Солнце в зените

Зенит Глава 8 Бочка с мальвазией Изабель, герцогиня Кларенс, чувствовала себя очень плохо. Она была напугана теперь уже скорыми родами. Забыть свой первый опыт, состоявшийся, когда Изабель находилась в море – с отцом, матерью и сестрой Анной, так и не удалось. Батюшка оказался вынужден оставить Англию вместе с семьей и, хотя старшая дочь в то время восьмой месяц ходила беременной и не имела сил для путешествия, все равно должна была пуститься в путешествие. Страдания тех дней, перенесенные ради рождения мертвого ребенка муки так и сопровождали Изабель, и, пусть у молодой женщины успели появиться двое здоровых детей – Маргарет, а за ней два года спустя – Эдвард, она продолжала испытывать страх. Изабель хотелось бы, дабы рядом могли оказаться Анна или их матушка. Но обе они находились в Миддлхэме. Графиня старела, а Анна, сестра была уверена, не обладала крепким и достойным похвалы здоровьем. Нет, Изабель постарается не тревожиться, постарается вступить в бой с навалившейся на нее чудовищной слабостью, постарается забыть о неудобствах своего нынешнего положения и держать в уме, что они являются обычной практикой. Герцогиня Кларенс могла положиться на очень хорошую и квалифицированную помощницу, отправленную к ней самой королевой. Дама была далеко не молода, и, казалось, имела за спиной широкий опыт. Ее Величество проявила максимум любезности, и, как предполагала Изабель, именно Эдвард вдохновил супругу на подобное поведение, ибо беспокоился, - как ему доказать, что он не таит на Джорджа зла за дни объединения сил с отцом жены и сражений против своего брата и сюзерена. Присланную Елизаветой женщину звали Анкаретт Твинихо, и она уже какое-то время находилась у королевы на службе. Изабель с воодушевлением приняла не только ее, но и доброту отправившей к родственнице помощь Елизаветы. Изабель отчаянно желала мира. Она часто вспоминала дни в Миддлхэме, когда, еще девочкой, с Анной, Ричардом и Джорджем часто выезжала кататься, играла в разные игры и даже не задумывалась о будущем. Хотя, Джордж, вероятно, задумывался. Он всегда стремился во всем одержать победу – скакать быстрее, стрелять из лука дальше…с Джорджем постоянно все обстояло одинаково. Тогда еще будущий муж наслаждался, демонстрируя превосходство над остальными, что давалось ему крайне легко. Джордж был старше и, определенно, выше и привлекательнее Ричарда. Он отличался хвастливостью, преувеличением собственных успехов и игнорированием поражений. Джордж являл разительный контраст с Ричардом. Но люди больше симпатизировали именно ему, всегда самому красивому из мужчин, исключая появление в обществе его брата, Эдварда, затмевавшего любого, оказавшегося поблизости. Хорошо изучившая Джорджа после свадьбы Изабель понимала, - он ненавидит старшего. Не Ричарда…в котором Кларенсу нечему завидовать, ибо Джордж во всем его выше, - Эдварда. Жене приходилось наблюдать за изменением оттенка радужки Джорджа при одном лишь упоминании имени старшего брата. Она видела, как сжимаются его кулаки, как напрягаются мускулы, и знала, - ненависть разрастается. Ко всему прочему, иногда, в их личных покоях, Джордж выпускал свои чувства наружу и показывал всю сжигающую его ярость. Джордж не мог простить судьбе, что старшим стал Эдвард. Если бы не это, королем был бы он, а Джордж ничего на земле не желал более, чем носить корону. Именно поэтому герцог примкнул к отцу Изабель в его борьбе против родного брата. Уорвику пришлось пообещать зятю, что тот сядет на трон, но молодая женщина догадывалась, - ее хитрый родитель никогда не позволил бы подобному случиться. Сама она впала в безутешность, когда между монархом и отцом возникла вражда. Изабель знала, - Уорвика называют Создателем королей, и звание это имеет под собой основания. Однако, отмежевание от Эдварда она уверенно считала жестокой ошибкой. Бедный Джордж! Как ни странно, Изабель его любила, но что было, вероятно, еще страннее, он тоже ее любил. Слабость и хрупкость супруги взывала, может статься, к его силе, но с Изабель Кларенс всегда проявлял нежность, а она слушала рассказы о возникающих у него величественных планах. Воодушевляла мужа. Желала знать, о чем он думает. Иногда Джордж обсуждал с ней проекты самого дикого характера, как один осененные ненавистью к Эдварду, чьей целью было – помазать его на царство, превратив из герцога Кларенса в короля Англии – в сердце Вестминстерского аббатства. Изабель часто задавала себе вопрос о возможном результате таких планов, но, в последние несколько дней, сомневалась, - будет ли она здесь и рядом, дабы увидеть это. Это было в корне ошибочно. Временами женщины испытывают такое, боясь своей беременности. Кашель усилился, у Изабель появилась боль в груди. Они с Анной обе легко схватывали простуду. В замке Миддлхэм матушка лечила их и, при малейшем признаке на кашель, девочек отправляли в постель с горячими припарками на грудную клетку. Но сейчас матушка находилась рядом с Анной, на севере, а Изабель пребывала в Глостершире, одном из их любимых графств. Оно приходилось по душе Джорджу, а значит, – и его жене. Изабель позвала Анкаретт, и та мгновенно явилась. “Вы неважно чувствуете себя, моя госпожа?” “Дело в моей груди. Она болит. Но это ничего не значит. Со мной подобное случалось и раньше...довольно часто”. “Моя госпожа, я полагаю, вам, вероятно, следует лечь в кровать. Вы позволите мне позвать других ваших фрейлин?” Изабель кивнула. “Думаю, моя госпожа, не отправиться ли вам в новую больницу при аббатстве в Тьюксбери. Там вы получите очень достойную заботу”. “Да, я уверена, – эти монастырские лечебницы чрезвычайно хороши”. “Моя милостивая госпожа королева тоже верит в них, как вам известно”. “Действительно, вы правы”, – произнесла Изабель. “Видимо, мне надо поехать в лечебницу”. “Мне приступить к приготовлениям?” – спросила Анкаретт. В больнице аббатства в Тьюксбери казалось довольно приятно. С Изабель находилась Анкаретт, ибо герцогиня выразила желание, чтобы присланная королевой дама прислуживала ей, пока не родится малыш, а Елизавета велела, дабы госпожа Твинихо помогала супруге Кларенса так долго, сколько та будет в этом нуждаться. Навестить Изабель в Тьюксбери прибыл Джордж. При взгляде на нее он ощутил тревогу. Молодая женщина была крайне бледна. Да, ей вскоре предстояло дать жизнь младенцу, да, Изабель никогда не отличалась крепким здоровьем, но сейчас определенно она выглядела очень больной. Джордж любил ее, не только потому что та принесла в приданом обширные земельные угодья, но и потому что утешала, выслушивала бессвязную болтовню о его мечтах и о блестящих дарах, которые Кларенс мог получить. Изабель постоянно казалась слепо верящей мужу, а он нуждался в подобном слушателе. Джордж не мог поделиться больше ни с кем тем, чем делился с Изабель. Такие слова мгновенно истолковали бы как наглую государственную измену, но с женой герцог чувствовал себя в безопасности. Изабель никогда его не предаст, всегда останется на стороне супруга. Джордж испытывал в ней острую необходимость. Из-за охватившей его тревоги герцог стал искать вокруг, кого бы обвинить в таком состоянии Изабель. “Кто эта дама, которая постоянно тебе прислуживает?” – спросил он. “Ты имеешь в виду Анкаретт? Ее прислала ко мне королева. Анкаретт очень квалифицированна, да и Елизавете служит уже довольно долго”. Джордж хмыкнул. “Понять не могу, с чего бы Вудвиллам загореться желанием прислать к нам эту даму”. “Благодарить следует одну королеву...она захотела оказать мне помощь, как женщина. Елизавета знает, что я не очень хорошо себя чувствую, и утверждает, – Анкаретт – превосходная няня. Ее Величество настаивает, дабы она со мной осталась”. Джордж кивнул о продолжил расспросы, касающиеся здоровья Изабель. Место лечения его совершенно не удовлетворяло. Здесь было холодно, да и монастырь не годился для родов, особенно, столь высокого уровня. Кларенс не имел сил смотреть на своих детей, не думая о них, как о наследниках трона. “Я собираюсь забрать тебя домой – в замок Уорвик”, – заявил он. “Там мы о тебе позаботимся должным образом”. Изабель улыбнулась. Ей было не столь важно, где находиться. Когда они добрались до замка Уорвик, на дворе уже стоял ноябрь. Ребенок должен был появиться в течение нескольких следующих недель, и почти все имело состояние полной готовности. Но недели проносились, а кашель Изабель лишь усиливался, что повергало Анкаретт и остальных дам в серьезную тревогу. Малыш родился за три дня до Рождества, и тут же стало ясно, не только у него мало возможности выжить, в грозной опасности еще и Изабель. От родов она так и не оправилась. Рождество замок Уорвик встретил в глубоком унынии. Младенец в колыбели лежал маленьким и сморщенным, он отказывался от молока, пребывая в состоянии тишины и неподвижности. Первого января дитя присоединилось к матери. Прибывший в замок Уорвик Джордж был оглушен горем. Изабель мертва! Внутри словно раскинулась пустыня. А он хотел рассказать ей о своих