Завтра будет завтра

Вадик чувствовал себя последним безумцем на земле. Одержимым, проклятым, лишённым какой-либо логики или рационального мышления. У него никогда не было так — даже когда ему самому было едва ли за двадцать, когда из ровесников девчонку (или мальчишку) на ночь можно было по щелчку пальцев найти в каждой второй комнате общаги, где жили в том числе студенты исторического факультета СПбГУ. Наверно, потому что он впервые на своей памяти приводил вожделенную девушку в собственную квартиру. Когда Лера сказала «да», Вадик сперва решил, что ему показалось. Что бахать чистый ром вместо привычной Куба либре было как-то слишком самонадеянно, несмотря на тёплый вечер майской пятницы. Что Лера шутит — возможно, чтобы наконец прекратить их эти встречи, когда они упорно делали вид, что незнакомы. (Хотя бармены то и дело шикали на одного новичка, чтобы тот не присматривался к Лере, потому что «Видишь этого бугая с татуировкой? Если не хочешь с ним проблем, даже не дыши в её сторону, и получишь хорошие чаевые»). Но Лера сказала «да», и Вадик так опешил, что даже не сразу смог ответить. Лера могла записать себе и пометить этот день как праздник: ей удалось заткнуть Дракона. В тот вечер он слился как школьник: сказал, что слишком пьян, чтобы ещё раз повторить подвиги у стены, что у него не прибрано, что у него нет столько свободного времени, потому что на завтра с утра ему нужно быть у босса на коврике трезвым как стекло и без единого намёка на усталость. Лера, кажется, тогда его даже не упрекнула, согласилась с не выдерживающими даже малейшей критики оправданиями, подмурлыкнула как-то по-особому и не воспротивилась, когда Вадик, проводя её к выходу из клуба, положил свою огромную почти звериную лапищу ей на талию — в его руках она всегда казалась маленькой и хрупкой, хотя вот уж кто-кто, а Лера совершенно не была девочкой-дюймовочкой, и её тренированное спортом тело могло составить конкуренцию сопернику мужского пола в скорости и ловкости. Но они уже не соревновались, потому что их отношения давно перешагнули ту черту, которая должна быть между работающими на противоборствующих боссов наёмниками. И теперь — очередной рубеж. Вадик готовился. Он действительно убрался в квартире — вернее, привёл её к куда более жилому виду, чем она была почти всегда — купил смазку и новую пачку презервативов (хотя в старой ещё оставалось пару квадратиков. Но эти — для клуба, их почему-то даже не хотелось нести домой), немного еды — по большей части для того, чтобы с утра было что пожрать — и несколько бутылок воды. Он вроде бы не собирался напиваться, но на всякий случай. Никогда не лишнее. Ждать Леру у подъезда оказалось делом жутко интересным. Раньше они не нарушали договорённостей и не заявлялись на «чужую» территорию. Но Лера сама попросила: «Сможешь за мной заехать?» и Вадик конечно же согласился. Вадик знал семью Леры. Не лично, а по досье, с фотками полугодовалой давности и не всегда актуальными данными, но ему хватило, чтобы примерно понимать, что ожидать. И что лучше ему не светиться посреди двора, где всегда есть злые бабульи языки. Уж такого-то «ухожора» те бы явно не пропустили. Лера вышла к нему, вопреки ожиданиям Вадика, совершенно беспечно. Обернулась, бросила взгляд наверх — на этаж шестой-седьмой навскидку, — и улыбнулась, буднично, привычно, как будто они вот так встречаются каждый день и вообще… встречаются. В глобальном смысле. — Привет. — Ага, — Вадик почувствовал, что все планы медленно, но верно пошли на смарку. Леру вот такую, обычную, расслабленную, хотелось тут же поцеловать, так, чтобы кто-нибудь из впечатлительных окружающих возмутился, мол, молодёжь, опять на глазах у всех в дёсна сосутся, бесстыдники. — Привет. Ну, что, поехали? — поборов первое желание совершить откровенную глупость, Вадик вернулся к своему обычному