Свой выбор (1 и 2 части)

      Утро тридцатого января началось для Петуньи Дурсль с шума ветра и раздражающего перестука капель по карнизу. Искривив тонкие губы, женщина нехотя выбралась из-под одеяла, закуталась в махровый халат, обула тапочки и поспешила в ванную. Ужасно хотелось натянуть на себя побольше вещей, но Петунья быстро преодолела это глупое желание, пусть и позволила себе нацепить не блузку и хлопковый кардиган, а уютный кашемировый свитер. Взглянув на себя в зеркало, миссис Дурсль с удивлением отметила, что такой фасон и цвет весьма ей идут. Из зеркала на Петунью вдруг взглянула какая-то совершенно иная женщина. Моложе. И, как почудилось миссис Дурсль, красивее. Зазеркальная особа оставалась все такой же худой и высокой, как Петунья, но во взгляде, подчеркнутом темно-синим кашемиром, белизне кожи, развороте плеч было что-то загадочное и притягательное. Даже аристократичное. И шея этой довольно молодой женщины не казалась длинной благодаря высокому горлу свитера.       Миссис Дурсль, поворачиваясь так и эдак, задумалась над тем, чтобы подстричься короче и изменить макияж. Но тут же отринула эту идею, вспомнив, почему много лет не носила вещи такого плана и откуда у нее в гардеробе этот синий свитер. Ужасно захотелось сдернуть тряпку, подаренную много лет назад сестрой, но и это желание Петунья быстро подавила. Расправила плечи, сжала губы в нитку и отправилась заниматься обычными утренними делами.       К моменту, когда на плиту был поставлен чайник, миссис Дурсль успела выкинуть из головы воспоминание о сестре, но то вновь появилось, когда женщина прошла к входной двери и выглянула за порог, намереваясь забрать бутылочки с молоком. На верхней ступеньке мок под дождем увесистый пакет из коричневой бумаги, перевязанный бечевкой.       Оглядевшись и никого не заметив, Петунья схватила бутылочки, пакет и скрылась в доме. Пакет женщина бросила в гостиной, глянула на него, как на змею, и удрала обратно на кухню, решив подумать о случившемся уже после того, как Вернон отправится на службу.       — Что-то случилось? — пробасил мистер Дурсль, обнаружив в своей тарелке немного пережаренный бекон. Обычно завтрак от дражайшей супруги выглядел идеально, как и она сама.       Петунья лишь дернула плечом и неопределенно качнула головой. Не став расспрашивать дальше, мистер Дурсль вернулся к завтраку и чтению вчерашней газеты.       — Я говорил?.. Мардж хотела заехать к нам через пару недель, — вспомнил мужчина и опустил газету, чтобы взглянуть на супругу. Петунья покладисто изобразила улыбку, в душе костеря назойливую родственницу мужа на все лады.       «И почему она вечно норовит у нас заночевать? — спросила себя миссис Дурсль. — У Марджори собственный дом. Она в состоянии оплачивать домработницу и двух помощников в питомнике. Она приезжает к нам на такси. Она может себе позволить номер в гостинице! Даже два номера: для себя и своей злобной псины! Но она всякий раз ночует у нас, а мне приходится изображать радость… И мой… мой фарфор…»       В прошлый свой визит сестрица Вернона пожелала кормить своего любимца Злыдня с собственной тарелки, а Петунья, на свою беду, выставила на стол один из лучших своих сервизов. И, конечно, одна из расписных тарелочек Дербийского фарфорового завода к концу вечера отправилась в мусорное ведро горсткой осколков.       — Дорогой, мне нужно будет съездить за покупками в Лондон на этих выходных, — немного подумав, заявила Петунья.       — Зачем?       — Нужно купить кое-что из посуды, — расплывчато отозвалась миссис Дурсль. — И раз уж твоя сестра приедет… Мы же не можем ударить в грязь лицом?       Вернон поморщился, но покладисто кивнул. Петунья же довольно улыбнулась, стоило мистеру Дурслю вновь спрятаться за газетой. Женщина заранее предвкушала то удовольствие, с которым она сначала купит, а потом выставит перед мужем и его сестрой какие-нибудь дешевенькие тарелки. Мардж вечно ее поучает и критикует, но на деле не способна увидеть разницу между обычной керамикой и настоящим костяным фарфором.       «Может, и бокалы другие купить…» — призадумалась миссис Дурсль, но решила пока не рисковать.       Перемыв посуду после ухода Вернона, женщина с опаской прошла в гостиную и взглянула на злополучный пакет. Тот никуда не исчез. Наоборот, от мокрой бумаги остался влажный след на обивке дивана.       Поморщившись, Петунья за уголок подняла конверт, перенесла его на обеденный стол и с опаской взрезала край ножом для рыбы, а потом нервно отскочила. Но ничего не произошло. Мокрый пакет остался лежать бесформенной коричневой кляксой на белой скатерти. И исчезать не планировал. Поддев край бумаги ножом, миссис Дурсль заглянула внутрь и, к своему удивлению, увидела толстый кожаный корешок какой-то здоровенной книги.       Отложив нож, женщина руками разорвала бумагу и вытащила из пакета увесистый альбом для фотографий. Он выглядел совершенно новым, но сделан был под старину: темно-красная кожа, теснение, внутри плотные листы кремово-бежевого картона.       Открыв альбом, Петунья тихо вскрикнула и тяжело опустилась на диван. С первой страницы на нее смотрела Лили. Тоненькая, улыбающаяся, облаченная в то самое желтое платье, из-за которого сестры повздорили однажды. Платье изначально купили Петунье, но та из него мгновенно выросла, а вот двенадцатилетней Лили оно оказалось как раз в пору. Старшая девочка так ни разу в нем никуда не сходила, а младшая умудрилась порвать всего через пару недель.       