планах, надеялся поприветствовать следующего отпрыска. А теперь и Изабель, и ребенок мертвы, оба! Жизнь была к Джорджу жестока. Она не только отказала ему в короне, но и отобрала любимую жену и младенца. Из глаз герцога текли настоящие искренние слезы. Он станет тосковать по Изабель. Никогда уже не появится кого-то, о ком бы он заботился так, как о ней. Джордж сузившимися глазами обозрел присутствующих в спальне Изабель дам. Его терзала обида на них, - ведь они живы, а Изабель – умерла. Кларенс вернулся ко двору. Место гудело от новостей, посвященных смерти герцога Бургундского. Сестра Джорджа, Маргарет, стала вдовой, а сын Карла ушел в иной мир, опередив отца, поэтому у герцога осталась лишь дочь, Мария, и ей надлежало войти в права собственности обширных бургундских территорий. Девушка превратилась в богатейшую наследницу Франции, или, в более полном масштабе, целой Европы. Положение складывалось интересное. Никому, разумеется, не было под силу заменить в сердце Джорджа Изабель, но человек его ранга имел обязанность жениться, и, если так, то вступать в брак следовало с выгодой не только себе, но и своей стране. Вероятно, слишком рано представлялось думать о повторном браке, когда Изабель едва успела остыть в могиле, но вопрос стоял именно так, и ждать не получалось. Бургундскую наследницу необходимо перехватить на всей возможной скорости. В этом можно было увериться твердо. Джордж упомянул о возникшей возможности Эдварду. «Королевству стало бы полезно прибрести бургундские земли в английский карман», - заявил он. Эдвард задумался. Последнее на что он дал бы согласие – это союз между братом и Марией Бургундской. Монарх знал, - Карл верит, что обладает правами на английский трон…пусть и очевидно шаткими. Его матушка, Изабелла Португальская приходилась внучкой Джону Гонту. Данные права, какими бы слабыми не являлись, укрепили бы претензии Джорджа. Само собой, допустить связи герцога Кларенса и Бургундии никак нельзя. Эдвард обсудил это с Гастигсом. «Моя сестра Маргарет, герцогиня Бургундии, всегда покровительствовала Джорджу. Одним небесам известно, - почему. Когда Маргарет его знала, он был очаровательным ребенком, а ты понимаешь, как в семье у каждого появляются любимцы. Сестра способна попытаться повлиять на Марию в выборе в мужья Его Милость Кларенса». «Вы же никогда этого не позволите», - проронил Гастингс. «Господи, конечно, нет. Мне бы хотелось вышвырнуть его из страны…но не в Бургундию. С таким чрезмерным притязанием ты можешь себе представить, что Джордж затевает». «Несомненно могу», - ответил Гастингс. Пока король со всех сторон взвешивал проблему и готовил формулировку отказа Кларенсу, Елизавета тоже упомянула при нем о возникшем вопросе. «Союз между Англией и Бургундией мог бы принести хорошие плоды», - скромно заикнулась она. «Это будет сильно зависеть от новобрачного, моя дорогая» «Мне тоже так кажется. Вы не думаете…?» «Выбрать его? Мне тяжело даже покуситься на подобное. Мария, уверен, дама умная и твердая. Она обязательно пожелает поднять в данной истории свой голос». «Она вступит в брак, который подойдет ей наилучшим образом, я не сомневаюсь, но ваша сестра Маргарет, вероятно, что-то скажет о возникшем положении. Мне кажется, дамы – очень близкие подруги». Елизавета заколебалась и быстро взглянула на мужа. Эдвард слегка улыбнулся. Что произойдет дальше, было ему известно. Дорогая Елизавета, планы по возвеличиванию семьи били из нее ключом. Кого сейчас она имела в виду? Можно догадаться. Энтони. Как и Джордж, тот недавно потерял жену и уже ошивался на матримониальном рынке. Да, пусть Елизавета постарается утащить себе этот неоценимый приз. Эдварду пришлось согласиться с женой. Как мог граф Риверс рассчитывать на союз с бургундской наследницей? Тем не менее, стоило Елизавете выйти за короля Англии, как она поверила, что на этом свете возможно все. «Представляется», - произнес Эдвард, захватывая один из локонов золотистых волос, лежащих на ее плечах, и задумчиво накручивая его на пальцы, - «что моя госпожа успела присмотреть для удачливой девочки супруга?» «Я бы не осмелилась предлагать…» «Тогда прошепчи это мне, любовь моя». «Хорошо, Эдвард, я думаю, если бы на барышне женился Энтони, стране бы стало очень хорошо». «Энтони! Елизавета, тебе известно, что мой братец Джордж тоже положил глаз на девушку?» «Вы никогда подобного не позволите». «Нет», - произнес Эдвард. «Никогда». «Значит, Энтони…?» Король продолжал улыбаться, глядя на жену. Он не ответил. До каких пределов протянулось ее честолюбие в отношении семьи? Неужели Елизавета действительно полагает, что богатейшая наследница современности получит разрешение выйти за простого графа, унаследовавшего свои громкие титулы исключительно благодаря отношениям сестры с английским монархом? Однако, вид у королевы был на редкость умоляющий. Почему бы и не дать разрешение? В любом случае, из этого ничего не выйдет. В Бургундии предложение подвергнется презрительному осмеянию, и, вероятно, это научит Елизавету не метить в будущем столь высоко для родни. С ней самой дело обстояло иначе. Королева добилась своего места с помощью выдающейся красоты и решимости никогда не раздражать супруга критикой его действий. «Хорошо», - согласился Эдвард, - «пусть Энтони попробует. Хотя из этого ничего не выйдет, я тебя уверяю. Но в попытке вреда не будет». Так и случилось. Но он не стал ей отказывать. Наоборот, как обычно, доставил удовольствие. А неприятную роль сыграет кто-нибудь другой, это неизбежно. С Кларенсом все произошло в кардинально ином ключе. Явившись и попросив позволения на сватовство к бургундской наследнице, он получил категорический запрет. Как Эдвард и ожидал, надежды Энтони попали под град презрения, но, когда Джордж понял, что попытка Риверса была благословлена королем, тогда как ему и этого не дали, ярость его не знала границ. С него хватит. Король с королевой стали для него отныне злейшими врагами, поэтому действовать герцогу придется соответственно. В замок Уорвик он вернулся в самом дурном настроении. Объяснил, что находится в трауре по горячо любимой жене. Джорджа обступило одиночество. Он мог рассмотреть и следующий союз, если бы с бургундскими проектами все прошло бы гладко. Утраты Изабель новый брак бы не восполнил, но от презренного одиночества ум отвлек бы, несомненно. Эдвард в подобном утешении брату отказал. И, что еще хуже, пожаловал это право Энтони Вудвиллу! Господину Риверсу! Выскочке! Где бы тот находился, если бы сестра не привлекла к себе короля и не проявила бы хитрость, отказав ему в связи до заключения брака. Будь прокляты Вудвиллы! И эта хитрюга королева пыталась притвориться Изабель другом, отправив к ней ту женщину…некую Анкаретт. Проклятие, проклятие, проклятие Вудвиллам, и, в особенности, Ее Величеству, на которой лежит ответственность за их возвышение. Эдвард отменно сглупил, женившись на даме без соответствующего положения. Такие всегда становятся чудовищами, когда наступает минута присваивать титулы и земли. Он разъяренно сжал зубы и пожелал со всей доступной ему силой, дабы возникла возможность собрать армию и разбить Эдварда. Как у Елизаветы хватило наглости прислать женщину для прислуживания Изабель! Зачем она это сделала? Почему? В мозгу лихорадочно пролетали образы. Та женщина…была прислана Елизаветой! С какой целью? Зачем королеве отправлять к Изабель даму служить ей? За этим что-то скрывается. И чем больше Джордж размышлял о проблеме, тем взволнованнее становился. Бушующее в душе воронкой волнение отвлекло его от раздражения, вызванного потерей Марии Бургундской. Пришла эта дама…присланная королевой…и Изабель умерла. Кларенс не доверял Елизавете, поэтому не доверял и никому из ее штата. Джордж вызвал одного из своих слуг. Он велел ему: «Пришлите ко мне госпожу Анкаретт. Мне нужно с ней поговорить». «Мой господин», последовал ответ, - «она покинула нас. Уехала сразу после смерти Ее Милости герцогини. Сказала, что прибыла служить Ее Милости, а сейчас, когда и герцогиня, и ребенок мертвы, причин, по которым стоило бы задержаться нет». «Так и объяснила? Понятно. Да, думаю, я понял ее очень хорошо. Куда отправилась эта дама? Вернулась к своей госпоже королеве?» «Полагаю, что нет, мой господин. У нее дом в Кейфорде». «Где находится Кейфорд?» «Мне представляется, что в Сомерсете, мой господин». «Замечательно. Я найду ее». Слуга выглядел удивленным, но Джордж уже махнул ему рукой. План в его мозгу давно оформился, а на рассмотрении деталей герцог никогда не останавливался. Он собрал восемьдесят личных гвардейцев и приказал, дабы они со всей поспешностью направились в местечко под названием Кейфорд, что в Сомерсете. Там солдаты обнаружат дом Анкаретт Твинихо, задержат ее и незамедлительно доставят в замок Уорвик, где их будет ждать Кларенс. Капитан гвардейцев принял отчасти растерянный вид. Все прекрасно знали, что никто не имел прав на немедленное задержание, если только такой приказ не отдает сам король. Пусть герцог