oh, wow

      Ёсан не был бы Ёсаном, если бы не ждал скорейшего возвращения Чонхо с работы. Он как верный пёс разлёгся на диване животом и смотрел на дверь, затаив дыхание. Стрелки на часах давно пробили то время, когда Чхве обычно возвращался, но его всё не было. Альфа обещал провести с ним приятно вечер, но вместо этого снова пропадал за монитором компьютера и бесконечными отчётами. Ёсан уже знал, что тот придёт уставший и кроме горячей ванны и поужинать ему больше ничего не захочется. И от последнего у Кана становилось как-то тоскливо на душе, ведь сколько бы он своей любви не отдал, он никогда не получал в ответ достаточно. Или… Господи, нет, он получал, даже намного больше в ответ.       Если Ёсан был человек-слово, которому важно говорить «я тебя люблю», то Чонхо был человеком-действие, который по большей части молчал, но делал всё и даже больше для самых близких ему людей. Взять на работе отгул на несколько дней вперёд ради больного любимого человека, а потом не спать ночами из-за отчётов, зато с уверенностью, что Ёсана не мучает ни кашель, ни температура 38.5. Или как Ёсан сломал руку, а Чонхо потом целый месяц ему шнурки на кроссовках шнуровал. Или как Ёсан… Всегда Ёсан. Для Ёсана, Чонхо не было жалко ничего: ни сил, ни времени, ни денег, ни любви. Любви особенно. Он любил его так, как любят птицы небо, а рыбы воду — жить без него не мог. И это пугало больше всего. От «завидного холостяка» до «женатого альфы» прошло катастрофически мало времени — всего 7 месяцев, но этого времени для них хватило, чтобы понять, что они слишком хорошо подходили друг другу. Окружающие их люди с интересом наблюдали за их отношениями и думали, что у них обычная договорённость, которая просто слишком хорошо работала, но только они знали. Знали правду, знали настоящих друг друга: Ёсан был как открытая книга, у него бурлили эмоции через край, а Чонхо был как скала скорее, он тяжело смотрел на всех исподлобья, но на Ёсана он смотрел самыми тёплыми и восхищёнными глазами. Они учили друг друга: Ёсан учил Чонхо готовить идеальные блины по рецепту его матушки, а Чонхо учил Ёсана паковать вещи так, чтобы одного чемодана им хватило на двоих (но им всё равно не хватало, давайте смотреть правде в глаза). Они учились любить тихо, за закрытыми дверями их уютной квартиры, постепенно перенимая привычки друг друга.       Укутанный в тёплый метафорический плед из воспоминаний о тёплой любви Чонхо Ёсан и не заметил, как провалился в сон. Проснулся он уже в их с Чхве кровати, но один. Дверь была слегка приоткрыта, а из-за неё доносилось тихое пение — Чонхо вернулся и колдовал над ужином. Кан лениво сполз с кровати и зашлёпал босыми ногами по холодному паркету, выходя на их маленькую кухню с небольшим круглым столом, который чего только не повидал и не пережил…              Чонхо стоял за плитой в чудесном оранжевом с мандаринами переднике и домашней одежде, которая, несмотря на всю свою мешковатость, продолжала подчёркивать широкие плечи альфы и его узкие бёдра, на которые Ёсан любил устроить свои шаловливые руки, а потом по ним же получить. Чонхо вообще был весь словно из мрамора, пока Ёсан скорее напоминал неотёсанный камень: его плечи хоть и были широкими, но мышц почти не было, ключицы слишком сильно выпирали и вообще он был весь какой-то нескладный, что ни рука, то кость. Но Чонхо любил эту его нескладность зажимать по всевозможным углам их квартиры, носить на руках и целовать до краснеющих бутонов. И, господи, как же ярко начинал светиться в такие моменты Ёсан, что можно было не включать свет. — привет, — обхватывая руками мраморные плечи сказал Ёсан и носом упёрся в чужую ароматическую железу. Сладкий и одновременно с горчинкой запах ройбуша приятно щекотал кончик носа. — ты уснул, и я перенёс тебя на кровать, — Чонхо решил не отвечать на это ёсановское «привет» и