***
— Йоу, бро! Ещё раз с днём рождения! — ответил пьяный Вильям, выходя из квартиры. — Спасибо большое за то, что пришли! Был рад вас видеть! — воскликнул не менее пьяный Фридрих, который явно переборщил с алкоголем. Но он был действительно рад провести своё совершеннолетие вместе с друзьями. Когда все вышли из квартиры и она была заперта, Фридриху пришли в голову явно не праздничные мысли: — И вот… Мне восемнадцать. А я как был ничтожеством, так им и остался. Отец умер, когда мне было пятнадцать, а матери было будто плевать, она сразу нашла себе нового хахаля, который меня явно ненавидит, — чуть ли не рыдая, говорил сам себе парень, который потянулся к комоду за пачкой сигарет и зажигалкой. — Прости, отец. Ты говорил, что курить это вредно, но я ничего не могу с собой сделать. Я так пытаюсь заглушить боль, которую мне принесли мать и её хахаль. Ещё раз прости. Сев на диван и взяв сигарету в зубы, Фридрих ловкими движениями руки и зажигалки зажёг её и на конце затлел табак. Вздохнув, он пропустил в лёгкие сигаретный дым. От неприятного запаха хотелось перестать просто-напросто дышать. Но парень не переставал этого делать. Ему нравилось губить самого себя табаком. Нравилось уничтожать себя с каждым днём всё больше и больше. Затяжки его были всегда долгие, а дым всегда оставался в комнате. Друзья не раз говорили: «Рано умереть это не круто! Прекращай!» На что он лишь отвечал: «Простите», продолжая делать затяжки и выпуская кольца дыма. Выкурив примерно треть пачки, Фридрих не особо уже соображал — застоявшийся дым табака распространился чуть ли не по всей квартире. Осилив себя, он поднял голову и глянул на стол, на котором осталась бутылка почти нетронутого коньяка. — Напьюсь к чертям собачьим и умру, — сказал парень, еле-еле встав с дивана и подойдя той самой заветной бутылке коньяка. Найдя более-менее пустой бокал, он налил себе жидкость и залпом выпил её. Оставлять алкоголь у человека, который почти никогда его не пил и уже не соображает — явно плохая идея.***
Но Фридриху было плевать, он потихоньку сходил с ума и всё больше хотел умереть в свой день рождения. Как-то дойдя до ванной комнаты, парень включил кипяток и вода молниеносно полилась в ванну. Достал из самой дальней тумбочки коробочку с лезвиями для бритвы и, затянув рукава до локтя, он глянул в зеркало перед собой. — Передо мной стоит монстр, слабак и сопля. Правду мать говорит, что я ссыкло и тряпка. Лучше сдохнуть, чем жить с таким клеймом. В ванной умру быстрее.***
Ванна была уже полна горячей воды, которая лилась на плитку на полу. Фридрих залез в воду, даже не раздеваясь, перед этим достав одно лезвие и протерев его. Он не привык к такой температуре воды и сжался от боли, но ему это даже понравилось. Уже решаясь сделать пару надрезов, внутренний голос будто отрезвил его. — А о ней ты подумал? — Ребекка? Она даже не пришла, хотя я её приглашал! — его спокойный голос перерос в крик с истерическим смехом. — Я ей даже признаться в том, что люблю её, не могу! О чём может идти речь?!***
Фридрих бездумно проводит лезвием по коже, оставляя неглубокий порез. Небольшое эйфорическое чувство пронзило вместе с обжигающей струёй крови, стекающей по ладони. Парень поджимает губы, чтобы не так остро ощущать боль, а каждый порез на запястье становится всё глубже и глубже. Войдя в азарт, он возвращается к самому первому порезу, лезвием вонзив изо всех сил, перерезая вены. Кровь стекает по руке, капая в воду и расплываясь алыми разводами. Его это забавляет, он не осознает уже ничего. Просто повторяет те же процедуры на второй руке. Было не так больно: алкоголь добавил чувства эйфории. Закончив, парень опускает руки в воду, которые сразу начинают жечь и он до крови кусает нижнюю губу, медленно погружаясь в воду. Голова становится тяжёлой, она наливается свинцом, а всё, что его окружает, смешивается в один сплошной и большой ком. Перед глазами проносятся воспоминания об отце, матери и её хахале, друзьях и Ребекке. Как же он хотел признаться ей, что любит её, но не успел и больше никогда не успеет. Фридрих опускается в ванну с головой, лёгкие заполняет вода, перекрывая дыхание. Сердце парня окончательно останавливается.***
Почти в полночь в замке появился ключ, вскоре дверь квартиры открылась и в неё зашла Ребекка. — Фридрих, привет! Прости, что я не пришла сразу, были трудности в семье, которые надо было срочно решить… Ты же не обижаешься? Услышав тишину в ответ, она снова спросила: — Фридрих? Ты дома вообще? Девушка обыскала все комнаты и, увидев сигареты и пустую бутылку коньяка, ужаснулась. Что, если с ним что-то случилось? Тогда остался последний вариант: ванная комната. — Фридрих! Не молчи, я же волну… А-А-А! — Ребекка ужаснулась, увидев эту картину: Фридрих лежал мёртвым в ванной, в которой смешалась вода и его кровь. Она не верит своим глазам, не верит в то, что это реальность, что предстала перед ней. Это просто сон, сейчас парень встанет и всё будет как прежде… Но этого не происходило. Это горькая правда, с которой теперь придётся жить всю оставшуюся часть жизни. Если после этого, конечно, жизнь можно назвать этим словом.***
Ребекка не в силах сдерживать слёзы, ведь понимает, что Фридрих уже не дышит и не очнётся. Тихие всхлипы нарушают эту тишину, но она не слышит уже ничего, кроме своего пульса, который предательски отбивался в её висках. Горячие слёзы обжигают щёки, стекают по шее и оставляют капли на одежде. Хотелось кричать от боли, но нет сил. Да и смысла уже нет: Фридрих живым не станет. Девушка подошла к бездыханному телу парня и, подняв его из то ли воды, то ли из крови, обняла его. Её не волновало то, что одежда будет в крови, её уже ничего не волновало. Она просто хотела вернуться в прошлое и прийти к парню на праздник, чтобы не произошло то, что есть сейчас. Но сейчас Ребекка может лишь обнимать бездыханное тело Фридриха. — С днём рождения… Прости меня… — её последние слова, предназначены ему, перед тем, как она просидела всю ночь в обнимку с ним.