***
— Офели! — дверь в покои распахнулась и оторвавшись от рукоделия, Шторм увидела улыбающуюся госпожу, чьи изумрудные глаза так и лучились радостью. — Что случилось? Зачем вас звал его величество? Лианна с заговорщицким видом повернула ключ и тут же порхнула к подруге: — Смотри, что отец мне подарил! Она положила на расшитое покрывало какой-то длинный предмет, завернутый в лоскут бархатной ткани. Откинув край, взору фрейлины открылся прекрасный кинжал. Она не разбиралась в оружие, но даже так могла точно сказать, что работа мастера была искусна. В узорчатых ножнах, которые удивительно сочетали в себе красивое изящество, но не напоминая ни чуть вычурных женских кинжалов с драгоценными камнями, которые могли лишь ослепить, скрывался клинок из валирийской стали. — Офели! Он такой легкий и острый, — практически с придыханием говорила Лианна, — идеальный баланс, а сталь…она словно ловит перелив солнца, заключая в себе! Не знаю, где отец нашёл, но он прекрасно лежит в руке. Белоснежные пальцы сомкнулись на рукояти подарка, будто он и впрямь стал продолжением руки девушки. И стоило признать, смотрелся клинок не хуже, а даже естественнее, чем серебрённые кольца принцессы. — А в честь чего? — нахмурилась Шторм, наблюдая, как миледи, словно ребёнок, радуется своему кинжалу. Лучше бы так радовалась платьям или новым украшениям, иначе бедному Уилласу никогда не выйдет угодить будущей жене подарком. — Отец не сказал прямо, лишь то, что хотел бы, чтобы таким оружием владел., — Лианна на мгновение опустила глаза, чуть залившись стыдливым румянцем, — достойнейший член нашей семьи. Это его слова, не мои! — тут же воскликнула она, будто боялась, что подруга решит, что принцесса заважничала. Офели только улыбнулась такому проявлению искренней непосредственности, хотя мысли её были не столь беспечно-счастливыми, как у госпожи. Конечно, король нередко баловал дочь и подарками далеко не девичьим, на которые королева всегда закатывала глаза. Однако сейчас это оружие из валирийской стали служило своеобразным напоминанием того, кто в их семье мог претендовать на титул главного наследника. Что-то начинало завариваться, девушка чувствовала, что столица превращается в огромный котёл, но не могла понять, кто разжигает под ним огонь и когда появится первая искра…***
— Я прикончу из всех до единого, кто хоть что-то слышал, видел, даже просто догадывался! — пророкотал Роберт, грохая кулаком по столу так яростно, что опрокинул стоявший на поверхности бокал, который не выдержал такого сотрясения. Удивительно, как само дерево выдержало. — Роберт, мы все желаем одного — найти и наказать причастного к этому чудовищному преступлению, — сухим голосом проговорил Старк, мерно расхаживая по комнате, словно затравленный волк. Он корил себя всеми Старыми и Новыми богами, что не предвидел, не смог уберечь наследницу. Сейчас за её жизнь боролся мейстер, который один мог хоть как-то помочь не дать принцессе перейти порог смерти. — Я не понимаю, — голос короля прозвучал утробно низко, напомнив плач раненого зверя, вибрируя от невыплаканных слёз, — кто мог…у кого поднялась рука…моя девочка. Нед знал друга очень давно, но даже когда он скорбел по его сестре, то в нём кипела лишь бессильная ярость, словно в котле, в котором он был готов уничтожить каждого причастного, то сейчас он напомнил треснувший сосуд. Одновременно, боль Роберта отзывалась в груди северянина его собственной, возрождая в памяти воспоминания и мысли о Бране. Его бедный мальчик пролежал без сознания столько времени, находясь на границе жизни и смерти… — Роберт, — бесцветный тон Старка звучал успокаивающе, — мы найдём и воздадим по заслугам тому, кто это сделал. — Я убью его собственными руками! Предатель! Убью! — взревел Роберт, что отворивший дверь мальчишка, помощник мейстера, замер на пороге, будто наткнулся на огнедышащего дракона лицом к лицу. И, что-то в его испуганном лице говорило о том, что он бы предпочел дракона, а не гневного короля. — Заходи! — рявкнул король, указывая пальцем на трясущегося, как осиновый лист, паренька. — В-ваше величес-ство, — промямлил тот, но по побагровевшему лицу, на котором лихорадочно блестели голубые глаза, понял, что чем быстрее он скажет то, зачем пришёл, тем лучше, — великий мейстер просил передать, что он очистил желудок и напоил молоком Её высочество, чтобы нейтрализовать действие… Она пока всё ещё без сознания, но он верит, что надежда есть. Вот, — он поклонился, боясь вновь поднимать взгляд на разгневанного Баратеона. — Известен яд? — мягко спросил Нед, чтобы помощник Пицеля окончательно дар речи не утратил. — Великий мейстер полагает, что это мышьяк, судя по всем признакам, милорд. — Хорошо, можешь идти, — кивнул десница, отпуская беднягу, который так и попятился спиной не разгибая спины, закрыв за собой дверь. Старк с толикой облегчения в серых глазах взглянул на друга. Тот словно замер, напрягшись каждой мышцей, словно сжатая пружина. Но затем он тяжело выдохнул, прикрывая глаза, пока по хмурым складкам раскрасневшегося лба стекали капельки пота. Он не спешил произносить хоть слово, поэтому Нед лишь ждал. — У меня забрали твою сестру, — тяжело, словно на его плечах лежал непомерный груз, проговорил наконец Роберт, — но я не позволю богам отнять ещё и дочь. — Её пытались забрать у тебя не боги, — мрачно