Свой выбор (1 и 2 части)

      Гарри никогда не задумывался над тем, как он жил раньше. И где. Ему казалось, что он всегда, с самого рождения, обитал в небольшом двухэтажном домике дяди и тети, а чулан под лестницей всегда был его собственной комнатой.       Попытайся Гарри вспомнить хоть что-то, то на ум приходили лишь разрозненные обрывки, похожие на горячечный сон. И все они, так или иначе, были связаны с дядей, тетей и толстым кузеном Дадли. Своих родителей Гарри совершенно не помнил, а дома у его родственников не было ни одной фотографии, хоть что-то сообщавшей бы мальчику как о родителях, так и о дедушках и бабушках.       Поэтому Гарри всегда считал, что он в этом мире один, сам по себе. И семьи у него нет. Не считать же семьей Дурслей, которые, кажется, даже его имя ненавидели?       Самым ранним своим воспоминанием Гарри считал день, когда Дадли исполнилось три года. Именно тогда кузен столкнул Гарри с лестницы, а потом долго и упорно вопил на все отделение в больнице, что ему испортили праздник, пока врач внимательно осматривал повреждения худенького темноволосого мальчика и с сомнением посматривал на тетю, утверждавшую, что Гарри свалился сам.       Следующие пару дней Гарри провел в своем чулане, выходя лишь в туалет. Его даже от вида еды мутило, хотя тетя Петунья и не особо пыталась его накормить.       Лишь чуть позже Гарри вспомнил фразу, которую сказал тот доктор, и которую потом тетя повторила дяде Вернону, испуганно понизив голос до свистящего шепота. Но лишь после, когда Дадли снова попытался спихнуть Гарри со ступенек, мальчик понял смысл тех слов. Врач считал, что Гарри просто не мог выжить при полученных им травмах. Он утверждал, что ребенок уцелел лишь чудом. И именно это до ужаса напугало дядю и тетю.       С тех пор Гарри иногда пытался размышлять на тему чудес, но был очень и очень осторожен, уже уяснив, что тетя Петунья ненавидит, когда ее хоть о чем-то спрашивают. Даже о родителях Гарри она сказала лишь несколько скупых и язвительных слов, одарив племянника злым взглядом. После такого расспрашивать ее о чем-то постороннем мальчик опасался, предпочитая или разбираться самому, или ловить смысл в чужих словах.       Именно поэтому Гарри в округе считали очень тихим, но внимательным мальчиком. Дядя постоянно шипел, чтобы мальчишка не таращил на него свои зеленые глазищи. Но такое бывало лишь по вечерам, когда Вернон сиживал у телевизора и под его мерный бубнёж рассказывал супруге о работе или слушал сплетни о соседях. Дадли в это время старательно ломал очередную игрушку, порываясь приложить ею о голову Гарри, или грыз что-нибудь вкусное. Гарри сладости и игрушки не доставались, он мог или сидеть у себя в чулане, или на виду у дяди и тети, чтобы «чего не натворил». Просто так сидеть было скучно. И Гарри слушал. Смотрел со взрослыми фильмы и выпуски каких-нибудь передач. Наблюдал за Дадли. И размышлял.       К пяти годам мальчик уже очень многое понимал, но держал рот на замке. Он знал, что дядя и тетя ненавидят все странное, все, что хоть как-то отличается от их привычного серого быта. И особенно они ненавидят то, что никак не укладывается в какие-нибудь законы. Дядя любил рассуждать о политике, ругать нововведения правительства, но мальчик знал, что кроме законов людей, есть еще какие-то. Вроде как законы природы. Так, упавшая со стола тарелка обязательно разобьется, а молоко выльется из опрокинутого стакана. И если этого не происходит, то это не нормально и странно.       Вместе с этим пониманием к Гарри пришло еще одно — во всех странностях в доме Дурслей, даже если те случились не из-за него, обвинят именно Гарри. Будто у него на лбу было написано, что он и сам странный.       