Мёртвая рука

      I       Одна из немногих вещей, которые в жителях Мондштадта вызывают уважение — их поразительное умение отделять время отдыха от времени труда. Как только часы на самой высокой башне бьют десять вечера, в столице даже гнилое яблоко невозможно купить. В Ли Юэ, золотом сердце Тейвата, совсем не так: оно пульсирует круглые сутки, чтобы у каждого из кровяных телец, проходящих сквозь его клапаны, была возможность занять место под фальшивым, но очень тёплым солнцем.       Жить и путешествовать там дорого, зато удобно.       А вот в Снежной, где по полгода длятся полярный день с полярной ночью, напротив: недорого, зато и не удобно. Не видя солнца по полгода, люди как будто даже не пытаются синхронизировать циркадные ритмы с его светом, и просто работают как попало и когда им удобно. Пересёкся на месте с условным продавцом яблок — молодец. Если нет — ладно, повезёт в следующий раз.       И всё-таки несколько заведений в Мондштадте умудряются работать допоздна. Одно из них — отель Гёте, где несколько лет уже прочно обосновались безрежимные Фатуи, другое — питейная Рагнвиндров, Доля Ангелов. Доля эта закрывается в первом часу ночи и открывается в пятом; ровно в пять там уже можно заказать горячий завтрак и, если нет особенных планов на вечер, забронировать бутылку дорогого вина, а то и не одну.       Возможностью этой в городе, свободном от забот, мало кто пользуется. До рассвета в Доле Ангелов обычно не случается почти никого, кроме персонала.       Чаще всего Дайнслейф находит где-нибудь на втором этаже спящего, укрывшись зелёным плащом барда, которого забыли вытурить с вечера. А может, так ни разу и не осмелились, если не зная наверняка, то, по меньшей мере, догадываясь о божественной сущности среброустого бродяжки. Дайн его не будит — говорить с аватаром Барбатоса у него нет ни причин, ни желания.       Хозяин заведения, Дилюк Рагнвиндр, молодой до безобразия, а уже почти такой же мрачный, как пятисотлетний разлагающийся старик, обычно завтракает на первом этаже. Делает он это так часто, что логично предположить — привилегия завтракать вперёд всего города, не тратя при этом время на дальнюю дорогу до дома, изначально предназначалась ему и только ему. Несколько раз на Дайновой памяти господин Рагвиндр работал по утрам сам — или, по крайней мере, делал вид, что работает.       Один раз Дайн застал его самого за приготовлением завтрака. При приближении гостя Дилюк вздрогнул всем телом так, словно тот поймал его за руку на месте преступления. А потом сказал — я готовлю яичную крепость, и спросил — будет ли Дайнслейф то же самое. Он согласился и заплатил, после чего бежать от Рагнвиндра на второй этаж так и не решился. Они не разговаривали. Но тишина за их общим в то утро столом была ненапряжённой, почти приятной.       У Рагнвиндра есть какие-то важные дела по ночам — и при этом нет другого имущества в черте города. Это точно.       Один раз Дайн встретил Кейю, заплутавшего после ночного дежурства. Каэнрийский цесаревич так обрадовался, что накормил его за свой счёт, а потом ещё полдня “незаметно” таскался следом. Мог бы дольше, но даже в его подготовленном теле энергия рано или поздно заканчивается, особенно если подчёркнуто игнорировать его ребяческий шпионаж. Ещё раз Алиса приглашала Дайна поработать в Доле Ангелов над рукописью, но писать и править в соблазнительной близости от алкоголя, который по утрам, к тому же, не продают, ей не понравилось.       В редкие дни в Доле Ангелов пересекались дороги Дайнслейфа и Путешественника с его постоянной спутницей, летающей девочкой Паймон. Эфир, как и Кейя, тоже постоянно зачем-то норовит за него заплатить. Но только не за вечерние бутылки.       — Приберегите мне на вечер бутылку Мёртвой руки, пожалуйста, — просит Дайнслейф у Чарльза. Сегодня тот работает в утреннюю смену.       — Ого, — Паймон чуть ли не переворачивается в воздухе. — Дайн и Дилюк уже такие хорошие друзья, что он назвал в его честь целое вино?       — Нет, — Дайнслейф показательно сжимает и разжимает пальцы правой руки. Напоминает, что она, вообще-то, живая, хоть и выглядит как непонятно что.       — У господина интересный и очень взыскательный вкус! — вставляет Чарльз. — Вообще, вино названо так из-за тонкостей его производства. Несколько лет назад завёлся у нас на одной из плантаций грибок…       — Ой, — Паймон прижимает маленькие ладошки к лицу.       — …Поразив растение, за сезон он уничтожает его почти целиком. Но часть веток плодоносит, и урожай на них даёт вино потрясающего качества. Сейчас мы Руку не производим, продаём поштучно только тем, кто знает и спрашивает.       — Нерентабельно, — тихо говорит Дайн, — специально губить долгую жизнь растения ради горсти винограда.       — Грустно быть виноградом, — заключает Паймон. — Прожить жизнь и умереть в страданиях, чтобы что? Чтобы всего лишь горстка ценителей оценила твой подвиг и порадовалась.       — Слишком глубокая мысль для тебя, Паймон, — Эфир скрещивает руки на груди. — Думаю, лоза так осознанно к делу не подходит.       — Кстати, уважаемый господин! — говорит Чарльз, имея в виду почему-то Дайнслейфа. — Коль скоро вы посетите нас сегодня ещё и вечером, приглашаю вас остаться после закрытия на приватную дегустацию. Исключительно для особенных клиентов Доли Ангелов.       — Я — особенный клиент? — без особого любопытства переспрашивает Дайн.       — Большего ценителя раритетных вин в Мондштадте ещё поискать! — с энтузиазмом кивает Чарльз.       — Я просто стараюсь брать то, что хорошо знаю. Иногда оно перестаёт продаваться, и приходится искать новое. Искать сам я не люблю.       — Тогда уверяю, господин Дилюк отберёт лучшее за вас, — Чарльз вежливо улыбается.       Пожалуй, чересчур вежливо.       — Дилюк тоже будет?.. — удивляется Паймон. — Он ведь даже непьющий.       Дайн фыркает, не скрывая собственного скептицизма. Непьющий. Человек, который монополизировал, фактически, винную индустрию в стране, не пьёт, а может — и не разбирается даже в своём продукте? Интересные дела.       Эфир говорит:       — Лучше иди. Если собираешься жить здесь, не помешает хоть с кем-нибудь познакомиться.       — Я не собираюсь жить в… Ладно, неважно. Приду после закрытия.       — А я — особенный клиент? — подлезая под руку Дайнслейфу, лукаво интересуется лорд Барбатос.       — Э-э…       Чарльз медлит с ответом. Правильный, скорее всего, — отрицательный, но как донести его до юноши, не оскорбив его — тот не знает.       — Клиенты — это те, кто платит за выпивку и за еду, Венти! — топает ножкой об воздух Паймон.       — Ну нет так нет, — Барбатос легкомысленно пожимает плечами, показывает язык и куда-то девается, прежде чем Дайн успевает ему возмутиться или даже смутиться.       II       Формально, Дайнслейф приходит ещё до закрытия. Старая привычка главнокомандующего “змей” идти на шаг впереди государя не оставляет его, даже когда государя нет, а возможные претенденты на не имеющий больше никакого значения титул бродят по своим делам и в Долю Ангелов не собираются.       Наверное.       Фактически — клиентов уже нет, а работники вечерней смены накрывают дегустационный стол, стелят скатерть, расставляют сухой пшеничный хлеб и чистую воду. Всего на трёх человек.       — Надеюсь, мне заплатят по двойной ставке, а не по обычной ночной… Нет, даже по тройной! Какой позор…       — Привет, Диона, — Дайн взмахивает рукой и присаживается за барную стойку. — Какими судьбами?       — Рыжий хер призвал. Кому ещё в этом пропащем городе вершить судьбу простого бармена?       