В смерти нет ничего страшного.

      В смерти нет ничего страшного. Это говорили родители маленькой дочке с самого детства, и девочка охотно верила. Луна, как и мы все, впервые столкнулась со смертью, только научившись ходить, когда её стали брать с собой на прогулки.       Что мы делали, когда находили на улице мёртвого жука или птичку? Вероятнее всего, недоумевали: почему это маленькое животное вдруг решило поспать посреди дня? Те, кто осознавал, начинали рыдать и жалеть бедное создание или, мимолётом оглядев крошечный трупик, убегал дальше играть. Для Луны же существовал обязательный обряд, которому её научили мама с папой, Пандора и Ксенофилиус Лавгуды. Каждый, будь то жук или зверёк, должен быть погребён со всем уважением, которого достойно любое существо. Никто не заслуживает смерти, но и не избежит её никто.       Вот маленькая коробочка с белым платочком, парочка свечек и камушек, на котором написано несмывающимся маркером: «Ты была самой красивой пчелой». Сначала Луна просила помощи у родителей, но теперь подросла, стала самостоятельной. Завершающий штрих — жёлтый одуванчик. Губы девочки расплылись в умиротворённой улыбке. — Этот цветок такой же как ты, жёлтый и пушистый. Передавай привет Боби, скажи ему, что я оставляю для его семьи его любимый сыр.       Боби — полевая мышь. Бедняжку однажды вместо письма принесла сова Лавгудов. О нет, тогда он выжил, его даже по праву можно считать долгожителем среди грызунов. Жил он ещё четыре года в довольно просторной клетке и только и делал, что жевал да катался в опилках. На удивление, мышь оказалась очень даже ручной.       Может, его потерю можно было назвать самой большой для Луны, но в период особой тоски по маленькому другу Пандора рассказала дочери о жизни после смерти, о другом мире, который ожидает всех, кто покинул этот. В том мире нет места злу, ненависти и страхам. Попадают туда все открытые сердцем звери и люди, осознавшие свои ошибки. Не имеют права претендовать на жизнь в таком прекрасном месте только глубоко ненавидящие, обозлённые, от которых можно не ждать искреннего раскаяния.       Что же можно делать в этом мире после смерти? Однозначно, играть в волшебные шахматы и сочинять стихи. Впрочем, не стоит торопиться уйти из жизни ради нескончаемого счастья. Всё-таки двести — триста лет беззаботности могут заставить заскучать, правда? — Ой, прости пчёлка, я совсем забыла! Мама сказала, что для её эксперимента нужны ягоды болиголова… Ох, наверное, поэтому она дала мне платок, они ядовитые. Ну ничего! Я обязательно сегодня найду бундящую шицу и попрошу помочь! — Луна наконец поднялась с травы и вприпрыжку, размахивая плетёной корзинкой, побежала вглубь леса.       Обычно все кладбища устраивают на опушке, вот и небольшой клочок земли под раскидистым дубом был оборудован под погребальную жуков и всякой другой живности. Небо порозовело, приближался закат. Июнь выдался жарким и сухим, даже ближайшая речушка теперь больше напоминала ручей. Местные жители выползали на улицу, в основном, только под вечер.       Вот, под кустом что-то шевельнулось. Сейчас Луна и увидит свою первую бундящую шицу! Как папа учил, покажет ей кустик болиголова, та покушает ягод и в благодарность принесёт целую гору любых, которые только в голову взбредут! Луна плюхнулась на колени перед кустом и с предвкушением приподняла ветку. Оказалось там немного не то, чего она ожидала. — Ого, миссис Кролик, давно я Вас не видела, — где-то месяц назад Ксенофилиус взял свою дочку в «экспедицию» в ближайший лес, где они искали гнездо морщерогих кизляков. Лавгуды напевали вальс и отбивали ритм руками, чтобы приманить существ, но вместо кизляков к ним выскочила белая крольчиха. С той самой встречи Луна очень прониклась этим зверьком, почему-то он напоминал ей саму себя. Не считая белых волос и голубых глаз было, наверное, ещё и то, что лес был для них неким безопасным пространством, где можно было спрятаться от страхов и плохого настроения.       