Гарри совсем не хотелось, чтобы его снова и снова наказывали, а потому он принял для себя несколько важных решений. Для начала стоило избегать странностей или же сделать все, чтобы те происходили не при дяде и тете. Но вот только родственники нередко на него орали, что могло закончиться взлетевшей посудой или внезапным возгоранием. Так что выполнить задуманное вышло бы лишь в том случае, если бы на мальчика поменьше повышали голос. А для этого на него должны обращать как можно меньше внимания, ведь и дядя, и тетя начинали кричать всегда, когда видели Гарри.       Каждое утро, просыпаясь в своей каморке, мальчик думал о том, как решить свою проблему. Об этом он думал и перед сном, забираясь под тощее одеяло. И чем больше думал, тем больше понимал, что никто посторонний Гарри не поможет. Он должен придумать что-то сам.       И Гарри стал наблюдать еще внимательнее. Но теперь еще и за самим собой. Теперь, если на него кричали, мальчик старался не жмуриться, не плакать, а подмечать все детали. Сразу у него ничего не выходило, но постепенно мальчик стал улавливать, как вокруг него, в секунды сильной злости или страха, едва-едва заметно клубится воздух. Особенно удобно заниматься чем-то подобным было по утрам, стоя на стуле у плиты и поджаривая ломтики бекона на сковородке. Родственники не видели его рассеянности и скошенного взгляда. Дядя покрикивал и шуршал газетой, Дадли обзывался и хрустел печеньем, а тетя так и норовила отвесить подзатыльник. Но и только.       Тренировки помогали, и постепенно Гарри видел уже не просто клубящийся воздух, а легкое разноцветное марево, в котором особенно активны оказывались клубки синего и фиолетового цветов. И именно марево этих цветов порождало внезапные нити, которые, отскочив от Гарри, могли или что-то вздернуть вверх, или спихнуть на пол.       Контролировать это цветное марево у мальчика не выходило, а потому, найдя зацепку для решения проблемы, он стал каждую свободную минуту тратить на то, чтобы изучить увиденное, найти закономерности. Для этого пришлось научиться видеть переливы в спокойном состоянии, что оказалось куда сложнее, чем рассмотреть их в гневе и обиде.       Гарри был еще слишком мал и едва умел читать, а потому не догадывался, что с удивительным для пятилетнего малыша упорством занимается медитацией. Занимаясь садом, уборкой или лежа в чулане, он размеренно вдыхал и выдыхал воздух до тех пор, пока не достигал удивительного покоя. В такие моменты он видел сияние вокруг себя, но оно было иным, похожим на плотный кокон, из которого не торчало ни единой ниточки.       Наблюдения и исследования привели Гарри к первому открытию — кокон вокруг него не просто цветной, он отражает состояние и эмоции самого Поттера!       Озадачившись тем, как назвать то, что он видит, Гарри вновь присмотрелся к окружающему миру и решил, что раз именно кокон вокруг него производит все ненормальное, все те странные и удивительные вещи, что случаются с мальчиком, то про себя сияние нужно звать тем самым словом, которое было запрещено в доме Дурслей.       — Это волшебство, магия, — прошептал Гарри, лежа на продавленной кушетке в своем чулане. Здесь никто не мог его слышать, если мальчик говорил очень тихо, так что Гарри не боялся произносить такие красивые и такие пугающие слова вслух. — А раз волшебство похоже на ниточки, то, выходит, мой кокон состоит из нитей магии.       Гарри широко и счастливо улыбнулся. Он чувствовал себя тем, кто нашел клад. Его переполнял восторг и страх. Теперь у него было что-то свое, не чужое, как одежда Дадли. Но очень пугало, что волшебство могут отнять, ведь все и всегда можно отнять. Поэтому Гарри решил быть очень и очень аккуратным и никому не рассказывать про свою магию.       Постепенно мальчику все меньше приходилось сосредотачиваться, чтобы увидеть магию, и пусть он еще не мог ею полноценно управлять, но само то, что он замечал состояние кокона, позволяло сильно изменить жизнь. В решающие моменты Гарри успевал перехватить особенно нервные нити, не дать им вытянуться, заправлял обратно в плетение.       