***
Не нужно было обладать ясным умом или даже зачатками житейской мудрости, чтобы почувствовать нутром — это было начало конца. Пугающего, неожиданного, а самое важное, что неминуемого. Такого, от которого хотелось сбежать на край света, прихватив с собой разве что горсть жареного миндаля и несколько надежд, что больше никогда не станут будущим. Офели знала, что была одна заветная мечта, которая все еще могла быть ей подвластна. Правда, с учётом обстоятельств и времени, мечта эта стала лишенной всякого лоска и по-своему смешной, но все же за неё стоило попытаться ухватиться. Остальные же грёзы…. Сгинули под криками отчаянного сопротивления её госпожи. Внушительный силуэт Барристана Селми показался на горизонте, и Офели неосознанно отступила, поддаваясь сомнениям. Он ещё ее не заметил, неизменно угрюмо и гордо стоя на своём посту, и она может отказаться от своей затеи. Но то ли Офели до сих пор не утратила юношеской наивности, то ли решила, что терять и вправду больше нечего, но сделала шаг вперёд. А потом ещё один. И ещё. До тех пор, пока не предстала прямо перед ним, с руками, спрятанными за спину, чтобы скрыть их дрожь. Барристан слегка потеплел во взгляде при ее появлении. Правда, тут же нахмурился пуще прежнего и холодно отметил: — Начались скверные времена в замке, миледи. Вам не следует расхаживать по нему с такой беспечностью. — Боюсь, сир, это последний раз, когда я могу свободно ходить среди этих стен. Трудно было сказать заметил ли он обречённость, сквозившую в ее голосе, но в его чертах заметно поселилось беспокойство. — Вам следует вернутся в покои принцессы, ждать и надеется, то дальнейшее события развернутся лучшим образом. — Я догадываюсь, каким образом они обернутся. И это перспектива меня отнюдь не прельщает. — Тогда, что же вы собираетесь делать? Офели сделала глубокий вдох, будто надеялась, что в этот раз воздух не позволит ей уйти под пучину страха. — Я хочу поговорить с вами, сир. Барристан вопросительно вскинул бровь. — Ваше поведение тревожит меня. Не томите. У стен были уши. У дверей были уши. Даже у ветра в этом проклятом замке были уши, и она не могла позволить себе взболтнуть лишнего. Оставалось лишь надеется на его догадливость и ее силу убеждения. — Я знаю. — Что вы знаете, миледи? Право, не понимаю… — Я знаю, сир, — сказала Офели ещё раз, вложив в свои слова все надежды, которые она возлагала на своих, тогда ещё неизвестных, родителей. Теперь один их них стоял перед ней, но желаемого счастья или облегчения это ей не принесло. Только тягучую печаль, которая растекалась в груди на свежие и старые раны. — Я знаю то, что вы бы предпочли, дабы я никогда не узнала, но боюсь наш десница оказался слишком догадливым и…. болтливым. Офели не думала, что такого человека, как сир Селми можно было чем-либо шокировать, но ей это удалось. Он выглядел так, будто увидел восставшего из могилы Безумного короля, не меньше. — Офели, я… — Не стоит, сир, — прервала его Шторм, возможно, слишком грубым тоном, но единственным, на который она была способна, услышав, что он впервые за все годы назвал её по имени. — Мне не нужны ваши оправдания или объяснение. Отчасти я все понимаю. Понимаю и не имею права сейчас вас обвинять. «Как бы мне не хотелось кричать на тебя, отец, проклинать и слать на все четыре стороны за твоё стойкое безразличие» — пронеслось в голове следом, но так и не было сказано вслух. Возможно, когда-то потом, то есть никогда, Офели выскажет все, о чем думала, но не сегодня. Не тогда, когда мир рушился на части и не было уверенности в завтрашнем дне. Барристан тоже не знал, что сказать. Он смотрел на неё с болью, пугающей тоской и по-настоящему виновато. Офели даже почувствовала себя слишком жестокой по отношению к нему. Но только на скупое мгновение. — Я просто хотела, чтобы вы знали, что я знаю, как бы это не звучало со стороны. Ничего более мне от вас и не