Мы – семья?

      Шумно. Слишком шумно. Ветер раскачивал огромные ветви могучего дуба, что рос во дворе поместья Твайнингов, а тот в ответ, словно норовя побольше позлить герцога, царапал по стёклам, оставляя неприятный звук. Такой, будто кто-то провёл ногтями по железному листу или школьной доске. Скрипучий, дребезжащий, заставляющий даже нутро съёжиться.       А ветер всё продолжал; как одно его творение было завершено с идеальной точностью, раздражающей ещё больше, так он принимался за следующее. Порывами он налетал на окна, и хоть поместье не разочаровывало своей надёжностью, в глубине души возникало ощущение, что ещё один раз — и крепкое кирпичное здание сложится так же, как простой карточный домик. В своей постели Данталион завертелся, словно уж на сковороде: ему и так было тошно, а тут ещё эта погода!       Дождь хлестал, но оборона поместья была крепка и нерушима. Ветер пытался найти хоть одну вшивую лазейку в этой защите — окна изредка, да посвистывали, не в силах сдержать натиск, но из-за таких маленьких пустяков дом не собирался сдаваться.       А вот нервы Данталиона как раз того и желали.       Прошло уже три года с тех пор, как Уильям окончил академию. Сейчас он активно пытался пробовать себя на политическом поприще, но благодаря небольшим связям его товарища по учёбе Майкрофта и паре замолвленных за него слов графа Мазерса всё продвигалось куда лучше, чем тот мог ожидать. Спроси кто Уильяма, отказался бы он от знакомства с графом и его таинственным орденом масонов, он бы лишь презрительно фыркнул в ответ. «Как я могу упустить того, кто однажды может принести мне пользу?» — примерно так бы он ответил, даже глазом не моргнув, и продолжил своё дело.       Настойчивость. Вот эта черта характера молодого представителя семьи Твайнингов нравилась Данталиону больше всего. Но вместе с тем он жестоко презирал эту самую пресловутую настойчивость. На кой чёрт она ему сдалась, если она так отчаянно рушит все планы демона? Как ему могло нравиться зло, с которым он собирался бороться?       Прошло уже столько времени, а он всё по-прежнему был один. И не то что бы присутствие Уила можно было причислять к одиночеству, но на душе так неприятно скребли кошки, напоминая ему о том, как сильно тосковал он сам.       Ему было мало лишь того, что Уил находился с ним в одном помещении. Да, тот великодушно позволил герцогу устроиться в поместье, хотя это разрешение пришлось с трудом разбирать из замаскированных слов самого Уила. И нельзя забывать про Уриэля, который при любом удобном случае норовил связать герцога узлом. И желательно морским, чтобы держался покрепче и подольше. «Предпочитаю не такие жестокие виды зарядки», — подумалось Данталиону на секунду, когда тот отвлёкся от своих главных мыслей.       Да, они устраивали общие трапезы, в особенности ему нравились ужины, потому как обед Уил проводил в городе, а когда бывал дома, Уриэль всё время стоял над душой у герцога, всем своим видом показывая, что одно неверное движение, и тот познает всю суть «узловой йоги». Как тут поешь, когда кусок в горло не лезет?       И не то что бы Уил отталкивал Данталиона, как это было раньше, но он и не подпускал его ближе.       Дистанция. Неприятное осознание, что за все эти годы он так и не смог завоевать полного доверия Уила. Сильная боль кольцом сдавила его голову, вызывая тошноту. Пульсирующий обруч сужался, не оставляя никакой надежды на облегчение. Почему-то именно в такие моменты Данталион смутно слышал, как Уильям зовёт его, но ему всегда казалось, что это лишь проказы его больного воображения. Так было и сейчас. Голос Уила постепенно менялся от радостного до беспокойного в считанные секунды, но герцог и не думал приходить.       Разбушевавшаяся погода словно почуяла тоскующую душу и продолжила свою осаду с новой силой. Данталион скорчился от боли, уткнувшись лицом в подушку. Никогда ему не было настолько больно, что он был не в силах сдержать тихий стон. Слёзы сами собой бежали по щекам, а боль только усиливалась. От переполнявшей его тоски сердце заныло, требуя любви и ласки. Никогда Данталион не чувствовал себя так одиноко, как в эти минуты.       Его буквально разрывало от чувств, которые он никак не мог донести до Уильяма. Ему хотелось взять его за руку, прикоснуться к его щеке, ощутить на себе мягкость его губ… Хотелось обнять его так крепко, как только можно, прижать к себе и больше не отпускать, даже несмотря на вечные ворчания Уриэля и его попытки помешать герцогу. Ему хотелось шептать на ухо Уилу всевозможные признания в любви, и чтобы тот одаривал его улыбкой, которой будет достоин только он. Герцог сжал трясущиеся руки в кулаки, чтобы хоть как-то унять дрожь, но она не проходила.       