Сам кокон он подолгу рассматривал в тишине своего чулана, изучая переплетения нитей и время от времени пытаясь потрогать. Ощутить магию долгое время удавалось лишь в нервном состоянии, не в покое. Но Гарри не был бы таким наблюдательным, если бы не научился терпению. И постепенно, чувствуя легкое покалывание, мальчик уже перебирал тончайшие искрящиеся ниточки вокруг себя, пытаясь уловить закономерность в рисунке.       В шесть лет Гарри и Дадли отправили в школу, и на исследования получалось выделять совсем немного времени перед сном. Зато школа оказалась удивительным местом, где Гарри мог изучать что-то новое, и его за это никто не ругал.       Из-за Дадли Гарри был вынужден сесть за первую парту, прямо перед учителем, сообразив, что тот не позволит другим шептаться у себя под носом или тыкать тощенького темноволосого мальчика ручками и линейками в спину.       На уроках было очень и очень здорово. Гарри слушал, открыв рот, запоминал самое интересное, с удовольствием писал в тетрадях, читал учебники. И очень быстро учителя признали Гарри тихим послушным мальчиком, умненьким и внимательным. И всех удивляло, что у такого спокойного ребенка, который никогда не вертелся на стуле, не отвлекался и не нуждался в подсказках, столь нерадивый, ленивый и наглый кузен.       Первые месяцы учебы походили на сказку, но только тогда, когда рядом присутствовал кто-то из взрослых. В остальное время Дадли, обзаведясь первыми приятелями, всячески издевался над Гарри. Они гоняли его по коридорам, пинали ногами, валяли по песку во дворе, рвали тетради, ломали карандаши.       Вот только Дадли не учел, что учителя будут повнимательнее родной матери и не поверят миссис Дурсль, заверяющей, что Дадли — золотой ребенок, а Поттер — неблагодарный отброс и бездельник. Аккуратные строчки в помятых и рваных тетрадках и всегда правильные ответы опровергали все обвинения тети Петуньи.       Давно уяснив, что жаловаться бесполезно, Гарри отмалчивался на вопросы учителей, лишь печально глядя на собственные вечно грязные коленки в слишком больших для него брюках. Учителя, видя тихого и забитого ребенка, который боится отвечать как на их осуждающие, так и на обеспокоенные вопросы, порой вызывали в школу миссис Дурсль, но быстро уяснили, что эта женщина имеет собственную точку зрения как на поведение родного сына, так и племянника. А сообразив, что половина попечительского совета школы готова подыгрывать уважаемой всеми аккуратной, пусть и не очень красивой блондинке, перестали пытаться как-то вмешиваться в отношения в семье Дурслей. Особенно после того, как однажды Гарри заявился на занятия с разбитой губой и с синяком под глазом. Никто из учителей не поверил, что тощенький, как черный цыпленок, мальчик с кем-то подрался. Все поняли, что ребенку досталось за то, что накануне один из преподавателей связался с Верноном Дурслем, пытаясь увещевать его по поводу поведения сына. Перешептываясь в учительской, преподаватели согласились, что обращение в службу опеки совсем не обязательно пойдет ребенку на пользу. Гарри могли забрать и отправить в приют, где за детьми порой следили еще хуже, чем Дурсли за своим племянником. Да и не хотелось учителям ввязываться во всю эту историю.       Но улучшения в жизни юного Поттера все же наступили.       