Под барной стойкой звякает. Пустая бутылка, ставшая жертвой бешено мечущегося туда-сюда кошачьего хвоста. Рыжий хер — это, стало быть, Дилюк Рагнвиндр.       — Кажется, ты не хотела на него работать из принципа.       — Я не хотела — и не хочу! — работать в Доле Ангелов, Дайн. А частные вечеринки — моя специализация. Даже если их устраивает рыжий хер. Деньги не пахнут, неважно, сколько их.       Полтора года назад, когда Дайнслейф только встретил маленькую и острую на язык Диону, она рассуждала совсем иначе. Тогда у таверны “Кошкин хвост”, где она работала, дела шли в гору; но даже самый лучший бармен, экзотического происхождения при том, не может закрыть пробелы в организации. В какой-то момент она решила, что самой работать лучше, было бы место и оборудование.       — Частная вечеринка? — хмыкает Дайн. — Я думал, тут будет дегустация.       — Да хоть как назови. Конец всегда один, — меланхолично разводит руками Диона.       Вышеозначенный рыжий… господин Рагнвиндр является ровно в полночь — ни минутой раньше, ни минутой позже. Диона его игнорирует, а вот Дайн со своего места встаёт — не из крайнего уважения, просто плохо понимает, куда себя деть. Заметив его, Дилюк озадаченно хмурится, но всё же протягивает руку для пожатия. Левую — боится, что ли? или боится смутить?       Рука у него тёплая и крепкая.       — Дилюк Рагнвиндр — представляется он.       — Дайнслейф. Мы уже знакомы заочно.       — Я думал, это прозвище.       — И его достаточно. Спасибо за приглашение, господин Рагнвиндр.       Дилюк выдыхает, как будто разочарованно, опускает его руку ровно в тот момент, когда прикосновение становится неприлично долгим.       — Спасибо, что пришли.       Оставшиеся две гостьи — по совпадению, а может, специально — тоже с Крио Глазом бога, как и Диона. Кейи среди них нет, и это большое облегчение: провести с ним вечер в компании других людей и выпивки, ничем себя не выдавая, он бы не смог. Женщин зовут Розария и Эола Лоуренс. Обе опаздывают на пять минут.       Дилюк к этому моменту отпускает всех работников Доли Ангелов. Хотя Диона над чем-то работает за стойкой, угощает гостей сам хозяин, меланхоличным ровным голосом рассказывая о каждом из вин. Всё, что он говорит, протекает сквозь голову Дайнслейфа. Тематика вечера ему не по нраву: он не большой любитель сладких десертных вин и столовых — без явного характера.       Согласно пронафталиненным стереотипам, что-то подобное должно нравиться женщинам. Дайнслейф чувствовал бы себя четвёртым лишним, если бы сестра Розария и норовистая барышня из опального клана Лоуренсов тоже не сидели со скучными лицами.       В один из наиболее скучных моментов своей лекции Дилюк прерывается и спрашивает:       — Скажите, что из последних четырёх вин вам понравилось больше, и что вы бы могли пить несколько раз в неделю?       — Сливовое из Иназумы, — не задумываясь, отвечает Розария.       — Сложно, — Эола подпирает подбородок ладонью. — Наверное, розовое из Фонтейна.       — Местное, из валяшек, — отвечает Дайн.       — Я бы тоже его выбрал, — соглашается с ним Дилюк. — К сожалению, валяшки растут только в дикой среде, урожая недостаточно, чтобы пустить такое вино в производство. Культивировать эти ягоды сложно, но не значит, что невозможно. А вот производителей оставшихся трёх я выкупил.       — Зачем? — разглядывая слёзы вина в стакане, спрашивает Эола.       — Хочу открыть ещё одно заведение. Доля Ангелов всё время своего существования специализировалась только на чистых напитках. Коктейли — только безалкогольные. Но местному рынку этого недостаточно. Когда-то у отца были партнёры, которые занимались алкогольно-коктейльной темой, но со мной у них отношений не вышло, и все прогорели. Хочешь что-то сделать хорошо — сделай сам.       — Согласна, — говорит Розария. — А вот это всё зачем?       — Простой концепции “мы смешиваем напитки” недостаточно. Должно быть что-то ещё, особенное.       — Как кошки в “Кошкином хвосте”... — вспоминает Эола.       Дайн рассматривает Дилюка, пытаясь понять по его невыразительной мимике, о чём он думает — и вспоминает почему-то о Властелине Камня. Точно. Рагнвиндру всё равно, чем торговать; с одинаковым успехом он мог преуспеть не в продаже вина, как завещал ему отец, но людей или оружия, лекарств или тяжёлых наркотиков.       Восхитительно.       У Дионы за стойкой падает очередная бутылка, но никто не обращает на это внимания. Кроме Дилюка.       — Как успехи? — спрашивает он.       — Пейте сами, мне-то откуда знать.       Вместо того, чтобы заставлять хозяина таскать подносы с лонгдринками, все стихийно перемещаются за барную стойку. Барышни заметно веселеют. Дайнслейф тоже. В соборе с другими ингредиентами в сладкой жижице, которой потчевал их господин Рагнвиндр, оказывается куда больше смысла.       Дайн упускает момент, когда дегустация перетекает в формат вялотекущей попойки — наверное, это тот же, когда все его участники перестают сплёвывать в специально подготовленные для этого стаканчики, а хозяин с барменом добывают себе безалкогольный глинтвейн. Или когда, как положено всякой разнополой компании, они расползаются на две компании однополых.       — Можно личный вопрос?       Дайнслейф неопределённо пожимает плечами.       — Зависит от вопроса.       — Это ты — отец Эфира?       Дайн молчит, обдумывая смысл вопроса. Потом говорит:       — Ещё спроси, не я ли отец того парня, который напивается здесь через вечер. С повязкой на глазу. Весь в меня.       — Ты отец Кейи? — немного напрягается Дилюк.       — Оба раза — нет. Какое это имеет значение?       — Вы с Эфиром похожи внешне, много времени проводите вместе. И после того, как он задержался в городе, ты задержался тоже.       — Я помогаю ему найти важного для него человека за определённую плату. Это — всё. Мало ли в мире светловолосых людей.       — Ясно. И надолго вы здесь? В Мондштадте?       — О его планах — не знаю. Я — ненадолго так точно.       Дайнслейф уже понимает, к чему ведёт этот допрос. И либо у него будут проблемы, либо…       — Кстати, Чарльз просил передать вам бутылку. И книгу какую-то, что одолжил почитать.       Но Чарльз не брал у Дайнслейфа никакой книги.       Дилюк улыбается уголками рта. Эта смущённая улыбка явно даётся ему с титаническим трудом.       — Если захотите продолжения нашего знакомства, оставьте книгу и пустую бутылку на балконе в своём номере, — понизив голос до шёпота, просит его Рагнвиндр.       — Я живу на последнем этаже, — говорит Дайн. Впрочем, заинтригованный.       — Так даже лучше, — заверяет его Дилюк.       III       Дилюк проскальзывает сквозь открытую дверь балкона — в темноту, рассекаемую только приглушённо-синими жилами на правой половине тела Дайнслейфа. Самый яркий свет — там, где пролегала раньше бедренная артерия. Её остов служит ночному гостю путеводным светом.       Контражур от луны выхватывает его сгибающуюся-разгибающуюся фигуру. Дилюк чем-то шуршит в своей одежде, после чего бросает Дайну на живот какой-то небольшой конвертик.       — Это что? — спрашивает он.       — Разверни, — почти недружелюбно предлагает Рагнвиндр, раздеваясь догола. Кажется, ему трудно стоять на одной ноге, а ещё он заметно прихрамывает, когда крадётся ближе.       Дайн наощупь определяет — это презервативы. Долго думать ему не позволяют: Дилюк, тёплый и пахнущий чем-то древесным, а ещё розмарином и ладаном, падает на него сверху поверх без того уже скомканного одеяла и настойчиво ластится, выпрашивая сухие поцелуи. В конечном счёте они его не устраивают, и Дилюк лезет к Дайну в рот языком.       