате? Почему эта загадочная незнакомка разговаривает так странно?
Принцесса всё же решила приоткрыть самой себе завесу тайны и потому вышла из угла комнаты, спрашивая:
— Кто Вы? И что здесь делает…что мы здесь делаем?
Полы женского платья, как изначально показалось Айсе, взметнулись, и теперь она более чётко смогла определить её черты. Женщина стояла ровно и твёрдо, как самая настоящая воительница. То, что Айса приняла за платье, оказалось белым женским костюмом, от талии которого отходит полу-юбка. Вернувшись к лицу девушки, Муур воскликнула:
— Ах!
Принцесса «отшатнулась», а в выражение лица, если оно имелось, исказилось в шоке. Левую щеку женщины озаряло фиолетовым сиянием. Нет, она не просто светилась. Сквозь, не потрёпанную морщинами, кожу проступали, словно пытающиеся вырваться лучи, переливы аметистового света. Они хаотично двигались, словно рыбы в аквариуме.
—
Скажи, дитя, что не из огня, а изо льда,
Как долго ты хотела скрываться от меня?
Как долго ты решила бегать в муке,
И не хотела оборвать нашей разлуки?
Айса ещё раз взглянула на девушку и мгновенно упала на колени. Она склонила свой лоб к её обуви в благоговейном жесте и зашептала:
— М-матерь, Kaila!
Женщина мягко, совсем как мама улыбнулась, положив свою тёплую ладонь на голову Айсы и начав гладить её по волосам.
— Не плачь, Дочь моя, я здесь.
— Что же будет, что же случилось со мной, что же я натворила, моя прекрасная Матерь…
Женщина, сохраняющая все ипостаси — мать, дочь, воин и правитель, мягко улыбнулась и помогла Айсе выпрямиться:
—
Ну что ты, Дочка, не горюй,
Ты же всё ещё со мной,
И по нему заранее не тоскуй
Ведь не окончен путь земной.
Я здесь, чтобы сказать тебе,
Что тут ты не навсегда,
И задержалась ты не на Земле,
А там, что называется душа.
В этот же момент сквозь слёзы и шум в ушах, Айса отчётливо почувствовала, что что-то тянет её в неизвестном направлении. Будто кто-то дёргает марионетку-принцессу за ниточки. Но чувство было не неприятным, а скорее вверяющим спокойствие и близость. Кто-то родной и близкий звал её.
—
Айса, девочка моя, тебе пора,
Тебя уж ждёт твоя семья,
Но помни, что ты не одна,
Всегда приду на помощь я.
Ведь Матерь для того и Мать,
Чтоб своим детям помогать,
А пред тобой — всегда в долгу,
Ведь вот сейчас я и умру.
Ужасом наполнились не только глаза, но и всё существо Айсы. Она подумала, что ослышалась, но нет. Потихоньку образ Матери растворялся в комнате. Муур схватила её за руку, осознавая, что и у неё, и у Богини есть осязаемые тела.
— Матерь, нет, останься, прошу.
—
Айса, береги ты брата,
Ведь он в игре — сильный монарх,
Ты верь в него, это не трата,
И знает он, что важно septem arch.
Люби, люби ты всех и без остатка,
А за того и жизнь отдай,
Тот мальчик видит, как ты шатка,
И он любви подарит тебе рай.
Ты лишь коснись и станет ясно,
Что лишь коснувшись невзначай,
Ты станешь ко всему всевластна.
Ну, а теперь, ступай.
Слушая заповедь Богини, Айса и не заметила, как через их руки перетекает тот самый волшебный лиловый свет. Он составлялся в завитки на руках и запястьях принцессы. Её ладони сжали запястья Матери, почти впиваясь в кожу ногтями.
— Не оставляй меня, Матерь, прошу, — захлёбываясь в слезах прошептала Айса. Она ужасно не хотела оставаться вновь в кромешной тьме. Но теперь она почувствовала, что свет Матери с ней, а точнее — в ней.
—
Так надо, Дочь моя,
Не бойся, ты ведь не одна,
С тобой уже есть я.