На глаза попался маленький розовый комочек под боком крольчихи. Луна ещё немного приподняла ветку и пригнулась так, что волосы теперь волочились по земле. Животное не убегало, лишь испуганно прижимало уши. — Ты тут со своими детёнышами? Они у тебя просто прелестные! — Луна протянула руку к крольчихе и мягко провела пальцами по напряжённой, немного подрагивающей спине животного. — Страшно вам, наверное, такое скопление мозгошмыгов может приманить хищников.       Корзинка могла бы стать прекрасным домиком для кроличьего семейства. Луна прикусила губу и, немного подумав, накрыла зверей так, чтобы корзинка образовывала козырёк над ними. — Это теперь ваше! Я уверена, мама будет не против.       Луна тихо опустила ветку и сначала на коленках отползла от куста, а потом поднялась на ноги. В волосах застряли листики и, кажется, репей, а руки и коленки позеленели от сочной травы. Однако, Луна широко улыбнулась и попятилась назад, дабы не нарушить покой кроликов. Теперь у неё не было ни корзинки, ни платка, но всегда можно было использовать полы от футболки и листья чтобы срывать ягоды.       Пахло прелой растительностью и смолой. Луна, вздохнув поглубже, отправилась дальше, петляя между деревьями. Одно из них её особенно привлекло. Это была старая, наполовину сухая яблоня, плоды которой в это время больше напоминали горох, нежели яблоки. Луна провела ладонью по коре и подняла голову, всматриваясь в крону. Через яркую листву проглядывались безжизненные жёлтые ветки, на одной из которых можно было заметить маленькое гнездо неизвестной породы птицы. Вдруг ногу Луне что-то пощекотало, она поспешно перевела взгляд вниз и с ужасом отпрыгнула, когда поняла, что стоит на муравейнике. — О нет! Я не хотела! Простите пожалуйста! — воскликнула она и нахмурилась, с сожалением осмотрев след от босоножек, оставленный на куче — муравьином доме. А парочка его обитателей, видимо, желая атаковать врага, цеплялись за ноги Луны. Она подставила палец на пути одного муравья и, когда он перелез ей на руку, поднесла поближе к лицу. Насекомое было совсем маленьким, с чёрным тельцем и усиками. — Вы такие крохи… — прошептала Луна, её губы дрогнули, она шмыгнула носом и пересадила муравья на дерево. Второй, вероятно, сам слез на землю, так как на ногах его не оказалось. Теперь нужно было загладить вину. Луна не умела строить муравейники, да и не смогла бы превзойти в этом муравьёв, однако, она могла унести большую, по их меркам, ношу. Неподалёку была обнаружена земляника, что и стало своеобразным подарком пострадавшим. Луна присела на корточки, наблюдая за тем, как муравьи облепливают красные ягодки.       Вдруг над лесом раздался оглушительный взрыв. Земля содрогнулась, а птицы с шелестом взмыли в небо. Луна подняла голову и оглянулась. Над деревьями поднимался столб густого чёрного дыма. Ветер в мгновение донёс запах едкой гари. Оттуда, где сейчас образовывалась тёмная воронка, Луна пришла, там был дом Лавгудов. Плохое предчувствие сжало грудную клетку, а в горле встал ком. Позабыв про болиголов, да и про всё остальное, Луна бросилась через лес, спотыкаясь о корни деревьев, но не позволяя себе упасть. — Мама? — она выбежала на поляну, на которой располагался дом Лавгудов, вернее, то, что могло теперь от него остаться. Глаза Луны расширились от ужаса. Крыша была обвалена, в обломках на втором этаже полыхало пламя. Раскрошенные кирпичи и обуглившиеся доски, которые разнесло взрывом, примяли газон. Стекло в окнах осколками разлетелось на несколько метров. Сквозь пустые рамы валил дым. — Мама!       