Такая пылкость для него в новинку; хотя в данном случае всё новое — это хорошо забытое старое. Дайн уже не упомнит, когда его кто-то настолько сильно хотел, без всяких условий, без необходимости строить и обслуживать непоколебимую громаду отношений, а потом ещё волочить на своём горбу без колёс сквозь сотни лет. Тело для него — просто тело, как вино — просто вино.       Подкупает.       Так что Дайнслейф не сопротивляется, в ответ сонно поглаживая юношу по пояснице здоровой ещё левой рукой. Соскальзывает ниже — и выдыхает Дилюку в рот озадаченный смешок, нащупав ладонью между ягодиц причину его хромоты. Возбуждающая прагматичность.       — У меня нет времени растягивать прелюдии, — бормочет Рагнвиндр, верно истолковав причину веселья. — Надеюсь, этого размера хва-а-а!..       Дайн, крайне заинтересованный попавшим в его руки феноменом, качает анальную пробку в заднице Дилюка туда-сюда. Маловата. Судя по покалыванию в подушечках пальцев, ещё и заряжена какой-то элементальной энергией, быстрее всего Гео или Электро.       — Презервативы, наверное, тоже эти ваши новомодные взял, с добавками? — сварливо интересуется Дайн, уже морально готовый разочароваться, услышав положительный ответ.       — Нет. Не нравятся такие, — выдыхает ему в шею Дилюк. — А что?       — Хорошо. У меня на них… аллергия.       — Ты удивительный, — говорит Дилюк. Не признание в любви, но признание факта. — Можно здесь потрогать?       Дайн чувствует жар его кожи в миллиметрах от сияющей жилки на шее.       — Минуту назад тебе не требовалось знать ответ на этот вопрос. И — нет, я не заразный.       — Я не это имел в виду.       Юноша обнимает его за шею, мокро целует, обнажая, вопреки сказанному, свою любовь к прелюдиям, и Дайн обнимает в ответ за пояс, позволяя полностью себя облапить. Для него самого тоже было удивительно в первое время, что тёмная, с прожилками, биологическая масса, заменившая ему добрую треть тела, может быть тёплой и на ощупь напоминать обычное мясо, кожу и кости.       Напитавшись, наконец, теплом и возбуждением, Дайн подминает Дилюка под себя и достаёт из него обильно смазанную пробку, длинную, но, как он и раньше заметил, больно узкую — и как не выскользнула только по дороге? Прежде, чем заменить её членом, Дайну приходится долго работать пальцами, бормоча на ухо юному любовнику всякое успокаивающее. В первый раз тот кончает ему на живот именно от этого. Возможно. Кто знает, сколько ему приходилось бороться с возбуждением до этого.       — Какой несдержанный, — цыкает Дайнслейф, наощупь расковыривая пакетик.       Вообще-то, это неправда. Оба они очень скупы на вздохи, стоны, тем более — на крики. Когда Дайн его имеет, слышно только громкое дыхание и шлепки кожи.       Кончив свой второй раз, Дилюк всё равно успевает вперёд Дайнслейфа на десятки секунд, и только после этого начинает скулить, всё больше от усталости, чем от боли.       Лежат они вместе недолго, не больше получаса. Молчат — разговаривать им, как Дилюку наверняка кажется, не о чем, а Дайнслейфу просто не хочется говорить. Потом Рагнвиндр спрашивает, где можно привести себя в порядок, и неловко, спотыкаясь обо все порожки, идёт принимать душ. От предложения включить свет — отказывается.       Потом он быстро одевается и уходит, едва буркнув что-то на прощание. Повалявшись ещё немного, Дайн едва находит в себе силы встать и включить свет. Рассматривая липкие смятые простыни, замечает в них что-то блестящее.       Что ж, думает он, зато будет весомый повод обратиться к господину Рагнвиндру за завтраком.       Для человека, который желает связи без обязательств, Дилюк Рагнвиндр, названный брат каэнрийского цесаревича, намеренно оставляет уж слишком много следов в его, Дайнслейфа, одинокой и скучной жизни.