Подавившись первым глотком воздуха, Айса услышала голос Нины, но это не помогло остановить показ её мозгом картинок, где Матерь растворяется навсегда.
Вот и сейчас, после ужасного сна, девушка не могла успокоиться. Она тихонько заплакала в собственную подушку, смешивая в этих слезах всё: непонимание того, что делать дальше, и что сделала Матерь, не отправившая Айсу «за грань», жуткая боль после пулевого ранения, которая настигла её уже на следующий день после воскрешения и которая лишь усугубилась после резкого движения в кровати, осознание того, что она лишь беспомощная девчушка, которая не может с собой справиться, не то что бы с целой страной.
Её слух, который не раз был полезен в её прошлой жизни — жизни Айсы Кёрл, — и сейчас её не подвёл. Она резко подняла голову, услышав тихий стон паркета под чьим-то шагом. Её взгляду предстал тот самый мальчик. Слова Матери Айса вертела в голове каждый день, после встречи с ней. Она запомнила их дословно, будто бы спокойно слушала на протяжении нескольких часов, а не, завывая от горечи, несколько минут.
Тот мальчик видит, как ты шатка,
И он любви подарит тебе рай.
Он, обнаружив, что его увидели, не нашёл смысла уходить, что и хотел сделать пять секунд назад, до того, как чёртов пол скрипнул. Каз стоял в своём идеально чёрном пальто, слегка напоминающим тот самый страшный цвет, и неизменно держал трость в руках. Его лицо смягчилось, как только Айса подняла глаза. Он увидел ужасную для его сердца картину — она, только что проснувшаяся, сидит, корчась от боли, и рыдает в подушку, чтобы никто не услышал и не забеспокоился. Бреккер дохромал до её кровати под ошеломлённым взглядом и присел на неё.
— Предвосхишая твои вопросы, маленькая принцесса, я попал сюда через окно. Не только Инеж что-то умеет, — он улыбнулся, как только ему это свойственно, почти скалясь. — Я посчитал нужным прийти и лично убедиться, что всё хорошо, но так, чтобы не напугать тебя.
Она только сейчас поняла, что была лишь в ночном платье, потому натянула покрывало до подбородка.
— А почему не ушёл? — рассеянно спросила она. А в мыслях витали только слова «…подарит тебе рай», «…видит, как ты шатка». Чёрт-чёрт-чёрт!
— Хотел посмотреть на тебя чуть подольше, каюсь.
Айса посмотрела на него через пелену слёз, всё ещё застилающих глаза.
« — О Матерь, Бреккер, что ты творишь? Зачем ты так говоришь?!»
— Ясно… — стараясь быть непоколебимой, тихо сказала она.
Его глаза будто бы пустили по её телу разряд тока. Она не смогла и шевельнуться, до того, как он не отвёл взгляд и не посмотрел на подушку в её руках, которой она прикрывалась. Сглотнув то ли от негодования, то ли от взаимной боли, которую ему причинил её болезненный вид, он тихо спросил, проводя рукой по своим волосам:
— Сильно болит?
Девушка прикусила губу до крови, чтобы вновь не расплакаться, и уже без стеснения прижала руку, к ноющей кости у сердца. Айса слабо кивнула.
Каз сочувствующе нахмурился и подсел ближе. Теперь между ними оставались жалкие полметра. Её каштановые волосы падали на покрывало, которым она прикрывалась, и спину, при этом закрывая обзор на шею и ключицы. Он аккуратно протянул руку в перчатке к её волосам и отбросил их за спину. Муур в смеси замешательства и боли посмотрела на него. Бреккер лишь тихо начал говорить, не глядя на неё, а лишь беря её за свободную руку и аккуратно сжимая:
— Когда я сломал ногу, я ночами напролёт мучился от такой же боли, что и ты. Чего я только не делал — прикладывал лёд, пил всякие обезболивающие, даже коньяк, который дал мне старикан после той самой миссии, где я и сломал её. Как видишь, мне не помогло, — он кинул мимолётный взгляд на свою трость, но продолжил массажировать её руку, пытаясь отвлечь от боли. — Так вот в чём была моя проблема, и почему все в Бочке «величают» меня калекой? Во-первых, у меня
не было возможности
не ходить, во-вторых, моя прекрасная ледяная принцесса, у меня не было себя настоящего, который бы рассказал, как избежать этой боли. А в-третьих, — он замедлил свои прикосновения и поднял свой спокойный и глубокий взгляд на её фиолетовые глаза, — у меня не было того, ради кого я бы хотел крепко стоять на ногах. У меня не было
абсолютно никого, Айса.