нужно, сир. Она присела в быстром реверансе и надеялась скрыться, пока он окончательно не пришёл в себя, но у сира Селми были хваленные рыцарские рефлексы. Он придержал ее за плечо и заставил взглянуть прямо ему в глаза. Наверное, он видел в фиалковой радужке призрак ее погибшей матери, но сама Офели не видела в его взгляде ничего, кроме сожаления. — Мне жаль, — сказал он тихо, так, что ей почудилось, будто ничего не было сказано и вовсе. Она хотела услышать что-то ещё. Но он молчал. Сцепил зубы и смотрел на неё так, будто хотел повернуть время вспять и исправить непоправимое, но… Где-то там, Офели скорее чувствовала, чем видела, внутри Барристана Отважного роился страх. И этот страх делал его безмолвным и вызывающим жалость. Тем не менее, Офели улыбнулась той самой дежурной улыбкой. — А мне нет, сир. Значит так было суждено. А кто мы такие, чтобы осуждать волю Семерых? — она присела в ещё одном реверансе и теперь смогла уйти, лишь сказав напоследок: — До скорой встречи! Офели понимала, что они больше никогда не увидятся вновь.***
Из приоткрытого окна в маленькую комнату проникал зловонный запах грязных улиц, смешавшейся с душной влагой, будто город превратился в потного, изнывающего от жары, неуклюжего зверя. Офели так и не смогла избавиться от липкого чувства, что преследовало её, когда она подбиралась к тайным дверям Красного замка, когда она шла по темному, овитому паутиной ходу, что вел к заброшенной бухте под скалами, когда сыпучей, узкой тропой направлялась к окраинам города, когда шла по узким улицам, мечтая скорее увидеть едва висящую, на скрипящих петлях, дверь дома своей подруги Бетти. Чувство, что за тобой все время кто-то следит. В столице это было скорее обыкновением, но в этот раз Офели не могла позволить, чтобы это было правдой, иначе, она точно знала, её в лучшем случае бросят в темницу к её госпоже, а в более вероятном — убьют на месте. Поэтому даже сейчас, она боязливо прикрыла скрипучие ставни, будто эта полоска ссохшегося дерева могла как-то защитить. — Я сделаю свой отвар, — донесся из дверного проема, уставший, женский голос, — и подготовлю басму. Бетти была одной их кухарок на королевской кухне. Женщина с пятью детьми, которые голосили, кажется, на весь переулок, и чей муж был портовым пьяницей и один раз столько выпил, что не дошел до дома, поскользнувшись на скользком мраморе городских ступеней, и сломал себе шею. Работая до изнеможения, командуя угрожающей деревянной ложкой, поварятами, будто бравый военачальник, окружённый вместо конницы и знаменосцев, десятками котлов, кастрюль и сковородок, в жизни Бетти была мягкосердечной. Во всяком случае достаточно, чтобы пожалеть девочку бастарда, на которую во дворце все тыкали пальцем. Пускай, она также считала Офели странной прихотью принцессы, частенько ворча под нос, что цветы должны расти с цветами, а репьяхи с репьяхами, но вместо издевок, скорее жалела девочку. Поэтому, когда Лианну бросили в темницу, будто грязного преступника и не надо было иметь большого ума, чтобы понимать, что грозит фрейлине «предательницы», Бетти не отказала в помощи. — Улыбнись, дитя, у тебя еще вся жизнь впереди. Офели лишь слабо улыбнулась. Сейчас эти слова звучали, как слабое утешение, попытка притвориться, что все наладиться и вернется на свои места, если сохранять верность старым привычкам. Ещё недавно, ритуалы и глупые надежды приносили облегчение и даже удовольствие, когда выпадали свободные минуты и можно было поседеть за засаленным столом, в углу кухни и обсудить все последние новости, или попросту сплетни, которыми каждый день полнилась столица. Фрейлина, уже верно бывшая, прекрасно понимала, что не чему уже не быть прежним и если раньше её порой успокаивала вера, что пускай серое однообразие дней и редко приносит радость, но зато она всегда знает, что и в какой последовательности произойдет завтра, то… Сейчас же её жизнь была лишена даже этой тени уверенности. Нервно теребя край ободранного рукава, в голове Офели, словно в издевку, невольно всплывали воспоминания, от которых её отделяло ничтожное количество прошедшего времени, но теперь они казались совершенно не реальными, не досягаемыми…***
