Цветут цветы

                   — Это всё, что я могу Вам рассказать.              Как же не вовремя явился этот самодовольный кретин… Но тем не менее, Дедал был не против. Где-то в глубине души может быть даже немного рад. Глава службы безопасности вносил в его опустевшую жизнь хоть какое-то разнообразие. Очень своеобразное развлечение за неимением другого.              — Честно говоря, я ничего не понял, — признался Рауль. — Я слишком рационален, чтобы поверить в каких-то полубогов наяву. А что ты думаешь обо всём этом?              — Я уже всё сказал.              — Разве?              У Дедала внутри что-то предательски дрогнуло. Слишком знакомым тоном это было сказано. Слегка насмешливо, игриво… Угрожающее.              «Если надо, я умею быть жестоким.»              Слишком живо было воспоминание о том, что произошло тогда в лаборатории…              В груди заныло. В животе всё свернулось в тугой ком              Рауль хоть и не был гением, но был слишком уж проницателен, и это вселяло в Дедала леденящий ужас. Он никогда не знал наверняка, что именно известно Раулю, и потому не мог верно оценить исходящую угрозу. Да и сама мысль о том, что может существовать человек умнее него, Дедалу претила. Это не укладывалось у него в голове, рушило ему всю картину мира.              С Кридом всё время приходилось быть начеку. Одно неверное слово, и Рауль сможет догадаться о многом, куда как о большем, чем ему следовало бы знать. И ладно бы, если дело было только в тайнах Ромдо. Дедала больше волновали свои секреты.              Рауль вообще сказал это наобум, между делом, совершенно ничего не имея в виду. Просто чтобы посмотреть на реакцию Дедала. И вдруг неожиданно для себя нащупал почву.              — Ты ведь знаешь больше.              Дедал глубоко вздохнул.              Всё это не укрылось от внимательного Рауля.              Незначительная мелочь, не имеющая смысла. Но именно из этих мелочей и состоял весь Дедал.              Ведь… «Дьявол в деталях».       Именно эта фраза пришла Раулю на ум, когда он впервые увидел этого чертёнка с ангельской внешностью. Но тогда было не до него, а теперь, узнав парня чуть поближе, Рауль только утвердился в своей правоте.              Весь такой беленький, чистенький, прилизанный, покладистый, идеальный до тошноты! Разве можно заподозрить его в чём-либо? А между тем, Дедал всегда оставался себе на уме и вёл свою игру.       — Я вас не понимаю, шеф Рауль.              Его голос полон подчёркнуто-холодной вежливостью. Почему это так выводит из себя? Всё, что бы ни делал этот мальчишка, словно занозами впивалось в Рауля. От него исходило нечто, неподдающееся описанию. Словно каждая клеточка его тела излучала сладкий яд, проникающий в Рауля с каждым вдохом, окутывавший его и просачивающийся через кожу прямо в кровь, в сердце, в мысли… Это затуманивает разум. Не даёт спокойно дышать.              Таинственный остекленевший мечтательный взгляд, за которым угадывалась буря мыслей, фанатичный огонь на грани безумия, когда Дедал о чем-то задумывался, или хитрый кошачий взгляд дьяволёнка, задумавшего очередную проказу, или просто насмехающегося над чем-либо. Плавная кошачья грация в движениях, мягкий очерк овального личика, тонкая хрупкость фигуры, манера говорить с придыханием…              Дедал знает про своё чарующее обаяние.              И, наверно, догадывается, какой эффект производит на Рауля взгляд тёмно-карих глаз с пикантной перчинкой некой мысли, тайны, которая известна только одному ему великому гению, пусть даже и нет ничего такого, и он просто делает вид, чтобы подразнить шефа службы безопасности…              — Я, как и Вы, могу лишь строить предположения. Но, даже если и так, с чего бы мне делиться с Вами?              … не может отказать себе в удовольствии: ведь ему это так нравится — играть с Раулем, запускать в него свои острые коготки из мягких, бархатных лапок. Слишком многое себе позволяет!              Детская игра, только масштаб побольше. Наверно именно это заставляло Рауля улыбаться, каждый раз, когда Дедал рядом.       — Тебе больше не с кем.              