приходился Его Величеству братом, равноценным это не считалось. «Почему вы колеблетесь?» - задал вопрос Кларенс. «Мы должны задержать вышеназванную даму…от имени…» «Вы должны задержать вышеназванную даму. Я вам не сказал? Я приказываю сделать это. Я приказываю…» Когда Джордж находился в подобном состоянии, самым мудрым было ему повиноваться, и капитан заверил, - он сразу же отбывает в Сомерсет. К моменту прибытия солдат Анкаретт отдыхала дома с дочерью и зятем, приехавшими ее навестить, так как она долго отсутствовала, ухаживая за герцогиней Кларенс. Появившиеся солдаты застали компанию мирно наслаждающейся обедом. Увидев вошедшего в столовую капитана, Анкаретт в изумлении поднялась из-за стола. «Вы задержаны», - услышала она. Рядом с Анкаретт встал ее зять. «Что это значит?» - спросил он. «Какое право вы имеете врываться подобным образом..?» «Нам приказали доставить эту даму в замок Уорвик». «В связи с чем?» - воскликнула Анкаретт. «Я только что его покинула». «В связи с обвинением в отравлении герцогини Кларенс и ее ребенка». «Это безумие», - ужаснулась Анкаретт. «Однако, вам следует поехать со мной и ответить на выдвинутое обвинение». Зять Анкаретт положил ладонь на ее кисть. «Вам не стоит соглашаться. У них нет такого права. Лишь король в состоянии задерживать кого-либо подобным путем…а эти люди прибыли не по приказу короля». «Мы прибыли по приказу герцога Кларенса», - отрапортовал капитан. Анкаретт вздохнула: «Все это чепуха. Я сумею доказать мою непричастность без малейшей сложности. Я поеду с вами». «Моя дорогая матушка», - вмешалась дочь Анкаретт. «Мне кажется, вам стоит отказаться от поездки, пока вы не узнаете о данном смехотворном обвинении больше». Капитан гвардии позвал своих подчиненных. «Лучше не сопротивляться», - предупредил он. Мудрость его предупреждения была ясна всем. Какое преимущество могло оказаться у троих перед лицом восьмидесяти? Анкаретт уступила. «Я отправлюсь мирным образом, но, предупреждаю вас, пожелаю получить очень подробное объяснение такого насилия в моем доме». «Так и случится», - произнес капитан гвардии. «Мы поедем с вами, матушка», - ободрила Анкаретт дочь. Троицу доставили в замок Уорвик, где в лихорадке нетерпения их уже поджидал Кларенс. Он распалил себя до еще большей ярости, решив, что Изабель и ребенок оказались убиты по наущению королевы. Дело составлялось не столько против Анкаретт Твинихо, сколько против Елизаветы Вудвилл. Джорджу пришлось подумать о многом. Этому суду предстоит превратиться в первый шаг его наступления на трон. Герцог планировал выставить Вудвиллов завистливыми убийцами, чтобы тогда люди увидели, как неразумно поступил их сюзерен, дав родственникам власть, которой те сейчас злоупотребляют. Ожидая прибытия из Сомерсета отряда, Джордж основательно приложился к своей любимой мальвазии, отравившись не одним вином, но, в придачу к нему, мечтами о великих победах, лежащими на линии горизонта его будущего. Прежде всего следует разобраться с этой дамой, - из штата королевы, как полагал Кларенс, с нанятой Вудвиллами убийцей. Когда отряд приехал, Джордж находился внизу, у ворот замка. Как он злорадно отметил, даму арестовать удалось. Она выглядела свирепо и очень уверенно. Также Кларенс пожелал узнать, кто ее сопровождал. Ему ответили, что это дочь и зять. Тем не менее, герцог не захотел их видеть. Пара явилась непрошеной. А зять вообще в присутствии Его Милости Кларенса смотрелся раболепно. «Моя теща давно не молода, мой господин. Мы не могли позволить ей совершить поездку в одиночестве». Джордж расхохотался. «Но она не слишком стара, дабы обращаться с ходатайствами к своим покровителям, как мне кажется. Отведите даму в замок, а остальных отошлите». «Мой господин…», - это дала о себе знать дочь Анкаретт. «Возьмите эту даму», - заревел Кларенс, - «и выставьте из моего замка. Я намерен призвать к суду исключительно Анкаретт Твинихо. Разумеется, если данные люди желают создать трудности, то подвергнутся задержанию без промедления». Анкаретт начала чувствовать беспокойство. Характер Кларенса был ей знаком, - казалось невозможным прожить в доме герцога какое-то время и ничего о нем не понять. Но что он имел в виду? В чем обвинял? Она обернулась к дочери. «Немедленно отправляйтесь», - велела Анкаретт. «Я вижу, настроение у Его Милости скверное. Со мной все будет хорошо. Нет ничего такого, в чем герцог мог бы меня обвинить». «Прекратите шептаться», - воскликнул Кларенс. «Уведите эту даму в замок». Анкаретт повернулась, чтобы ободряюще улыбнуться дочери, и молодая женщина, после минутного замешательства, вместе с мужем удалилась. Им еще предстояло отыскать дорогу к ближайшему городку и посмотреть, удастся ли обеспечить себя убежищем на ночь. Тем временем Анкаретт увели в замковый зал. Кларенс устроился за столом и дал страже знак подвести задержанную даму ближе. Он гневно окинул ее взглядом и объявил: «Завтра вы предстанете перед судом». «Перед судом, мой господин…но по какому обвинению?» «Ваш невинный вид бесполезен, убийца. Я знаю, что вы сотворили и по чьему наущению». «Мой господин, прошу вас, скажите, что вы думаете, я совершила?» «Вам известно. Вы убили мою жену, как вас научила ваша повелительница». «Убила? Ее Милость герцогиню? Мой господин, как вы можете об этом даже помыслить?!» «Я все знаю», - припечатал Кларенс. «Королева вам приказала. Вы же состоите в ее свите, не так ли?» «Я служила Ее Величеству». «Самым лучшим образом, как я вижу». «Вы сильно ошибаетесь, мой господин. Ее Величество желала герцогине исключительно добра, поэтому и послала меня ей помочь. Я любила мою госпожу». «Я разбираюсь во лжи, милостивая государыня. Не льстите себя надеждой, что сумеете меня обмануть». «Мой господин…Это чудовищно…это…» «Уведите даму прочь». Анкаретт легла на соломенный тюфяк в одной из маленьких комнатушек замка. Все походило на страшный ночной сон. Что бы это могло означать? Несчастная герцогиня и до родов отличалась слабым здоровьем. Крепкой женщиной она не была никогда. Врачи качали головами относительно ее состояния, и госпожа Твинихо знала, - они опасаются, вполне вероятно, Изабель не справится с грозящей в обозримом будущем опасностью. А теперь Анкаретт обвиняют в убийстве! Это такая бессмыслица. Однако…от герцога исходили флюиды безумия и решимости доказать ее виновность. Почему? Почему выбрали именно Анкаретт? Какое зло она ему причинила? Обвиняемая ворочалась на матрасе. Заснуть казалось невозможным. И тут ее озарила искра понимания. Кларенс нападал не на госпожу Твинихо…он действовал против королевы. Это следовало как-то разрешить. Положение представлялось безумным. Да и герцог был пьян. Он часто находился в подобном состоянии. В утреннем свете Кларенс придет в себя и осознает смехотворность выдвинутого обвинения. Рассвет принес с собой облегчение. Вернулись гвардейцы и, не теряя времени, сразу отвели Анкаретт во внутренний двор. Заседание завершилось довольно быстро. Герцог Кларенс обвинил Анкаретт Твинихо в убийстве. Та для отвода глаз прибыла, дабы служить герцогине, но, на деле, с целью ее убить. Супруга Его Милости начала слабеть с минуты включения Анкаретт в домашнюю свиту, а сейчас всем известно, что Изабель умерла. Смерть оказалась вызвана ядом, данным покойной вышеозначенной Анкартетт Твинихо. Так звучало изложение возбужденного Кларенсом дела. Он велел присяжным назвать обвиняемую виновной, и те выполнили приказ. «Эта женщина заслуживает страшной смерти», - провозгласил герцог, - «но мы проявим милосердие и дадим ей уйти посредством повешения». Анкаретт заявила о своей невиновности. Она еще находилась под впечатлением внезапности произнесенного обвинения. Каких-то два дня назад госпожа Твинихо была у себя дома, занимая дочь и зятя, а теперь – вынуждена здесь смотреть в лицо смерти. По словам Кларенса, поводов для откладывания исполнения приговора не наблюдалось. Пусть повешение случится в ту же минуту. Все уже готово. Присутствующие покинут зал, и тогда наказание осуществится. Госпожу Твинихо вывели. Несколько мгновений она стояла, вглядываясь в голубизну апрельского неба. Вдруг до Анкаретт донеслась песнь зяблика, и женщина поняла, - ей уже никогда не придется услышать это вновь. Один из осудивших ее присяжных стоял рядом и смотрел на несчастную. «Простите меня», - попросил он. Анкаретт склонила голову, - ее изумил страдальческий взгляд его глаз, способный тронуть даже в такую минуту. Присяжный продолжил: «Вы невиновны. Произошедшее полно порока. Но я не посмел высказаться. За что себя презираю. Меня испугало могущество герцога Кларенса. Он хотел вынесения подобного приговора, и нам осталось ему это предоставить». «Я понимаю», - ответила Анкаретт. Рядом появился еще один человек. «Они ждут», - поторопил он. И повел госпожу Твинихо к виселице и палачу. Было невозможно, чтобы Эдвард не услышал о случившемся с когда-то служившей Елизавете госпожой Анкаретт Твинихо. Он не стал обсуждать вопрос с Елизаветой, хотя представлял, каким ударом