перешёл к фактам. Ёсан не мог видеть лица Чонхо, но был уверен, что тот по привычке хмурит брови, создавая небольшие морщинки между. — прости, я задремал, я честно ждал тебя, — словно отчитывается, но когда слышит самодовольное «хм», то смеётся. Он жмётся ближе, будто старался не только носом, но и всем телом почувствовать аромат своего мужа. Мужа… Прошёл почти год, а Ёсан так и не привык называть Чонхо мужем, ему всё «любимый» и «дорогой». — это я должен извиниться, на работе возникли проблемы, пришлось срочно их решать, — альфа откладывает деревянную ложку на подставку, убавляет огонь на плите и, придерживая чужие руки, разворачивается к своему омеге лицом. Ёсан почти угадывает выражение лица Чонхо, но оно меняется ровно в тот момент, когда их взгляды встречаются. Не выдерживая больше ни секунды Ёсан льнёт к любимым губам и получает то же в ответ. Крепкие руки Чхве опускаются на тонкую талию Кана и аккуратно её сжимают, заставляя ее обладателя всем телом прижаться к мрамору, скрытому под слоями передника и домашней одежды. Целомудренный поцелуй перерастает в более страстный и вот они уже стоят на их маленькой кухне, зажатые руками и исследующие языками рты друг друга. И, честно, Чонхо хочет продолжения, но запах подгоревшего мяса вырывает его из поцелуя, заставляя вернуться к готовке. Ёсан обиженно дует губы, он хочет ещё, но понимает, что если потребует, то всё сгорит. Поэтому он отходит немного назад и присаживается за круглый стол. Какое-то время Чонхо ещё возится с едой, что-то попутно ворча себе под нос (видимо то, что нельзя было отвлекаться). — так, хорошо, ужин немного подгорел, но есть можно, — альфа ставит перед Каном тарелку и садиться с такой же, напротив. Свежие овощи, зелень, рис и жареная свинина в винном уксусе — казалось, что можно было успеть приготовить за такой маленький промежуток времени, но Чонхо никогда не переставал удивлять Ёсана, и это касается не только готовки. — а можно я тебя съем? — спрашивает омега, отправляя первый кусок свинины в рот. Мясо буквально тает на языке, вызывая фейерверк из ощущений, от которых Ёсан, подёргивая ногами под столом, чуть попискивает. Чонхо тоже отправляет первый кусок в рот, но вместо подёргивания и писка кивает головой.              Весь ужин они молчат, кидая друг на друга мимолётные взгляды и улыбаясь, иногда даже толкая шутливо ногой в ногу. Посуду предложил взять на себя Ёсан, и Чонхо согласился, сославшись на усталость после работы. И пока Кан стоял возле раковины в перчатках и с губкой в руке, Чхве ушёл куда-то в глубь прихожей. Из-за шума воды ничего не было слышно, но вернулся Чонхо уже с небольшим свёртком бумаги, перевязанным красной атласной лентой. — что это? — заинтересованно спросил Ёсан, поворачивая голову. Он домывал последнюю тарелку. — твой подарок, — обыденным тоном ответил Чонхо, так что Ёсан даже не сразу понял, но потом оживился. Он быстро покончил с посудой, стянул перчатки, небрежно кидая их в раковину, и в три длинных шага, даже почти прыжка, оказывается рядом с супругом. Тот смотрит с блаженной улыбкой, но свёрток отдавать не спешит. Он тянет, тянет и тянет, пока Ёсан не начинает обижено дуть губы и только тогда вручает его в руки омеги. Дутые губки сменяются широкой улыбкой, а руки уже тянутся развязать бант, но его останавливают, накрывая большими ладонями поверх его. Альфа наклоняется к самому уху, хмыкает и говорит так тихо, чуть протяжно. — открой в ванной, — и уходит в комнату, хлопая по бедру на прощание. Ёсан растерянно смотрит то на Чонхо, то на свёрток, но по «рекомендации» всё же уходит в ванну. Он подпирает дверь спиной и тянется открыть свёрток, а когда открывает — замирает в немом шоке. Мысль одна за одной начали покидать Ёсана, оставляя его с кружевным безобразием наедине. Он смотрит на своё отражение в зеркале и видит, как быстро, оказывается, краснеют