Внезапно на кремовой бумаге появилось мокрое пятнышко, и миссис Дурсль бездумно его стерла, удивившись влаге под пальцами. А через миг на страницу упала вторая капля, и до женщины дошло, что это ее собственные слезы.       На еще почти дюжине снимков Лили была уже старше и почти всегда в компании то каких-то девушек, то Джеймса Поттера. На еще нескольких — с Гарри на руках. Петунья бережно переворачивала страницы, всматриваясь в улыбающееся юное лицо, касаясь пальцами шероховатой бумаги — фотографии были странноватыми, матовыми, на какой-то непонятной бумаге, но это миссис Дурсль обнаружила лишь тогда, когда вытащила одну из карточек из резных бумажных уголков-держателей. Фотографии явно были копиями настоящих снимков. И копиями, похоже, волшебными. Но прямо сейчас Петунью это мало волновало. Она лишь надеялась, что ни сам альбом, ни его содержимое не исчезнут некоторое время спустя.       — Сегодня тебе исполнилось бы тридцать два, — тронув рыжее облако волос сестры на снимке кончиками пальцев, прошептала женщина. — Знала ли ты, как все обернется?       Девушка на снимке беспечно улыбалась.       На последнем снимке оказался изображен племянник. Мальчик был облачен в какую-то черную хламиду, на его шее красовался синий с бронзой шарф, а за спиной, прячась в дымке, высились многочисленные башенки какого-то замка.       Петунья невольно нахмурилась. С августа, когда Гарри просто вышел за дверь вслед за тем верзилой, миссис Дурсль всего пару раз вспоминала о племяннике. И ни разу не побеспокоилась о том, как он жил все это время и где.       — Что за чертовщина? — спросила она себя, всматриваясь в знакомое и при этом какое-то совершенно взрослое лицо мальчишки.       Остальные страницы в альбоме пустовали, но, может, впервые в жизни Петунья понадеялась, что сможет их однажды заполнить. Какое-то седьмое чувство подсказывало женщине, что она больше никогда не увидит племянника, хотя, по уму, мальчишке предстояло вернуться к Дурслям на летние каникулы. Раз он все эти годы жил с родственниками матери, то иного пристанища у Гарри не было и не предвиделось. Но миссис Дурсль знала точно, что Поттер никогда не появится на Тисовой улице. И могла лишь надеяться, что, как и этот альбом, мальчишка время от времени будет присылать ей свои снимки.       Женщина уже хотела закрыть альбом, когда заметила, что между страниц всунут конверт. Внутри нашлась короткая записка, какие-то документы и несколько буклетов.              «Здравствуйте, тетя.       Вряд ли вам это интересно, но у меня все хорошо. Я поступил и учусь в Хогвартсе на факультете Рейвенкло.       За эти месяцы мне удалось довольно много узнать о родителях. И собрать кое-какие их фотографии. Помня, что у вас нет ни одного снимка моей мамы, я решил их вам выслать, хотя не уверен, что вы не отправите их в мусорное ведро. Также к альбому я прилагаю кое-какие документы и карты.       Ваш племянник, Гарри»              Миссис Дурсль скривилась, обозвала мальчишку невоспитанным наглецом, а потом развернула остальное содержимое конверта. И тихо всхлипнула. Перед ней лежало свидетельство о смерти Лили Поттер. Оформленное явно недавно, но самое настоящее. На настоящем бланке, с подписью и печатью.       Нервно перечитывая сухие строки, Петунья лишь несколько минут спустя смогла переключиться на изучение буклетов. Из них она узнала, что ее сестра, Лили, с мужем похоронены на кладбище в некой деревушке Годрикова Впадина. Явно волшебный буклет пестрел изображениями разрушенного дома, обелиска в центре площади и еще каких-то мест, а на карте был проложен самый настоящий туристический маршрут по этой самой деревушке. На обычной же карте имелись пояснения, позволяющие найти нужную деревню обычным, а не волшебным способом.       Изучив карту, миссис Дурсль ощутила прилив сил. Пусть деревенька Лавенхем — так называлась Годрикова Впадина в обычном мире — находилась аж в соседнем графстве, но теперь у Петуньи был точный адрес. И она могла отправиться туда в любой момент.       Поместив альбом на полку в гостиной к остальным семейным альбомам, женщина решительно направилась в прихожую. Пусть за окном все еще моросил дождь, Петунья не могла ждать. Ей нужен был подробный справочник с расписаниями поездов и автобусов.        * * *              Весь день Северус не находил себе места. Баллы летели со студентов как листья по осени, а близнецы Уизли и вовсе загремели на две недели на отработки к Филчу. Не шла у зельевара и варка зелий, так что этим вечером Больничное крыло осталось без весьма необходимой порции кроветворного. Книга, которую профессор получил в качестве подарка на Рождество, едва не улетела в пылающий камин. И пусть томик был всего лишь очередным бесполезным справочником, коих у Снейпа на полках теснилось не меньше дюжины, из-за дурного настроения не стоило таким образом избавляться от десятка галеонов, истраченных кем-то из выпускников.       Когда способы сбежать от себя закончились, Северус смирился, открыл запертый на ключ ящик стола и извлек на свет заключенную в серебряную рамку колдографию.       — С Днем рождения, Лили, — чувствуя, как поднимается боль в груди, прошептал волшебник и прошел к креслу у камина. — Вот и очередной январь. Мне уже тридцать два. А тебе все так же двадцать один.