амплуа, — Я надеюсь, мама с папой знают, что тебя сегодня домой не вернут? — Мне не пятнадцать, чтобы им отчитываться, — Лера закатила глаза, сложила руки на груди, но всё же кивнула, — В курсе. Так что сегодня ты моя подруга Валя с шестого курса. Вадик хохотнул, не сдержавшись, и кивком головы указал на выход со двора. — И знают, ты со своей подружкой Валей с шестого курса сегодня будешь усиленно повторять анатомию? — Вадик! — в плечо прилетел острый кулачок — ощутимо, знает, куда бить! — Пошляк. Ну, в этом была доля правды. Дорога до квартиры Вадика прошла спокойно и без каких бы то там намёков, если не считать его ладонь, которая ещё в самом начале пути легла Лере на левое колено и периодически поднималась выше по бедру (Вадик в который раз порадовался, что у него коробка-автомат). Лера не протестовала, рассматривала приборную панель, оценивающе прислушивалась к плейлисту, ненавязчиво играющему на фоне, иногда смотрела в окно — снять себе квартиру без лишних вопросов Вадику удалось всё-таки не в центре и даже не в самых популярных районах города, и пришлось добираться несколько окольными путями, благо, мосты ещё не развели. Они даже относительно прилично вошли в подъезд, поднялись на лифте на одиннадцатый — Лера смотрела на него как-то смешливо, как будто вообще не боялась, хотя как никто знала, что у него с собой всегда в джинсах нож, которым Вадик умеет орудовать — и вошли в квартиру. Пока Вадик вешал лёгкую ветровку Леры в шкаф и расшнуровывал свои кроссовки, та, словно кошка, пошла на разведку. Мягко ступая по ламинату в тонких носочках, Лера выглянула из коридора, запоминая расположение комнат, отметила нахождение ванной и туалета и остановилась у окна в комнате, которая служила Вадику одновременно кабинетом и спальней, потому что тут у него стоял разложенный и никогда не собираемый обратно диван, на котором он иногда спал, когда находилось время. Нет, ну вид у него не то, чтобы был особый, но всё равно довольно приличный. (Вадик имел в виду вид из окна. Хотя ему, стоящему за спиной у Леры, открывался не менее прекрасный вид. Лере очень шли джинсовые бриджи). Он подобрался бесшумно, надеясь, что не напугает, прижался со спины, положил ладони на подоконник близко к Лериным и чуть склонился, чтобы прошептать: — Вот мы и дома, птенчик. Звучало это всё очень самонадеянно — хотя бы потому, что квартира была съёмная, а жил в ней Вадик от силы пару дней в месяц. Но отчего-то сказать именно эту фразу и именно так хотелось именно сейчас. Возможно, в нём с возрастом решил воскреснуть романтик? Да не, бред какой-то. Лера, впрочем, оценила — чуть отступила назад, вжалась в его тело, запрокинула голову, глядя с таким хитрым лисьим прищуром, что Вадик засомневался, а нет ли у Леры какого второго смысла в нахождении тут — и переложила одну ладошку поверх его. — Мне кажется, тут как-то не очень… живо… Пожалуй, лапать Леру сразу же за ягодицы было слишком грубо… если бы они до этого полгода регулярно не трахались в клубе. Вадик сперва решил чуть её подразнить— провёл пальцами по открывшейся из-под футболки коже живота над поясом бридж. Развернуть её и прижать к себе, в такой знакомой, удобной и приятной позе — сколько раз они так, лицом к лицу, стояли в потёмках коридора чёрного хода облюбованного ими клуба? Там, в почти интимной полутьме, они, несмотря на грохочущую музыку и алкоголь в крови, были тихими и осторожными, хотя работники клуба наверняка прекрасно знали, что они делали. Сейчас можно было себя не сдерживать, и Вадик позволил себе наглости. Лера резко вдохнула, когда он подхватил её под бёдра и поднял, удерживая на руках. Она вцепилась ему в плечи, прижалась, видимо, боясь, что её уронят, тут же скрестила ноги у него за поясницей и посмотрела в глаза — сверху вниз, так непривычно, с вызовом. — Ты что делаешь? — Хочу тебя. — Это не