пробормотал Нед, скорее самому себе, подходя к распахнутому окну, задёрнутому легчайшей золотистой шторой, которую едва уловим касанием колыхал ленивый, горячий воздух. — Ни Новые, ни Старые, ни нам неизвестные. Он напряженно перебирал в голове всё, что знал, пытаясь сложить в единую картину. Отравление Джона Аррена подстроено Ланнистерами, но как подсказал ему Варис, виновны были слёзы Лисс. Старк не доверял львиному дому, лишь дурак стал бы, но единственное в чем он был уверен, что у них не поднялась бы рука отравить своего прямого отпрыска, ведь хоть холодные отношения Серсеи и Лианны были видны невооруженным глазом, особенно в сравнении с младшими детьми, но королева все равно была её матерью, а принцесса оставалась первенцем леди Ланнистер. Если бы над бокалом принцессы дрогнула б рука с тем же ядом, от которого скончался лорд Долины, Нед бы поставил под сомнение, а правда ли Ланнистеры виновны в его смерти… Но это были лишь рассуждения. Мышьяк хорошо известный, от юга до севера, приобрети его совершенно не трудно, в отличие от того, чтобы вычислить, кто мог позволить себе такое средство. А причина? Почему сейчас? С мысли Старка сбил вновь начавший говорить Роберт, который пронзительно смотрел в стену напротив, словно она была его злейшим врагом. Когда-то давно, в другой жизни, он так смотрел на последнего драконьего принца, а сейчас только кусок камня мог ответить на его гневный взгляд. — Тогда я точно знал, кто мой враг. Он не скрывался в тени. Я знал, кто забрал её у меня, — как в бреду бормотал Баратеон, сжимая широкую руку в крепкий кулак. — Я помню, вижу каждую ночь, как занёс свой боевой молот и раскрошил нагрудный панцирь Рейгара, как хлынула алая кровь из его поганого рта и как потухли эти фиолетовые глаза! Я не забуду их никогда! А сейчас, словно его проклятый дух восстал и хочет забрать мою Лианну вновь! Но кто… Неожиданно, хриплая и горячая речь Роберта затихла и это заставило Неда напрячься ещё сильнее прежнего. Холод недоброго, но ещё непонятного, предчувствия пробежал по взмокшей спине. Он подошёл ближе, остановившись напротив короля, на чьем лице отразилась какая-то мучительная догадка, но в таком состоянии она вряд ли могла быть верной или хоть сколько-нибудь разумной. — Нед, — жестко произнёс Баратеон, — говорят, что яд — это оружие женщин и, возможно, я был слеп слишком долго, но Лианна так уперлась, а Варис уверял их всех своих надежнейших источников, что это не правда, но вдруг он обманул или… Эй, там! — король крикнул в сторону двери, которая немедленно распахнулась и в неё влетел златовласый Лансель, с привычным испугом и трепетом смотря на его величество, — притащи сюда эту девку моей дочери! Фрейлину, — он защёлкал толстыми пальцами в воздухе, пытаясь вспомнить имя, — Фелиция, Офалия или…та что бастард! — Офели Шторм, ваша милость? Да, немедленно…– в проёме дверей лишь мелькнул бордовый камзол, пока Ланнистер спешил выполнить поручение. На грудь Неда опустился тяжелый, холодный камень, безжалостно давивший, не позволяя сделать свободный вздох. Перед ним сразу вспыхнули эти сиреневые глаза, полные тайной печали, такие глубокие и такие знакомые… Эддард думал, что за его долгую и до невозможности непредсказуемую жизнь, его нельзя было напугать или удивить. Но в тот день, когда в чертоги Винтерфелла зашла девушка с лиловыми глазами, кажется, он потерял дар речи. А когда же ее лицо озарила то ли насмешливая, то ли поддерживающая улыбка, и она присела в реверансе перед его раскрасневшимся старшим сыном, Нед не мог поверить тому, что видел. Стоило же им закружиться под музыку старинного танца, пока Робб выглядел ошеломлённым и полным благоволения одновременно, а она с нисхождением поддерживала беседу, Эддард вдруг вспомнил, что видел это уже не в первый раз, и его сердце сжали тиски. Поэтому стоило странной девчонке покинуть стены его дома, он вздохнул с облегчением, отчего-то радуясь, что брак между принцессой и домом Старков так и не был заключён. Знал не он сам, а должно быть давно спрятанная часть души, что останься эта фрейлина со знакомым ему смеющимся взглядом подле его сына ничем хорошим бы это не закончилось. Все закончилось бы точно так же, как в тех воспоминаниях, которые он до сих пор не мог похоронить. Но сейчас… — Роберт, — резкий голос десницы разрезал холодом стали воздух, что даже король удивился, — не глупи, я не видел более преданного человека твоему дому среди десятков льстецов и продажных шпионов. Она славная девушка и не имеет не малейшего отношения к дому дракона! — С чего ты взял?! — рявкнул в ответ Баратеон, который явно ухватился за эту эфемерную идею мести прошлому. — Потому что… Варис бы первым тебе доложил о возможной угрозе трону, зная чем рискует в противном случае. Цвет глаз, во имя Богов, Роберт, этот необычный цвет глаз не доказывает ровным счетом ничего. Я верю в то, что видел сам, её поступки. Отрави девчонка Лианну, стала бы звать на помощь. Если бы она помедлила, то тот мальчишка Пицеля зашёл бы пару минут назад со словами, что надежды нет! — Не думаешь, холодная башка, слишком долго торчащая в сугробе, что это не может быть какой-то бастард драконьего отродья, которое всё это время было рядом, будучи преданной Визерису?! — Роберт, это безумие! Нет, — разумней было б говорить иначе, но Нед понимал, что пытается успеть