это для нее окажется. Она лично советовала герцогине Кларенс воспользоваться услугами Анкаретт. Тем не менее, Эдвард поговорил о происшествии с Гастингсом, ибо данная тема не выходила у него из головы. «Что думаешь о последнем подвиге моего братца?» - поинтересовался он у друга. «Задержав ту даму и немедленно после суда ее повесив, Джордж Кларенс присвоил себе вашу власть». «И нам известно, что суд был не настоящим. Присяжные утверждают, - они уверены в невиновности казненной дамы, но их принудили вынести обвинительный вердикт, ибо этого требовал мой брат». «С Кларенсом будут трудности, Эдвард». «С Кларенсом всегда были трудности. Но эта – вопиющее издевательство над правом. Убить женщину без причины, только…только из-за чего, Уильям? Какая причина толкнула его на сей безумный и отвратительный шаг?» «Стремление опозорить королеву и, возможно, даже вас». Эдвард кивнул. «Как долго это способно продолжаться?» «Так долго, как вы позволите». «Джордж – мой брат. Я прощал его опять и опять, но, Уильям, наступило время, когда больше терпеть я не в состоянии. Я уже начал думать, не замышляет ли он чего против моей жизни». «Только начали думать, мой господин? Не забудьте, он вступал в коалицию с Уорвиком и сражался против вас, когда был уверен, что имеет возможность заменить вас и взять корону себе. Дайте Кларенсу шанс… и он снова все повторит». «И это брат, которого я отличал! Прощал раз за разом, а он регулярно хотел вонзить мне в спину нож». «По крайней мере, сейчас вы все понимаете». «Я всегда знал, но не готов был посмотреть правде в глаза. Ты же знаешь мой характер. Мне хочется о каждом думать хорошо». «Даже, когда люди показывают себя вашими врагами? Я хорошо вас знаю, Эдвард. Вы и во мне когда-то сомневались…Во мне, который всегда был вам верным другом. Теперь станет полезным немного внимательнее отнестись к Его Милости герцогу Кларенсу. Мне мнится, нам следует проявить осторожность». Эдвард кивнул. Гастингс был прав. Ко двору Кларенс приезжал редко. Он хотел продемонстрировать, что после отравления жены и ребенка по внушению Вудвиллов, следующей их целью может оказаться уже глава семейства. Джордж взял правилом некогда при дворе не питаться. Ему приходилось прибегать к столь обдуманным извинениям, что те ясно трактовались так не произнесенными словами: «Я боюсь, меня способны отравить». Благодаря Джорджу, Эдвард терял последние капли терпения, более того, люди уже судачили о конце Анкаретт и о том, в какой спешке ее отправили на тот свет. Несколько членов суда присяжных успели объявить, – они глубоко раскаиваются в признании госпожи Твинихо виновной, ибо та, совершенно точно, ничего дурного не совершила, а приговор был вынесен в страхе перед Его Милостью герцогом Кларенсом. Граф Риверс следил за Кларенсом крайне внимательно. И Эдвард мог это понять. Кто знает, насколько безумные планы, даже теперь, в текущую минуту, обретают форму в мозгу Джорджа? Дело Анкаретт Твинихо ярко продемонстрировало дальность границ, которые он был способен перейти, дабы, как бы нелепо не звучало, буквально пальцем указать на своих недругов. “Джордж - глупец”, – думал Эдвард, - “но глупцы в состоянии заварить проблемы в огромном количестве, к тому же, никогда нельзя сохранять уверенность, что именно затевает братец Кларенс, и какой поворот примет его затея”. Одно не вызывало сомнений: Джордж всегда мечтал о троне и таил обиду на Эдварда за то, что старшим родился он, поэтому, в какую бы сторону глава семейство Йорков не посмотрел, Кларенс представлял собой неоспоримую угрозу. Следовало что-то предпринять в связи с делом Анкаретт Твинихо. Все ясно понимали, – дама была аболютно невиновна, и процесс против нее возбудили по инициативе Его Милости герцога Кларенса. Если он сумел так себя повести, отыгравшись на невинной женщине, лишь бы только доказать, что истинная виновница – королева, то далее от него можно ожидать любого безумия. Елизавета, по обыкновению, сказала мало, но гибель Анкаретт ее сильно потрясла, и понять это было легко. От одной из близко приятельствовавших с ним дам Гастигс узнал, – определенные предсказатели и колдуны занимаются составлением натальных карт, как короля, так и принца Уэльского, пытаясь обнаружить, сколь долгая жизнь им предначертана. Уильям Гастингс посчитал мудрым немедленно доложить об этом Эдварду. Обычно такого рода специалисты (предсказатели и колдуны) действовали подобным образом по просьбе заинтересованного в чьей-либо смерти человека. Ниточка от составления натальных карт привела Гастингса к доктору Джону Стейси из Мертон-колледжа, что в Оксфорде. Уильям предложил королю внимательнее ознакомиться с вопросом, а также выяснить, зачем этот человек изучает вверенные ему гороскопы и по чьему наущению. Дело в том, что закон запрещал исследовать натальные карты любого члена монаршей семьи, не спросив прежде соизволения Его Величества, поэтому доктора Джона Стейси задержали и препроводили для дальнейшего общения под сень стен Тауэра. Эдвард приказал допросить ученого мужа, а при отказе выдать клиентов, прекратить относиться к гостю с мягкостью и любезностью. Результата король ожидал, пылко желая, дабы ничего не свидетельствовало против его злонамеренного брата. Как бы то ни было, строгий допрос выявил интересный факт. Доктор Стейси получил заказ на составление натальных карт от некоего Томаса Бардетта, а вышеозначенный Томас Бардетт, в свою очередь, являлся членом домашней свиты Его Милости герцога Кларенса. Таким образом, король обнаружил то, что уже подозревал, но надеялся не найти. Джордж ждал его смерти, и Эдвард слишком хорошо знал брата, чтобы догадаться, в случае ее отсутствия в ближайшее время, подгоняемый свойственным ему нарастающим нетерпением Кларенс обязательно попытается прийти естественному ходу вещей на помощь. Эдвард оказался в затруднительном положении. Ему было необходимо показать Джорджу, куда того завело глупое и беззаботное плетение интриг. Монарх и так сквозь пальцы посмотрел на дело Анкаретт Твинихо, хотя знал, что так поступать не следует. Как бы хотелось, чтобы Его Милость Кларенс вел себя по отношению к старшему по-братски, как Ричард, оказывал поддержку, а не угрожал, как он это делал постоянно. Сильную тревогу испытывала Елизавета. С одной стороны, Эдвард вернулся из Франции с выписанным Людовиком содержанием и, что больше всего обрадовало королеву, с обещанием союза дофина и ее старшей дочери. Елизавета и ранее с огромным наслаждением устраивала для членов своей семьи выгодные браки, а сейчас, подарив дочь сюзерену, и подавно не видела границ честолюбивым помыслам. Муж сообщил ей, что в будущем юную Елизавету будут знать, как Мадам супругу дофина. Но, с другой стороны, королеву значительно опечалила гибель Анкаретт Твинихо. Не только потому что Елизавета общалась с ней и очень любила, но и по причине истинного политического веса случившегося. Его Милость герцог Кларенс являлся ее противником, к тому же, благодаря пожалованному ему рангу, смертельным. Она понимала, – Джордж – глупец, но глупец могущественный, а подобные личности всегда найдут себе сторонников. До ушей Елизаветы докатились истории о появившихся сплетнях, и она сразу вычислила, что насаждали их Кларенс и служащие ему люди. Одной из тяжело ее поразивших стала сказка о якобы незаконнорожденности Эдварда. Согласно этому выдающемуся произведению, король был сыном обладавшего чрезвычайно высоким ростом и привлекательностью лучника, который очаровал герцогиню Йоркскую во время очередного долгого отсутствия супруга. Разумеется, даже рассказывать такое значило выставить себя на посмешище. Каждый, когда-либо видевший Гордячку Сис, ответил бы, насколько глупо обвинять ее в заведении возлюбленного лучника. Более того, если кто из членов семьи и выглядел, как Плантагенет, то именно Эдвард. Он фантастически походил на Эдварда Длинноногого, но только гораздо красивее того. Нет, слух казался смехотворным и мог быть расценен подавляющим большинством в качестве завистливого вымысла честолюбивого брата, с радостью протянувшего бы руки к короне и поэтому выдумывавшего дикие истории. Но, все равно, это за милю отдавало опасностью и ясно указывало направление мыслей Джорджа. Обсуждение государственных вопросов с супругом резко противоречило принципам Елизаветы, если она в чем его и убеждала, то тонко и незаметно. Тем не менее, сейчас королева была серьезно напугана. Ей пришло в голову, что, случись с Эдвардом несчастье, их маленький сын окажется в крайне опасном положении. Герцога Кларенса жизненно необходимо лишить могущества и убрать с пути. Король заметил подавленное состояние жены и спросил, что именно ее тревожит. Расплакавшись, Елизавета призналась, – она давно терзается тревогой, вызванной страхом за детей, особенно, – принца Уэльского. “Все дело в герцоге Кларенсе”, – разъясняла королева. “Эдвард, он же ваш заклятый враг. Вам известно, – Джордж утверждает, что вы не сын вашего отца. А это означает, что у вас отсутствуют какие-либо права на трон”. “Никто не воспринимает безумства и излагаемую Джорджем чушь всерьез”. “Суд присяжных воспринял, и это стоило невинной женщине жизни”. Эдвард промолчал, но Елизавета взяла его за руку и подняла испуганный взгляд к лицу мужа. “Мне страшно подумать о будущем нашего маленького Эдварда. Он еще так юн”. “Ему не будет причинено ни малейшего вреда. Я возьму это под контроль. Также, как не будет причинено вреда и остальным нашим детям. Население страны поддерживает меня, Елизавета. Поддерживает так надежно, как и должно по отношению к королю. У Кларенса есть сторонники, это правда, но их нельзя сравнивать с теми, кто стоит на моей стороне”. “Я знаю...