ответ… — Почему вдруг? — Вадик сделал шаг на пробу, примеряясь к новому центру тяжести и весу, и Лера вмиг проглотила свои возмущения, — Хотение — это очень даже ответ. Ответить Вадик Лере не дал, в несколько шагов преодолел расстояние до ближайшей стенки и осторожно прижал её спиной, вжимаясь пахом теснее и сильнее. Да чёрт её возьми, у него стоял, кажется, ещё с того момента, как они сели в машину, и сейчас Вадик это осознавал как никогда чётко. Лера молчала. Сперва потому что примерялась и ёрзала, стараясь устроиться удобнее, а затем — прикоснулась ладонями к лицу Вадика, провела пальцами от углов челюсти до висков, запустила их в стоящие вечным ёжиком волосы. Они дышали оба в унисон, глубоко, жадно, ожидая, пока кто-нибудь сделает первый шаг, чтобы окончательно сорваться. Вадик считал, что это будет он, но когда Лера наклонилась, так, что фантомное ощущение её губ защекотало собственные, и прошептала, совершенно не смущаясь: «Возьми меня», предохранители сорвало как взрывом. Вадик всё же себя контролировал. Помнил о том, насколько они разные — просто в физическом плане, — и старался не переборщить. Целовались они всё равно как бешеные. Даже толком не соприкоснулись губами — сразу языком, резко, дико, властно, не позволяя перехватить инициативу, едва ли не кусаясь — хотя, кажется, Вадик всё-таки успел легко-легко прихватить зубами кончик её языка. Вадик чувствовал, как Лера сжимала его волосы, почёсывая затылок пальцами, когда они отстранялись, чтобы бросить очередной голодно-выжидающий взгляд, чувствовал, как она ёрзала в его руках, стремясь задеть пряжку ремня, и вместе с безудержным желанием у него в груди горело что-то, что Вадик за собой никогда раньше не замечал. Желание обладать, пометить, довести до края, чтобы Лера забыла собственное имя (и его тоже), захлебнулась в собственных ощущениях, растворилась в удовольствии, которое он наверняка бы постарался доставить ей всеми известными ему способами. Отпустить Леру оказалось сложно — она держалась крепко, вовсе не хотела слезать, с явным недовольным стоном встала на ноги, но не дала даже сдвинуться — выставила одну ногу вперёд, так, чтобы надавить ему прямо на пах, схватила за ворот футболки и потянула на себя. Вадику пришлось упереться локтями в стену возле её головы, чтобы сдержать себя хоть как-то. — Ты нарываешься, птенчик, — хотя в квартире была хорошая звукоизоляция — для Вадика это было принципиальным при выборе — он всё равно отчего-то не мог говорить вслух громко: хотелось шептать, хрипло смеяться и говорить пошлости прямо на ухо, что Вадик и делал, — Я же и сломать тебя могу. — Ты только пугаешь, — ощущать её дыхание кожей было сродни пытке, — Долго будешь обещать? Будь Вадик моложе и глупее, он бы попался на эту дешёвую провокацию, принялся бы мгновенно доказывать, на что способен. Но Вадик был Вадиком, и Леру он успел хорошо узнать — даже с учётом, что так много они обычно не разговаривали, и вообще прелюдии это было не об их встречах в клубе. — Долго, — ответил он, скалясь, и, стянув свою футболку через голову, чуть склонил голову набок, — Очень долго. Устанешь ждать. Лера хмыкнула, закатила глаза и почти повторила его жест с футболкой — разве что сняла её, скрестив руки спереди, а не со спины. И от увиденного Вадик как-то неприлично охренел и в первое мгновение выдал совершенно неожиданное для самого себя «блядь». Лера Вадику нравилась в любом виде: и в одежде, и без неё. Её полуспортивный стиль, в том числе в выборе белья, вполне его устраивал: её комфорт он ценил гораздо больше красоты. К тому же женские боксеры можно было снять без боязни что-то зацепить или повредить, и Вадик привык к этому, как и к спортивным лифам, которым Лера отдавала предпочтение и в обычной жизни. Но, ёб вашу мать, он впервые увидел спортивное бельё с кружевными вставками. Лере оно