докричаться сквозь стену упрямства и ненависти к призраку Рейгара, которая становилась всё прочнее. Но следующие слова, которые он было хотел сказать, десница не успел произнести, так как на пороге появилась Офели, в сопровождении Ланселя. — Ваше величество, милорд десница, — она присела в глубоком реверансе, покорно опустив голову, но на сей раз, подколотые наспех пряди, не скрывали её лицо, которое стало ещё бледнее обычного, практически цвета овсяного молока. Король пустил на неё тяжелый взгляд из-под нахмуренных бровей. Он напоминал быка, загнанного в угол, чьи ноздри сейчас раздувались от сдержанного гнева, пока он налитыми, за последние часы, кровью глазами смотрел на полупрозрачную фрейлину дочери. — Как могли отравить принцессу Лианну? Вы всё время вместе, ты обязаны что-то знать, — его голос звучал жёстко, будто он не спрашивал, а уже обвинял её, хотя, по сути, так и было. — Я не знаю, ваше величество, мы правда практически всё время проводим вместе и не редко делим еду… — Офели старалась говорить спокойно, ведь знала, что неуверенно лепетать — один з самых верных способов ещё больше взбесить Баратеона, но сейчас пришлось призвать ко всему самоконтролю, на который девушка была способна, чтобы не сбиться под уничтожающим взглядом властителя Семи королевств. — И ты, конечно же, ничего не видела, не слышала и не знала?! — раздраженно прогрохотал Роберт. — Я не видела никого незнакомого или такого, кто мог бы вызвать больше подозрений, чем в любой другой день, ваше величество. — Вот, — громко хмыкнул король, видимо желая показать этим всё своё недоверие и презрение, но перестарался, о чего зашёлся в хриплом кашле. — Ну что, Нед? У тебя ещё есть сомнения. — Нет, их, как не было, так и не возникло, — спокойно ответил Старк, напоминая огромную, непоколебимую глыбу льда, — она невинна. Офели будто получила пощечину, когда наконец осознала причину её допроса. Она понимала и боялась, что её могут обвинить в случившемся, однако, она ожидала такого от королевы, но не отца Лианны и когда её опасения облеклись в слова, оан чувствовала себя оскорбленной и униженной таким предположением больше, чем переживала за возможность того, что её голову скоро оденут на пику, на городских стенах. — Благородный дурень, — рыкнул Роберт, — я смотрю на неё и вижу Таргариена! — Ты не разглядел его за все эти года, а горе подняло перед твоими глазами призрак прошлого, затмив действительность! — Ты забыл лиловые глаза Рейгара Таргариена, которыми он пожирал на турнире в Харренхоле, твою сестру, мою невесту…?! — Но я также помню другого человека, — громко прервал друга Нед и теперь всё существо Старка источало волнами столь осязаемый гнев и чувства, которые он обычно скрывал глубоко внутри, — чей сиреневый взгляд приковывал к себе — Эшары Дейн! Прозвучавшее имя отразилось от каменных стен, словно колокольный звон, оглушивший всех троих. Когда-то оно часто звучало здесь, в завистливых заговорах дам и в восхищённых возгласах лордов, но давно исчезло из этих земель, словно его и никогда и не было. Грубая рука северянина непроизвольно взметнулась к собственным губам, которые словно обожгло, когда с них сорвалось имя покойной леди Звездопада, которое он нередко повторял в мыслях, но уже много лет не смел произнести вслух. Роберта будто кто-то огорошил по голове, он растеряно смотрел на друга, затихнув, будто тот сообщил ему нечто столь невозможное, но истинное, что он не мог ни принять это, ни отрицать. Но больше всех была потрясена Офели. Наверное, спроси у неё однажды кто, что же она почувствовала, когда первые услышала имени собственной матери, то она не смогла бы подобрать слов, ведь даже самые громкие из них, не смогли бы передать глубину всей палитры, что она ощутила, словно у неё резко отняли кислород и приказали дышать иным воздухом. Всё казалось какой-то глупой, жестокой шуткой, но северяне не бросают слов на ветер… Кажется, она пошатнулась, наступив на собственный подол и скорее по случайности, чем осознанно смогла устоять на ногах, ведь пол будто перестал существовать. Ровным счетом все перестало существовать. Только имя, звеневшее в её ушах, заставляло зажмуриться от боли. — Она…твоя? — единственное, что смог выдавить из себя Роберт, глядя на друга. Офели подняла глаза на мрачного Старка, который теперь выглядел старше лет на пять, хоть его грудь всё ещё тяжело вздымалась, как у юнца. Нед лишь отрицательно покачал головой. Он много раз задавал себе этот вопрос, обманула ли его Эшара, когда он привёз меч Зари её брата в замок Дейнов?.. Однако, всматриваясь в черты Офели, вспоминая всё, что произошло много лет назад, он не нашёл в ней и тени севера. Она взяла глаза матери и пепельный цвет волос дома Дейнов, как был у её дяди Эртура, иные же дорнийские черты были практически неуловимы или же она их тщательно скрывала, а что же касается её отца… Старк имел одну догадку, которая приносила ему ноющую боль даже сегодня, может это уязвленная гордость? — Если не верешь мне, то, уверен, что птички Вариса смогут найти сведения. Теперь твои обвинения сняты? — устало проговорил десница, подняв уставший, серый взгляд на короля. Роберт только коротко выдохнул и кивнул. — Эм, девочка, — осипшим, но куда более мягким голосом, обратился он к Шторм, — ты это…можешь ступать. Офели не хотела уходить, она перевела растерянный, полный немого вопроса взгляд на лорда Винтерфелла, но тот отвернулся. У нее было столько вопросов, что рвали её на части, но, кажется, не сегодня ей было суждено узнать ответы. Через пелену собственных эмоций, она всё же вняла приказу короля и сделала короткий реверанс, выпорхнула из покоев и только в пустом, каменном коридоре позволила себе издать судорожный вздох, подстреленной птицы… Эшара Дейн. И все же оказаться дочерью какой-то кухарки или служанки было бы куда проще.***