Все началось в день, когда учительница попросила его остаться после занятий. Дадли захихикал, услышав об этом, его приятель и вовсе откровенно загоготал, а остальные ребята в классе стали настороженно коситься. Пусть Гарри и учился очень хорошо, но из-за одежды и худобы одноклассники обходили его стороной: никто не хотел дружить с невзрачным ребенком под носом у Большого Дэ. Гарри и сам немного перепугался, услышав просьбу учительницы, в мыслях перебирая события последних дней. Еще час назад он думал о том, как бы добежать до дома и не попасться Дадли и его дружкам, а теперь на него накатила новая порция страха. И он был гораздо сильнее. Школа была для Гарри чудом, почти таким же невероятным, как его собственное волшебство. Тут его почти никогда не ругали, совсем не били, а в столовой, если сесть на виду у кого-нибудь из взрослых, мальчик мог спокойно поесть.       До самого звонка Гарри переживал, волновался и едва не расплакался, когда учительница принялась прощаться с остальными детьми. Мальчик даже не заметил, как Дадли, проходя мимо, довольно ощутимо пихнул его в бок, а Пирс наступил на ногу.       — Пойдем, Гарри, — позвала учительница, когда класс опустел. — Я хочу показать тебе одно место.       Слова женщины звучали достаточно безопасно, так что мальчик нерешительно последовал за ней, таща на плече серый старенький рюкзак, который выдала ему тетя перед началом учебного года.       Каково же было удивление Гарри, когда учительница привела его не к директору, не к кому-то из педагогов, а в большое здание рядом со школой. Сюда Гарри никогда не ходил, а потому не догадывался, что же находится внутри.       — Это библиотека, — открывая дверь и пропуская мальчика вперед, предупредила учительница. — Здесь можно читать книги или брать их на дом, заполнив формуляр.       Ошарашенно открыв рот, Гарри сделал несколько шагов вперед, оказавшись в узком темном холле. Напротив, за перегородкой со стеклянными вставками, виднелся большой зал, заполненный шкафами.       — Идем, — позвала учительница, открывая следующую дверь, и Гарри оказался в царстве книг, пыли и тишины.       Он после даже несколько раз ущипнул себя за руку, не веря, что это чудо ему не мерещится.       Как оказалось, учительница уже договорилась с библиотекарем о том, что Гарри оформят читательский билет, использовав данные из школьного досье. Так что мальчик стоял рядом с конторкой тихо-тихо, следя за тем, как невысокая улыбчивая женщина что-то записывает в небольшую папочку. Гарри очень хотелось отойти, дотронуться до книг, взять хотя бы одну из них в руки, но он опасался, что его за это накажут, а потому смирно стоял рядом с учительницей.       — Ну вот и все, мистер Поттер, — улыбнулась ему библиотекарь, — теперь вы один из наших читателей. Можете приходить в любое время, если надумаете о чем-нибудь почитать.       — А могу… могу я сейчас… — запинаясь и волнуясь начал Гарри, но не смог договорить фразу.       — Конечно, дорогой, — улыбнулась ему женщина. — Не ожидала, что вы решите тут же ознакомиться с нашей коллекцией.       Все еще заикаясь, Гарри задал еще несколько вопросов и получил развернутое представление о том, как пользоваться картотекой и указателями. Обрадованный тем, что может читать и здесь, устроившись за одним из многочисленных столов, мальчик устремился в зал, с разрешения миссис Смит (так звали благодушную женщину) оставив свой рюкзак на стуле за ее спиной.       Теперь учеба стала еще больше напоминать Гарри сказку. Он проводил на занятиях первую половину дня, а вторую — в библиотеке, возвращаясь домой лишь к ужину, что позволяло избегать встреч с Дадли и его дружками на улице. Тетя немного ворчала из-за того, что мальчик постоянно где-то шлялся, но она быстро привыкла к новому распорядку. А чем меньше она видела Гарри, тем меньше было поводов злиться. И тем меньше происходило странностей.       Когда миссис Смит предупредили о том, что собираются записать в библиотеку столь маленького мальчика, она искренне решила, что тот лишь иногда будет заглядывать в ее владения. Но мальчик приходил каждый день, а в выходные и вовсе заявлялся с самого утра, чтобы с головой погрузиться в очередную книгу. С собой Гарри никогда ничего не брал, хотя ужасно расстраивался, когда приходилось уходить.       