охренеть как шло. — Нравится? — почти беззвучно спросила Лера, и, кажется, даже чуть покраснела. Вадик отлично понимал, что это бельё она явно выбирала для него, и от этой мысли хотелось громко рычать вслух. Он рухнул на колени, и прежде, чем Лера успела бы отреагировать, расцепил пуговицу на её бриджах и потянул вниз молнию, подсознательно ожидая увидеть там… Да. Да, да, да, это был чёртов комплект. Обычные спортивные шортики, ничего такого, если бы не кружевные вставки на внешней стороне бёдер. Вадик искренне никогда не дрочил на кружево и девушек в нём, но сейчас от этого натурально срывало крышу. Он медленно стянул с Леры джинсы, откровенно любуясь открывшимся ему видом, не сдержал смешка, когда та вдруг свела коленки, и мягко коснулся ладонью щиколотки. — Пол тёплый. Снимешь? Лера лишь глухо угукнула, позволила снять с себя носки — с довольно милыми фламинго — и громко выдохнула, когда Вадик поцеловал её чуть ниже пупка. — Высоты не боишься, птенчик? — спросил он, касаясь губами кожи почти по самому поясу её шорт. Лера мелко вздрагивала — не от испуга, но от ощущений, Вадик это уже знал и потому не спешил, наслаждаясь такой реакцией на свои прикосновения, — Если боишься, то надо будет закрыть глаза. — Чёрта с два, — отозвалась Лера, и Вадик ухмыльнулся: правильно, в их случае закрыть глаза гораздо страшнее, чем какая-то там высота в рост одного человеко-Вадика. Он чувствовал её запах, тёплый, терпкий, дразнящий настолько, что хотелось избавиться от него как можно скорее. Идеальная приманка для Дракона. — Тогда раз, — и под первый счёт Вадик, запустив пальцы под бельё, почти одним слитным движением стянул с Леры шорты, вынуждая переступить с ноги на ногу, чтобы избавиться от этого крайне грешного произведения трикотажного искусства. — Два, — ладони — вновь под бёдра, но крепче, надёжней. — И три, — и Вадик рывком встал, поднимая Леру сперва до уровня своего пояса, а затем — выше, к груди и плечам. Её вскрик — яркий, громкий, особенно на фоне их предыдущих перешёптываний, — немного напоминал птичий. — Ты что… ты… — Лера тут же сцепила руки в замок у него на затылке, отклонилась назад, отыскивая опору спиной на стену, и посмотрела на него сверху вниз, — он уже почти привык, — Ты что делаешь? Что он делал? То, о чём мечтал с того момента, когда их отношения дошли до секса. — На моих плечах достаточно места для тебя, — это был даже не вопрос, утверждение, не требующее доказательств, аксиома, в которой Вадик ещё раз убедился. — Не бойся. Я тебя удержу. Лера, возможно, и хотела бы возразить, и в любой другой ситуации Вадик бы даже к ней прислушался, но не сейчас. От первого прикосновения языка — широкого, длинного, от самого входа к клитору, — Лера вздрогнула и громко выдохнула. От второго — легко стукнула его пяткой по лопатке, чуть шире развела ноги и прогнулась в спине, опираясь на плечи, раскрываясь шире и удобнее для них обоих. Третий пришёлся на громкий несдержанный стон, и Вадик ухмыльнулся и закрыл глаза, полностью отдаваясь происходящему. Он чувствовал каждое её движение, почти ощущал, как его ладони оставляют на её теле мягкие яркие синяки — он действительно держал её очень крепко, — и просто наслаждался. Если «познать друг друга» в библейском смысле не означало «отлизать любимой женщине», то зачем вообще это всё нужно было? Лера была горячей, мокрой, умопомрачительно вкусной, и, кажется, реагировала даже на самые малейшие движения его языка. Главное, что Вадик знал в этом деле — спасибо, блядь, Реддиту, — что когда Лера сжала ладонь на его шее — почти больно — задышала чаще, и когда по её телу прошла мелкая, но ощутимая дрожь — надо было продолжать делать то, что он делал: посасывать клитор, кончиком языка отбивая один Вадику известный шифр по его головке. Лера была тихой — всегда, сколько Вадик её помнил, пусть ему очень