***
Это не мир Tedd Deireadh, это нечто другое, неизвестное — абсолютно пустое, белое до стерильности. Аваллак'х делает шаг вперëд, но подошва ботинка не издаëт ни звука. Не видно ни пола, ни стен, ни потолка — только белое пространство, ничем не ограниченное, не подвластное времени и законам природы. И оттого слишком большой неожиданностью становится тихий смешок за напряжëнной спиной. — Лара? — обернувшийся Креван глотает секундное изумление, — Я не ожидал. Ты редко снилась мне так отчëтливо. — Ты слишком часто заглядывался на мою статую. — взгляд у неë холодный и острый, улыбкой она способна распороть горло. Совсем не так, как при жизни, — Ты рад мне? — Да. — после небольшой паузы он тонко улыбается в ответ, — Прости мне моë изумление. Я рад, Лара. Она хохочет. Смех еë — визгливый и неприятный бьëт по ушам чаячьим криком, но Аваллак'х не морщится, лишь теряется слегка и застывает каменным изваянием, стоит Ларе куницей скользнуть за его спину и сомкнуть колкие пальцы на плечах. Тонкая ткань колдовской мантии плохо защищает от когтей — слишком острых и прочных для эльфки. — Ты ничуть не изменился, л и с ë н о к. — Лара усиливает хватку, — Думаешь, что всë под контролем, а никогда ничего под контролем удержать не мог. — О чëм ты? — начинает казаться, что их обволакивает чëрный туман, и в голосе, тихом и спокойном, звенит тревога, — Лара? — О, мой милый, милый бедный Лис. — ноготь царапает кадык, — Все твои достижения, усилия... Ты думаешь, они что-то значат? — Я теряю нить разговора. — Креван закрывает глаза, — И, признаюсь, терпение. — Смотри на меня! — окрик заставляет вновь столкнуться взглядом. Голос снова становится приторно-нежным, ласкающим, — Думаешь, ты сам чего-то стоишь? Какой-то dh'oine оказался ценнее и лучше тебя, Знающий. Насколько же ты ничтожен? — Это сон. — держать себя в руках ещë возможно. Аваллак'ху хватает сил выпрямить спину и мотнуть головой, — Ты — не Лара. Я уверен, что она никогда не считала меня ничтожным, но любовь... — А мы не о любви говорим. И не обо мне. Скажи мне, Знающий, насколько ничтожным считаешь себя ты с а м? И тогда всë становится ясно, и тогда рассыпается мир. У Аваллак'ха губы белые — но не белое больше пространство. Когда голос Лары становится лишь шумом в ушах, Креван тонет в черноте. Он в бездне, не иначе, ведь так сложно разглядеть хоть что-то, вдохнуть... Это тьма. — Лара? Не зов, не крик, не стон — хрип. — Ты боишься смерти, Лис? Еë голос так близко, у самого уха, но во мраке невозможно разглядеть. И не ощутить дыхания. — Нет? — голос понижается до опасного рычания, — А пора. Пальцы ласковыми льдинками перемещаются с плеч на лицо, остужают огонь под дрожащими веками. Неожиданно всë идëт не так, и собственный крик оглушает, но больше никто не слышит его, вопль тонет в темноте. — Ведь придëт Час Белого Хлада. Лара вырвала ему глаза. «Час безумия... Час презрения...» Монотонная речь осточертевшего пророчества, запах крови, чудовищная боль и ужас. Надо взять себя в руки, это сон, это всë сон... — Ты уверен, что во сне бывает так больно? Лара ли это? Она читает его мысли. Защитить свой разум не получается. Чувствуя вкус крови на губах, Аваллак'х хрипит заклинание, взметает руку... И ничего. Магия подводит. Его, Знающего из Народа Ольх, подводит то, на что он истратил всю жизнь. С пальцев не слетает ни искры. «Креван, ты предатель, ты предал всех нас.» Ауберон? «Разочарование Aen Elle. Слабак. Как ты смеешь ещë дышать?» Ге'Эльс. «Ты убил меня, я считал тебя отцом!» Карантир, Золотое Дитя, не сейчас, замолчи- «Мир умрëт, погружëнный во мрак...» Аваллак'х устаëт противиться боли и бессильно рушится на пол, которого нет. Он летит вниз, уже не крича, тлея, задыхаясь и превращаясь в лëд.***
— Аваллак'х, проснись! Уснул за столом. Вряд ли Цири поймëт, почему глаза содрогнувшегося эльфа полны ужаса. Zireael. Не Лара. — Ты кричал во сне. — Прошу, закрой окно. Эти вопли... — невидящий взгляд не выражает н и ч е г о — Я не люблю чаек. Весьма не люблю, Zireael.