Зато не нужно было волноваться о сохранности книг так же, как о школьных учебниках, которые Дадли разорвал и разрисовал. Учителя из-за этого ругались, даже вызвали в школу тетю, но та не купила новые книги, а лишь наказала самого Гарри.       Гарри уже привык быть наказанным время от времени, как привык получать тумаки и ссадины из-за выходок Дадли. На нем все быстро заживало. Но вот книги не умели самовосстанавливаться, как мальчик.       А библиотека была истинным кладезем! Тут имелись книги обо всем, а в книгах — ответы на вопросы, волновавшие юного Поттера. Сначала он попытался найти книги о волшебстве, решив, что узнать об этом нужно в первую очередь. Но очень быстро стало ясно, что ничего подобного в школьной библиотеке не наблюдается, хотя в некоторых выдуманных историях и упоминалось колдовство. Расспрашивать миссис Смит Гарри побоялся, ведь она вполне могла рассказать другим, даже тете и дяде. Именно поэтому Гарри изучал разные книги, искренне надеясь, что среди художественных произведений и всевозможных справочников найдет хоть крупицы информации.       Наблюдая за мальчиком, миссис Смит поражалась широте его интересов, весьма необычной для почти семилетнего ребенка. Гарри читал сказки, энциклопедии, большие и тяжелые справочники по медицине, а когда она уже начинала бояться, что ее постоянный посетитель ведет себя уж слишком странно, школьник вновь возвращался к выдуманным историям про чужие миры.       Незаметно наступила зима. На Рождество Дурсли вознамерились на несколько дней уехать в гости к Мардж Дурсль, а потом вместе с ней за границу. Гарри знал, что его с собой они ни за что не возьмут, отправят к миссис Фигг, жившей неподалеку, и стал готовиться к изменениям в своем распорядке.       Он и прежде бывал у этой не слишком приятной женщины, но обычно это длилось не больше пары дней. Теперь же мальчику предстояло провести с миссис Фигг почти две недели, что никак не поднимало настроение. Но теперь Гарри хотя бы мог не торчать у этой женщины постоянно, а это не могло не радовать.       Когда тетя привела Гарри в дом на улице Магнолий, мальчик невольно задержал дыхание, прямо от порога учуяв кошачье зловоние. Но мальчик не мог отказаться от выдворения к миссис Фигг, Дурсли никогда бы не оставили его одного в доме, а потому Гарри пришлось сделать над собой усилие и не поморщиться, вдыхая воздух.       — Здравствуй, Гарри, — улыбнулась невысокая седенькая старушка, открыв дверь. — Петунья.       — Я заберу его, как договорились, — процедив слова сквозь зубы, тетя отступила и быстрым шагом направилась прочь.       — Проходи, Гарри. Хочешь чаю? У меня есть печенье, — проводив Петунью Дурсль взглядом, с мягкой улыбкой сказала миссис Фигг.       — Спасибо, — пробормотал мальчик, протискиваясь в щелку.       Дом миссис Фигг всегда казался Гарри большой коробкой, куда свалили всякий пыльный хлам. Вечно задернутые шторы, темные стены, темная продавленная мебель, грязноватые ковры. И множество огромных хмурых кошек, взиравших на Гарри, как на пустое место.       Сегодня в доме было еще темнее, чем всегда. И гораздо грязнее, чем мальчик помнил. Пусть ему не особо нравилось заниматься уборкой, но Гарри определенно не считал себя грязнулей. Даже старые вещи Дадли мальчик старался держать в чистоте, пусть ему редко это удавалось из-за самого толстяка-кузена, норовившего испачкать или порвать одежду Гарри.       Осторожно посматривая вокруг, мальчик решил, что даже сильный голод не может заставить его есть в доме, где кругом такая грязь. Чудилось, что даже в чашке с чаем он обязательно обнаружит кошачью шерсть, если не что-то похуже. А уж странное печенье миссис Фигг вызывало еще больше вопросов. Именно поэтому, когда женщина принесла в гостиную поднос с чайником и чашками, мальчик лишь вежливо поблагодарил.       