хотелось бы слышать её голос — или, что было бы приятнее для его чсв, его собственное имя, — и сейчас она не изменяла себе, выдавая своё состояние только рваным дыханием и ладонью в его волосах, которая судорожно сжималась и разжималась, едва-едва царапая кожу ногтями. Если бы Вадик верил во всевышнего, он бы уверовал в то, что Лера — богиня во плоти. И в его руках. Затихнув, Лера перекрестила ноги у него на плечах, расслабилась, выровняла дыхание — и Вадик терпеливо ждал, оставляя на внутренней части её бёдер почти осторожные мягкие поцелуи. Когда они встретились взглядами, Вадик облизнулся — не очень эстетично, широко и сыто, зная — чувствуя — что от рта вниз по подбородку и шее у него тянулись яркие мокрые дорожки из его слюны и её влаги. И отчего-то его раздирало от такой несвойственной ему нежности, что впору было выть. Возможно, он бы так и сделал, и плевать, что драконы не воют, а рычат, если бы Лера не бросила в него такое опрометчивое — И это… всё? Вообще-то Вадик гордился своей выдержкой. Он не поддавался и на более тонкие вызовы, стоически игнорировал откровенные подкаты той же Джесси и умел держать себя в руках, когда от этого зависела жизнь, но сейчас себя хотелось сломать. И желательно не сломать Леру, потому что Вадик отлично понимал: он-то выдержит, а вот ей может быть очень некомфортно. В конце концов, она сама ему как-то говорила, чтобы он не спешил, потому что к его размерам ей надо было время, чтобы привыкнуть. И если раньше он никогда не спешил, ждал её кивка или согласия на словах, чтобы продолжить, то сейчас Лера всей собой как будто приказывала: прекрати себя сдерживать. Ну кто Вадик был такой, чтобы ей отказать? — Уно моменто, — голос подвёл, когда он сглотнул, и на языке ярким всполохом отозвался терпкий Лерин вкус, — Держись. Её легко было удерживать даже на одной руке, к тому же она понятливо крепко держалась сама, а вот расстегнуть собственные джинсы оказалось не в пример сложнее. Лера засмеялась, слушая его короткие бессмысленные ругательства, но этот смех только подстёгнул Вадика действовать. Когда от одежды таки удалось освободиться, Лера понятливо последовала ниже, спускаясь с его плеч, и сделала это так, что медленно проехалась промежностью от ключиц по солнечному сплетению и животу, помечая его своим запахом. Он вошёл почти рывком — сразу, полностью, до пошлого влажного шлепка бёдрами о бёдра, и почти тут же вжал её в стену, вынуждая запрокинуть ноги себе на локти. Удерживать Леру под ягодицами было легко, и Вадику было удобно двигаться быстро, сильно и отчасти даже грубо, практически насаживая Леру на себя, чувствовать дрожь и реакцию её тела, слышать её дыхание и ощущать его предельно близко у собственных губ, оставлять яркие красноречивые следы от зубов на её шее и плече, стараясь чуть сдерживаться, чтобы не укусить до крови. Лера царапала ему спину, как будто поощряя всё происходящее. Она смотрела на Вадика жадно, пьяно, ненасытно — в моменты, когда всё-таки поднимала веки и включалась в реальность. Вадик только хищно скалился в ответ, зная, что он, блядь, выдержит час такого темпа. Лера — нет. Вадик это знал. Едва по её телу прошла судорога, он чуть замедлился, но усилил толчки — резкие, жёсткие, такие, что наверняка наоставлял Лере синяки ещё и на плечах. И не прекратил, даже когда ощутил сокращение мышц и долгий, срывающийся на стон хрип. Он дал Лере передышку — лишь затем, чтобы отойти от облюбованной им стены и мягко уронить Леру на диван, и почти сразу же продолжить ненадолго прерванное занятие, заменив презерватив. Вадик милостиво позволил Лере опустить ноги, не стал прижимать их к плечам, зная, что потом они наверняка будут болеть, опёрся на локти, перенеся на них вес, коротко взглянул в глаза — затуманенные, сверкающие так, будто они оба налакались литром текилы — и, полностью