знаю. Но, Эдвард, он – опасен. И я не перестаю думать о детях...и о вас. Меня страшит будущее нас всех”. Эдвард задумался. Он произнес: “Что –то сделать надо. И что-то сделать следует”. Эдвард начал действовать, отправив доктора Джона Стейси и Томаса Бардетта с Томасом Блейком, капелланом в колледже Стейси, на судебное заседание. Их сочли виновными в использовании магических практик ради злых дел и приговорили к повешению на холме Тайберн. Как обычно в подобных случаях, приговор привели в исполнение немедленно. Однако, Томаса Блейка спасло заступничество епископа Норвича, который заявил, обвиняемый был вовлечен исключительно из-за работы в колледже Стейси, и его осведомленность о характере разворачивающихся событий совершенно не доказана. Блейка простили. Остальных двоих, как бы они не уверяли в последние минуты в своей невиновности, повесили. Наравне с фактом службы Томаса Бардетта в домашней свите Джорджа Кларенса случившееся ясно показало, – король намерен преподать брату наглядный урок. Эдвард подозревал, откуда исходил источник распускавшихся о нем слухов. Если Его Милость Кларенс полагал, что получив прощение однажды, он может надеяться на него снова, то сильно ошибался. Чувства Эдварда к брату ожесточались с каждым новым днем. После суда Эдвард отправился в Виндзор. Кларенс остался в Лондоне и, воспользовавшись отсутствием короля, нашел проповедника, некоего доктора Джона Годдарда, заставив того прийти на заседание Совета в Вестминстер и зачитать объявление о невиновности, сделанное Стейси и Бардеттом накануне смерти. Действие это было выходящее за рамки разумного и бессмысленное, ибо Джон Годдард являлся тем самым францисканцем, который в 1470 году, когда Уорвик с Кларенсом прибыли свергать Эдварда с трона, назвал Генри Шестого истинным королем Англии. После того, как заявления о невиновности были зачитаны перед изумленным Советом, Кларенс принялся собирать вокруг себя людей. Он провозгласил, что король не только незаконнорожденный, но еще и использует черную магию и уже планировал отравить его, своего единоутробного брата Джорджа Кларенса, ибо тот чересчур много знает. Герцог направился в Кембриджшир и во всеуслышание произнес на рыночной площади, что у действующего монарха нет прав на трон и что, если народ сплотится вокруг Его Милости, то вскоре получит истинного короля, а самозванца сместит. Население слушало Кларенса, открыв рты. С какой стати им восставать против государя, принесшего стране процветание и благоденствие, которыми так давно не наслаждались. Выступления Его Милости волновали кровь, несколько горячих голов даже к нему присоединились, но и они решили не оставаться с мятежным герцогом. Тем временем в Виндзоре Эдвард получил о случившемся известия. Король вернулся в Лондон и созвал Парламент по вопросу вынесения против брата обвинения в государственной измене. Его Величество высказался с исчерпывающими красноречием и печалью. Все они вспомнят при желании, что король всегда проявлял к врагам, совершившим чудовищные измены, замечательное великодушие. Но милосердие Эдварда не снискало достойной награды. Теперь для него готовится еще более зловещий и, можно признать, противоестественный заговор. «На меня поднял руку мой собственный единокровный брат. Превосходя в этом остальных, он обязан мне любовью и верностью. Я осыпал его самыми щедрыми дарами, благами и владениями, однако, Джордж замыслил интригу, дабы погубить как меня, так и мою семью. Герцог Кларенс разослал своих слуг по стране, - рассказывать людям, что суд над Томасом Бардеттом был произведен несправедливо. Он объявил, что я родился вне брака, и сейчас держит при себе документ совершенного в 1470 году соглашения. В этом документе утверждается, - в случае смерти Генри Шестого без наследников кровного порядка, следующим королем следует стать Его Милости герцогу Кларенсу. Господа», - продолжил Эдвард, - «вы видите, в насколько затруднительном положении я нахожусь. Мне приходилось многократно прощать моего брата, герцога, но он опять и опять насмехается над предлагаемой мной дружбой. В данную минуту я думаю о безопасности королевства и полагаю, что мой брат представляет для нас опасность. Поэтому я прошу вас вынести ему обвинение в государственной измене и лишить всех имений и собственности, пожалованных ранее короной». Никто не выступил против выдвинутых монархом обвинений, в следствии чего герцог Кларенс подвергся задержанию. Он с горячностью предложил уладить дело единственным сражением, но Эдвард демонстративно пропустил это мимо ушей. Не нашлось ни одного человека, кто вышел бы на защиту герцога или же показал бы, что королевское требование не встретило единодушного согласия. Управляющий Англией, герцог Бекингем, провозгласил утверждение смертного приговора, и Его Милость герцог Кларенс был препровожден в стены Тауэрской крепости. Джордж оказался под замком, а Эдвард, тем временем, счел сложившиеся положение чересчур сложным для окончательного решения. Герцог Кларенс получил смертный приговор, и он, несомненно, был виновен, тем не менее, все же приходился Эдварду братом. Память монарха искрила от воспоминаний о ярком и непосредственном маленьком мальчике. В юности Джордж славился привлекательностью, только потом он предался обезобразившим его распутству и особенно тяжело сказавшейся выпивке. В нем поражало некое неотразимое обаяние. Да, Кларенс проявлял дикую невоздержанность и безрассудство, говорил все, что только приходило ему на ум, не взвешивая последствий. Но Эдвард любил этого мальчика. Он всегда знал о безукоризненности Ричарда, но очарованием пленял лишь Джордж, только средний брат обладал силой привлекать к себе людей, которой, однако в значительно большей степени, мог похвастаться лишь Эдвард. Разумеется, король больше любил Ричарда, - тот восхищался старшим братом, а Эдвард быстро осознал, насколько младший предан и достоин доверия. Но верность Ричарда не означала, что монарх не любил Джорджа. Узы взаимной поддержки связывали всю семью. Так как же отдать приказ о казни родного брата? При этом проявить слабину и не решиться на данный шаг значило ввергнуть государство в катастрофу. Наслаждаясь жизнью в полную меру и расплескивая силы на все доступное ему расстояние, Эдвард поверить не мог, что что-то пойдет не так. Но если его настигнет смерть? Кто знает, в тот или в другой день прозвучит ее зов? Король оставит после себя юного сына, а с ним и младшего…что с ним случится, предъяви Кларенс претензии на трон, объявив, что Эдвард – незаконнорожденный? Нет, Его Милость герцог Джордж Кларенс должен умереть. Необходимо собрать волю в кулак. Забыть, что это – родной брат, помнить, что перед тобой предатель. И все равно, Эдвард с окончательным приказом откладывал. Елизавета откровенно обрадовалась признанию Кларенса судом присяжных виновным. Она призналась, что это избавило ее разум от значительной тяжести, поэтому сейчас королева могла с чистой совестью сосредоточиться на обручении своего второго сына от Эдварда – Ричарда герцога Йоркского. Мальчику исполнилось пять лет, он был слишком юн для статуса жениха, но невеста превосходила ребенка лишь годом. На данную роль выбрали Анну Моубрей, одну из богатейших наследниц в королевстве, что и послужило причиной брака с герцогом Йоркским. Подобные дни дарили Елизавете наслаждение и чувство превосходства над остальными. Атмосфера и факт свадьбы окутывали ее радостью. Старшую дочь, госпожу супругу дофина, как требовала называть девушку мать, чрезвычайно удачно предназначили для трона Франции. Старший сын от Эдварда станет королем, а милый малыш Ричард соберет, благодаря удачному финансово союзу, всевозможные титулы и владения. И от Кларенса путь очищен. Елизавета спросила себя, как ей удалось повлиять на Эдварда и вынудить того вынести окончательное решение. Выжидать было безумием. Что, если Джордж сбежит из Тауэра? Сложно и помыслить как-то подействовать на Эдварда и хоть немного намекнуть ему, что следует совершить. Елизавета прибегала к этому единственно в случае крайней необходимости и сейчас сумела лишь показать мужу степень таящейся в Кларенсе опасности. Но сначала свадьба, и только потом Джордж должен уйти в небытие. Девочка-невеста находилась в Вестминстерском дворце, в личных покоях королевы, откуда