Лианна всё ещё была слаба и мейстер дал принцессе макового молока, поэтому её сон должен был продлиться не меньше суток. Офели тенью сидела в углу покоев госпожи и когда теперь её волнения за судьбу подруги отступили, она смогла погрузиться в собственные размышление и чувства, которые буквально разрывали её изнутри и она не знала, за что хвататься: за вопрос, кто посмел отравить леди Баратеон или за воспоминание произошедшего в покоях короля, где она наконец узнала, кем же была её мать. Офели мечтала об этом с самого детства, трепетно представляла момент истины, но сообщил ей правду человек прибывший из мест, которые были за столь далеки от края, где она выросла… А ещё сегодня утром ей казалось, что все её мысли сегодня будет занимать лишь произошедшая накануне короткая встреча с Джейме Ланнистером.Она достала шелковый платок, аккуратно спрятанный в скрытом кармане платья, пришитого ею и неизвестному никому. В водовороте эмоций навязчиво вспыхнули изумрудные глаза рыцаря, не имея ни капли сочувствия к и без того мечущейся душе Офели, заставляя вспомнить о прошлом вечере…***
…В саду пахло различными цветами, но в разгар вёсны отчётливо выделялся запах сирени. Земля, на которой взошла первая трава, была влажной и мягкой, от чего ноги фрейлины слегка проваливались, пачкая подошву обуви. Она потянулась за соцветием календулы и зверобоя, срезая их небольшим ножичком. В этой части сада, безлюдной и поросшей дикими травами, редко можно было встретить придворных дам и их спутников. Не трудно было догадаться, что им не нравились проявления природы из-за насекомых, что так и норовили залезть под рукава платья — их куда больше устраивали выстриженные кусты и палисадники роз. Офели же любила приходить сюда не только за полезными растениями, но и чтобы избежать суеты замка. Здесь было тихо, что было слышно, как бьется сердце, и в воздухе витала безмятежность, помогая забыться и представить себя далеко отсюда, где-то там в полях дома Селми, которые она оставила давным давно. В ее памяти ещё ясно всплывали пшеничные колосья. Куда не глянь — бескрайняя золотая равнина. Она бежала, ноги кололи выцветшие сухоцветья, но ее было не остановить — душа мчалась быстрее тела, гонимая южным ветром, что гудел в ее ушах, путая косу. И полет этот, сплетённый из майского солнца и тепла, кружил ее в поле до тех пор, пока она на упала без чувств на постель из душистых трав, смеясь и засыпаясь. — Леди Офели, — знакомый голос прозвучал так неожиданно, что она вздрогнула, вырываясь из пучины воспоминаний. — Боюсь признаться, но, кажется, я заплутал в этих зарослях. Не подскажите, как дойти до врат замка? Одного резкого движения хватило, чтобы лезвие выскочило из цепкой хватки и вместо стебля резануло по девичьей ладони. Она обернулась, точно напуганная в лесу лань, во все глаза уставившись на того, кто потревожил ее хрупкий покой. — Сир Джейме, — только и выдавила она из себя, мысленно ругая саму себя за рассеянность. — Леди Офели, — ещё раз обратился к ней он, излучая каждой чёрточкой лица добрую насмешку. Джейме склонил голову вбок, наблюдая, но не торопя смущенную девушку. Должно быть его забавляло случавшиеся, думалось ей, или он был достаточно вежливым, чтобы не обратить внимания на покрывший ее щеки румянец. Возможно, прошло секунда, а может целый час, пока они смотрели друг на друга. Она не знала, что он увидел в ее фиалковых глазах, но ее нутро запомнило, что его взгляд разукрасил серость ее души изумрудами. — Выход из сада! — наконец-то спохватилась она, когда птица нарушила мгновение, взлетев с ветки над их головами. — Да, конечно, я проведу вас, сир. Офели взмахнула рукой, указывая на спрятанную в траве тропинку, и с ладони сорвались красные капли крови, оставляя на зелени сада красные следы. Она поморщилась, вспомнив о порезе, лишь когда Джейме слегка нахмурился, сведя брови на переносице. — Что же вы так не аккуратны, — он достал из кармана шелковую салфетку. на которой какая-то леди вышивала красными нитками львиный герб. — Даже самые хорошие отвары не стоят, чтобы леди ранила себя. К необъяснимому шоку девушки, он невесомо взял ее пораненную руку, начиная обматывать ее тканью. Она не морщилась — удивление сковывало даже дыхание — поэтому, когда он завязал финальный узел, отпуская ее, Офели лишь выдохнула. — Не стоило, сир! — нашлась она, рассматривая как красные потеки сливались с вышитым гербом. — Это же ваше, и я не могу просто так… Джейме прервал ее предупреждающим жестом, не желая слушать извинения или же оправдания. — Можете, ведь я уже это сделал. Сдавшись под его требовательным взглядом, она кивнула, бережно проводя по платку пальцами. — Благодарю вас. Не знаю даже, как отплатить за вашу доброту. — Для начала можете всё-таки показать мне дорогу из сада. — заключил он, снова скрывая всю серьёзность за знакомой