патока психоделии

— я когда курю, у меня голова кружится. — да я и не сигареты предлагаю, дружочек. ваня ухмыляется, кивая. накипь уверенности стекает с лица, стоит серёже отвернуться. гипоксия тканей головного мозга доводит до парящего состояния, близкого к падению. до нечёткой картинки перед широко открытыми. если от ашек простых так плющит, что будет с дурью? после травки плохо не бывает, так обещает пешков. после травки только растяжение времени и небольшие иллюзии, от которых не страшно, а приятно. после травки — хорошо. ваня не верит, но блеск тёмного разбавленного коньяка в глазах серёжи обещает весёлую ночку. его добрые руки ложатся на плечи, пока ваня затягивается. нежно гладят по шее, пока кашляет от неожиданной крепости. во рту привкус неонового моющего средства, совмещённого с дымом. — это ничего. сейчас будет лучше. через течение разговора с серёжей, то ли бесконечного, то ли короткого, как о погоде, ваня сам себя не узнает. — ну как, вставило? в зеркальной волне широкие чёрные зрачки и пустой взгляд, горящий весельем. за собственным отражением плывет ванна с яркой шторой. сердце ходит в груди, ударяясь о рёбра, и стучит меланхолично-привычно. — лучше чем секс, да? у вани из сексуального опыта только дрочка перед мерцающим экраном компьютера. ему потрахаться хочется до пятен бензиновых перед глазами, но пока не с кем. он чувствует, как близко стоит неудовлетворенность. дышит в ухо, намекая. — что, когда в девчонку кончаешь, тоже голова кружится? серёже смешно. бессмертных за себя стыдно. — кончаю в презерватив. пешков ухмыляется, затягивается ещё. по расслабленному взгляду кажется — доволен ответом. разглядывает прохладную ванную и держит ваню за локоть, как маленького. ему щиплет следы пальцев, где его тянут на серёжу. ему больно и одновременно неловко, потому что чужие руки на своей коже ощущаются неправильно и щекотно, но точно не приятно. но ведь этого хотелось? за этим шёл? сережа, как американский актер. ваня о нём ничего не знает, но словно видел где-то на плакатах, в кино. слышал по радио об очередном оскаре и тысячном конфликте с фанатом. но тянет к нему всё равно, такой он звездный, блестящий, как хайлайтер на одноклассницах, как губы матери после очередной попойки, когда она весело целует в щёку и просит поздороваться с подругами. как шар над дискотекой. ваня вне зоны доступа его сети. мал для него — разве что эксперимент, где он для серёжи подопытная крыса. ну и что? — хочешь, поднимемся наверх? сыграем в правду. у вани нет сомнений, куда сережа ведёт. нет сил отказаться, да и нет желания. в вихре кружащегося пейзажа обшарпанной ванной и хлипкого домика его аккуратная рука с длинными пальцами выглядит, как знак «тупик». до стоп-линии можно, а дальше штраф. бессмертных заглядывается на отросшие тонкие ногти. — давай, — невпопад бросает. ответа уже давно не ждут. это действие травки — время замкнулось, превратившись в очередную баранку метро, в новую заезженную пластинку, звук которой нравится только отъявленному психу. минута стекает по венам, превращаясь в жидкие гвозди, и выливается из отверстий на пятках, впитываясь в часы. теперь время работает так. теперь время подчиняется серёже пешкову. наверху, в спальне, душно и пахнет табаком. приоткрытая форточка — часть интерьера, как бордовые шторы, как ободранный коврик, как столик из уродливого зелёного дерева. лег-че ды-шит-ся. парень толкает на кровать, присаживается рядом, обнимая за плечо. как надо реагировать? толкать или прижиматься? ваня выбирает третье: отодвигается в угол, ближе к холодным подушкам, и жмётся щекой о шершавую ткань. узор на ней скручивается в новый косячок. от второго немного тянет блевать, но терпимо. — как тебе тут? может быть, сереже кажется, что будничный диалог отвлекает от ладони на бедре. ваня в этих пальцах растворяется, не обращая внимания на звон чужих слов. у него перед глазами плывёт от волнения. кожа — горячая под одеждой, чувствительная до раздражения и зуда, кажущаяся грязной. чужие руки уверенные мчатся быстрее, чем ваня может их осознать. быстрее ваниной неопытности, спрятавшейся за проказливым взглядом. он — ребёнок, которого хвалят за то, что матери в чай просыпал соль. ребёнок, который перечит отцу. в ушах только детские звуки — непонятно откуда. словно машинка по асфальту катится, словно мама