Герань и другие неприятности

Кольцов закрыл за собой входную дверь, положил ключи на тумбочку и потянул носом — дома пахло едой. А точнее, дома пахло очень вкусной едой. Вот что-что, а вкусно пожрать Макс любил. Особенно после рабочего дня, когда, набив пузо, можно сразу же завалиться спать. Стараясь не шуметь, Макс разулся, повесил куртку на крючок и тихонько прошёл в ванну. На пороге появился заспанный Козлов, щурясь на свету. — Ты чего так поздно? — Да у Дэнчика задержался. — Намывающий руки Макс чуть отстранился от раковины, чмокнул Козлова в щёку. — У него там какая-то презентация намечается, какие-то нововведения в его этом Трутоке. Он мне пару часов вещал, я честно всё прослушал. — Аааа… — Козлов зевнул. — Я там борща сварил, сейчас налью тебе. Когда Макс пришёл на кухню, его уже ждала дымящаяся тарелка с плавающим островком сметаны посерединке. Макс сел за стол, снова потянул носом, восторженно пискнул и взялся за ложку. Борщ был что надо: на жирном мясном бульоне, с кислинкой квашеной капусты, которую, как и томатную пасту, Козлов делал сам, и щедро сдобренный перцем. В кухню пришёл, шаркая тапками, Козлов. Похлебав водички из графина, он привалился к стене кухни, разглядывая активно работающего ложкой Максима — трескал Кольцов с неимоверной скоростью, шумно прихлёбывая и шмыгая носом. Макс поднял глаза на капитана. Вот ведь, подумал он, не лень же было Мишке после смены торчать несколько часов на кухне, чтобы наварить заебатого супца. Так ещё и встал, борща налил, не уходит, хотя утром рано вставать на очередную смену. Стоит, вон, весь такой сонный, растрёпанный, на щеке красный след от подушки, в трениках своих застиранных, ждёт. Макса вдруг обдало приливом нежности, а следом чем-то таким, что обожгло его изнутри посильнее, чем горячий борщ. Сердце вдруг запнулось и застучало с каким-то новым, неизвестным ранее ритмом. Слово было быстрее, чем мысль. — Люблю! — выпалил Макс. И тут же его как ледяной водой окатило от ужаса, волосы на загривке дыбом встали. Макс сжался, уткнулся носом в тарелку, выпучив в неё глаза. Что?! Что, блять, он только что сказал? — М? — отозвался задремавший Козлов. Макс вздрогнул, с шумом втянул в себя воздух. Суп застрял в горле. — Борщ… — Максим с трудом заставил себя проглотить съеденное. — Чего? — Борщ… — Макса охватила паника. — Я... Это… Борщ! Борщ люблю! — Аааа… — Козлов снова зевнул, сонно похлопал глазами. — Ну ты ешь, ешь. Я пойду, лягу. Ты давай не засиживайся, поздно. И Максим остаётся на кухне наедине с тарелкой супа, есть который уже не хочется. Максим сидел в опенспейсе редакции «Моськи» и смотрел на занятых работой коллег. Сам журналист работать не мог, тупо просиживал время перед экраном. Собственно, он уже сбился со счёта, сколько дней он не мог ни работать, ни спать, ни есть. Он пытался свыкнуться с новыми обстоятельствами своей жизни. Максим Кольцов любил маму с папой, свою работу журналистом, друга Дениса. Себя, конечно же. Теперь вот Максим любил ещё капитана полиции Козлова М.А., усы которого, да и весь он сам, стали для Кольцова самым дорогим и желанным на свете. Снизошедшее на Кольцова чувство ворочалось в нём как медведь по весне в берлоге, просилось наружу. А сам капитан в глазах журналиста заиграл новыми красками, словно цветной витраж на солнце после дождя. Телефон журналиста завибрировал, высвечивая на экране имя Дэнчика. Макс подхватил телефон и ушёл в угол редакции, к окну. — Эй, Кольцов, ты куда подевался? От тебя который день ни привета, ни мемаса. Опять накосячил, и тебя в ебеня статьи писать отправили? — Да не-е, — Макс был рад слышать друга, которому и правда не писал