его щеки. Да что говорить про щёки, уши и те горят. Он аккуратно скатывается по двери на пол и закрывает лицо руками, уложив свёрток рядом с собой на полу. Хоть в школе он не был отличником в математике, но простейшую операцию типа 2+2 у него провести удаётся. Пересилив стыд, он приоткрывает дверь и говорит настолько громко, чтобы Чонхо слышал. — не надену! — Ёсан категорически против. Ну, как категорически, он вообще не против экспериментов, но не таких резких. О таком ему лучше говорить заранее, а лучше вообще дождаться его личной инициативы. Он будет готовиться к подобному тщательно, будет ходить, смотреть, возможно примерять. Но когда вот так резко…              Не дождавшись никакого ответа от Чонхо, он делает глубокий вдох и поднимается с пола, не забывая про кружево на полу. Какое-то время он ещё тушуется перед зеркалом и переминается с ноги на ногу, видимо, осыпая своего благоверного всевозможными эпитетами и предлогами. А когда у него всё же получается остыть до приемлемой температуры, он начинает снимать с себя одежду. Не поверх же надевать! Первой в корзину для белья летит толстовка, а следом за ней и майка. Он всё ещё как-то недоверчиво смотрит на кружевной топ с длинным низом, но, делая новый глубокий вдох и выдыхая, надевает его. Правда не сразу, постепенно — он путается в кружеве и попадает рукой немного не туда, а потом вообще осознаёт, что спереди есть крючок. Когда верх был надет Ёсан поднял взгляд на зеркало и замер: лиф был ему заметно великоват, из-за чего некоторые из «верёвок» лежали не так, как задумывал производитель. Кану показалось, что всё это чересчур, пока он не опустил взгляд на остальную часть «костюма». Тогда вот все эти «верёвка не так лежит» настолько стали незначительными, что лучше бы он вообще не соглашался на это. Но раз уже начал, то отступать было поздно.              Ёсан берёт жалкое подобие трусиков и какое-то время просто крутит в руках, желая разобраться, где у этого изделия перед, а где, соответственно, зад, периодически вздыхая и, наверно, переосмысливая весь свой сегодняшний вечер.       Когда ему наконец удаётся найти нужную сторону он аккуратно откладывает их в сторону и сначала стягивает с себя уютные домашние шорты вместе с любимыми боксёрами «в уточку» и кидает туда же, в корзину для белья, куда отправил до этого толстовку с майкой. Не зная зачем, он закрывает глаза и заставляет себя их надеть. Кружево неприятно трёт кожу и совсем ничего не поддерживает, не закрывает, выставляя все прелести на всеобщее обозрение. Ладно, не всеобщее, а только для Чонхо, но и от этой мысли как-то не сильно легче становится. Ёсан смотрит на себя в зеркало и почему-то ему приходит идея накраситься — до конца идти, так до конца.              Он достаёт из косметички на стиральной машине тёмно-бордовую помаду и аккуратно красит губы. Выходит, на удивление, хорошо. Он безымянным пальцем набирает немного коричневых теней и тычковыми движениями наносит на внешний уголок верхнего века. Затем немного серебряных на внутренний уголок глаза. Больше добавить ничего в голову не приходит, но потом Ёсан краешком глаза замечает кое-что в свёртке, чего он не заметил раньше — чулки. Очередной вздох. Он садится на край ванны и натягивает эти злосчастные забытые чулки и даже не обращает внимание на то, что случайно пустил стрелку с внутренней стороны бедра. Впрочем, это не так уж и важно. Какая разница в одежде, если её на тебе всё равно потом не окажется? Ёсан бросает на себя «последний» взгляд в зеркале и, собравшись с мыслями, выходит из ванны. На кухне свет больше не горел, а из комнаты из-под дверей виднелась тонкая полоска света.              