Луна взбежала на крыльцо, где теперь красовалась дыра, и схватилась за ручку двери. Ладонь тут же обдало кипятком, заставляя дёрнуться и вскрикнуть. Обожжённая кожа покраснела и стала пузыриться. Луна попятилась и скатилась со ступенек на землю, когда сверху посыпались искры и куски черепицы. Тяжело дыша, она всхлипнула, глаза покраснели, а ладонь нещадно горела. Руки тряслись, а ноги подкашивались, когда Луна пыталась встать. Она не могла оторвать взгляда от пылающего дома, её дома.       Она крикнула, так громко, настолько могла. И ещё раз, и на следующий раз её голос сорвался. Мама не откликалась. Луна обратной стороной ладони размазала слёзы по щеке. Никто не мог помочь: отец должен был вернуться с экспедиции лишь на следующий день, а ближайшая деревня была в пятнадцати минутах отсюда. Слишком долго. Луна не могла тратить это драгоценное время.       Она приняла для себя единственное возможное решение. Она обежала дом и остановилась под окном кухни, которое находилось слишком высоко, чтобы Луна могла без помощи залезть через него. Неподалёку стояла перевёрнутая бочка, которая обычно использовалась как столик. Чтобы передвинуть её к окну, Луна оперлась на неё двумя руками и тут же зашипела сквозь зубы, когда ожог вспыхнул с новой силой. Однако бочка сдвинулась с места, снимая верхний слой земли вместе с травой. Луна вскарабкалась на неё и заглянула в окно. Глаза защипало от едкого дыма, который повалил ей в лицо, и она закашлялась. Чёрный туман стоял внутри помещения, мебель можно было разглядеть только в свету горящих досок, заваливших лестничный проём.       Откуда-то сверху донёсся грохот, остатки крыши не выдерживали. Кабинет Пандоры Лавгуд как раз располагался на втором этаже. Луна набрала в лёгкие побольше воздуха и задержала дыхание. Она протянула неповреждённую руку через оконную раму, в которой до сих пор оставались острые куски стекла, и нащупала столешницу, пачкая кожу пеплом, что уже успел покрыть поверхность. Луна приподнялась с бочки и просунула сначала голову, а потом и туловище через окно. Но Луна поторопилась, затаскивая вторую ногу слишком низко над рамой. Из груди вырвался крик, когда осколок резанул кожу. Вдох, и лёгкие зажгло. Луна застонала и отползла на край столешницы, а затем и вовсе на пол, прижимая руку к ране. Крепко зажмурила глаза и снова их открыла. Слёзы скатились по щекам и капнули на деревянный паркет.       Внизу дышалось легче, поэтому преодолеть расстояние до лестницы разумнее было ползком. Луна принялась подтягивать себя, хватаясь за стыки на полу и углы мебели, оставляя капли крови за собой. Лестница была усыпана кирпичами, расколотой черепицей и прочим. Луна приподнялась, опираясь только на одну ногу, ползком дальше было невозможно. Она, хромая и стараясь дышать как можно меньше, всё равно кашляла и спотыкалась о горящие доски. Чем выше она поднималась, тем сильнее нарастал жар, обволакивающий, будто в духовке. Голова постепенно затуманивалась, заставляя Луну хвататься за стены. В глазах плыло.       Второй этаж встретил её полыхающей балкой, перекрывавшей дорогу, и ещё большими завалами. Луна привалилась к стене. Сквозь пламя и дрожащий воздух можно было разглядеть разрушения маминого кабинета. Луна прищурилась, и её взгляд выхватил фигуру возле одной из стен. «Мама», — мелькнуло в мыслях. — Мам, — хрипнула Луна и тут же закашлялась, — я сейчас.       Она собрала все свои силы, оттолкнулась от стены и перелетела через преграду. Языки пламени лизнули её ноги, но почти не обожгли. Однако приземлиться она как следует не смогла, не выдержав нагрузки, повалилась на колени. Она почувствовала, как сотни кирпичных осколков впились в кожу. Но Луна двигалась дальше, боль отходила на второй план. Страх её поглотил, а сердце стучало в ушах. Она подскочила к маме, крыши над головой не было, обломки усыпали всё вокруг, а потоки раскалённого воздуха столбом уходили в небо. — Мам, — Луна повалилась рядом с телом матери, засыпанным кирпичной крошкой. Рядом догорали остатки обоев. — Мама!       