в последние дни. Денис поинтересовался, чего у Макса нового, и, не дав тому ответить, принялся рассказывать о том, что презентация обновления в его приложении прошла на отлично, вечеринка по этому случаю была с размахом, и зря журналист её пропустил. — Слушай, Дэн, тут такое дело... — перебил его Максим, обрывая сухие листики у герани, что стояла на подоконнике в горшке. — Ну? — недовольно буркнул Титов. — Тут такое дело... — повторил журналист, смутившись. — Я, кажется, влюбился... — Бля-я-я, старик! — возмущенно протянул Денис. — Я это уже сто раз слышал. И про невинность, и про непорочность, и про в первый и последний. А потом ты ей присунешь, и она превратится в тыкву. А ещё друг называется, важное мероприятие на очередную юбку променял. Ладно, всё, потом поговорим! Хоть Денис и был единственным другом Максима, но рассказывать ему о том, что это была как раз таки не юбка, а форменные брюки и фуражка, Макс не спешил. Счастье, как говорится, любит тишину. Жил Максим со своим ментом вместе уже довольно давно, как говорится, душа в душу. Правда, один раз не обошлось без скандала, и Кольцова, стоило ему вспомнить этот случай, прошибал холодный пот от пережитого ужаса. А всё из-за сковороды. Сковорода, чугунная, без ручки, покрытая вековым слоем нагара, была привезена Козловым из деревни. И вот она-то и попалась грешным делом на глаза Максу, у которого, внезапно, включился режим Золушки, которая решила провести ревизию в кухонных шкафах. — Рухлядь???!!! — орал в бешенстве Козлов, надвигаясь на загнанного в угол кухни журналиста. — Да моя бабка на этой рухляди блины пекла! Да ты, сучонок, в жизни своей таких тонких блинов не видывал!! Ты, блять, картошку из этой рухляди жрал и добавки просил!! А ты!! Тыыы!!! Ты её выбросил!! Да как, ёб твою мать, тебе вообще в башку эта мысль пришла?? Как-то оправдываться, попытаться сбежать, а уж тем более успокаивать капитана было явно делом бесполезным. Его мент, с виду тихий и безобидный, в этот момент был концентрацией всей вселенской ярости — Кольцову казалось, что тот даже в размерах увеличился, грозной тучей заполняя пространство кухни. «Пристрелит! Точно пристрелит! — обречённо думал Макс, глядя на то, как Козлов пытается выдернуть из кобуры табельное. — Всё, пизда тебе, Максимка!». Но капитан был слишком взбешён, чтобы совладать с застёжкой на кобуре. Рыкнув, он сдёрнул с плеч портупею, швырнул её куда-то в сторону и выскочил из кухни. Хлопнула входная дверь. Максим аж вздохнуть боялся — неужто пронесло? Входная дверь снова хлопнула, в кухню влетел Козлов и буквально за шкирку, в домашних тапках, выволок журналиста на улицу. Следующие минут двадцать Максим рылся в мусорных баках у дома, затылком ощущая тяжёлый взгляд капитана. Злополучная сковорода была найдена, но всю следующую неделю Макс спал на диване и питался едой из доставки. Журналист и капитан познакомились случайно. Максима отправили в глушь Архангельской области делать материал о местном химкомбинате, который сливал в реку свои отходы. Идя со станции, Кольцов тупо заблудился. Битых несколько часов Макс ходил по грунтовой лесной дороге, буксуя в грязи и ругаясь на отсутствие связи. День уже начал перетекать в вечер, Максиму от усталости и голода начало казаться, что он ходит кругами, как из-за поворота появился уазик с сидящим внутри Козловым. «Опа!» — хохотнул тогда капитан и отвез журналиста в деревню Топи рядом с комбинатом, где работал участковым. Несколько дней Макс брал штурмом дирекцию завода, дабы получить от них комментарии, доводил до инфаркта местных бабушек, выпытывая у них, мол, может, у вас дичь какая творится, типа, облака