Несколькими неделями ранее… Звон посуды и разговоры слуг на кухне успокаивали ее, пока она пила отвар от головной боли и ела подсохшее печенье, отложенное розовощекой кухаркой Бетти с длинными светлыми косами, что считала заботу о непутёвой фрейлине своей прямой обязанностью. Офели часто приходила сюда поздно по вечерам, подальше от напыщенных лордов и леди, самовлюбленных служанок знатного происхождения и прочих прелестей двора. На кухне, среди уборок, заготовок и полирования столовых приборов, она занимала дальнее место возле единственного окна, без устали отвечая на вопросы о высшем свете, собирая взамен нужную информацию для принцессы, и делясь с детьми слуг сладостями, что господа забывали съесть во время королевских ужинов. Сегодня же людей, как и разговоров было намного меньше: гости после турнира в честь нового десницы разъехались по домам, а слуги наконец-то смогли спокойно вздохнуть. — Съешь ещё! — Бетти всплеснула руками, ставя перед Офели тарелку с последним куском ежевичного пирога. — Такая тощая, как палка, и бледная, почти поганка, стала в последние дни, что больно смотреть. Это все ваша поездка на Север! Забрала всю твою южную красоту! — Спасибо, Бетти, — за грубыми словами кухарки скрывалась искренняя забота и доброта, отчего девушка лишь улыбнулась. — Только возьми лучше кусочек Томмену и вот, — она вытащила из кармана свернутые в салфетку дорнийские сладости. — Передай ему от меня восточного рахат-лукума. Сына Бетти назвали в честь младшего принца, ведь Томмен родился с ним почти в один день. И хотя оба они были на удивление добрыми и чувствительными детьми, со светлыми кудрями, красные шелка одного и грубые серые ткани другого делали их следующее сравнение невозможным. И не будь между ними пропасти в происхождении, мальчики наверняка бы стали лучшими друзьями. — Семеро, но что за бестолковая девчонка! — возмутилась Бетти, но все же положила свёрток с угощением в карман юбок. — С таким упрямством тебя никто замуж не возьмёт. Кусок пирога твой, и не смей мне перечить! — Замуж я и так вряд ли выйду. Не смотри на меня так, съем я твой пирог. Она поспешно собиралась отодвинуть тарелку, когда кухарка с довольным видом отвернулась к плите, только хныканье, раздавшиеся под столом резко ее одернуло. Офели приподняла край скатерти, ожидая увидеть или забившегося котёнка, или на крайний случай маленького пажа, но ее лицо с изумлением вытянулось. У ее ног, прижавшись к стенке, сидел на полу и плакал принц Томмен. — Ваша Светлость, — прошептала она, пристально осматривая мальчонку, что всхлипнул пуще прежнего. — Что же вы тут делаете? Он не услышал ее или сделал вид, что ему заложило уши, продолжая закрывать лицо руками. Взяв тарелку с пирогом, она опустилась на колени, досадливо поджав губу, ведь грязный пол наверняка испачкал подол ее лучшего платья, одетого специально на празднования турнира. — Дети точно коты, — пробурчала Офели про себя, присаживаясь возле Томмена. — Залезут, куда не положено, а потом лезь их вытаскивай. Мальчишка вздрогнул, наконец обратив на неё внимания, когда она мягко коснулась его плеча, протягивая второй рукой тарелку. — Томмен, — имя принца непривычно резало ей слух, но соблюдение правил приличия не помогло бы его успокоить, а наоборот только отдалило ещё больше. — Не хочешь ежевичного пирога? Он посыпан сахарной пудрой, как ты любишь. Несколько секунд он с недоверием колебался, но, когда понял, что, кроме их двоих, никого в укромном месте под столом не было, принялся жадно откусывать пирог, пачкая лицо в фиолетовом джеме. Офели догадалась, что он видимо ничего не съел во время