В носу и глазах защипало. Принцесса вновь взглянула на него с полными слёз глазами. В этот раз это были слёзы душевной боли, которую уж точно было ничем не искоренить.
«— Мой бедный мальчик…» — подумала она, но тут же сама ужаснулась своим мыслям. Нет, стоп, нужно это прекратить. Если она не успокоит свои чувства, то сойдёт с ума. Но он словно загипнотизировал её. Только и смотрел своими, чёрт бы их побрал, глубокими тёмными глазами так, будто умел читать мысли и чувства.
Айса шмыгнула носом и тихонько спросила, шагая в эту бездну полностью, невзирая на собственные мысли:
— А у меня есть?
Его глаза сверкнули, и он снова начал массажировать её ладонь. Каз сказал тихо:
— Если тебе не хватает брата или матери, сделай это ради меня. Я не знаю насколько тебе плохо внутри и могу лишь догадываться, но, поверь, ты можешь знать, что поддержку тебе даст хотя бы один человек, хоть тот и калека.
Айса почувствовала струйки слёз у неё на щеках. Она опустила покрывало и перехватила его руку в свою. Каз дёрнулся, но ничего не сделал. Ничего не сделал и тогда, когда её холодные пальцы потянулись к кнопке на его на перчатке. Он лишь судорожно вздохнул, но руку не убрал. Он понимал,
что сейчас она собирается сделать. Он понимал, что, возможно, это принесёт ему боль и страдания. Но Каз уже не мог видеть страдания на
её лице. Рука Бреккера подрагивала, когда Муур осторожно стянула с его руки перчатку, всё ещё не притрагиваясь к коже. Девушка подняла глаза на него в боязливой манере. Они просидели так ещё секунд пять, просто глядя друг на друга. Айса тихонько прошептала:
— Когда я… — она сглотнула ком в горле, — умерла, я встретила Матерь. Она приходила ко мне. Сюда. Стояла, где стоял ты. Я никому не говорила лишь потому, что не могу сама жить с этой мыслью. Так вот, она была очень добра. А ещё она была чем-то даже похожа на меня. Знаешь, что она сказала?
В её присутствии он даже не хотел ничего говорить по поводу существования божеств, поэтому также тихо спросил:
— Что?
Айса улыбнулась и слёзы всё же покатились по её щекам в троекратном объёме. Она подняла руку, и та зависла в паре миллиметров от его ладони. От подушечек её пальцев веяло холодом, но также душевной открытостью и любовью. Она влюбилась в Бреккера, как бы не пыталась пересилить себя. Это была их первая встреча после прибытия в порт Кеттердама. И он никогда ещё не казался ей таким…таким беззащитным. Она хотела спасти его от всего мира. Защитить от всех ублюдков в их чертовой жизни, потому что ей казалось, что он прошёл всё самое страшное. Да и к тому же — в одиночку. Это слишком страшное испытание для человека, прожившего столь мало времени. Так что, если бы ей пришлось умереть во второй раз и навсегда, она бы точно сделала это ради него.
— Она сказала: «
Ты лишь коснись и станет ясно,
Что лишь коснувшись невзначай,
Ты станешь ко всему всевластна.» Я знаю, Каз, что она говорила про тебя. Она упомянула мальчика, который полюбит меня, невзирая ни на мою никчёмную жизнь, ни на то, что мне ещё придётся пройти. Знаешь, я действительно надеюсь, что она говорила про тебя, потому что сойду с ума в своей любви к тебе. Я люблю тебя, Каз. Мне действительно трудно в этом признаться, но я уже просто не могу терпеть и подавлять это, иначе сойду с ума до конца.