укладывает спать и поёт колыбельную. гремит юла, а каша комочками сыпется на пол. папа орёт на маму, но без звука, а вот тарелка вдребезги по слуху бьёт. пока мама плачет, можно подольше посмотреть мультики. ване этот канал нравится, там ярко и смешно. ване у бабушки в гостях уютно, борщ вкуснее, и кошка ластится. серёжа елозит по ширинке. — ты же не против? нет. но всё же страшно. рука пешкова забирается по замочку вверх, а потом мелодией, той же, из детства, до-ре-ми-ми-до-ре сбегает вниз. на звонком фа собачка съезжает до упора. фа задерживается, словно клавиша застряла. ваня отзывается скрипичной партией, что так хорошо сочетается с фортепьяно. в детских песнях играют скрипки? серёжа сдергивает с него джинсы. — тебе понравится. бессмертных стонет, когда тёплая влажная рука двигается на его члене. перед глазами плывет насмешливая улыбка. видно за травкой в зрачках девственность? невинность не его выбор, а его наказание — громкий стон от пальца на головке, растирающего предэякулят, серёжу смешит. — ты и с девочками так? у меня ни одна так громко не стонала, как ты. ваню дёргает по сторонам, выгибая. чужая рука на его члене. чужой голос вместо порно, вмешивающийся в аудио-кашу в его голове. он — оголенный провод перед птичьими цепкими когтями. — ты так течёшь… соображаешь ещё? ваня моргает. в мозаике зрачков тухлое мясо возбуждения. калейдоскоп перемешивает яркие узоры, сливаясь с потолком. это не новый этап — это те же детские игры. просто в финале вместо сладкого приза уже настоящий десерт. чувствуется, будто забыл надеть штаны в школу. разве должно быть так стыдно во время дрочки? стыдно меньше, чем приятно. ваня раздвигает ноги пошире. серёжа шепчет, что на следующем косяке было бы ещё лучше, приятнее до электрофореза. мелодия играет громче. уже не ясно, из головы она или снаружи. мама гладит рубашку в школу, папа хлопает дверью. серёжа ведёт за руку на второй этаж. серёжа предлагает затянуться косяком. он же трогает за мошонку. кто этот серёжа? бессмертных его знает? кажется, просто пятно, размазанное, как по подошве, по его векам. ресницы перед самыми глазами, которых не замечаешь. ваня подбирает к себе коленки, трясущиеся от холода и страха. что нужно делать? нормально ли он делает? в карих глазах вся дурь мира. ваня почти падает с кровати. сперма на руке пешкова тянется между пальцами толстыми нитями. ваня — ушко иголки, в которое наконец попали. ваня — кропотливая вышивка, которую не удастся продать. мама пробовала. «за что так дорого?» и отказы. — расслабься, чувак, эй. бессмертных хватает пальцы, красивые и запачканные, и лижет. словно собака, провинившаяся перед хозяином, убирает свою грязь. серёжа смотрит широко и искренне. доволен результатом своего опыта. — такими темпами ни одна девушка тебе точно не даст. ваня смотрит озабоченно на ласковую сволочную улыбку. скрипучий смех отдаёт барабанной дробью в уши. «нажмите клавишу, чтобы записать вашу новую песню», а затем мерзкая мелодия гармошки. игрушку купила мама. — с чего бы? — храбрится. — ты же девственник, чувак. изумление разливается по ореховым зрачкам, превращаясь в насмешливую, почти презрительную колкость взгляда. ваня чей-то младший брат. ване шестнадцать, с порно и контрольными в школе. у вани только один друг трахался с девочкой. это нормально. он никогда не думал о пухлых губах другого мужчины. в смысле, у него тоже яйца есть? он бреет? вопросы остаются в зашитом рту, вниз тянет, на пол, чтобы выблеваться. — если ещё захочется — звякай, малой. хлопает дверь. у вани слюна стекает по подбородку, покалывая прохладой. у окна зябко до мурашек по бёдрам. спущенные штаны натирают кожу. лужа блевоты, воняющая сладким табаком и дешёвым пивом, почти пачкает ладони. а как серёже, понравилось? надо в ответ отсосать? надо трогать, когда трогают тебя? на кровати остается насиженный след со смятым покрывалом и две капли спермы. недокуренный косяк суетливо лежит на тумбочке. ваня думает — это подарок. прощальный. после оргазма трясутся ноги и соскальзывают мысли. а мама заметит мокрое пятно на трусах, когда будет стирать? а пахнет целомудренность как-то по-особенному? что если ваня потерял свой привычный запах? у него голова кружится, слетая с петель. он ведь говорил, что не курит. а серёжа пообещал, что тошнить не будет. как давно он ушёл, кстати?