праздника, вспомнив с каким печальным видом, Томмен стоял подле матери, не желая, как обычно, ни танцевать с сестрой, ни бегать между больших колон. Когда с лакомством было закончено, девушка уже успела ощутить, как неприятно затекли ноги, пока она пыталась уместиться под столом. Ей захотелось расхохотаться от абсурдности происходящего — она, служанка невысокого роду, сидела на полу кухни вместе с наследным принцем всех Семи королевств. Пусть, ему всего лишь было девять лет отроду. — Спасибо, — выдохнул Томмен, вытирая ладонями влажные дорожки вокруг зелёных глаз. Офели спохватилась, доставая из кармана вышитый платок, подаренный, казалось, вечность назад сиром Джейме. Она редко его использовала, берегла возле сердца, иногда по ночам доставая, чтобы в очередной раз коснуться алого герба Ланнистеров своими мозолистыми пальцами. Чтобы потом с трепетом отложить его, ведь только такие прикосновения возможны между чем-то великим, как львы Кастерли Рока, и незначительным, как очередной потерянный ребёнок полей Дорнийских Марок. Она бережно вытерла остатки слез, сочувственно улыбаясь Томмену. — Ничего себе, — в его голосе появился детский восторг, но нахмуренные брови выдавали полнейшую озадаченность. — Такой же самый платок мама вышивала в подарок дяде, на их именины. Ты сделала похожий, Офели? Ее рука дёрнулась от неожиданности, и она с неподдельным ужасом уставилась на ткань в руке. Девушке захотелось выбросить платок в огонь и наблюдать за тем, как медленно сгорает шелковая ткань, превращаясь в прах. Ещё мгновение назад её нутро трепетало перед этим единственным подарком, что Джейми ей преподнёс, будто это было нечто очень личное, только их, и ничьё больше. Ей следовало догадаться, что и этот жест, и все другое, что случалось между ними, всегда скрывало в себе дымчатое влияние королевы. Не было ничего — ни взгляда, ни улыбки, ни фразы — что не несло в себе шепота ее усмехающихся уст. Серсея была не только его мыслями и делами, но и душой, и сердцем, а значит, посудила Офели, для ее трепетного чувства там никогда не было места. Она быстро взяла себя в руки, натягивая дежурную улыбку, и Томмен, не искушённый в человеческой лжи, ничего не заподозрил, слабо улыбаясь в ответ. Но будь это кто-либо другой, даже не мейстер Пицель или Мизинец, он бы сразу заметил перемену ее настроения. Офели не хотелось быть глупой, но когда дело касалось сира Джейми у неё редко выходило совладать с собой. Лорд Варис такого бы не одобрил, ещё хуже — он бы просто разочаровался в ее способностях. — Не пора ли тебе вернутся в покои? Тебя явно уже все обыскались. Не стоит огорчать твою матушку, верно? Томмен заметно помрачнел, поджимая колени к себя. — Не хочу, — буркнул он, отворачиваясь. — Что случилось, Томмен? — ее голос пронзила почти что материнская нежность. — Я могу чем-то помочь? Пускай она презирала его мать за всю причинённую ей боль и несправедливость, мечтала так же яро ненавидеть и презирать его отца за совершенные грехи, но этот мальчик, такой светлый и добрый ко всему живому, заслуживал лишь на тепло с ее стороны. Он поджал губу, явно не желая казаться слабым, но когда ее руки притянули его к себе, прижимая голову к груди и поглаживая по светлым кудрям, Томмен снова расплакался. Мальчик крепко схватил ее за руку, говоря свои сокровенные мысли между тихими всхлипами: — Это все он! Джоффри сказал, что я маленький трус и, что я никогда не стану настоящим мужчиной. И чтобы доказать это, — он вздрогнул не только голосом, но и телом. — Он схватил Пушистика…. И… И… Он разразился еще более сильным плачем, но Офели обхватила его пухлые щечки руками, заставляя не опускать взгляд к полу. — Смотри мне в глаза, Томмен. Скажи, что случилось, не представляя случившееся в своей голове снова и снова. — Он утопил Пушистика! — сорвалось с его губ прежде, чем он успел это обдумать. — Утопил, а я ничего не мог сделать! Пока я