Сказка о пастухе и виле

      А в следующий миг Иван притянул к себе, заставив поднять голову:       — Так-так! Стало быть, просто спим?       Лука сердито выпутался из объятий, сел, сгорбившись на кровати, и огрызнулся:       — Да, просто спим…       Тот заворочался за спиной, устраиваясь поудобнее, пробормотал под нос:       — А что нам ещё остается делать? Токмо лежать да ждать.       Ивану, чувствовалось, столь явно хотелось поговорить, что, чуток поколебавшись, пришлось зло выдохнуть и поинтересоваться сквозь зубы:       — Чего ждать?       — Когда зацветёт зверобой. Отыскать эту траву, поверь, гораздо проще, чем порошок из высушенных яичек стервятника. Или поджаренную и мелко порезанную елду волка. Хотя, постой, знаю я одного волколака. Али, лучше его споймать?       Лука подозрительно покосился: не шутит ли? Но голос Ивана был совершенно серьёзен.       Некоторое время царило молчание, нарушаемое угрюмым сопением Луки. Наконец, он не выдержал:       — Ну, и нахуй оно?       — Твой вялый уд ноне не имеет ценности, ибо умещается в половине пригоршни. Зверобой же, как и яички стервятника, и волчья елда, могут подъять его, дабы он доставлял удовольствие, — преувеличенно назидательным тоном изрёк Иван. — Бают, что это сильные средства, даже у мёртвого поднимут…       Тут он не удержался и хрюкнул, от этого кольнуло обидой в сердце. Будто бы это Лука сей час притворялся то девой, то мужем.       — Пошёл ты… — буквально выплюнул Лука. — Может, заткнёшься?       — Да, полно, Лукица, ить с кем не бывало, — в чуть насмешливом голосе неожиданно прозвучало сочувствие. — Ты что такой взъерошенный? Зато теперича всё стало на свои места. И в третий раз (хоть бог ваш троицу и любит!) пытать не будем.       Должно статься, Иван улыбнулся, и Лука дёрнул плечом, стараясь унять растущее смятение. Но не смог. Выходило из рук вон плохо. Вот оно как, значица. Проклятье! Он же знал про это. Дед ему сказывал. Тем не менее, он не поверил. И напрасно. Дважды вила оборачивалась мужчиной, и дважды всё шло не так. А сегодня мягкое девичье тело вообще показалось чужим. Возбуждение, почитай, разом спало, оставив тягостные ощущения в паху. Впору было выть от безнадёги, ибо не об этом он грезил.        «Как же быть?» — подумал он с тоской, прежде чем его обхватили за шею, сбили с неприятных дум руки, что обняли со спины. Несколько мгновений он испытывал блаженное чувство надежности и защиты — а затем испуг вновь скрутил чрево в тугой узел.       — Любый мой, — примирительно сказал в ухо Иван, его дыхание взлохматило макушку. — Не сердись. Авось тебе понравится. Вот увидишь, понравится. Обещаю. Ну, повернись ко мне…       Лука с обречённым вздохом уткнулся лбом ему в плечо и зашептал, выдавливая из себя слова:       — Я совсем запутался… Я же тебя с детства ждал. Всю жизнь жаждал увидеть… Токмо вот какое дело… не мужика с хреном, нет. А златокосую белолицую вилу. Деву, понимаешь? А эвон чего вышло.       У Ивана вырвался короткий вздох, и, почувствовав, что иваново тело закаменело, Лука тоже застыл, потерявшись в вихре непоследовательных мыслей: «Ежели будет проситься на волю, то не отпущу, и крылья не отдам. Ни в коем разе не отдам, и всё тут. Хоть режь. Вот и весь сказ»       Установилась тишина. Слышно было лишь, как шелестят за ставнями яблоньки и где-то лают собаки. Потом Иван пошевелился и буркнул негромко:       — И впрямь поздно. Давай спать.