насмешливостью. — И полно вам. Вы же юная леди, а их совсем не красят шрамы — это меньшее, как я мог вам помочь. — Я ведь не леди, сир, — вздохнула она почти что печально. — Но ведь знать об этом всем необязательно, верно? Его улыбка утратила присущую резкость — Джейме улыбалась так нечасто, она видела его таким лишь в компании брата и сёстры — отчего этот жест стал для неё дороже всего, что могло произойти, или, вернее, могло… За растерянностью, её воспоминания о подслушанном разговоре близнецов Ланнистеров, подозрения и боль, неизменной тенью затаившейся внутри, словно испарились, испугавшись отблеска лат главного виновника её терзаний… Из неё вырвался расслабленный смешок, и она уже, излучая спокойствие и уверенность, повела его к выходу из сада. Смотрела упрямо вперед, чтобы не оборачиваться на него и не ловить в его чертах то, что могло или ее обнадежить или разрушить навсегда. Когда они дошли до арок, сплетенных из благоухающих роз, Джейме неожиданно остановился, срывая одну из них. Цветок горел тем же ярко-красным цветом, что и капли ее крови, что и вышивка его платка, куда ярче, чем рубины в ожерелье королевы. Она невольно засмотрелась на его лепестки, подмечая, что они должно быть такие же мягкие, как и его недавние прикосновения. — Для королевы любви и красоты, — сказал Джейме, вручая ей розу. Если бы не хитрый взгляд и напускное равнодушие, Офели могла бы принять случившееся за признания в любви. Но она слишком долго прожила в стенах этого замка, что понять раз и навсегда: каждый играл отведённую ему роль, и Джейме Ланнистер не был ее пламенным возлюбленным. Офели приняла цветок, стараясь унять дрожь в пальцах, и уже думала рассыпаться в смущенных благодарностях, как Джейме прервал ее: — Видите, нам лучше общаться таким образом. Без оскорбительных действий или опрометчивых угроз, — в нарочитой мягкости его голоса только неискушенный во лжи мог упустить угрозу. Офели жила в столице слишком долго, чтобы ощутить, как резко изменился Джейме из кого-то ей знакомого в того, кого она боялась узнать. — Между нами же этого нет и не будет, правда? Она кивнула и оцепенела, наблюдая за тем, как он тотчас развернулся и ушёл в беседку, где его ждала королева. Хотя было так приятно представить, что Джейме не говорил ей ничего устрашающего и просто был с ней, оставляя вместе с розой ее первый поцелуй…***
Вынырнув из своих воспоминаний о Ланнистере, словно из затягивающего, но отравленного, омута, Офели встряхнула головой. Идущие чувства и многолетние грёзы о невозможном, которые порой казались спасительным светлым отголоском мечты, спасающем от тяжелой и печальной реальности, сейчас смешались с отвращением к самой себе из-за осознания невозможности откинуть их, даже после всего случившегося. Того, что узнала, должно быть, из-за насмешливости Богов. В ней будто поселилось два разных человека, презирающих друг друга и ведущих постоянную борьбу. Судорожный вздох Лианны, подействовал отрезвляюще и Шторм, вспорхнув со своего места, немедленно подлетела к госпоже, всматриваясь в бледное лицо. Но дыхание принцессы вновь стало ровным и спокойным, и Офели тихонько выдохнула. Значит всего лишь дурной сон… Хотелось верить, что не такой дурной, как ее собственные грезы о невозможном. «Хм, даже после макового молока, кошмары её не отпускают», — горько подумала девушка, — но действительность ничем не лучше. Отличается лишь тем, что ты не можешь проснуться. Всё неясно, страшно и не от кого ждать помощи…». У покоев принцессы стоял почти целый гарнизон, который Роберт так настращал, что они создали живую стену обороны, не сразу даже захотев выпускать Офели. Хотя их задачей, изначально было никого не впускать внутрь. Девушка спешным шагом направилась по знакомому пути, минуя коридоры и лестницы. Единственное, что она твёрдо знала, это имя человека, которому были известны все ответы на её вопросы… Даже если помощи он предложить тоже не мог. — О, леди Офели, — на напудренном лице Мастера над шептунами отразилось полное недоумение, хотя он был одаренным актером, поэтому насколько искренним было это удивление крайне сложно судить. — Лорд Варис, — сдержанно произнесла Офели, — прошу прощение, за поздний визит. — Право не страшно, я всегда рад вашей компании. Прошу, — он отодвинулся, пропуская девушку внутрь своих достаточно скромных покоев. Сквозь решетчатое дерево ставней лился вечерний золотистый свет, но на столе уже горело несколько свечей. Несмотря на предложение занять один из стульев, Офели его отклонила, чувствуя себя натянутой струной, готовой вот-вот лопнуть, хотя она понимала, что это будет невероятной ошибкой в общении с таким человеком. Он презирал настоящие эмоции в других, так сильно, как и в самом себе. Вот смешно — так непохоже на её страдальческие влюбленные вздохи. И почему она решила, что может подражать мастерству Паука, если даже с собой справиться не может, то что говорить о других? — Позвольте предположить, что причина вашего визита глубокая печаль и беспокойство о судьбе нашей любимой принцессы Лианны? — начал мягким голосом Варис, внимательно пытаясь различить измениения, что отражались на лице его посетительницы. — Отчасти, лорд Варис. — Я обожаю наши разговоры, дорогая, — складки шелкового одеяния, сверкнули волной синего перелива, когда он опустился на стул, — ты смекалиста