Благодаря огню в камине в комнате хоть что-то можно было рассмотреть, но мальчик предпочел не рассматривать чай в своей чашке и не мешать сероватую чайно-молочную жидкость. Он просто осторожно грел руки о чашку и старался делать вид, что слушает рассказ миссис Фигг о похождениях ее любимца — Мистера Лапки. Чтобы не таращиться только на женщину, мальчик то и дело обводил комнату взглядом или разглядывал большой, в человеческий рост камин.       Камин и прежде привлекал внимание мальчика. Огромный, выложенный темно-зеленой плиткой с затертым выпуклым рисунком, он казался совершенно неуместным и роскошным в этом пропыленном доме, где даже из продавленных диванов торчали пружины, а к паркету то тут, то там прилипали подошвы старых Дадлиных кроссовок.       — Нравится мой камин, Гарри? — заметив интерес мальчика, с мягкой улыбкой спросила женщина.       — Он очень красивый, — ответил вежливый мальчик и снова покосился на зеленого пылающего монстра. Он потянулся и осторожно тронул рисунок, обводя одну из завитушек. В следующий миг его глаза удивленно расширились, когда он заметил, как по плитке пробежали изумрудные искры, складываясь в сложный рисунок из линий и значков, лишь некоторые из которых напоминали буквы.       — Верно, — согласилась миссис Фигг, не заметив реакцию Гарри.       Покосившись на нее, мальчик едва не вскрикнул и не выронил чашку — он и не заметил, как на коленях женщины, довольно взбивая ее серую юбку и серые же чулки, расположился здоровенный котяра. И на Гарри этот кот смотрел с таким презрением, что мальчик окончательно отказался от мысли попробовать чай.       «Мне показалось?» — спросил себя Гарри, вновь уставившись на камин, и, будто посмеиваясь над ним, рисунок вновь проступил, теперь уже более отчетливо. Мигом захотелось спросить миссис Фигг о свечении, но, взглянув на нее, мальчик передумал. Привычка помалкивать обо всем, что касалось волшебства, удержала его язык за зубами. И Гарри тут же этому порадовался.       «Я должен быть очень осторожен, — сказал он себе. — Пусть миссис Фигг и не подруга тети Петуньи, но она вполне может рассказать той о наших разговорах. Если дядя и тетя узнают, что я спрашивал о чем-то странном, я просижу в чулане много-много дней!»       — Пей чай, Гарри, — сказала женщина. — На улице довольно холодно. Тебе стоит согреться.       — Ага, — ответил мальчик, но к чаю так и не притронулся. Как и к невзрачному старому печенью из вазочки на столике между креслами. Нужно было чем-то отвлечь женщину, а потому он быстро продолжил: — Скажите, миссис Фигг, тетя предупреждала вас о том, что я каждый день хожу в библиотеку?       Пусть близилось Рождество и все дети проводили каникулы дома, сам Гарри не видел более интересного места, чем наполненный книгами зал и общество миссис Смит.       — Вот как? — немало удивилась женщина. — Любишь читать?       — Да, — мигом ответил мальчик и порадовался, что отвлек внимание миссис Фигг и от камина, и от чашки в своих руках.       — Разве тебе не хочется больше гулять, проводить время с друзьями? Играть в игры? — спросила женщина, и Гарри нахмурился.       Пусть Арабелла Фигг и жила на соседней улице, но часто ходила мимо дома Дурслей, порой беседовала с тетей, если замечала ту в саду, и Гарри не первый раз оставляли на ее попечении. Мальчик мало что знал о жизни этой женщины, кроме того, что она обожала своих котов, вязала странные полосатые коврики из крученых ниток и вечно одевалась в какие-то бесцветные платья. У нее дома Гарри предлагалось или сидеть на диване и гладить котов, или рассматривать альбомы с фотографиями этих же котов. Никогда прежде миссис Фигг не интересовали увлечения Гарри, а к нему самому она относилась почти так же, как к очередному котику, способному позаботиться о себе. И пусть миссис Фигг никогда не расспрашивала Гарри, но ему самому казалось, что все знают о том, что у него нет друзей, и он совсем не любит бегать и играть на свежем воздухе, ведь всю его жизнь он знал лишь одну игру — охоту на Гарри.       — М… Я люблю читать, — кивнул мальчик и не стал ничего объяснять. — Можно я пойду?       — Да, конечно, дорогой, — как-то странно улыбнулась миссис Фигг. — Приходи до темноты, ладно?       — Ага.       По дороге в библиотеку у Гарри было время подумать о том, что случилось. Вот уже много недель он рассматривал магию вокруг себя, но сегодня впервые увидел ее где-то еще. Это было и чудесно, и немножко страшно. Внутри будто позвякивал маленький колокольчик, предупреждая о том, что Гарри не стоит о чем-либо расспрашивать миссис Фигг, но вот присмотреться к ней как следует — надо.       Гарри и до этого предполагал, что в мире могут быть и другие люди, похожие на него. Он долго искал то, как их стоит называть, но потом решил, что для краткости вполне подойдет слово из книжек. Волшебники.       В книжках такие люди еще умели что-то делать при помощи магии, а Гарри не умел, но он все равно решил, что достоин именовать себя этим словом. Пусть и в тайне ото всех. Про себя.       И вот теперь он столкнулся с проявлением магии. И не где-нибудь, а в доме старушки, которую все кругом считали немножко чокнутой.       — Нужно последить, — решил мальчик. У него было впереди много дней. Даже если он станет проводить с этой женщиной всего несколько часов, этого все равно вполне должно хватить, чтобы выяснить детали. — Если она тоже волшебница, то я смогу заметить!       Перспектива встретить кого-то похожего радовала, но совсем чуть-чуть. Куда больше мальчик побаивался столкновения с другими волшебниками.       Прислушиваясь к разговорам родственников, нередко тайком, Гарри давно уяснил, что дядя и тетя вовсе не горели желанием его воспитывать. Их вынудили взять Гарри к себе. Единственный раз, когда тетка ответила мальчику про родителей, она пылала таким гневом, какой Гарри видел у нее только в моменты, если с ним самим происходило что-то странное. Он был маленьким, но наблюдательным, а потому, обнаружив у себя магию, пришел ко вполне резонным выводам.       И самого Гарри, и его родителей тетка люто ненавидела. Обзывала ненормальными. Значит, родители Гарри были такими же, как он сам. Его родителями были волшебники! Но вот ни в тете, ни в дяде, ни в толстом кузене не было ни капельки магии. Гарри смотрел внимательно. И ужасно жалел, что у него не получалось различать магию немедленно, в ту же секунду, нужно было сосредоточиться и всмотреться. А это не так-то просто сделать, не вызвав гнев родственников! А раз родственники не волшебники, то ненавидят они Гарри именно за магию.       В библиотеке мальчик просидел до самого закрытия и был очень благодарен миссис Смит, когда она угостила его чаем и предложила сэндвич с тонко порезанной белой рыбой. Угощение оказалось упоительно вкусным, гораздо лучше любой еды, которую ему готовила тетя Петунья. Было так вкусно и сытно, что мальчик лишь вяло поковырялся в сероватой каше с порезанными сосисками, которую поставила перед ним миссис Фигг на своей грязненькой кухне.       За половину дня в библиотеке Гарри составил небольшой план, который собирался осуществить за время отсутствия Дурслей в городе. И первый же пункт он исполнил вечером, пока сидел в кресле у камина рядом с миссис Фигг.       Он присматривался очень внимательно, но ничего не заметил. Старая кошатница была самой обычной женщиной, совсем не волшебницей. Если бы не магия на портале камина, мальчик никогда бы не обратил на нее внимания.       «Но у нее в доме есть волшебство… — размышлял Поттер, наглаживая громко урчащего Мистера Лапку. — Не повсюду, а только на камине. Это очень странно. Волшебство может появиться само по себе?»       