лорд Риверс был назначен проводить ее в часовню Святого Стефана. Елизавета постоянно тревожилась, когда членам семьи Вудвиллов выпадало в подобных обстоятельствах исполнять значительные обязанности. Красивую часовню завесили затканными золотыми лилиями голубыми портьерами. Короля и королеву окружали их дети – все прекрасные и золотоволосые, как матушка. Оказалось бы крайне удивительно, если бы со столь привлекательными родителями потомство не могло бы похвастаться выдающимися внешними данными. Елизавета взяла своего маленького сына за руку и подвела его к алтарю. Девочку привел туда лорд Риверс, и сам король отдал ее в жены юному герцогу. Здесь же присутствовал Ричард Глостер, чьей задачей при выходе было бросать в толпу золотые монеты. Брачующиеся малыши выглядели отчасти взволнованными и обеспокоенными, ведь вся эта суета и торжественность устраивались в их честь. Как им велели, дети держали друг друга за руки и обозревали с неясным намеком на враждебность. Ричарду невеста не была нужна совсем, и он тихо и с обидой сожалел, что ему ее навязали. Анна, старше жениха на год или около того, считала нареченного ребенком. Если ей так требовался суженый, девочка предпочла бы его старшего брата, не только вошедшего в более зрелый возраст, но еще и носящего титул принца Уэльского. Как бы то ни было, последнее, что рассматривалось, - это чувства жениха и невесты, поэтому, по окончании церемонии начали праздновать. Наступили дни турниров, и в Лондон хлынули рыцари со всех концов королевства, некоторые для участия даже прибыли из-за границы. Елизавета радовалась, лицезрея родных в полном составе и при разнообразных отличиях. Энтони уже являлся известным придворным, да и Дорсет, ее старший сын от первого брака, быстро стал принятым при дворе человеком. Святая истина, он был распутником, но такими же считались и король, и верный друг его, Гастингс. Эта троица беспутничала тесной компанией, что в глазах Елизаветы представало довольно неприятным фактом. Неправильно, что солидный мужчина с пасынком до подобной степени потакают друг другу, к тому же внушал легкую тревогу слух о похотливом внимании Дорсета к находящейся под покровительством Эдварда супруге ювелира. Теперь это могло вызвать сложности. Вероятно, Елизавете следовало лично обсудить проблему с Дорсетом. Однако, в данный миг беспокойства стоило отодвинуть в сторону, величественные мероприятия вот-вот должны были открыться, и одним из приятных элементов предполагалось сделать раздачу призов маленькой Анной Моубрей, новой герцогиней Йоркской. Елизавета велела Мадам будущей супруге дофина сесть рядом с девочкой и помогать ей, ведь невеста еще так мала. Событие поражало зрителей величием и блеском, но на всем его протяжении король размышлял о судьбе брата. Кларенс попал в башню Бауэр Тауэрской крепости. Ему вынесли смертельный приговор. Эдварду не удавалось вспомнить, когда он еще был равно расстроен и нерешителен в течение прежних дней жизни. На свободе герцог Кларенс представлял угрозу, тем не менее, как может подняться рука приказать отправить на смерть родного брата? Эдвард знал, если он это сделает, то совесть станет преследовать его до конца дней. Эдвард, который всегда любил приятное и спокойное течение жизни должен был прямо взглянуть в лицо столь чудовищной проблеме. Он не имел сил убить собственного брата, но и оставить того в живых значило создать серьезную опасность. Боялся ли король опасности? Страх относительно себя его не мучил, нет! Эдвард сражениями пробил семье дорогу к трону, он полагался на внутреннюю мощь, он даже встал против непобедимого Уорвика и сразил графа. Нет, с Кларенсом Эдвард бы справился. Тем не менее, его грызло опасение, что он не останется здесь навечно. Что если король умрет, пока сын еще будет довольно юн? Кто о нем позаботится? Насколько сложным соперником станет этот человек для Кларенса? Джорджу следует умереть ради того, чтобы жил принц. Этого хотела и Елизавета. Она проявляла здесь лукавство и изворотливость. У нее имелись свои причины, дабы желать убрать Кларенса с дороги. Джордж сам признал себя врагом Вудвиллов, а в глазах Елизаветы родная семья была священна. Если бы Его Милость герцог Кларенс только покаялся. Эдвард обсудил вопрос с прибывшим на свадьбу Анны Моубрей на юг страны Ричардом. Тот ответил, что Эдвард не может казнить Джорджа. «Он – наш брат. Вы никогда себе этого не простите». «А какие у нас есть запасные варианты, Ричард?» «Вы вполне владеете рычагами, дабы оставить его под неусыпным контролем». «Я владею такими рычагами? Если Джордж поднимет против меня армию, я его разобью, согласен. Дело в недавних коварных сплетнях. Он утверждает, что я родился вне брака. Что ты на это скажешь? Вопиющий выпад в адрес матушки! Лишь за него братцу Кларенсу следует снести голову». «Следует», - кивнул Ричард. «Но вы не можете его казнить, Эдвард. Память о данном шаге станет преследовать вас всю оставшуюся жизнь». «Не станет, если мне удастся убедить себя, что это – единственно возможный путь». Ричард посоветовал: «Эдвард, отправляйтесь в Тауэр. Поговорите с ним. Постарайтесь заставить Джорджа посмотреть вокруг осмысленно». «А ты пойдешь?» «Он не будет меня слушать. Джордж никогда не простит мне брака с Анной. Нет. А вот вы, может статься, сумеете высечь из него искру страха. По моему мнению, только так получится вынудить его действовать разумно». «Я пойду к нему», - решил Эдвард. «Постараюсь заставить Джорджа взглянуть на положение здраво. Покажу ему, что последует, продолжи он безумствовать». «Это самое верное решение», - подтвердил Ричард. И Эдвард направился в башню Бауэр Тауэрской крепости. На его глазах туда внесли вместительнейшую бочку с мальвазией. Король остановил носильщиков и спросил, куда они должны доставить столь тяжелый груз. «К Его Милости герцогу Кларенсу, мой господин», - прозвучал ответ. «Я бы подумал, что кто-то собирается устроить питейную вечеринку. Здесь столько вина, сколько одному человеку хватит на целый год». «Мой господин, к Его Милости герцогу Кларенсу это отношения не имеет. Он это зелье любит чрезвычайно». «Значит, все-таки моему брату», - вздохнул монарх и продолжил путь. Кларенс одарил Эдварда мрачным взглядом. «Мой господин и суверен, наконец, пришел навестить несчастного узника», - пробормотал он. «Джордж, я пришел поговорить с тобой». «Сгибаюсь под весом такой чести». «Послушай, ты же знаешь, что тебе угрожает опасность лишиться жизни». «Да, я знаю, что ты осудил меня на смерть». «Не я. Парламент». «Но по твоему приказу. Ты боишься меня, Эдвард. Поэтому и стремишься убрать с дороги». «Если бы я тебя боялся, то мог бы, как ты допускаешь, убрать тебя с дороги уже очень давно. Не стану колебаться и признаюсь, множество людей, кого я считаю благоразумным выслушать, поступили бы именно так». «Представляю. У тебя есть верные друзья. Например, Вудвиллы, которых ты сам же и создал, братец. Ты превратил их в могущественнейший клан Англии, и все потому, что запал на красивую вдовушку». «Прошу тебя не упоминать королеву». «Конечно. Святую Елизавету! Премудрую Елизавету! Ведьму, если таковые существуют на свете». «Я пришел сюда не чтобы погрязнуть в бессмыслице, Джордж. Я пришел предоставить тебе единственный и последний шанс. Прекрати это безумие. Стань мне добрым братом, каким был в дни нашей юности. Это все, чего я прошу. Сделай так, и получишь свободу. Но, предупреждаю, Джордж, если, подарив тебе очередное прощение, я узнаю, что ты снова замешан в изменнических действиях, смертный приговор окажется вынесен без дальнейшего судебного разбирательства». «О, мой великодушный брат, возлюбленный своим народом! Прекраснейший мужчина в королевстве…а некоторые говорят, что и в мире. Сейчас ты отчасти поистрепался, что уж там. Слишком много ночей отдал любви, слишком резво веселился с городскими дамами. У тебя в последние дни лихорадки не случалось, Эдвард? Ну, того, что так обычно называют, не было? С некоторыми горожанками стоит вести себя поосторожнее, братец. Видишь ли, после каждого запоя ты по капле теряешь все былое великолепие и блеск». «Замолчи», – потребовал Эдвард. «Мне хорошо видно, что ты совершенно не раскаялся». “А в чем мне каяться? В том, что я являюсь законным сыном своего отца?” “Это непростительно...возводить такую хулу на нашу матушку”. “Ты знаешь нашу матушку, Эдвард. Она обладает сильным, даже жестким характером. Полагаешь, эта дама всегда хранила верность нашему постоянно где-то странствующему батюшке? Он же едва дома появлялся. Было бы удивительно, если бы госпожа Сесиль не родила сына, подаренного ей вовсе не герцогом Йоркским”. “Сам понимаешь, что нагло врешь. Джордж, ты же заслужил все с тобой случившееся”. “А ты, братец, нет? Корона должна была достаться мне...мне... Но ты, бесправный выродок, отнял ее у меня”. “Ты абсолютно спятил”, – произнес Эдвард. “Вижу, что лишь зря трачу время, увещевая тебя. Тогда оставайся тут...