и замечаешь детали, что немаловажно, поэтому мне бы хотелось узнать, есть ли у тебя какие-то идеи. Если хочешь, то я так и быть начну. Мои познания, как и всегда, более чем скромны. Я расспрашиваю своих пташек, но они не поют мне, лишь тихонько щебечут. Нашему дорогому королю, — тяжело вздохнул Варис, нахмурившись, что на его гладком лбу образовались складки, — не стоило столь громогласно кричать у своего шатра о планах возвысить свою дочь в политических делах, а потом его подарок… Однако, возможно, у тебя есть мысли, как могло произойти столь кошмарное преступление? — Я виню сахар, — коротко ответила Офели, неотрывно смотря на полыхание свечей. Это озарение пришло к ней совершенно случайно. Они с принцессой правда делили еду и питье в тот день, но было жарко и Её высочество попросила холодного молока. Офели сама разливала белый студёный напиток в их чаши, но Шторм не любила его подслащивать, в отличие от Лианны. Фрейлина как сейчас помнила, как с укоризной смотрела на горку сахарного песка, на серебряной ложке, убеждая принцессу, что сладкое в такой теплый день вредно есть. В ответ же Лианна лишь закатила свои изумрудные глаза, но раздумав, всё же отказалась от третьей ложки… — В самом деле… — задумчиво протянул Варис, а в его глазах, которые каждый раз, в зависимости от освещения меняли свой цвет, но, из-за отблеска свечи, сейчас казались янтарными, промелькнуло одобрение. Молчание затянулось, и Офели не выдержала, слишком резко выпалив: — Вы давали мне подсказки, этого я отрицать не буду. Однако не приехал бы лорд Старк в столицу, вы когда-нибудь сказали б мне правду о том, что моя мать… леди Эшара Дейн? — как бы не хотелось звучать непристрастно, она понимала, что ей не удалось до конца спрятать горечь в своём голосе. Имя женщины, что родила её не вызывало того трепета, которого она ожидала, или хотя бы нечто похожее на заспанную любовь. В голове маленькая девочка, мечтающая обнять мать больше всего на свете, перебирала самые красивые эмоции, которые бы вызвало в ней хоть одно упоминание о матушке, но сейчас… Всё было глухо, в мыслях появилось только новое имя. А человек, сидевший перед ней, хоть и был ей никем, предал её тогда, когда, с лживой улыбкой, утаивал от нее правду. Варис внимательно посмотрел на девушку, будто был проверял серьёзно ли она говорит. Разочарование, которые она не смогла скрыть в своих лиловых глазах, доставшихся ей от самой прекрасной дорнийки на свете, не оставляли сомнений, что ее глубоко ранила его безучастность. — Да, я знал имя твоей матери… — со вздохом начал Мастер на шептунами, –хоть моим пташкам доставило хлопот его узнать, однако… Скажи я тебе, то чтобы изменилось? Да и поверила ли бы ты тому, кого называют Пауком? К тому же, как не удивительно, но у меня были пробелы в твоей истории. Единственное, в чем я могу быть уверен и убедил нашего короля, что ты — не Таргариен, несмотря на внешность. Хотя, — он смерил её быстрым взглядом, — даже не зная тогда наверняка, я никогда не видел в тебе дракона, чтобы не судачили остальные. Знаешь, какие глаза и волосы на самом деле были у них? Нет, не твои. Таргариены обладали кудрями, что отсвечивались серебром, а взором цвета самых ярких аметистов. Твои же черты куда мягче и естественные, в тебе нет той магии, что заставляла всех смотреть на них со страхом и восхищением. А потом… — тем же отрешенным голосом продолжил он, — я не стал говорить, потому что увидел в тебе то, чего практически не встретишь в наши дни — верность. Старшая принцесса нуждалась бы в том, кому могла бы доверять, в защите… Узнай ты, что в Дорне у тебя осталась настоящая родня, ты бы покинула столицу, а я этого не хотел. Это было б неправильно. — По отношению к кому? — К государству, моя милая, — спокойно отвечал Варис, контрастируя с Офели, которую начали будоражить различные эмоции. — Я пекусь лишь о стране и тех, кто может сделать добро её людям, а наша принцесса… Попадает по эту категорию. — Вы упомянули «пробелы в моей истории», — пытаясь унять дрожь в голосе, произнесла Офели, чувствуя, как всё её тело будто сковали холодные тиски, — что это? — Я не знал, а точнее не был уверен, кто же твой отец. Лорд Старк входил в скромное число подозреваемых, однако, как я вижу, милорд десница опроверг мои сомнения, раз ты спросила лишь за мать. — Кто? — Какую фамилию ты носишь? — Шторм. — Где выросла, пока проезжая по вассальным домам, тебя не обнаружила Её высочество? — В Штормовых землях. Меня вырастила многодетная мать, которая сказала лишь, что ей меня принесли и дали денег, заявив, что я — бастард, но имя отца так и не назвали… Она была рада, когда меня забрали. Чужих детей она не любила, а моя природная скованность ее раздражала. — Но при чьих землях был дом? — Селми… Варис лишь загадочно улыбнулся: — Имя отца не назвали, потому что это стало бы пятном на его чести… Вернее, на его белом плаще. Ему больше не нужно ничего говорить — догадка пронзила ее, и пронзила болезненно. Конечно, следовало догадаться раньше. Ведь только от него, порой исходила забота, которая не требовала ничего взамен, и только он смотрел на нее с тихой радостью, которая часто превращалась в печаль и горечь о чем-то минувшем. Нет, никогда не было между ними любви настоящих отца и дочери, но узы, что соединяли их, всегда удивляли её своей крепкостью. Теперь