Издевается… Может, рассказать ему всё, и пошёл он к чёрту? Пусть возится со своим Ромдо, лишь бы под ногами не путался.              — И что же Вы будете делать? Будете переворачивать мир? Построите новый? Чтобы сражаться с богами, нужно самому стать богом. Вы настолько амбициозны?              Это уже неприкрытая издёвка! О, как ловко Дедал это делал: срывал маски вместе с кожей, бил без промаха, выбивал почву из-под ног! Юный гений был ещё и замечательным психологом. Сознательно или нет, но он попадал по самому больному.              Прижать бы его к стене, сомкнуть пальцы на тонкой шее, оставив синяки на бледной коже, сломать, покорить, увидеть мольбу в его глазах, проучить, стереть эту чёртову ухмылочку со смазливого личика!.. Сломить его наконец и заставить умолять о пощаде, чтоб не зазнавался!              Что-то в Рауле заворочалось, заурчало в темноте души, оскалило слюнявые блестящие острые клыки, в предвкушении добычи. Теперь он глубоко вздохнул, пытаясь унять вспыхнувшую в нем бурю, успокоиться и вернуть способность трезво мыслить.              Крепость его самообладания, из которой Дедал забавы ради вытаскивал по кирпичику, наконец дала трещину.       Но ни один мускул у него на лице не дрогнул.              Дедал возомнил себя кукловодом? Хочет поиграть? Хорошо…              — Я предпочитаю сам решать как жить, и не нуждаюсь в советах «богов». Но тебе, кажется, трудно понять, что взрослый человек вполне способен взять на себя ответственность за свою судьбу, как, например, твоя Рил.              Дедал уже открыл рот, чтобы выдать очередную колкость, но тут же осёкся под взглядом Рауля.              Было что-то до жути зловещее в его едва заметной улыбке, в лукаво прищуренных глазах, в поразительном спокойствии.              У Делала по спине пробежал холодок. Он невольно шагнул назад.              — Какой же ты ещё мальчишка! Неудивительно, что она от тебя сбежала.              Рауль подошёл почти вплотную, протянул руку и поправил вечно спадавшую Дедалу на лоб прядку, погладил за ушком, спускаясь ниже, и кончиками пальцев невесомо прошёлся по белоснежной, соблазнительно открытой, изящной шее, по выступам тонких ключиц…              Дедал замер. Его с каждой секундой всё больше охватывала паника. Его трясло и в то же время сковало оцепенением — ни вздохнуть, ни пошевелиться, даже сердце ёкнуло, замерло, потом захлебнулось биением в бешеном ритме. Лёгкие, будто забитые липкой ватой, отказывались дышать, а Дедал всё ещё отказывался верить в то, что происходит.              Сейчас он совсем не был похож на зазнавшегося надменного гения. Высокомерие всезнайки и снисходительная насмешка вдруг разом исчезли из его взгляда. Рауль заметил, как парень вздрогнул и невольно сжался, когда увидел его так близко. Сейчас, когда он во власти Рауля, он уже не такой самоуверенный. Он натянут, как струна: ещё чуть-чуть и потеряет сознание. Его главное оружие — гениальные мозги — здесь не поможет. Теперь можно припомнить ему все его насмешки, спустить себя с поводка, взбунтоваться, позволить себе безумие среди надоевшей идеальной жизни. Дедал уже достаточно над ним поиздевался, настала очередь Рауля развлекаться.              Ему нравилось держать мальчишку в напряжении. Это слишком сильно опьяняло, растекалось по нему, как жгучее шампанское, где вместо легкомысленных пузырьков — бурное веселье. Звериным, охотничьим чутьём он уже чувствовал, как в страхе мечется сердечко Дедала в предчувствии своей участи и немой жалостливой мольбе; с нетерпением предвкушал, как Дедал цепенеет и мякнет в его руках. Такой милый, смущённый и невинный! Такой послушный!              Оттеснив Дедала в угол, образованный двумя столами, Рауль слегка наклонился вперёд и навис над парнем, опираясь руками на стол. Его стало слишком много, он словно заполонил собой всё пространство. Впервые Дедал заметил, насколько крепкая у Крида фигура. Как оказалось, шеф службы безопасности, всегда выглядевший утончённым аристократом из-за балахона своего плаща, в прекрасной физической форме.              