над деревней странного цвета или барабашки в углу скребутся, лез к местным рыбакам, чтобы те показали ему свой улов с тремя глазами. А жил у Козлова (мент с кипучей деятельности журналиста знатно веселился), поскольку больше никто приставучего журналиста вынести не смог. Его даже местный батюшка выгнал чуть ли не с проклятьями, потому что Кольцов, который хотел выжать из пребывания в Топях по максимуму, требовал от батюшки доказательств чудес местного монастыря. Максим налил себе кофе, взял телефон и ушёл опять к окну. — Чего тебе? — недовольно отозвался Денис на том конце. — Дэн, ну не злись, ну! У тебя этих презентаций ещё сколько будет, я на все ходить буду, обещаю, только советом помоги. — И что за совет ты хочешь? — заинтересовался Титов. — Ну... — Максим почесал лохматый затылок. — Романтика там эта вся. Ухаживания. Я не умею просто. — Конечно, не умеешь! Тебе же не надо — ты свою очередную жертву либо спаиваешь, либо она просто сдаётся под тяжестью лапши, которую ты навешиваешь ей на уши. Так что, Кольцов, ты и ухаживания — это несовместимые вещи! От твоих ухаживаний любое животное сдохнет, а всякая нормальная девушка сбежит. И правильно сделает! Максиму даже обидно от слов друга не было, он с ними был согласен. Подумав, он полил герань на окне из кружки. Интересно, можно на ней гадать как на ромашке? — Так что делать-то? Как правильно? — Ну, своди её в ресторан, закажи ей устриц, десерт какой-нибудь. Потом пофоткай для Инстаграма всяко. Только обязательно спроси, какая у неё сторона лица рабочая! — Фу, устрицы! — Журналист представил серое склизкое нечто. — А что не фу? Твоя любимая чебуречная на Китай-городе? В округе собак бродячих не осталось, все там. Хотя да, ты ей потом смело можешь предложить либо шавуху, либо чебуреки эти свои. — Это почему? — Да кто ж с устриц наедается-то? А так хоть поест, пока не поймёт, что ты, Максимка, конченый идиот! — заржал Титов и отключился. Журналист мысленно послал Титова куда подальше, вылил остатки кофе в цветок и пошёл к себе за стол. Романтики, а уж тем более ухаживаний, у них с капитаном не было, между ними всё как-то само собой, без лишних расшаркиваний получилось. Когда статья Кольцова вышла, он закинул её капитану, и между ними, внезапно, завязалась переписка из серии «что вижу, то пою». В какой-то момент переписки стало мало, и мент с журналистом принялись гонять друг к другу в гости. А дальше наступила зима, Топи завалило снегом, который по весне превратил окрестности в непроходимое болото из грязи. Видеться они не могли, зато переписка бурлила как брага в кладовке у Козлова. Как только в мессенджере появилось сообщение от капитана, что дороги стали более-менее проходимыми, Кольцов, сказавшись в редакции больным, рванул на первый же подходящий поезд. На станции его уже ждал Козлов, прислонившись к уазику, с россыпью бычков под ногами. Навстречу кинулись одновременно, клацнув друг об друга зубами, жадно впиваясь в губы и, не веря, обшаривая руками. К осени капитан подал рапорт о переводе, Кольцов снял квартиру чуть просторнее. После переезда капитан занимался привычным для него делом: служил в обычном районном отделении полиции. Ловил плохих людей, брал у них взятки, отпускал и снова ловил. Макс капитана за взяточничество не осуждал, поскольку сам работал в желтушной газетёнке, нередко пописывая заказные статьи сомнительного содержания. Ещё Козлов любил выпить, крепко и от души, Кольцов это его пристрастие очень даже разделял. Не разделял Кольцов увлечение Козлова оружием (капитан имел хоть и не большой, но арсенал), но сильно по этому поводу ничего не говорил. Как всякий деревенский