отстранившись, медленно вошёл снова, смакуя каждое мгновение. Когда Лера требовательно стукнула его по пояснице и скрестила на ней ноги, не позволяя Вадику делать широкие размашистые движения, он понятливо кивнул. Если Лера всегда была тихой, то запас молчания у Вадика был вполне себе конечным. И пусть Лера вряд ли особо воспринимала то, что он говорил, но не говорить Вадик не мог. Он невольно дробил слова на слоги, сочетая это с тактом собственных движений, и совершенно искренне нёс какую-то романтическую чушь, которая, тем не менее, была сущей правдой — потому что с Лерой Вадику было слишком хорошо. Она как будто была специально для него: вынослива, чтобы выдержать его темп и силу; гибка, чтобы было удобно обоим в целом множестве поз, несмотря на разницу в росте и размерах; искренна в своих реакциях и эмоциях, чтобы он мог их видеть, читать и знать, что ему в кои-то веки не лгут; отзывчива, чтобы не зажиматься и показывать, как нравится ей самой. Лера, в конце концов, без проблем принимала его размеры, хотя им и пришлось некоторое время, в самом начале, осторожничать и сдерживаться. Леру Вадику хотелось оставить на ночь в этой квартире, накормить с утра чем-нибудь вкусным, отыметь так, чтобы у неё отпали какие-либо мысли о возвращении домой ещё на пару часов. С Лерой хотелось уснуть, зная, что ему от такой беспечности не прилетит нож в печень. Леру хотелось вжать в себя, лечь сверху, придавить всем своим весом, оставить так много своих меток, как только можно (без нежелательных последствий, конечно) — и позволить ей сделать всё то же самое с ним самим. Вадик бы с удовольствием позволил Лере себя оседлать, с гордостью носил бы царапины и следы от засосов на шее, демонстрировал бы всем её несдержанность и наслаждался бы мыслью, что они вместе, и что об этом знали все те, кому об этом надо было знать. С Лерой Вадику хотелось жить, несмотря на все обстоятельства вокруг, которые были против. С Лерой Вадику, возможно, не требовался бы адреналиновый допинг, который раньше он получал на заданиях на службе. Лера, вероятно, делала из него человека, и Вадик был на это согласен. Вадик почти решил, что он, блядь, влюбился, и это теперь даже не казалось невозможным. Лера устала — Вадик это чувствовал и видел, и у него самого уже начало срывать дыхание, и потому её негромкое и почти обессиленное «Вадик, давай…» сработало как рубильник, который отключил все последние ограничители. Кажется, кончая, он всё-таки зарычал, искусственно, хрипло, роняя слюну Лере на ключицы, но удовольствие било по телу как шокер, заставляя подрагивать руки. Вадик тяжело опустился на Леру, но не всем собой, а ниже, уложив голову ей на живот, усаживаясь на коленях на полу. Её ладонь в его волосах — мокрых, взъерошенных пуще обычного, — мягко гладила его по голове, не принуждая и не требуя ничего. Вадику потребовалось три минуты, чтобы восстановить дыхание, и ещё семь, чтобы отдать Лере ещё один оргазм. Он чувствовал, что пропах ей насквозь — несмотря на то, что запах её тела был тоньше и менее резким, чем его собственный, сейчас он чуял только её. Он поднялся лишь затем, чтобы предложить ей сходить в душ, но вместо ответа Лера притянула его к себе, совсем легко поцеловала в уголок губ — губ, на которых всё ещё блестела её собственная смазка. Вадик только потянулся за простынью — ей он накрывался в особо тёплые дни, чтобы не было жарко, и стоило ему вернуться, как Лера тут же уложила голову ему на грудь, обняла за предплечье и почти мгновенно отрубилась. Вадику спать не хотелось, и он чувствовал, как бьётся его сердце под её головой, глухо и равномерно сильно, наверняка мешая спать. Но что он мог с этим сделать? Как и со всей этой ситуацией — принять, понять и наслаждаться. А завтра будет завтра, и завтра они будут думать о том, что им делать дальше. Возможно, даже вместе.