Он был настолько близко, что Делал сквозь одежду чувствовал его тепло, его дыхание на своих губах. Его глаза, красивые, бледно-фиолетового оттенка, но холодные и колкие, сейчас горели бесовским огнём, не предвещавшим юноше ничего хорошего…              — Может, мне стоит показать тебе, как ведут себя опытные мужчины?              От этих слов сердце у Дедала бухнулось куда-то вниз, оставив в груди лишь зияющую пустоту. Всё в нем замерло в ожидании чего-то. Он даже не успел подумать о том, что сейчас произойдёт, и по-настоящему испугаться. Думать было некогда, мысль как-то пролетела мимо его сознания, на фоне, а внутри всё похолодело. Дедал вдруг ощутил себя таким бессильным, слабым и жалким! Не страх закрался ему в душу, его яркой вспышкой насквозь пронзила острым клинком какая-то чёрная, щемящая, разъедающая, тяжёлая, будто предсмертная тоска. Нечто неотвратимое, неумолимое, неизбежное, как сама смерть. И чувство своей абсолютной беспомощности и ничтожности перед этим. Его душа словно треснула, надломилась и распалась.              Рауль воспользовался этим замешательством и сразу же, пока Дедал соображал что к чему, просунул колено ему между ног, слегка надавив бедром на самое чувствительное место, чем отвлёк его на секунду, которой хватило, чтобы распахнув халат, как шторы, рывком скинуть его с плеч доктора и швырнуть на пол, а самого Дедала заставить совсем лечь на стол, навалившись на него всем телом.              Всё это произошло слишком быстро, и слишком много ощущений разом обрушилось на парня, первым из которых стало, наверно, ощущение собственной слабости. Рауль держал его правую руку, и мальчик не мог ею даже шевельнуть, стройное, молодое, опытное, настойчивое, раскалённое мужское тело намертво прижало его к столу, тяжесть Рауля давила на него, словно каменной плитой, совершенно лишив возможности двигаться. Парень не мог даже вздохнуть. Горячее дыхание Рауля огнём опалило ему лицо, и его губами завладела влажная мякоть чужих тёплых губ, от которой всё вспыхнуло внутри. Вместе с этим Дедал чувствовал, — но гораздо слабее, на фоне, — как чужие пальцы сжимают ему сосок, как давят бедра Рауля меж разведённых ножек. Первым порывом было отстраниться, и Дедал дёрнулся в сторону, но Рауль не дал ему уйти от поцелуя, запутав пальцы в его волосах и крепко удерживая, для верности прикусив его губу зубами, покусывая, терзая, наслаждаясь…              Всё же, как бы ни хотелось Раулю отомстить и причинить мальчишке боль, сердце диктовало свои правила, и вместо того, чтобы до крови кусать его невинные губы, он просунул свой язык, мгновенно заполнивший маленький тёплый нежный ротик, пока растерявшийся, толком не сообразивший, что происходит, юноша ему это позволил, между ними и целовал его страстно, медленно и тягуче, зарываясь пальцами в его волосы, сам упиваясь.              Промелькнула мысль, что надо будет повторить в более подходящей обстановке.              Мягкий полумрак спальни, густо-тёмные капельки вина, скинутая на пол в спешке одежда… Тонкая кожа под пальцами, нежная как лепестки цветов; Дедал на смятых простынях, млеющий от его ласк, и вся ночь впереди… Жаркая, душная, полная страсти, чувств, ощущений и наслаждений…              Дедала как током ударило, когда что-то упругое, горячее и влажное коснулось его губ и скользнуло ему в рот. Он даже не осознал, что это и есть поцелуй, но сердце — эксперт по таким делам — отозвалось мгновенно, возбужденно подпрыгнуло и забилось так часто, что дышать стало трудно, и кровь ударила в голову с такой силой, что парень застонал от боли.       Вместе с сердцем подпрыгнула у Дедала и другая часть тела, что Рауль при таком тесном контакте не мог не заметить. Это наполнило его душу ликованием. О, это сладкое чувство свершившейся мести! Просунув руку меж их тел, Рауль со злорадным торжеством начал ласкать выступающий бугорок, распаляя мальчишку ещё сильнее, между делом расстегнув его пояс и начиная его раздевать.              Что-то тихо щёлкнуло. Дедал, ещё пребывавший в оцепенении сладкой истомы, быть может, и не заметил бы этого едва различимого сквозь шум крови в ушах и тяжёлого дыхания звука, но Раулю пришлось прервать поцелуй и отстраниться, чары отступили, и это слегка отрезвило паренька, к которому вдруг вернулась наивная стыдливость, и даже в полумраке было видно, как он сгорает от стыда и смущения, пока ловкая рука Рауля, нырнувшая в огненную глубину расстёгнутой ширинки силой трения разжигала пламя страсти.       