житель, был домовит, в быту неприхотлив. Ничего не требовал, не просил скинуть на ноготочки, не ебал Кольцову мозг нравоучениями и ревностью. Зато мент ебал самого Макса и делал это так, что тот каждый раз был готов уверовать во всё светлое и прекрасное, будь то пришествие Христа, биткоин или реформы Государственной думы. — Кольцов! — из приятных воспоминаний журналиста выдернул проходящий мимо главред. — Ты заебал, ты который день лыбишься, как дебил, и нихуя не работаешь! Получив увесистый подзатыльник, Макс принялся изображать активную деятельность путём перекладывания мелочей на столе с места на место. Как вдруг его осенило. Само собой выяснилось, что словоохотливый Кольцов мог молчать только в трёх случаях: когда ел, когда спал и когда трахался. В последнем случае он пыхтел, сопел, от слишком большого удовольствия тихонечко постанывал, но молчал. А вот капитана пробивало на поговорить, что Максима поначалу очень смущало, но потом даже начало нравиться. Козлов жарко шептал Кольцову в ухо или, глядя прямо в глаза, говорил о том, какой Максим классный, как с ним хорошо, как и что он, Козлов, сейчас с ним будет делать. Иногда Козлов просто бормотал что-то непонятное, но Макс к тому моменту уже был не в состоянии вникать. Может, его мент ему уже всё давно сказал, а Макс прослушал? Тогда всё гораздо проще — Максиму нужно просто подловить капитана на слове и вставить свои три заветных во вполне подходящий для этого момент. Домой Максим летел на всех парах. Козлова он застал сидящим на кухне с большой чашкой чая в одной руке и свежим номером журнала «Калашников» в другой. Мент был увлечён чтением и не сразу понял, что на кухне он не один. — Максюш, ты что-то рано сегодня, — заулыбался он Кольцову, бросив взгляд на светящиеся цифры на дисплее микроволновки. Максим собрался с духом и вошёл в кухню. Забрал у капитана кружку с чаем, следом отнял журнал. Козлов перестал улыбаться. Макс ухватил его за плечи и рывком поднял его с табуретки на ноги. — Что? Что такое? — заволновался мент. Вместо ответа Макс взял его за руку и потащил за собой в спальню. — Да что такое-то? — заволновался ещё больше Козлов. Но поняв, куда его тащат, засмеялся: — Кольцов, кролик ты ебливый, с утра же трахались, ну ты чего? Заботливо завернутый в одеяло Козлов, посапывая, видел десятый сон. Кольцову же не спалось, он мрачно наблюдал за тем, как сумерки сгущаются под потолком спальни. Ещё ни разу он не трахался с таким вдохновением и энтузиазмом, но результат был нулевой. В руках Максима капитан плавился, горел, стонал, скулил и выдыхал всё что угодно, но совсем не то, что Макс хотел от него услышать. А из этого выходило либо что его мент не пылает к нему такими же чувствами, либо он держит их в себе с такой же крепостью, с которой Макс пытается удержать свои в себе. Оба варианта Максиму не нравились. Чтобы узнать, какой из них верный, Максиму всё равно придётся произносить вслух то, что он так хотел сказать, но теперь боялся ещё больше. — Спишь? — спросил Козлов. Максим вздрогнул от неожиданности. — Нет, Миш, не сплю… — Кольцов? — Мм..? — Это что такое было? Максим снова вздрогнул. — Ну… мы… это… — Которое, Кольцов? — тон у капитана был серьёзный. Даже слишком. Максиму стало неуютно, захотелось спрятаться под одеялом с головой и как-нибудь перевести разговор на другую тему. Козлов завозился, выбираясь из кокона одеяла, сел, нависнув над журналистом. — Кольцов, да ты меня в прямом смысле затрахал. Нам соседи пару раз в стену стучали. Я думал, мне придется у них помощи от тебя, ёбыря-террориста, просить. Максим был рад, что уже достаточно темно и мент не видит, как у него