Горло, лёгкие жгло. Глаза с трудом сфокусировались на матери. Волос у мамы не было. Кожа с одной стороны головы будто бы оплавилась и покрылась волдырями. На щеке вмятина до мяса, из которой сочилась жёлтая жидкость. Обрывки одежды, которые не сгорели, были чёрными от сажи и копоти. Луна не могла больше ничего сказать, она смотрела на маму. То есть нет, это не была её мать. Это была обгоревшая восковая кукла, едва похожая на неё.       Её мама была красива: светлые волосы напоминали солнце, а карие глаза светились счастьем. Выражение лица её всегда было открытым и ласковым.       Луна дрожащими руками, задыхаясь, поднесла руку к лицу мамы. Но она не успела дотронуться. Пандора широко распахнула глаза. Тело её затряслось мелкой дрожью, а изо рта вырвался жуткий хрип, который прервался бульканьем. Взгляд её был туманным, он бегал из стороны в сторону, будто бы она что-то искала… или кого-то. -Мама, — позвала Луна и тихо пискнула, когда глаза матери нашли её. Взгляд Пандоры в миг сделался мягким, будто и не было того ужаса и той боли, которую она испытывала в этот момент. Она просто хотела защитить свою дочь. Рука Пандоры с трудом оторвалась от пола и легла на колено Луне. На большее сил не хватило. Луна всхлипнула. — Сейчас… — её голос сорвался, — потерпи. Пожалуйста, мам…       Пандора вместо вздоха издала свистящий звук. Её глаза закатывались, но она сопротивлялась до последнего. Кровь, струёй стекавшая из ушей и носа, засохла, сделавшись коричневой. Луна сжала руку мамы, чувствуя в последний раз её тепло. С шипением вышел воздух из лёгких Пандоры, а взгляд неподвижно замер на лице её дочки.       Стало невыносимо тихо, даже трещание горевшей мебели исчезло. В груди у Луны что-то оборвалось. Она не стала кричать, звать, знала, это бесполезно. Будто душу высосали из тела. Она не ощущала боли, она больше ничего не ощущала, она улетала, теряя контроль над оболочкой. На полу второго этажа Луна так и осталась лежать рядом с телом мамы.       Лишь изредка пелена рассеивалась, а после она вновь проваливалась в пустоту. Первый раз из темноты её выдернули хлопки трансгрессии, второй — разрывающий душу крик отца, Луна хотела встать, сказать, что всё в порядке, но не могла, не могла даже просто открыть глаза.       Окончательно она пришла в сознание в белой палате, обмотанная бинтами, с болью в лёгких и тяжестью в голове. Ксенофилиус Лавгуд, увидев, что дочь очнулась, разрыдался и притянул её к себе, крепко сжимая в объятиях. На улице было темно, в окнах отражалась светильники, находящиеся в палате. Тишина прерывалась лишь всхлипываниями и заверениями в любви, когда отец с дочерью, стараясь как можно ближе прижаться друг к другу, лежали на узкой кровати.       Кто знал, что в один день вдруг прервётся бесконечно счастливое существование семьи Лавгудов. Никогда более не было тех тёплых вечеров, когда родители с дочерью, лёжа на мягких пуфиках на крыше дома, читали в слух и смеялись, смеялись, смеялись. Не было больше воскресного печенья, над которым с особенным интересом экспериментировала Пандора, каждый раз заставляя угадывать домашних, что входит в начинку. Не было совместных хождений в лес за ингредиентами для зелий. Не было и того просторного дома, так удобно расположенного недалеко от реки, и тех закатов, когда лучи солнца без преград отражались от яркой стеклянной подвески, висящей над входной дверью, оставляя солнечных зайчиков самых разных цветов на стенах. Будто вместе с Пандорой умерли все воспоминания их прошлой жизни, заставляя возвращаться в реальность и искать утешения в моментах настоящего.       С того дня многое изменилось в жизни Лавгудов. А Луна начала задаваться вопросами: «К чему сказки про лучшую жизнь, если человека в этой уже не будет? И правду ли говорят, что в смерти нет ничего страшного?»