то стало понятно, почему они были такими нерушимыми — их связывала кровь. — Барристан Селми — благороден, — продолжил Варис, когда Офели кивнула, давая понять, что удивлять ее уже нечем, — поэтому хоть многие и видели взгляды, которыми рыцарь провожал прекрасную Эшару на турнире в Харренхоле, я до последнего не верил, что он мог позволить себе… Поддаться чарам. Однако, за то чего не знаю, судить не берусь, как и о причинах поступков твоей матери, хотя для неё это было трудным временем, как и для её сердца, разбитого Тихим волком. Но и у меня были вопросы. Почему тебя признали бастардом, но скрыли отца? Полагаю, что в последнем сказалось влияние семьи — Селми известны тем, чем редко поступают бесчестно. Тебя оставили неподалёку, чтобы не бросить на произвол судьбы, а в столице сир Барристан всегда был рядом. Но если раньше это были лишь догадки, то теперь это скорее теории, которыми я могу поделиться. — Почему меня не оставили в доме Дейнов? — растеряно спросила девушка, и почувствовав предательскую слабость в коленях, все же приземлилась на ранее предложенный стул. Ей казалось всё слишком странным и неправдоподобным, хотя жизнь настолько странная, что она уже не бралась судить, что в ней возможно, а что нет. — Дорогая, ты задаешь вопросы, на которые я не могу дать четкого ответа. Единственное, насколько я знаю, дом Дейнов был убит горем. Сир Эртур пал в бою, твоя мать покончила с собой… Была страшная неразбериха. Почему тебя отдали? … Не знаю, дитя. Как не люблю признавать это. Однако, теперь ты знаешь, кому можешь задать этот вопрос, — его глаза сверкнули янтарным отблеском в полумраке. — Я… — уловив во взгляде немой вопрос, начала Офели, — не хочу пока ничего у него спрашивать. Не могу так глупо подставлять сира Барристана, в замке слишком много ушей, — собственные слова сейчас напоминали ей тяжелые камни, но… Так было правильно. Хотя другая её часть просто боялась заговорить с ним, теперь зная, кем он ей все это время приходился. Знала, что сразу расплачется, если в его лице промелькнет нечто похожее на доброту. — И снова я не ошибся в тебе, — улыбнулся Мастер над шептунами, откидывая своё тучное тело на мягкую спинку стула, пока с улицы донеслось тихое пение соловья…***
— … Лорд Старк! Постойте! Мы можем поговорить? — на выдохе выпалила Офели вопрос, что мучал ее последнее дни, виновато добавляя: — Извините, что отвлекаю вас и надоедаю, но мне больше не к кому обратиться. Эддард остановился у входа на спрятанный от посторонних людей балкон, так и не успев дойти до своих покоев. Он часто забывал, что слуги двигаются на удивление бесшумно, и видимо эта юная фрейлина не была исключением. — Конечно, — невольно согласился мужчина, хотя и устал от всего, что происходило вокруг. — Уверен, что на балконе нас никто не потревожит. Ему был ненавистен двор с его интригами, лживыми советчиками и даже королевской семьей. Семеро, он ведь так выдохся и просто мечтал бросить их всех, чтобы вернуться домой, но отказать леди со смеющимися глазами Эшары было ему не по силам. Офели юркнула в арочный проход, предварительно осматриваясь, будто хотела убедится, что их действительно никто не увидит. Неда пугала такая болезненная насторожённость жителей замка — страшно было представить, что его дочери тоже однажды станут такими же. — Я перед вами в долгу, милорд, — плечи ее дрожали, хотя ветер был тёплый и ласковый. — Ни мой отец, никто из его родни не рассказали мне правду. Они молчали, — резко развернувшись, она робко посмотрела на него. — Вы знали, что смолчав мы делаем куда больше вреда, чем поведав горькую правду? Он дрогнул, ведь не хотел верить, что ее слова задели его так сильно, но все же качнулся, опираясь на мраморные перила. — Никогда не думал об этом, — сухо выдавил Эддард под ее испытывающим взглядом. — Однако не могу не согласится с вами. И всё-таки, что можно было ещё сделать, когда на него смотрели, словно сквозь искривлённое зеркало, не забытые глаза леди Дейн? — Я искренне благодарна Вам, — нервная сжатость губ сменилась кроткой улыбкой. — Но… — Но? — он и сам неожиданно расслабился, вспоминая любимую поговорку. — Вы знаете на Севере постоянно используют одну фразу, если кто-то часто говорит «но»? — Какую же? — она склонила голову ближе к нему, будто собиралась услышать тайну государственной важности. — Вы — леди, а им не престало слушать грубые мужские шутки. — Я совсем не леди, мой лорд. Я — служанка, а ко всему и бастард, поверьте, и я не такого наслушалась, — если бы не едва заметная горечь в голосе, можно было подумать, что её это обстоятельство ужасно забавляло. — Вы слишком строги к себе, — Эддард качнул головой, невольно вспоминая дурацкую привычку Эшары кидать колкие фразы во всех подряд, — но… — Но? — задорно перервала его она. — Вы же сами только, что были возмущены этим оборотом речи. — Ладно, вы правы, — он поднял руки вверх, признавая своё поражение. — «Все до слова «но» — лошадиное дерьмо» — так говорят на Севере. Офели беззлобно отмахнулась, несмешно рассмеявшись: — Точно сказано. И куда более полезно для жизни, чем «Зима — близко». Это была шутка, легкая, как окружающий их ветер, и без злого умысла между строк, но его едва заметная улыбка тут же поникла. Эшара, в их первое тайное свидание под сводом больших зелёных клёнов, ответила ему также. — Вы похожи на