Кан, как тот мотылёк, медленно поплёл на свет, приоткрывая двери комнаты. Он видит Чонхо, вернее, только его спину, но даже её хватает, чтобы у Ёсана затряслось под коленками. Три или четыре шага — он точно не считал, тянулись для него словно вечность. Его руки скользнули по плечам Чонхо, заставляя того развернуться и застыть в немом шоке. Сказать, что он был озадачен тем, как идеально подходил набор — не сказать ничего.   — оу… вау… — только и смог выдавить из себя Чхве, стараясь сохранить последние частички самообладания и не накинуться жадно на Ёсана. — «оу, вау» — и всё? — удивлённо-огорчённо вскинул брови омега, видимо, ожидая другой реакции. Ёсану приходится привстать на носочки, чтобы дотянуться до желанных губ альфы и закинуть руки ему на шею. Слабый поцелуй в уголок губ перерастает в дикое желание завладеть всем альфой, особенно тем, что ниже пояса упиралось ему в бедро. И не успевает Кан насытиться губами Чхве, как оказывается подхвачен на руки и брошен спиной на кровать. От резкого падения Ёсан ойкает, но сразу же стихает, когда его губы снова накрывают. В этот раз поцелуй грубый, немного с зубами и настойчивый, но так даже лучше. Нежные ирисы начинали цвести в душе омеги, а пряный ройбуш твердил альфе, что лучше не медлить. Он так и делает: одной рукой Чонхо упирается по правую сторону от головы Ёсана и, не прекращая поцелуя, левой расстёгивает пряжку ремня. Омега под ним протяжно стонет и начинает водить руками по груди, желая дотронуться до кожи, а не до грубой ткани. Он тянется к пуговицам, но внезапно ойкает, когда альфа перехватывает его руку и, сгребая вторую, сводит их у него над головой. Ёсан готов взвыть от несправедливости, но вместо этого довольно скулит, когда чувствует чужую руку на своём члене. Чонхо ладонью обхватывает длину и ведёт снизу-вверх, останавливаясь на головке. Большим пальцем он давит на уретру, заставляя возбуждённый член сочиться смазкой, а самого Ёсана тихо скулить и подаваться вперёд. — не терпится, да? — смеётся довольно альфа в поцелуй, чуть прикусывая нижнюю губу Кана и снова делает движение вверх-вниз. Не задерживаясь на одном только члене, Чонхо стягивает жалкое подобие трусиков и откидывает их бесцеремонно в сторону — Кан был прав, одежда сегодня ему не понадобиться. Альфа аккуратно, придерживая под бедро, заставляет Ёсана перевернуться на живот и встать в коленно-локтевую позу, от чего тот недовольно хмурит брови, потому что ему хотелось смотреть на своего альфу. Но мгновенно замолкает, когда чувствует влажные пальцы меж ягодиц, и протяжно стонет, когда Чонхо горячим языком проходится по колечку мышц, смакуя своего омегу на вкус. Сладкий привкус ирисов приятно растекался на языке, когда Чхве проталкивал его глубже и выбивая из Ёсана протяжные стоны, один за другим. Омега протяжно скулит, когда Чонхо вытаскивает язык и заменяет его двумя пальцами. Они с хлюпающим звуком входят и выходят, приятно давят на стенки и растягивают. От обилия смазка стекает по ногам на простыни, образуя мокрые пятна под коленями. Он продолжает растягивать Ёсана, пока тот не начинает протяжно скулить и подаваться навстречу движениям. Лёгкий шлепок по ягодице немного приводит в чувства возбуждённого омегу, вызывая в его теле крупную дрожь. — я воспитал нетерпеливого мальчика, — Чонхо смешно от своих же слов. С такими же хлюпающими звуками он вытаскивает пальцы из Ёсана и снова заставляет того перевернуться, но уже на спину, давая себе шанс взглянуть на раскрасневшееся лицо омеги и на то, как он тяжело дышал, как поднималась высоко его грудь и втягивался живот, когда он пытался вернуть сбитое такими движениями дыхание в норму. Альфа демонстративно облизывает пальцы и, причмокивая, улыбается. — твои ирисы стали только слаще, — и смеётся, а у Ёсана на душе пожар. Он аккуратно давит ногой на возбуждённый орган альфы и получает одобрительный рык. Ему хочется надавить чуть сильнее, но его ногу перехватывают и закидывают на плечо. Чонхо целует омегу в щиколотку, чуть прикусывая нежную кожу. Он