страдай от полного одиночества. Больше я не стану пытаться тебе помочь”. Джордж прикрыл веки. Он ощущал некое помутнение. Прежде, чем послать за новой бочкой, Его Милость герцог Кларенс прикончил последнюю, хранящую драгоценную мальвазию. На дне находилось значительно больше вина, нежели Джордж ожидал, и он уже был слегка опьянен. Каким бы закоренелым пьянчугой герцог не являлся, ему было по силам выпить почти море горячительного без малейшего воздействия того на организм, но теперь Кларенс, видимо, принял на грудь серьезнее, чем обычно, что заметно притупило и чувства, и разум. Эдвард предлагал ему свободу, если Джордж поклянется стать в будущем примерным братом. Будь он трезв, как стеклышко, без сомнения, сразу согласился бы. И не то чтобы сдержал потом свое слово. Чувством чести Его Милость герцог Кларенс явно не тяготился. Но он освободился бы и, таким образом, получил бы возможность осуществить вынашиваемый план. Существовало нечто, что Джордж выяснил...всего за несколько часов до задержания, и он обдумывал это каждую минуту вынужденного заточения. В полученном знании заключалась такая мощная искра удачи, какая едва ли раньше могла озарить его путь. Герцог носил ее в себе, размышляя, когда настанет лучшее время и где найдется лучшее место, дабы воспользоваться данным козырем. Сейчас, будучи на волнах мутного марева, и, лицезрея стоящего перед собой Эдварда, такого высокого и сильного, со всеми неотъемлемыми от него преимуществами, Джордж не мог удержаться, чтобы больше не скрывать в душе столь ценную информацию. Он хотел увидеть, как воспримет ее брат. Его Милость, покачиваясь, встал на ноги. “Ты...”, – он указал на Эдварда, - “Эдвард, ты не имеешь права на трон...Ты - выродок”. “Замолчи! Повторишь это снова, и я лично тебя прикончу, собственными руками”. “Я повторю”, – воскликнул Кларенс. “И твой сын, которого ты называешь принцем Уэльским, тоже не имеет прав на трон. Почему нет? Я тебе отвечу. Потому что Елизавета Вудвилл – это твоя любовница...а не жена...не королева...Она – такая же, как Джейн Шор и остальные из твоей веселой клики прекрасных дам. Королева – всего лишь одна из них...Твои дети – выродки...Принц Уэльский – маленький выродок. Герцог Йоркский...” Эдвард шагнул к брату и схватил его за плечи. Его Милость Кларенс расхохотался. “Тряси меня. Убей, если хочешь. Ты довольно силен, правда же? Великий король...могущественный король...что будет, когда люди узнают, – твой брак с одной из Вудвиллов – не настоящий?” “Это настоящий брак. Ты совершаешь государственную измену. Ради Господа, Джордж...” “Да”, – отозвался тот. “А ты помнишь имя Элеоноры Батлер...девушки из семьи Шрусбери...? Помнишь то обручение? Она еще была жива, когда ты отправился под подобие венца с госпожой Вудвилл...таким образом, это превращает гордую королеву Елизавету в еще одну из твоих женщин, а маленьких принцев...да, и гордую мадам будущую супругу дофина...в выродков...в выродков – всех до единого”. Эдвард побледнел. Будь он немного трезвее, Кларенс заметил бы степень его бледности, проступившую на обветренном лице. “Эдвард”, – продолжил Кларенс. “Я виделся с епископом Стиллингтоном...Как раз накануне задержания. Поэтому, слишком поздно, чтобы я смог действовать. Но я умен...Я сохранил полученные знания запертыми здесь...” Он постучал себя по груди. “Я все об этом знаю. Они – выродки...потому что ты успел заключить договор с Элеонорой Батлер, и та оставалась в живых – в монастыре, – когда тебя понесло под подобие венца с представительницей Вудвиллов”. Эдвард толкнул брата на его соломенный тюфяк. Он был рад, что Джордж напился до чертиков, ибо оказался потрясен сильнее, чем хотел позволить заметить. Затем король отвернулся и направился к двери. Даже не заметив стоящих у стены охранников. Выйдя из башни Бауэр и усевшись на коня, он двинулся вдоль берега реки. Монарх мысленно вернулся на годы. Он даже мог увидеть Элеонору перед собой. Девушка казалась чрезвычайно красивой...в точности, как Елизавета, да и гордостью обладала в равной степени. Элеонора была дочерью старого графа Шрусбери. Молодые люди встретились, и Эдвард возжелал ее столь же отчаянно, сколь позже возжелал Елизавету. Вокруг него кружилось много женщин, всегда, но вдруг появлялась та, которая демонстрировала стойкую непокорность, и юноше следовало заплатить за благосклонность любую назначенную цену. Так случилось с Элеонорой, так повторилось с Елизаветой. Элеонора позднее ушла в монастырь. Эдвард думал, что никогда больше о ней не услышит...и вступил в брак с Елизаветой. Неопределенность исчезла. В мозгу созрело решение. Его Милость Джордж герцог Кларенс сам подписал себе смертный приговор. Следовало дать приказ осуществить казнь, но король не желал публичного исполнения вердикта. Пусть умрет в своей камере, и пусть это выглядит, как несчастный случай. Его Милость прославился неодолимой и безостановочной тягой к спиртному...войдя в стены Тауэра, он стал пить в разы сильнее. Будет не сложно представить его жертвой некой беды. На следующее утро Кларенса нашли мертвым. Он висел на бочке с мальвазией, принесенной к нему в заточение в день накануне ухода из жизни. Новости сразу широко распространились. Его Милость герцог Кларенс утонул в бочке с мальвазией. В тот же день состоялось еще одно задержание, и в крепости Тауэр поселился теперь уже епископ Стиллингтон. Не раньше, чем Джордж Кларенс упокоился, грудь Эдварда переполнилась угрызениями совести. У него не выходило избавиться от воспоминаний об их ранних днях, когда будущий король надменно выхаживал по детской, а братья смотрели на старшего, словно он являлся совершенным образцом мужественности. Эдвард был всей душой предан им, он навещал мальчиков во время жизни в Лондоне, регулярно находя минутку, дабы сесть с ними рядом и ответить на накопившееся у парочки вопросы. Молодой человек очень любил свою семью, но именно ему выпало отдать приказ убить Джорджа. Елизавета знала о страданиях Эдварда, знала о них и Джейн Шор. Королева наблюдала за мужем скрытно, у нее были свои причины, чтобы желать убрать Кларенса с пути. Хотя она говорила мало, однако, не могла замаскировать облегчения, что далее терзать ее Джордж не станет. Джейн вела себя совершенно иначе. Думая о ней, Эдвард внутренне оттаивал. В эти дни она превратилась для него в настоящее утешение. Кто бы поверил, что король отыщет подобную женщину среди городских торговцев? Джейн отличалась от всех остальных. С одной стороны ее выделяла несравненная привлекательность, с другой, – нежная природа. Люди удивлялись, как мог Эдвард так долго хранить ей верность. Ну, не в буквальном смысле слова, у монарха были отношения еще с дюжиной других дам. Подразумевалось, что Джейн годами вызывала у него восхищение. Правда заключалась в любви Эдварда к Джейн. Елизавету он тоже по-своему любил. Она являлась достойной гордости королевой, вопреки настаиванию представителей высшей аристократии на ее низком происхождении. Елизавета была прекрасна в одном неповторимом стиле, а Джейн в абсолютно противоположном. Елизавета олицетворяла холодный и невозмутимый север, Джейн – теплый и яркий юг. Елизавета представляла саму отстраненность и замкнутость, Джейн – глубину, близость и порывистость. Она никогда не помышляла скрыть о чем думает, не имела потаенных мотивов и не искала высоких почестей. С Елизаветой едва ли можно было такого ожидать. Эдвард относился к числу мужчин, нуждающихся во множестве женщин, и никто не сказал бы, что он этого не добился. Король испытывал необходимость в Елизавете – в холодной и спокойной матери своих детей, и в окутывающей волной тепла и любящей Джейн. К ней монарх отправлялся в подобные нынешним времена. Джейн сразу поняла, что вылечит Эдварда. Она не была пустышкой и интересовалась государственными делами, ведь те заботили ее возлюбленного. Молодая женщина знала, насколько тяжелой ношей являлся для него Джордж, и как король боролся с собой, прежде чем отдать приказ о казни. Она погладила Эдварда по волосам, проявляя материнскую нежность, ибо именно это сейчас требовалось. Джейн инстинктивно угадала, что в данный момент любимый нуждался в ласковой и понимающей грани их отношений. Его следовало утешить, повторяя, что он и так выказывал чрезмерное великодушие. “Сколько же народа отправило бы Джорджа на тот свет еще давно?” – далеко не в первый раз задал вопрос Эдвард. Джейн могла заверить его, что мало кто был бы равно снисходителен. Король прощал Кларенса снова и снова. Разве не присоединился злонамеренный брат Эдварда к Уорвику? Разве не двинулся против старшего? Но монарх тогда благородно простил Джорджа. Джейн заверила Эдварда, – он совершил лишь то, что было необходимо для безопасности как его собственной, так и страны. Да, находиться близ Джейн значило спасаться в успокоении и утешении. Королю повезло найти такую женщину. Он знал, другие тоже ее желают. И этот распутник, его пасынок Дорсет, также положил на нее глаз. Иногда Эдвард спрашивал себя о природе взаимоотношений этих двоих. Дорсет отличался чрезвычайной привлекательностью...