плакал, он предупредил, что утопит и меня, если я буду его раздражать и путаться под ногами. Не нашлось слов, чтобы выразить пронизавшее ее сочувствие, но крепкие объятия и забытая колыбельная о звёздах стали естественной, неподвластной размышлением, реакцией. Она напевала, меняя мелодию и путая слова, до тех пор, пока ворот ее платья не потемнел от влаги, а плач сменился тихим сопением. — Стало чуточку легче, верно? — она бережно отстранила его от себя, ободряющее взъерошив волосы. — А теперь внимательно послушай меня, Томмен. Ты вырастешь отважным и благородным юношей, в сто раз лучше, чем твой старший брат. — Почему? — недоверчиво поинтересовался он. — Джоффри будет королём и… — Неважно, кто такой Джоффри и какой титул будет носить. Ты всегда будешь сильнее его потому, что у тебя доброе сердце. Тот, кто не знает сострадания, обречён. Но ты… Ты — самый великодушный мальчик из всех, кого я знаю. Его щеки слегка порозовели, а губы тронула застенчивая улыбка. — А ты приятно пахнешь. Ты мне очень нравишься. — Правда? Что же, это лучший комплимент, который я слышала за свою жизнь. Она потянула его за руку, чтобы выбраться из-под стола и отвести в покои, но Томмен нервно дёрнулся, осматриваясь по сторонам. — Только… Только не говори никому! Джоффри сказал, что если кто-то узнаёт… — Он больше не тронет ни тебя, ни твоих котят, — ее саму напугала редкая твёрдость, проскользнувшая в голосе. — Если в следующий раз он выкинет, что-то подобное, бей его ногой в пах. И никогда не отводи взгляд в пол. Джоффри на самом деле боится всего, и если ты ему покажешь, что он тебе не страшен, то выиграешь, даже не начав войну. Томмен оторопел, но спустя мгновение слабо кивнул. — Сильно бить? — Со всей яростью, что есть в тебе, маленький Баратеон, — она знала, что он не был Баратеоном и никогда по существу не будет, но ничего не смогла с собой поделать, когда увидела сколько гордости и счастья загорелось в его глазах, когда его назвали именем короля. — Я постараюсь, Офели. Он подал ей руку, и, не обращая внимания на шокированные вздохи и взгляды слуг, они вышли из кухни, поднимаясь в верхнее крыло замка. Томмен воодушевлено рассказывал ей о играх с Мирцеллой, своих снах, впечатлениях о Севере, любимых сладостях — она же с упоением слушала, порой дополняя его размышления собственными мыслями. С этим мальчиком, что крепко держал ее за руку и без доли скрытности вверял свои тайны, девушке вдруг стало необъяснимо хорошо. Наверное, вот, что значило иметь младшего брата или племянника. В конечном счёте, в такие редкие мгновения она понимала, что теряла, не имея настоящей семьи. И пусть ее сознание безустанно напоминало, что Офели молчала ради Джейме, где-то в глубине, вспоминая звонкий смех Томмена и Мирцеллы, она понимала, что совершала измену государству ради безопасности двух маленьких детей. Он не прекращал свою речь, пока они не дошли до его покоев. Казалось, мальчик ужасно огорчился, что путь вышел таким коротким. — Думаю, всем принцам уже давно пора спать. Быстро приближающейся шаги заставили ее встрепенуться. Сир Джейме, чьё появление вызвало у неё щемящую тоску, а не привычный трепет, заметив Томмена возле неё, возмущённо воскликнул: — Томмен! Твоя мать ищет тебя целый вечер! Стража обыскивает комнаты по второму кругу. Где ты, побери меня Семеро, был?! — Я… — только и вымолвил мальчишка, испуганно пошатнувшись. Офели устало закатила глаза: не хватало ещё одному члену семейства Ланнистеров довести этого бедного ребёнка до слез. — Томмен был в нижних кухнях, сир, — рассерженный взгляд Джейме метнулся в ее сторону, мгновенно приобретая удивление, будто заметил ее только сейчас. — Я нашла его и сразу привела в покои. Надеюсь, его Высочество не будут слишком ругать за эту оплошность. Кажется, он всего лишь заблудился в лабиринте коридоров и не мог найти выход. Мальчик кивнул в подтверждения слов, должно быть