ведёт языком по икре и оставляет мокрый след до самого колена. Ёсан тихо скулит под ним. Ему не нужны все эти нежности, ему нужен альфа. Его альфа, который, по нечестной игре, всё ещё оставался в одежде. Чужие руки подхватывают бёдра омеги и тянут ближе к себе. Тёмной фигурой над ним нависает альфа и, упираясь двумя руками по обе стороны от его головы, тянется за поцелуем. Выходит сладко, немного рвано, с зубами, но до одури приятно. Хочется ещё и ещё, но воздуха мало. От поцелуя на губах у Чонхо остаётся след от помады, который он размазывает тыльной стороной ладони. — а ты та еще шлюха, даже губы накрасил, — рычит Чонхо, впиваясь в губы Ёсана новым поцелуем. Вибрация от стонов проходится по всему телу, заставляя омегу под ним выгибаться и требовать большего. Чхве свободной рукой тянется к пряжке на ремне и в одно движение отщелкивает, вытаскивая ремень из шлёвок штанов. Он снова перехватывает руки омеги и заводит у него над головой, только на этот раз он стягивает их ремнём, от чего Ёсан впадает в маленькую панику — он не любил подобное и Чонхо об этом знал, но всё равно продолжал так делать. И пока Кан бился в попытке снять с рук ремень, Чонхо уже разобрался со штанами и бельём, приспустив их до колена. — малыш, твои ножки отлично бы смотрелись сейчас у меня на поясе, — он снова смеётся, помогая Ёсану переместить ноги к себе на бёдра и сделать небольшой толчок навстречу, проводя членом меж ягодиц, от чего омега под ним тихо скулит и просит ещё. От обилия смазки вхождение плавное и быстрое, Чонхо почти сразу входит на всю длину, выбивая остатки воздуха из лёгких Ёсана. Его руки снова оказываются на бёдрах омеги. Он даёт Ёсану какое-то время, чтобы тот привык к ощущениям внутри, и начинает двигаться, когда чувствует, что принимающая сторона расслабилась. Чонхо почти рычит, делая размашистый толчок и сразу же попадая по чувствительной простате омеги. Ёсан под ним громко стонет, он хочет зацепиться за что-то, но стянутые ремнём руки не давали этого сделать. Он подставляет грудь под поцелуи альфы. Смазка между ними хлюпает, а воздух кипит. Запах альфы приятно обволакивает их двоих, а низкий рык, издаваемый Чонхо, растворялся в шлепках плоти об плоть. С каждым разом толчки альфы становились тяжелее и быстрее, он словно вбивался в Ёсана, заставляя от такого его живот натягиваться. Он шлёпает ладонью по бедру и тянет омегу на себя. От стонов дышать получалось через раз. — р… мха…. Руки, Ч…Чонхо. — стонет Ёсан, выгибаясь в очередной раз. Чонхо не изверг, поэтому сразу освобождает руки омеги и откидывает ремень в сторону. Наконец Ёсан может обвить шею альфы руками и притянуть к себе для поцелуя. Их языки сталкиваются, альфа толкает язык и проходится им по кромке зубов и нёбу. Омега обхватывает губами чужой язык и посасывает, не выпуская из плена рук широкие плечи и шею Чонхо. Альфа рычит и вырывается из цепких рук. На его лице снова помада.              Чонхо хватает чужие бёдра в свои руки и в несколько размашистых толчков доводит Ёсана до разрядки. Кончает он обильно, изливаясь себе на живот и пачкая немного подарок. Но альфа не останавливается, он низко рычит, чувствуя, как набухает узел, и толкается в последний раз, прежде чем с протяжным рыком кончить в омегу. Ёсан под ним болезненно стонет, чувствуя, как узел заполняет его, а чужая сперма понемногу вытекает на простыни. Между ними грязно и липко, но им хорошо. — не смей больше называть меня шлюхой, — хнычет обиженно омега, цепляясь ногтями за плечи альфы. — прости, любимый, — Чонхо оставляет в уголках губ Ёсана лёгкий поцелуй. Они лежат еще так некоторое время, пока узел не спадает и появляется возможность выйти, давая сперме стекать по ягодицам на простыни. — нам определенно нужен душ, а лучше ванная, — подхватывая разморенного омегу на руки говорит Чонхо, унося их двоих в сторону ванны.