На этом можно было бы остановиться и наслаждаться победой: продолжать нет смысла, ведь Дедал уже повержен.              Но так забавно смотреть на это смущённое растерянное личико, наблюдать, как Дедал пытается не показывать вида, как не знает, куда себя деть; с каким голодом ждёт новых ласк и с какой жадностью их принимает; какое же непередаваемое удовольствие мучить его вот так, смотреть на его тщетные попытки бороться, сохранить остатки разума и видеть, как он, в конце концов, ломается и теряет голову, потому что не может справиться с новым сильным чувством, будучи не в силах противостоять ему; смотреть на то, как не столько сам Дедал, сколько его тело безмолвно молит о большем! От его взволнованного тяжёлого дыхания начинала закипать кровь: трудно оставаться спокойным перед такой картиной. По коже Рауля пробежали мурашки от налетевшего жара.              Крид был из той категории людей, у которых всё находится под трезвым контролем разума. Всю его идеальную жизнь этот холодный расчётливый деспот хоронил его чувства закидывая их кучей в одну могилу и закапывая заживо. Разве можно было предположить, что они внезапно воскреснут, выберутся и всей толпой придут мстить?              Никогда не испытывая власти страстей, Рауль думал, что это просто слова. Ни разу не изведав их силы, он оказался не в состоянии с ними бороться.              Эти восставшие мертвецы, изуродованные до неузнаваемости, растерзали бедняге разум, ни оставив от него ни клочка. Теперь они здесь хозяева.              Но самый главный аргумент торчком стоял у него в штанах, поэтому все доводы рассудка на этот раз полетели к чёрту.              Взяв Дедала одной рукой за шею и сдавив посильнее, чтобы не рыпался, Рауль с очаровательнейшим нахальным бесстыдством, всё с той же лукавой, чуть нагловатой усмешкой, глядя сверху вниз прямо в глаза своему беззащитному пленнику, начал расстёгивать ремень. Звякнула пряжка. Разошлась в стороны молния. Тихий шёпот ткани…              …и снова жаркое околдовывающее марево чужого тела, жадных поцелуев и нетерпеливых, скорых, мимолётных ласк, которыми Рауль опутал его, как паук пойманную мушку. От каждого прикосновения по коже бежали мурашки, сердце сладко замирало, и Дедал вдруг с ужасом поймал себя на мысли, что это невыразимо приятно, что ему это нравится, этого хочется. Сейчас было только одно — яркое всепоглощающее желание, невыносимая сладкая мука, затмевающая всё остальное. Ничего больше не осталось, кроме тянущего, ноющего, жгучего, требовательного чувства, завладевшего парнем до последней клеточки; заставившего отбросить гордость, совесть, мораль и прочую чепуху.              Где-то на границе сознания, сквозь тёплую тёмную пелену тумана в голове, Дедал ощутил, как Рауль стянул ему брюки до середины бедра, и последняя преграда, разделявшая их тела, исчезла.              От осознания того, что он теперь полностью отдан на милость другому у Дедала всё внутри сжалось, свернулось, готовясь к чему-то ужасному. Ему было страшно, и в то же время всем своим существом он отчаянно, безумно этого хотел и с трепетом ждал.              Вожделение Рауля достигло высшей точки, местами раскалив его докрасна. Как голодный хищник, готовый вонзить зубы в плоть своей жертвы, его орган изнывал от нетерпения, задыхался, исходил соками.              Наскоро размазав выступившую смазку, Рауль приставил налитую, алчущую плоть к беззащитной шелковой мякоти, и, не в силах больше сдерживать своё нетерпение, сразу же толкнулся внутрь, одним плавным движением овладев юным телом до предела, дозволенным невинностью, не сдержав восхищенного стона — настолько упоительным было ощущение тесной гладкости замшевой глубины непривыкшего напрягшегося сжавшегося тела.              Дедал вскрикнул, и ослабшие пальчики нежно сжали Раулю плечо через рукав плаща. Каким же он сразу стал покорным! В какого паиньку превратился этот стервозный сучонок! Ему сейчас так страшно и больно, и он ничего не может с этим поделать! В порыве игривого озорства Раулю захотелось помучить мальчика. Совсем немного, совершенно безвредно… Просто не давая ему той главной ласки, которая сейчас была так нужна.              