Гарри не знал верных ответов. В каждой сказке про волшебников существовали свои собственные законы, а в жизни все могло быть совсем не так, как в любой из книг. Именно поэтому следующим пунктом Гарри решил внимательно изучить весь дом миссис Фигг, выискивая другие следы волшебства. Делать это было не так-то просто, коты женщины постоянно за ним следили, но через несколько дней мальчик выяснил, что кроме камина магия в доме присутствовала в странном пепле в горшочке на каминной полке, на парочке статуэток и на коврике у входной двери. И если пепел едва заметно переливался изумрудным светом, плотным и ярким, то на остальных предметах магия напоминала тонкие паутинки с множеством вплетенных в них цветных символов.       — В этом доме есть волшебные вещи, но сама хозяйка — не волшебница, — рассуждал Гарри в ночь перед Новым годом, лежа на продавленной кровати в крохотной комнатушке, которую с натяжкой можно было назвать гостевой спальней. — Они тут оказались случайно?       Вопросов было больше, чем ответов. Тем более, Гарри ничего не знал о назначении увиденной им магии. Пока он понимал лишь то, что его собственная магия очень бурно реагирует на эмоции мальчика и очень медленно успокаивается — после окриков дяди или тети синие и фиолетовые пятна долго не желали исчезать, а спутанные и оборванные нити — распрямляться.       Заинтригованный, наутро мальчик вновь объявил о своем походе в библиотеку, но отправился домой, собираясь в тишине внимательно изучить дом дяди и тети. Он давно приметил, где тетя хранит запасной ключ от входной двери, и без труда проник в дом. Заодно у мальчика в планах было немного пополнить запасы провизии, потому как даже от голодухи ему надоело каждый день жевать то, что мало чем отличалось по виду от кошачьего корма.       Пока мальчик бродил по дому, в его рюкзак отправилась пачка хлопьев, упаковка печенья и часть конфет Дадли из огромного мешка, припрятанного в спальне кузена. Тот бы все равно не заметил недостачу, но в обычное время у Гарри не было шанса добраться до сладостей.       Осмотрев дом очень внимательно, мальчик быстро выяснил, что и в его доме были вещи с магией. Он обнаружил серебристую паутинку на коврике в прихожей, на декоративных решетках на окнах первого этажа и на раме зеркала в гостиной.       Чем больше он присматривался, тем больше все казалось Гарри странным. И это немало пугало мальчика.       Проторчав дома половину дня и даже немного подремав в чулане, где дышалось гораздо лучше, чем в доме миссис Фигг, Гарри выскользнул через заднюю дверь, собираясь незаметно вернуть ключ под одну из плиток у порога. Он внимательно осматривался, опасаясь, что его могут заметить. Никто не должен был знать, что Гарри приходил в этот дом в отсутствие дяди и тети. Соседи обязательно растреплют, а Гарри потом достанется.       Просидев в кустах несколько минут, мальчик убедился, что никто не наблюдает за ним в окна, на Тисовой нет прохожих, и только после этого осторожно выбрался на подъездную дорожку. Через несколько шагов он очутился на безопасном расстоянии, и никто уже не мог заявить, что мальчик не просто проходил мимо, направляясь на улицу Магнолий.       Стараясь не слишком спешить, Гарри медленно зашагал прочь и едва не споткнулся, прямо перед носом на миг различив что-то алое. Вздрогнув, мальчик завертелся на месте, как юла, пытаясь вновь заметить свечение. Ему в один момент стало наплевать, наблюдает за ним кто-то или нет: казалось очень важным обнаружить источник свечения. Но вновь что-то алое Гарри заметил лишь тогда, когда отошел от дома еще на пару шагов. А обнаружив источник сияния, едва не охнул от удивления — над домом дяди и тети, напоминая огромный мыльный пузырь, парила магическая сетка из алых нитей.