полыхают щёки и уши. — Максим, случилось что? — Да ничего не случилось. Я просто соскучился за день. Поняв, что внятного разговора не будет, Козлов улёгся обратно. Но Макс даже расслабиться не успел, как капитан сел снова. — Кольцов, — голос мента стал ещё серьезнее, — ты что-то натворил? Лучше скажи сейчас, я ведь всё равно узнаю! — Ничего! — пискнул Кольцов, натягивая на себя угол одеяла. — Я не курил на балконе, как ты просил, потому что там рассада. Я не стирал белое с цветным, а розовый, между прочим, тебе идет. Я ничего не выбрасывал, только действительно мусор. И печеньки я твои не трогал. Мишка, ну, правда, я просто соскучился, настроение было хорошее. Мы что, уже не можем весело и задорно поебаться? Давай спать, а? — Что? Ты? Натворил? — отчеканил мент. Таким голосом капитан обычно разговаривал в отделении с задержанными, и журналист понял, что если сейчас не скажет что-то, что удовлетворит мента, то он, Кольцов, знатно огребёт. «Думай, думай, думай!» — запаниковал журналист. Но ничего не придумывалось, деваться, по ходу, некуда и признаваться в любви придётся прямо сейчас. Радует одно — табельное Козлова лежит где-то в коридоре, и смерть на месте в случае чего журналисту не грозит. А-а-а, будь что будет! — Борщ! — выпалил Макс, уцепившись за проскочившую в последний момент в голове мысль как за спасательный круг. — Ты мне на днях борщ варил, вкусный такой. Мне очень понравилось, я тебе спасибо за него сказать хотел. Правда вкусно, Мишань, прям от души спасибо! Капитан помолчал, лёг обратно, завернувшись в одеяло. Максим с облегчением тихонечко выдохнул. Козлов вдруг снова сел, укрыл журналиста одеялом, сам нырнул под него, пристроившись у Макса на груди. — Что, правда понравилось? — довольно мурлыкнул Козлов и потёрся щекой о грудь журналиста. — А голубцы ты любишь? Хочешь, я тебе в выходные сделаю? Денис с перекошенным от брезгливости лицом драил поверхность стола влажной салфеткой. Его прервал Макс, поставив на стол поднос с чебуреками и чаем в пластиковых стаканчиках. — Дениска, сделай лицо попроще, ты людям вокруг так весь аппетит испортишь. — Максим сел за стол. — Кольцов, уёбок, зачем ты меня сюда притащил? Что, в городе других мест не нашлось? — Титов рылся у себя в рюкзаке. Найдя бутылочку антисептика, он щедро плеснул его себе на руки. — Да ладно тебе, нормальное место! — Максим пододвинул к другу тарелку с дымящимися чебуреками. — Ешь давай, не выделывайся! Дэн, мне правда твоя помощь нужна, ты же мой лучший друг. А тут такое дело — личное, деликатное. Титов отодвинулся от края стола. — Ну что, что ты от меня хочешь? — сдался он. Журналист засмущался и упёрся взглядом в чебурек в тарелке. — Я же тебе говорю, я влюбился, я признаться хочу. А как сделать, чтоб не облажаться, не знаю. — Максим, что ты как маленький? Просто открываешь рот и говоришь! Всё! — Я боюсь... — тихо сказал Кольцов. — А вдруг откажет? — Вот когда откажет, тогда и будешь страдать, сейчас-то что? И вообще, ты же журналист, ты же пишешь. Не можешь сказать — напиши! Открытку возьми китайскую, которая с музыкой! Круто же, а? — Денис всегда был язвой. — Ну, я пробовал, ерунда какая-то получилась... Ну и хочется, чтоб это как-то особенно было... — А чем тебе идея с рестораном плоха? Ну ладно, пусть будут не устрицы. В супермаркет её своди. — Зачем? — Журналист аж чебурек разглядывать перестал, удивлённо уставившись на Титова. — Пусть посмотрит, как лобстеры в аквариуме дерутся! — засмеялся Денис. — Под шумок и признаешься. — Да ну тебя! — махнул на него рукой Максим. — Я тебе серьёзно, а ты ржёшь! Ему стало тоскливо, захотелось домой, к Козлову. Одной рукой