и юностью. Он был циничным молодым человеком, склонным к грубости. Монарх надеялся, что Джейн никогда к нему не пойдет. Даже Гастингс посматривал в сторону Джейн. Ну, он был таким же развратником, как и Эдвард. Мужчины разделили множество ночных приключений, продолжая всегда проявлять одинаковый, почти одинаковый, вкус. Да, Гастингс несомненно испытывал к Джейн теплые чувства. Довольно забавно, но король хранил уверенность, – отношение к молодой женщине Уильяма похоже на его личное к ней отношение. Они обо осознавали, – есть в Джейн нечто особенное. Бедный Гастингс! Ему приходится держаться на расстоянии. Эдвард ясно дал понять, что делить Джейн ни с кем не намерен. Таким образом, проведя с ней какое-то время, король почувствовал себя лучше. Разумеется, позднее угрызения совести вернулись. Мелькали недели. Люди не очень часто обсуждали гибель герцога Кларенса и не маялись вопросом, – сам ли он свалился в бочку с мальвазией, или же его кто туда подтолкнул. В назначенный срок даже такие события забываются. Эдвард прекратил думать о Джордже каждое утро, стоило ему проснуться. Отныне он только случайно мучился от перехватывания дыхания, вспоминая, что обрек на гибель родного брата. Его Милость герцог Кларенс это заслужил, – продолжал убеждать себя сюзерен. Джордж должен был умереть. Пока он оставался жив, страна не могла надеяться на безопасность. Существовала еще одна тревожащая Эдварда проблема. Он заточил в Тауэре Роберта Стиллингтона и попытался забыть о нем. Но, конечно же, это было невозможно. Следовало что-то предпринять в отношении святого отца. Прошло уже три месяца, как его арестовали и посадили. Король решил, что не может позволить епископу оставаться в крепости бесконечно. Начнут раздаваться вопросы. Стиллингтон не являлся ничего не значащим лицом. Когда Эдвард отправился в Тауэр, на дворе стоял солнечный июньский день. Он проскользнул туда без церемоний, приказав, чтобы его немедленно провели в камеру, в которой держали епископа Стиллингтона. Стоило монарху войти, как святой отец торопливо встал, и в глазах его, при низком поклоне, засияла надежда. Роберт Стиллингтон был человеком честолюбивым. Он избрал Церковь в качестве призвания не только потому, что та соответствовала его природе, но потому, что увидел способы выдвинуться благодаря ей. Стиллингтон показал себя способным, и юношу стали продвигать по служебной лестнице. Сейчас он являлся епископом Бата и Уэлса. Какое-то время Стиллингтон занимал пост лорда-канцлера, твердо поддерживая партию Йорков, но при возвращении в 1470 году Ланкастеров был лишен своей должности. Эдвард восстановил его в правах, но через несколько лет святой отец отказался от места. Тем не менее, иногда они с монархом сотрудничали. Эдварда беспокоили выдвинувшиеся в партии ланкастерцев Тюдоры. Особенно он подозревал в проводимой в Бретани подрывной работе Джаспера. Тот уже успел постареть, однако с ним находился его племянник – Генри Тюдор. Из того, как он воспитывал мальчишку, кормил и обучал, можно было сделать вывод, что дядя имеет на него далеко идущие планы. Эдвард внимательно изучил Генри Тюдора. К несчастью, его матерью являлась происходившая от Джона Гонта Маргарет Бофор. Конечно, Тюдоры утверждали, что в их жилах течет королевская кровь. Этому поспособствовала связь королевы Генри Пятого. Загадочными представлялись данные взаимоотношения. Некоторые хранили уверенность, что брак состоялся, некоторые твердили, что его так и не заключили. В любом случае, претензии носили весьма хрупкий характер. Однако, Тюдоры приросли политической силой, и Эдвард решил для себя, что не успокоится, пока Джаспер с племянником Генри не окажутся под его внимательным надзором. Он отправил Стиллингтона заключить с герцогом Бретани сделку и вывезти их оттуда в Англию, но старый Джаспер выяснил, что готовится, и бежал со своим драгоценным воспитанником и родственником, сведя все приложенные усилия к нулю. Но вменить случившееся в вину Стиллингтону было бы несправедливо. Теперь король и епископ внимательно смотрели друг на друга, и Эдвард устремлял на Стиллингтона пронизывающий до костей взгляд. «Так, значит, мой господин епископ», - произнес он, - «в этом месте пришлось вам провести весну». «Да, все так, мой господин». «Вы это вполне заслужили», - проронил король. Святой отец склонил голову и промолчал. «Вы плохо подбирали в разговоре слова именно тогда, когда делать подобное оказалось наиболее неблагоразумно».«В точности так, мой господин». «Мой брат в данный момент уже мертв». По лицу Стиллингтона пробежала почти незаметная дрожь. «Господи», - подумал Эдвард, - «он уверен, что я пришел убить его». «Я – человек снисходительный, епископ», - быстро объяснил король. «Вы же согласны с этим?» «Мой господин, никто бы не выдержал дольше по отношению к Его Милости герцогу». «Именно потому что я стараюсь проявлять к людям доброту, потому что понимаю их слабости и иногда прощаю, есть подданные, полагающие забавным меня раздражать, ведь это не обернется для них наказанием». «Я никогда не мыслил подобным образом, мой господин». «И все же…и все же…» В глазах Эдварда появился странный блеск. Он редко злился, но если его захлестывало, то король мог показаться по-настоящему бешеным. Стиллингтон знал об этом и трепетал от страха. Епископ опустился на колени. «Мой господин», - промолвил священник, - «Я прошу у вас прощения. Клянусь, - с моих губ не сорвется больше ничего».Его Величество задумался. Он бросил взгляд на голову епископа и погрузился в мысли о том эпизоде…сейчас кажущемся таким давним. Эдвард мог увидеть их всех, находящихся в маленькой комнатке, - Элеонору, представляющуюся в те далекие дни столь желанной. Достойной целого сонма проблем. Целомудренную, прекрасную…из числа женщин, ради которых мужчины идут на жертвы. Тогда он еще не был королем. Епископ предупреждал его, именно этот самый епископ. Но Эдвард счел того напыщенным старым идиотом. Что довелось узнать о любви епископам? И вот так состоялась печально памятная церемония…роковая церемония, что попади она на свет Божий, сотворит столько разрушений? И брак Эдварда с Елизаветой больше не будет рассматриваться, как настоящий! Его сын…его маленький Эдвард станет незаконнорожденным, и это распространится на всех их детей. О, нет, подобное следует остановить, чего бы то ни стоило. Любой ценой. Кларенсу пришлось заплатить своей жизнью. Продолжи он жить, и тайна никогда не оказалась бы в безопасности. Если Кларенс знал, если дерзнул заговорить об этом, с ним необходимо было покончить. А сейчас пришел черед епископа. Но епископ не имел с Кларенсом ничего общего. Епископ являлся человеком здравомыслящим. Внутри Эдварда все клокотало. Он совершил чудовищную ошибку. И теперь знал о ней и пожинал плоды. В течение последних трех месяцев ему пришлось усвоить слишком горький урок. Снова этой ошибки он не сделает. «Встаньте», - велел Эдвард. Епископ поднялся, и король серьезно и твердо посмотрел ему в глаза. «Вы поступили опрометчиво, Ваше Святейшество», - проронил Эдвард. «Вы согласны со мной?» «Разумеется, мой господин». «Когда-то мы были с вами добрыми друзьями». «Мой господин, я тешу себя надеждой, что мы до сих пор ими являемся». «Даже тогда, когда вы пытались мне навредить?» «Мой господин, то, что я сотворил, было сделано от беспечности…Я шептал…Я говорил…Я хоть теперь могу отрезать себе язык». «Если бы у вас появилась возможность вернуть все назад, вы бы сохранили молчание…Вы не стали бы распространяться об этом вопросе?» «Мой господин, я даю клятву». Наступила тишина, показавшаяся святому отцу растянувшейся на вечность. Затем король произнес: «Я верю вам, Стиллингтон. Вы действовали опрометчиво и беспечно, не задумываясь, к чему это способно привести. Надеюсь, снова вы так не поступите?» «Мой господин, я обещаю вам».«Тогда я буду добр к вам, Стиллингтон. Вам придется заплатить штраф, после чего можете наслаждаться свободой». Эдвард придвинулся к епископу очень близко и, сжав того за плечо, окинул взглядом с высоты своего роста. «Друг мой, вам станет тяжело, если вы когда-либо поступите так еще раз, но я знаю, этого не случится. Поэтому я отошлю вас на свободу, правда, взяв штраф, который, действительно, взыскать необходимо. Надеюсь, Ваше Святейшество, вы будете хорошо мне служить, также, как до недавнего печального происшествия. Помните, с менее снисходительным повелителем, вы поплатились бы жизнью». «Мой господин, вы добры и великодушны, и, как все истинно великие люди, еще и милосердны». «Это так. Теперь, вынужден попрощаться в сами, епископ. Можете готовиться к отъезду. Я дам необходимые приказания». С такими словами Эдвард удалился. Он вышел на свежий воздух, улыбаясь. Вопрос улажен. Больше Стиллингтон ничего не натворит. Следует выкинуть данный утомительный инцидент из головы, ибо с ним все решено. Теперь, если бы ему только удалось перестать думать и о Джордже, Эдвард стал бы абсолютно счастливым человеком.