Как волны в шторм обрушиваются на берег со всей своей мощью, так и Рауль раз за разом обрушивался на невинное тело со всей неистовой разрушительной силой урагана своих страстей, погружался в него плавно, но слишком настойчиво, и бедный паренёк замирал и трепетал от каждого движения своего мучителя, стиснув зубы, душил крик в глубине груди. Что-то твёрдое горячее густое плотное мягко пульсировало внутри, тяжело заполняло его целиком, до конца, с каждым разом всё сильнее и глубже, и тупая, тягучая боль, от которой некуда было деться, проникала в Дедала всё дальше, росла, ширилась, становилась невыносимой. К ней примешивалось и жгучее зудящее страдание иного рода. Расчёт Рауля оказался верным: Делала изнутри распалял огонь, жаркое пламя струилось по его жилам, любое касание расцветало на коже выжженным клеймом, и всё это тянулось целую вечность и сводило его с ума.              Личико у него порозовело, полуприкрытые влажные глаза, смотрящие куда-то в бесконечность, слегка затуманились, длинные сажево-чёрные ресницы слиплись от слёз; припухшие губки, ярко-красные, тёмные в полумраке, были соблазнительно приоткрыты и в такт движениям Рауля с них срывался мучительный полувздох-полустон, едва не переходящий в крик.              Рауль смотрел на эту картину, и с каждым движением всё сильнее вздувалась в его лоне обжигающая алая волна, грозя взметнуться и перелиться через край, но Рауль, будучи опытным эквилибристом, удерживал хрупкое равновесие. Как велико искушение продлить удовольствие на этих последних, самых сладких минутах! Ему хотелось позабыв обо всём на свете, трахать парня ночи напролёт, пока тот не взвоет, не взмолится о пощаде. Но сейчас обстановка не располагала к долгим действам, да и с Дедала на первый раз хватит.              Собрав все оставшиеся силы для последнего натиска, Рауль взял Дедала за живое и принялся энергично орудовать плотно сжатым кулаком, при этом всё нетерпеливее вбиваясь в мальчика, и всё быстрее, теряясь в омуте ощущений, в котором оба с непривычки захлебнулись. Слишком яркие, слишком сильные, они ослепляли, оглушали, бурлили, пузырились и лопались, необыкновенной остротой резали изнутри, как ножом, и ничто в мире уже не могло их отвлечь, помешать той золотой волне райского блаженства, в ожидании которой сосредоточились их души, взорваться и перелиться через край.              «Его — не отдам!..» — решил Рауль, непростительно жадно терзая мягкие губы, уже падая в пропасть судорожного физического наслаждения. — «…ни Винсенту Лоу, ни богу, ни дьяволу! Никто у меня его не заберёт! Никто!»              На последних самых сильных движениях Дедал забился, заметался, и его стон, почти не слышный, где-то за гранью существующего мира, отдавшийся в Рауле лишь слабым эхом и слившийся с его собственным, стал аккомпанементом к последнему влажному содроганию бурного кипучего восторга, яркой вспышкой мелькнувшим в голове…                      Всё ещё тяжело дыша, чуть пошатываясь на ватных ногах, Рауль приводил всё в более-менее приличный вид. Это только в каких-нибудь фантазиях, где можно пропустить не самые приглядные моменты, нежданная страсть выглядит красиво, а на деле так себе. — Можешь гордиться, — сказал Рауль набрасывая на Дедала халат, — ты пока что единственная причина, по которой я потерял голову. Я даже всерьёз начинаю тебя бояться, — он усмехнулся, погладив Дедала по щеке, но его шутка прозвучала как-то неуверенно. Ему было очень нужно, чтобы Дедал ответил. Пауза затягивалась. — А Винсент Лоу, видимо, не в счёт? — раздался в тишине едва слышный небрежно-равнодушный, слегка осевший голос, в котором Рауль с облегчением услышал знакомые пренебрежительные нотки. — Плевать на него. Я нашёл свой raison d’etre. И буду драться за него насмерть, даже если кому-то это покажется глупым. Это моё решение. Дедал хмыкнул в ответ. — Вы умнее, чем кажитесь. — Рад слышать, — ответил Рауль в том же тоне. Камень, лежавший у него на душе, наконец свалился.