он подпёр голову, а пальцем другой размазывал масло по тарелке с чебуреком, к которому так и не притронулся. — Да как не ржать! Ты бы себя видел! — веселился Дэн. — Ты с такой смешной рожей сидишь, словно и правда влюбился... Последние слова Титов произносил уже без смеха, медленно и осторожно. Он чуть приподнялся, перегнулся через стол и заглянул другу в лицо: — Ты... Что... Правда?.. Максим жалобно проскулил что-то неразборчивое и для убедительности кивнул лохматой головой. — Та-а-ак! — протянул Денис и сел на место. Он подхватил вилкой чебурек с тарелки, цапнул от него добрый кусок и принялся жевать. Когда чебурек был съеден, утёр губы салфеткой и решительно вздохнул. — Так! — повторил Титов. — Давай сюда свою писанину, посмотрим, что с ней можно сделать... Журналист достал сложенный листочек и протянул его другу. Денис развернул листок и принялся зачитывать вслух: — «Миша! Не знаю, что я в тебе нашёл, но кажется, я в тебя влюбился! Ты делаешь мой мозг глупым, а сердце радостным. Извини, я хреново умею признаваться в любви!»... Кольцов, это что за бред? — Как смог, так и написал... — пробубнил Максим, вернувшись к процессу размазывания масла по тарелке. Из мрачных мыслей его выдернул вопль вскочившего с места Дениса: — Миша? Какой, блять, ещё Миша? Кольцов, ты издеваешься или так тупо шутишь? Максим вскочил с места вслед за другом, обогнул стол, с силой усадил Титова, сам бухнулся рядом. — Дэн, не ори! Не ори, пожалуйста! Успокойся! — вцепившись в плечи Дениса, испуганно зашептал журналист, чувствуя, как они с Титовым привлекают внимание половины чебуречной. — Я тебе все объясню, обязательно! Только не сейчас, хорошо? — Да хорошо, хорошо! Отпусти меня только! — Денис пытался вывернуться из рук Максима. — Да понял я, понял, что у тебя тут всё серьёзно и сложно! Сам успокойся! Ты зареви мне ещё тут! Максим отцепился от Дениса, спрятал руки под стол и жалобно уставился на друга. Денис помолчал. — Так! — снова повторил Титов. — Сейчас всё будет, сейчас всё сделаем. По красоте всё оформим. Никто не устоит! Никто! Титов решительно постучал по листочку с признанием Кольцова. — Вечер у неё... него... Да не важно! Свободный вечер сегодня? — засуетился Дэн, доставая телефон. Кольцов согласно мотнул головой. — Так, тогда звони, скажи, чтоб собиралась... Собирался... Да не важно! — Титов принялся быстро что-то набирать в телефоне. — Скажи, что машину пришлёшь, всё остальное узнает по факту, это сюрприз. Только цветы сам по дороге прихватишь, без них никак, а ты лучше знаешь какие. Или нет?.. или да?.. короче, сам решишь! Титов поднял глаза на Максима, замершего от ужаса. — Кольцов?! Что сидишь? Давай, давай! Звони! — Дэн потряс друга за рукав. — Да не ссы ты! Я сейчас нам такси вызову, у нас ещё есть немного времени. — А нам такси зачем? — немного ожил журналист. — Как зачем? Ты себя видел? У тебя рожа такая перепуганная, ты кого хочешь ею напугаешь! Тебе надо выпить! Расслабишься, успокоишься и всё, что надо, скажешь! Кольцов проснулся, попытался встать, и тут же бухнулся обратно в постель. Голова гудела как колокол, перед глазами плыли цветные пятна, а во рту было гадко. Максим полежал немного, подождал, когда головокружение немножко успокоится, и разлепил глаза. Перед ним стояла табуретка, на ней стакан с водой и две таблетки Алка-Зельтцера. Закинувшись шипучкой, Макс полежал немного, но неимоверно хотелось пить. Пришлось вставать и, сражаясь с головокружением, ползти на кухню. За кухонным столом сидел капитан, напевая себе что-то под нос. Перед ним была часть его арсенала, банка с оружейным маслом и тряпочки. Козлов был занят любимым делом — чисткой и натиркой до блеска. Он, продолжая напевать, посмотрел на журналиста, довольно хмыкнул, улыбнувшись, и вернулся к разбору пистолета Макарова. Макс выхлебал воду из графина, потом открыл кран, налил холодной воды, выхлебал и её. Потом налил в графин ещё воды, сел на табуретку, а графин приставил ко лбу. — Ну, расскажи-ка мне, где ты вчера так лейку залил? — не глядя на Кольцова, спросил капитан. — Какую… лейку?.. — Кольцову хотелось вылить себе на голову воду из графина. — Как какую? Свою! Что, не помнишь? Кольцов закрыл глаза, с силой зажмурился и, через боль, потряс головой. Что вчера было? Вот он вышел из редакции «Моськи». Вот они встречаются с Дэнчиком. А вот сидят в чебуречной. А дальше? А дальше провал. А Козлов знал, что вчера было. И судя по тому, какой у него был ласковый голос, знание это не сулило Кольцову ничего хорошего. Возникла мысль позвонить Титову, разузнать подробности вчерашнего вечера. Но следом пришла другая мысль — сидеть и не рыпаться. Очевидно же, что он, Максим, вчера что-то натворил, и будет лучше, если он вспомнит об этом сам, и быстрее, чем ему расскажет капитан. — Не вспомнил? Нет? Давай будем делать это вместе! — Мента явно веселило всё происходящее. На Максима он не смотрел, делая вид, что увлечён очищением ствола Макарова изнутри. — Ты позвонил, сказал, что у тебя для меня сюрприз. Так? Та-ак! Ты прислал за мной Porsche Cayenne последней модели. А что не карету с белыми лошадьми, а? Откуда только денег на такой трансфер нашёл, копилку разбил? Хорошо хоть выходной, я в гражданском. А то бы местные бабки на лавке офигели — обычный мент и на такой тачке, да ещё с личным водителем. И куда мы с ним приехали, а, Максим? Подсказываю — в кино мы приехали. А кто припёрся в самый последний момент, пьяный в хламину? А кто потом проспал весь сеанс, храпел и посапывал на весь маленький зальчик? — Я? — заёрзал на табуретке журналист. История, которую ему рассказывал капитан, ему не нравилась. — Ай, молодец! Попей ещё водички, заслужил, чай сушнячок-то давит. Ты спросишь, а почему я тебя домой не увёз, чёрт с ним с фильмом? А потому что разбудить тебя было невозможно. Ты потом сам проснулся, в самом конце. Как думаешь, что тебя разбудило? Кольцов помотал головой, мол, не знаю. — Так элементарно же! Тебя блевать потянуло. До туалета ты не успел, поэтому зычно блевал прямо в корзину для мусора у входа в зал. Я тебе больше скажу — мы с тобой были в кинозале ГУМа. Красный бархат, портьеры, люстры из хрусталя. И блюющий Кольцов! Современная трагикомедия, дайте билет на повторный сеанс! — фыркнул капитан и перестал улыбаться. Настроение у него явно портилось. Кажется, Титов недавно назвал Максима идиотом. Сегодня Максим был с ним согласен. — Ты думаешь, это всё? А дальше ты потащил меня на мост в Зарядье. Смотри, Миша, какие виды! Смотри, Миша, какие звезды! Ага, бля, звезда там была только одна — Максим Кольцов! Вот только эта звезда, по ходу, не всё выблевала в ГУМе, поэтому решила повторить свой перфоманс, перегнувшись через бортик моста. А вот Миша чуть со стыда и ужаса чуть не умер: как бы звезда, которой роста хватает, не вывалилась ко всем чертям вниз. Но и это не всё! Как ты думаешь, чем, а точнее кем всё закончилось? Ну, ну, давай, включи фантазию! Кольцов честно напряг мозг, в котором смутно что-то зашевелилось, но воспоминание потухло как экран в кинозале. — Миш, я не знаю, правда… — А потом мы попали в нежные и заботливые руки местного патруля. Хорошо хоть ксива с собой была и немного налички. Так, а это у нас что? — капитан махнул полусобранным пистолетом куда-то за Кольцова. Тот обернулся. На краю кухонной