Айса начала захлёбываться в собственных солоноватых слезах. Её рука так и не посмела опуститься и дотронуться до его оголённой кожи.
Он застыл, будто окаменел или стал ледяной скульптурой на площади Вечной Мерзлоты.
Она его любит. Она сказала, что
любит простого мальчика-бастарда из Бочки. Айса Муур, девочка, которая умерла с его именем на устах, сказала, что
любит его. Глаза Каза опустились вниз, туда, где её дрожащая рука задержалась над его. Бреккер прошептал, возвращаясь к ней глазами:
— Вернись…
Под «вернись» ещё на корабле они условились иметь в виду преображение до изначальной ипостаси. И сейчас эта просьба слегка напрягла Айсу, но она сложила руки в знаке и окрасила волосы в белоснежный, отчего они засияли в лунном свете ещё ярче. Лишь одного взмаха запястья перед лицом хватило, чтобы настоящие черты принцессы стали видны. Она боязливо подняла взгляд обратно на него. Каз же, не смея терять ни минуты, взял её руку в свою холодную и трясующуюся от напряжения. Он уже готов был сдерживать рвотные позывы, но…ничего подобного и близко не было. Лишь прикосновение двух холодных рук, как раньше, до того, что случилось с братом, до того, как он узнал,
что такое — быть трупом. Айса с расширившимися глазами посмотрела на их переплетённые пальцы, а потом на такое же ошеломлённое лицо Каза. Она лишь только раскрыла рот, чтобы спросить, или всё хорошо, как её лицо было обхвачено свободной рукой Бреккера, а губы обожгло его горячее дыхание. Она лишь только пискнула, как он поцеловал её губы с самой большой любовью, какая только существует, и на какую он вообще был способен. Айса бы попыталась бы продолжить поцелуй, если бы не неожиданная вспышка света, озарившего всю комнату. Оба отшатнулись друг от друга, ища глазами источник вспышки. Для Айсы это не составило труда, ведь подсознательно она подозревала, что слова Матери — не просто благословление, а наставление. Опустив взгляд на свои руки, она увидела, как ярко-фиолетовым вспыхнули завитки и вензеля на её коже, которых до этого не было. Каз расширил глаза, но пальцев не расжал, всё также крепко сжимая руку девушки.
Руки сияли от кончиков пальцев до шеи, перекатываясь, словно разряды молнии. Айса посмотрела на ошарашенного Бреккера и отпустила его ладонь. В ту же секунду свет потух, но она с уверенностью могла сказать, что весь квартал точно видел это сияние. В подтверждение этому в комнату влетели перепуганные Эмили в кремовой сорочке и Тео в спальных штанах и нательной майке. Неизвестно из-за чего глаза их чуть не вылетели из орбит: из-за того, что посреди ночи в их доме происходит странная вспышка света, или из-за того, что в их доме в комнате их приёмной дочери сидит их начальник без одной перчатки напротив неё, которая только в одном ночном платье.
— Доброй ночи, Теодор, Эмили, прошу меня простить за столь поздний визит. Нам нужно было поговорить, — без тени смущения поприветствовал Каз своих ошеломлённых подчинённых, пока надевал перчатку. Он повернулся к Айсе, пока брал трость, и сказал: — Завтра в Клубе. В десять утра. Не опаздывай.
Айса, до сих пор не в силах вымолвить ни слова, только кивнула и продолжила наблюдать, как Каз вальяжно проходит мимо Милс и Тео и идёт уже к главному входу.
Теодор провёл его взглядом, и, как только он услышал, как закрылась входная дверь, сказал, обращаясь к Айсе:
— На свечение мне плевать, что здесь делал Бреккер?!
Милс пихнула его локтем в бок и ласково спросила:
— У тебя всё хорошо?
Айса слабо кивнула, на что Эмили пихнула Тео к выходу, на ходу говоря:
— Вот и славно, спокойной ночи.
Как ни странно, после того, как захлопнулась дверь, больше Айсе ничего не снилось и не болело.
