золотой

— Ты не принесёшь еду? — пальцы Елены порхали по клавиатуре с такой скоростью, что, казалось, сливались в одно мутное пятно, а сама она даже не подняла голову — как вообще заметила его появление, загадка. — Я почти закончила. Нейт встрял на самом пороге как вкопанный. Что-то было не так. Неочевидно, ведь на первый взгляд в гостиной царила мирная, приевшаяся за последние месяцы атмосфера семейного уюта: по воздуху действительно плыли аппетитные запахи ригатони с томатами и говядиной, мягкий свет от торшера мазал тёплыми потёками диван и плечи Елены, за стеклянной дверью на задний двор по земле стелились сумерки позднего лета. Всё, вроде, в порядке. Но интуиция, то свербящее в заднице чувство, которое позволяло ему выхватывать из воздуха отсчитывающие последние секунды гранаты и метать их в обратку до того, как они разорвались бы в руке, так и вопило ему — ничего не в порядке. Даже в ушах свистело от напора. А потом он понял. Елена сидела, закинув ноги на журнальный столик, и поджимала голые пальцы в такт каким-то своим мыслям. Нейт знал — мало что она не любила так же, как ходить по полу босиком, даже летом. И, коль уж на её ступнях не красовались её любимые тапки, похожие одновременно на кеды и пуанты, значит… Нейт чуть скосил взгляд за левое плечо. Ну точно — дверь в гостевой туалет открыта. Да там даже свет ещё горит. Забудь он выключить свет, не обошлось бы без нотации. Торопилась, значит. Теперь его нос, хоть и с трудом, мог уловить еле заметную отдушку мыла и антисептика, и Нейт соврал бы, сказав, что от осознания его не дёрнуло горячей дрожью. Елена уставилась в лэптоп, стоило ему вновь взглянуть на неё — сама невозмутимость, словно для неё, поглощённой написанием очередной статьи для ширпотребного интернет-издания, нет ничего важнее работы; одно его слово, и она, тут же отложив технику в сторону, обуется и поведёт его ужинать в лучших традициях американской мечты. Но Нейт молчал. Нейт — послушный мальчик, Нейту два раза повторять не надо, так что уже спустя минуту после того, как он наконец отмер и двинулся вглубь кухни, еда уже была на столе. Только для того, чтобы безнадёжно остыть, ну да это — мелочи. Аккуратно составив тарелки в сторону, Нейт обошёл столик, замер напротив Елены, переминаясь с ноги на ногу от уже нестерпимо тесно сидящих в паху джинсов, и опустился на колени. Теперь её лицо наполовину скрылось за крышкой лэптопа, Нейт видел только глаза и падающую на лоб непослушную золотую прядку. Ему и того не полагалось, вообще-то, потому что на ближайшее время центром его внимания были ноги Елены. Точёные маленькие ступни — одна расслабленно закинута на другую в безупречно-небрежном жесте — оказались у него под носом, и Нейт не отказал себе в прихоти провести кончиком по своду одной из стоп, вдыхая запах мыла, разведённого с глицерином спирта и собственный аромат кожи Елены. Его язык сам собой выскользнул наружу, обвёл по контуру ноготок большого пальца, спустился длинными лижущими движениями через подушечку плюсны к пятке, чтобы Нейт мог обхватить её губами. Пускать в ход зубы он не решился, хотя Елена, наверное, была бы только рада — всё-таки кожа пятки куда грубее остальной стопы — и потому просто оглаживал языком выпуклую поверхность. Правда, этого было мало. Хотелось осыпать поцелуями каждый дюйм этих восхитительных ножек, пересчитать каждую венку и выступающую косточку. Не справившись с собой, Нейт мокрой дорожкой касаний поднялся до щиколотки, звонко чмокнул её, вкладывая в этот жест всё своё благоговение. Сверху послышался довольный вздох, от которого Нейт чуть не кончил прямо так. Забрать в рот большой палец до основания и дальше, насколько хватило глубины, было естественным решением; Нейт ориентировался на участившееся дыхание, подрагивание пальцев на языке и заикающиеся щелчки по клавиатуре. Языком он пересчитывал вместившиеся в рот три костяшки пальцев, щекотал их подушечки, чиркал по чувствительным стыкам со стопой. Словно ища одобрения, Нейт поднял взгляд — и встретился с горящими глазами Елены: — Хорошо. Умница, Нейт. Она захлопнула лэптоп, тут же отставив его на диван рядом с собой, убрала одну ногу и стукнула ею по полу, обозначая место; Нейт тут же ринулся туда ползком, потому что разрешения вставать у него не было. Может, со стороны и смотрелось странно, но Елене точно нравилось, судя по тому, как алчно её пальцы проскользнули по его затылку, когда она прижала его к внутренней стороне бедра — скорее, к колену даже, слишком далеко от желанного места, — и прошептала: — Не отводи взгляд, мой хороший. Ладонь Елены зарылась в ширинку слишком узких джинсов, и Нейт, с одной стороны, отдал бы все сокровища мира, чтобы этих проклятых джинсов не было, и он мог бы видеть, как Елена доводит себя до оргазма; но, с другой стороны, ему не хватило бы выдержки, и тогда это определённо расстроило бы Елену. А Нейт ни в коем случае не хотел её расстраивать. Только не сейчас, когда, вспучивая плотную ткань судорожными толчками пальцев, Елена наверняка смотрела на него с горящим в глубине зрачков желанием — точно Нейт сказать не мог, потому что послушно сосредоточил взгляд на её промежности. Он держал руки на коленях, сжав пальцы до скрипа кожи, до побелевших костяшек, чтобы только не коснуться вздыбившейся ширинки — Елена не сказала «можно», значит, по умолчанию нельзя. И ему воздалось за старания: — Вот молодец, — в охрипшем голосе Елены слышалось неподдельное обожание. — Ты такой послушный, мой славный мальчик. Такой красивый, такой совершенный с этим румянцем на своём хорошеньком лице. Просто куколка, сладкий. Как бы я хотела запереть тебя в стеклянную витрину и никому-никому не показывать, какой ты у меня прекрасный. От похвалы по позвоночнику разлилось золотистое тепло, которое, переплетясь с нитями невыносимого уже возбуждения, вдруг подтолкнуло Нейта на самую грань — теперь он балансировал на краю: отсутствие какой бы то ни было стимуляции напрочь перечеркнулось словами Елены, щёлкнувшими по эго с точностью кнута. В лёгких стало резко не хватать воздуха, а кожа под одеждой неприятно ощетинилась нервами, но даже это не сбило нарастающего наслаждения. Нейт знал, как непреложную истину: стоит Елене попросить его, приказать ему, и этого хватит. — Сейчас, мой золотой, — её голос просочился ему в уши сладкой патокой. — Кончи для меня. Вот и всё. Тряхнуло Нейта не на шутку; он зажмурился, вжался лицом в ногу Елены, хватая широко раскрытым ртом собственные беспомощные стоны. На джинсах проступило мокрое пятно. Боже, с ним такого конфуза даже в подростковом возрасте не случалось, а тут… Но ласковые поглаживания руки в его волосах и нежный шёпот: — Вот так. Хороший мальчик, — того стоили. Нейт сидел на полу, привалившись плечом к дивану и безвольно опустив руки по бокам: в мыслях — блаженная пустота, в теле — лёгкость, почти кружившая голову. Его дыхание постепенно успокаивалось, не отражаясь больше шумным эхом в углах потолка. Никаких глупых вопросов про то, счастлив ли он, Елена не задавала — она и так отлично знала, что никого счастливее Нейта сейчас во всём мире нет. Кроме, может, неё самой.