мойки сиротливо стоял горшок с геранью. Той самой, из редакции. Только какой-то потрёпанный, почти что лысый. Видимо, выпитый ранее Алка-Зельтцер добрался куда нужно, и вчерашний вечер начал обретать смутные очертания. Максим начал понимать, что его вчерашняя выходка имела под собой какой-то смысл. Что-то важное. Снова мелькнула мысль позвонить Денису. Но Козлов хмурился, определённо начиная сердиться. И покидать подобие допроса, на котором присутствует такое количество оружия — плохая, очень плохая идея. — Э-э-эм... Это подарок... Это герань... На ней гадать можно... — всплыло в голове у Максима. — Да-а-а? Подарок? А интересно, кому это ты его подарить хотел? — делано удивился капитан. — Ты же вчера его из рук не выпускал, в кино с ним дрых в обнимку. Всё потерять его боялся. Водителю Cayenn’а, который нас всё это время ждал, затирал, какая это ценная и важная вещь. Я у тебя этот горшок еле отобрал, когда домой вас приволок, ты мне в ухо чуть не двинул из-за него. Капитан сердито запыхтел, резкими движениями собрал пистолет и бросил его на стол. Сложив руки на столе, он смотрел на Кольцова, который всё ещё ошалело смотрел на цветок в горшке. Макс обернулся на Козлова. Потом снова на цветок. Потом снова на капитана. А потом в ужасе зажмурился, втягивая голову в плечи. Максим не просто идиот. Он пиздец какой идиот с Титовым в придачу. Козлов встал, подошёл к окну, повернувшись к Максиму спиной. — Ты в последнее время сам не свой какой-то… — тихо сказал он. — То улыбаешься сам себе, то ходишь мрачнее тучи. Смотришь на меня всё время — как в первый раз увидел. Теперь вот вечер этот дурацкий. И друг твой, Денис, который тебе весь вечер написывал каждые пятнадцать минут. Вы неделями не общались, а тут как прорвало. Слушай, ты если бросить меня решил, так хоть мог бы не заморачиваться. Просто взял бы и сказал. Журналист вздрогнул и открыл глаза. По спине у него побежал холодок. — Нет, нет, нет! — запричитал испуганно Максим, вскакивая с табуретки и запинаясь о пустой графин на полу. Он подскочил к капитану, сгрёб его в охапку и уткнулся носом ему в макушку. — Миш, Мишенька! Да всё не так, ты не правильно понял! Ну ты что такое говоришь? Почему бросаю? Наоборот, Миша! Я хотел, чтобы у нас всё было красиво, романтика там эта вся. У нас же не было ничего такого, а почему бы и нет, а? Я просто не умею, я, дурак, я все испортил. Я очень испугался, что у меня не получится. И испортил! А Дэнчик мне просто помогал, он не при чём вообще! Ну прости меня, а? Миша? Капитан молчал. Максим был близок к тому, чтобы заплакать от отчаяния. Может, не зря говорят, что если не умеешь, то лучше не берись. И из-за собственной дурости журналист вот-вот потеряет всё самое хорошее, что с ним когда-либо было. — Как же я могу тебя бросить, а? Кто у меня есть, если не ты? Ты же самое замечательное, что у меня есть! Самое ценное, слышишь, Миша?! Лучше тебя никого и ничего нет! — Хочешь сказать, что я лучше, чем борщ? — Мент обернулся к журналисту с хитрой улыбочкой. — Какой борщ? Почему борщ? Миша, ты чё? — не понял Максим. — Ну, как какой? — Козлов заулыбался ещё хитрее. — Тот самый, который ты любишь. Ведь любишь же, да? — Люблю... — ещё больше ничего не понимая, пробормотал Макс. Козлов внимательно посмотрел журналисту в глаза, улыбка медленно сошла с его лица. А потом мент глупо хихикнул и широко заулыбался. Он развернулся к журналисту, обнял его и, прежде чем уткнуться лицом в окончательно растерявшегося Макса, сказал: — Кольцов, я тоже тебя люблю. Борщ, кстати, на плите. — А-а?.. Э-э?.. — Помолчи, а? Вот лучше помолчи сейчас! А то я точно не удержусь и пристрелю тебя!