неё, — пояснил он, когда заметил тревожную озабоченность на ее лице. Ему не нужно было объяснять на кого именно, Офели поняла его с полуслова, потупив взгляд. — А вы можете рассказать мне о ней? Я знаю, что не могу просить ещё и об этом, и это эгоистично с моей стороны просить о таком, только я боюсь, вы единственный, кто может мне помочь. Ему хотелось отказать ей, чтобы не разворачивать давно спрятанные воспоминания, но взамен он ответил: — Я постараюсь. Она снова улыбнулась, столь же мягко и одобряющее, как и Эшара тогда, когда он пригласил её на танец. — Эшара, — начал Эддард, все ещё не веря и проговаривая это имя про себя несколько раз, ведь запретил себе его произносит в ту ночь, когда Кэт подарила ему первенца. — Была женщиной, которую, на самом деле, невозможно забыть, даже если ты знаком с ней мгновение. Она была настоящей, в отличии от многих ее подруг, и в ней постоянно бурлила жизнь. Что не случилось, то было ей известно; что было сказано, она это запоминала до конца… Если это была бурная компания — Эшара находилась в центре, смеясь и смеясь, пока не заканчивалось вино. Но несмотря на всю напускную веселость, она никогда не предавала свои идеалы и была очень умна. Смею предположить, что за этим умом было слишком много коварства, что не давало ей прощать обиды, — Эддард резко замолчал, но в воздухе, наполненным терпким ароматом жасмина, осталось предложение, что и его Эшара, сбросившись в ледяную воду, не смогла простить. — Эшара была удивительной, леди Офели, — смотря куда дальше, чем красные шпили замка, вымолвил он. — Воистину госпожа Звездопада. Вы многое унаследовали от неё. — Наверное, — неуверенно согласилась Офели. — Хотя не могу сказать, что я люблю быть в центре внимания. Он задумался на короткое мгновение, погодя добавляя: — Значит вы взяли от неё самое лучшее…. Я плохо знал Эртура, но могу судить даже о том, как он умел вести светские беседы: всё самое светлое, что было в Эшаре они делили на двоих. Вы даже внешне похоже на него больше, чем на мать, не говоря уже о внутреннем мире. — Мой дядя? Говорят, он был одним из лучших рыцарей, что знали эти земли. — Он и был, — тяжёлый вздох вырвался непроизвольно, выдавая всю горечь сожаления, что копилось в нем. — Лучший клинок принца Рейгара и просто благороднейший человек. Благороднейший человек… Имел ли он право говорить о сире Эртуре, после того, как всадил меч ему между лопаток самым гнусным образом? Имел ли он право, раз на то пошло, вспоминать Эшару, если, наобещав ей счастливое будущее, оставил во имя долга, а со счетом времени полюбил другую женщину? Дейны пали вслед за Таргариенами, погибли совсем некрасивым образом и он приложил к этому руку, как бы не хотелось этого отрицать. Конечно, Нед не имел права даже думать о них. Но у этой бедной девочки не было никого другого, чтобы поговорить о ее умерших родных. Офели тянулась к нему с надеждой, а отрубить эту надежду было бы самой последней жестокостью. Пусть даже он бы и предпочёл прекратить эту пытку, которую девушка устраивала лишь тем, что смотрела на него с искренней теплотой. Он этого не заслуживал. Повисшее молчание прерывалось лишь далеким пением птиц, что жили своей короткой, но счастливой жизнью, не обращая внимания на суету вокруг. — Спасибо вам, милорд, — Офели присела в глубоком реверансе, куда более почтительном, чем она когда-либо делала для короля и королевы. — Вы следили ранее невозможно для меня — рассказали, кто я на самом деле. Я в вечном долгу перед вами. Он хотел прервать ее пламенную речь, подбирая подходящие слова на такое искреннее признание, но она настойчиво продолжила: — У меня нет ничего за душей, чтобы выплатить свой долг. Я владею лишь собой и своей честью, поэтому вручаю вам свою верность. Если вы или ваши дочери когда-либо будут нуждаться в моей помощи, я никогда не посмею вам отказать. — Полно вам, леди Офели! — Эддард аккуратно взял ее за плечи, приподнимая девушку с полусогнутой позы. — Я сделал меньшее, поверьте мне. — Вы сделали большее! — только сейчас он заметил, что в ее лиловых глазах стояли слезы. — Милорд, не умеряйте моей благодарности. Я стану вашим верным другом отныне и вовек. Эддард не знал, что сказать: произошедшее можно было принять за клятву в рыцарство, только перед ним стояла хрупкая девушка, а не грозный воин. Но сердце подсказывало ему, что она была куда доблестнее и отважнее многих из них. — Почту за честь, — он позволили себя улыбнутся, чтобы приободрить её. — Дом Старков тоже всегда будет рад принять вас и в беде, и в радости. Она вытерла первые слёзы рукавом платья, как совсем не стоит делать леди, но как всегда вела себя Эшара. Пылко, непринуждённо и искренне. Ему действительно становилось легче, зная, что то замечательное, что таилось в семье Дейнов не исчезло бесследно в день падания драконов, а жило буйным цветом в этой юной фрейлине.Смотря, как на ее лице появляется счастливая улыбка, он вспомнил о Джоне, что свою правду так и не узнал. Эддард пообещал себе, что когда вернётся домой, то наконец-то расскажет ему все без утайки. Как бы больно им двоим от этого не будет. Они не заметили, будучи погружённые в думы о будущем, что все это время из сада за ними пристально следила пара зелёных глаз. И излучал этот взгляд жгучее непонимание и неприятие, что потом разгорелось в пламя зародившейся ревности.