У Данталиона не было никого, кроме Уила. Он был его единственной семьёй, даже если сам Твайнинг не признавал этого.       От сильной боли тело демона покрылось испариной, ему казалось, словно рубашка превратилась в петлю, медленно удушая его. Он ничего не замечал, ничего не слышал — пучина боли и тьмы поглотила его. И эта тьма была совсем не такая, как в его владениях ада.       Дверь в комнату резко распахнулась, впустив хозяина дома. Уильям вбежал в одних лишь брюках и расстёгнутой рубашке, тут же бросившись к Данталиону. Его сердце неприятно заныло, подсказав, что с демоном было что-то не так. Бросив все свои дела, Уильям тут же помчался к нему, на ходу набросив на себя рубашку. «Работа работой, а сон по расписанию» — примерно такой был девиз у молодого Твайнинга, но сейчас он был готов нарушить свои принципы. Ради него.       Данталион уже устало метался по кровати, не зная куда деть себя от боли.       — Данталион! Чёрт возьми, да что с тобой?! — он хотел осторожно коснуться демона, но в ту же секунду его самого схватили и повалили на кровать.       — Уил… Это ты? Правда ты? — тихо спросил Данталион. Его рубиновые глаза стали ещё ярче от слёз, а солёные дорожки на щеках ещё не успели высохнуть.       — Да, а кого ты надеялся увидеть? Ситри? Кевина? — куда уж Уильям без своей привычной колкости. Демон тихо усмехнулся, и слёзы вновь потекли из глаз, капая на лежащего Уильяма.       — Эй, что с тобой? Что-то болит? — молодой Твайнинг осторожно вытер слезу, бежавшую по щеке демона, и Данталион прижался к его ладони.       — Болит, сильно. Но тебе не стоит беспокоиться, — прошептал он, взяв руку Уильяма в свою и мягко поцеловав запястье.       — Почему я не должен беспокоиться о том, кто мне… дорог? — последнее слово Твайнинг сказал уже шёпотом, настолько тихо, что он и сам сомневался, сказал ли он вслух, но Данталион прекрасно всё расслышал. Он распахнул глаза, словно всем своим видом говоря «точно ли я всё верно расслышал?» — Да, дорог. Удивлён?       — Весьма. От тебя редко слышишь подобное, тем более в мой адрес, — горько усмехнулся Данталион, обессиленно упав на кровать.       — Ты просто дурак. Невнимательный дурак, — буркнул Уильям, проведя рукой по мягким, словно шёлк, волосам демона. Они всегда были такие?..       — Тогда скажи мне это в лицо, — герцог вновь схватил парня за руку, взглянув на него. Боль уже почти прошла, а глаза цвета свежей листвы, что смотрели на него, словно и вовсе уносили её прочь.       Тишина. Слышен был лишь хлеставший по окнам дождь, не утихавший ни на минуту. На лице герцога снова отразилась горькая усмешка. «И на что я надеялся? Глупец», — промелькнуло в его мыслях, и только он отпустил запястье Уильяма, как тот сам схватил его.       — Люблю, — одно слово заставило мир Данталиона перевернуться. Ему не нужно было больше; он притянул Уильяма к себе и крепко обнял его. — Неужели тебе нужно было услышать только это?       — Совру, если скажу, что не хотелось бы больше, — Данталион тихо рассмеялся, зарывшись носом в мягкие пшеничные волосы.       Прохладные пальцы коснулись его скул, и он не смог удержаться, чтобы не посмотреть на Твайнинга. В его изумрудных глазах плескались ласка и лёгкая насмешка. Ну конечно, демон никогда не выглядел серьёзным в глазах молодого наследника, но только ему он позволял насмехаться над собой. И словно желая доказать обратное, Уильям мягко поцеловал Данталиона, взяв его за руку.       — И ты всё это время боялся моего отказа? Куда подевались твои хвалёные самоуверенность и гордость? — тихий смех Уильяма всё больше заводил демона. И как давно он знал о его чувствах? Тот уже и вовсе позабыл о своей боли, которая до этого волновала его каждую секунду. — Я ведь твоя семья.       Семья. Такое тёплое слово, обнимающее душу и сердце. Данталион так давно не слышал его, что поначалу даже не верил в его реальность. Но Уильям был прямо перед ним и заявлял так открыто, что демон не мог сдержать улыбки.       — А ты уверен, что тебе нужна эта рубашка сегодня ночью? — спросил Данталион, оставив лёгкий поцелуй на ключице Уильяма. Тот лишь рассмеялся, и шум ночного дождя укрыл от посторонних громкие слова любви.