Драконьи драбблы

      Противно ноет бок, а попытка пошевелить руками или ногами приводит только к боли. Эвелин чувствует себя так, будто опять предложила Кассандре потренировать её во владении холодным оружием, а прилежная Искательница приняла это за просьбу намять ей бока. Правда, в тот раз Тревельян успела остановить сопартийца. В этот раз нет? Или это месть Сэры, которой Эвелин из вредности подложила в кровать улей? Так эльфийка заслужила — нечего было трепать языком про Вестницу Андрасте! Но стоит открыть глаза, как Эвелина понимает, что сейчас она под землёй, засыпанная снежной лавиной. И воспоминания рушатся на неё. Веселье, победа, маги. Тревога, враги, странный мальчик у ворот Убежища. Страх, битва, красные храмовники. Дракон. Побег. Хитрость. Самопожертвование.       Всё это сыпется ей в мысли. Лицо Каллена, когда она говорит, что пойдёт прикрывать их отступление. Сопартийцы, надёжно вставшие рядом с ней. Приказ, который она сама же отдала, приказ спасаться сразу же после наведения требушета. Её смехотворные попытки сопротивления Корифею и его зубастой твари. Сердце, заполошно бьющееся в груди. Её страх. После выстрела она сиганула в первую попавшуюся яму, а вот выкатилась уже в каком-то подземелье. Эвелина пытается подняться, левая нога в районе лодыжки отзывается острой болью, но выбора у неё нет совсем. Если она останется здесь, то умрёт от холода. Поэтому она с трудом встает, опираясь на стены, и идёт.       Холод пробирает до самых костей. Она не чувствовала такого холода прежде, никогда до этого. В Круге следили за этим, в Убежище Эвелина могла в любой момент согреться у костра или одеться теплее. Сейчас она может согревать себя только ходьбой. Попытка зажечь в ладони огонь, чтобы хоть немного согреться, проваливается. В глазах плывет, от мыслей пухнет голова, и огонь, и так дававшийся ей изредка, не появляется. С кончиков её пальцев соскальзывают только три вялых искорки и тухнут, не достигнув земли.       Нескольких призраков она сметает, сама не замечая. Лишь разгорается на ладони мутной зеленью метка, и вспыхнувший в воздухе разрыв поглощает противников. А Эвелина идёт. Она боится, что если остановится, то упадёт в ту же секунду, подведёт больная лодыжка.       Когда же она выходит из пещеры, глаза тут же застит метель. Холод усиливается, и Эвелин коротко стонет сквозь зубы. Руки болят от холода, её саму начинает бить мелкая дрожь. Но останавливаться запрещено.       Оставленное кострище дарит ей надежду, заставляет перебирать ногами. Ей бы посох, чтобы опереться, но его она потеряла ещё по пути к требушету, и с тех пор колдовала только руками. Из-под снега выглядывает ветка, которой можно было бы воспользоваться, но Эвелина понимает, что если наклонится за ней — уже не встанет. Этот факт не радует, так же как и набирающая силы буря. Снег липнет к глазам, мешая обзору, скатывается под ногами. В гору Эвелина не то, чтобы идёт — ползёт всё медленнее с каждым новым шагом. От холода уже зуб на зуб не попадает, пальцы не гнутся совсем.       И в конце концов силы её оставляют. Она падает лицом в колючий снег, но холод не жжёт её кожу, она уже ничего не чувствует. Эвелина пытается подняться, но дрожащие руки подводят её, и повторное падение не заставляет себя ждать.       Вокруг холодно и серо. Ревёт, словно огромный снежный зверь, буря. Сил и желания встать уже нет.       Холодно…