запоминая для себя удачную отговорку. — Так оно и было! Я перепутал повороты, но леди Офели помогла мне найти дорогу назад. Не знаю, чтобы делал, если бы мне не помогли… Она — лучше всех, верно, дядя? Пусть вопрос исходил от маленького ребёнка, но Джейме оторопел на короткое мгновение, словно отвечать на него нужно было со всей серьезностью. — Да, умение быть в нужное время в нужном месте определённо делает нашу леди незаменимой. Офели едва ли сдержалась, чтобы раздраженно не хмыкнуть. Хотя какой комплимент она рассчитывала получить от человека, что был предан той, с кем вместе появился на свет? Такие связи нерушимы — это она знала наверняка. Все вокруг хваталась за кровные узы, даже когда эта самая семья презирала и ненавидела тебя. Но ей было этого просто не понять: Офели имела лишь шлейф привязанности к Селми, а Дейны были похоронены за тяжестью войн и интриг до того, как она успела их повстречать. — Вы слишком добры, сир, — притворно улыбнулась она, удивляясь насколько много в ней самой появилось лжи. А самое главное настолько реалистичной, что ее нутро тоже начинало в это верить. — Поверьте, я имел ввиду гораздо большее, — тихо выдохнул он, несвойственно притупив взгляд. Офели ничего не ответила, но ее щеки все же покрыл лёгкий румянец. Вот беда: стоит ему станет чуть мягче, сняв маску безразличия, как она теряет все самообладание. Томмен, поочерёдно смотря на взрослых, нарушил неловкое молчание возбужденным возгласом: — Я пойду к маме, чтобы она больше не нервничала! Она же в моих покоях? — и не дождавшись ответа, быстро юркнул, скрываясь за поворотом. — Томмен! — крикнул ему вслед Джейме, но его уже и след простыл. Офели готова была поклясться, что перед тем, как сбежать Томмен подмигнул ей точно так же, как и Лианна, когда та, собиралась совершить свой очередной бойкот против правил. — Уверена, что на этом этаже Его Высочество точно не заблудится. — Да, только что-то мне подсказывает, что Серсея сейчас, мягко говоря, не в хорошем расположении духа, и его могут серьезно отругать за беспечность. — А когда она бывает в хорошем расположении духа? До или после бокала вина? — едкие вопросы вырвались быстрее, чем Офели успела их обдумать. Брови Джейме поползли вверх, а девушка только и нашлась, чтобы с ужасом прикрыть рот рукой. Перед глазами тут же предстал качающий головой лорд Варис и насмехающееся лицо Мизинца. Видимо, стать настолько умной и искусной в разговорах, как они, ей было не суждено. Она мысленно была готова встретить волну осуждения, смиренно прикрыв глаза. Но он рассмеялся. Звонко, удовлетворено, и совершенно естественно, словно услышал хорошую шутку. — Исключительно до, леди Офели. После в ее светлую голову начинают закрадываться нехорошие мысли, и тогда я бы пожалел любого, кто попадёт под ее горячую руку. Джейме подмигнул ей, встряхнув волосами. А Офели только удивлено наблюдала за ним, поражаясь его непринужденной красоте и стараясь запомнить его таким навсегда — искренним, расслабленным и без тени холодной учтивости. Словно они очутились где-то далеко от стен столицы, просто наслаждаясь обществом друг друга. Ведь, возможно, он больше никогда не будет с ней таким же, как сейчас. — Тогда, право, я пользуюсь верной тактикой, предпочитая красному дорнийскому штормовой хмель. Хотя от него не меньше болит голова по утрам. — От всего болит голова. А от жизни ещё чаще, чем хотелось. Вот и приходится забывать о ней с помощью алкоголя, битв и приятных бесед. Его зелёные глаза заинтересовано сверкнули, приобретая кошачью цепкость в приглушенном свете факелов. — Прямо как эта? Она пыталась вдолбить в себя смирение, но каждый раз, когда ей удавалось остаться с Джейме наедине в ней просыпалось забитое ежедневной рутиной желание стать настоящей южной леди. Той, от чьего одного взмаха ресниц, мужчины вызывали друг друга на дуэли, а женщины завистливо шептались за спиной. Возможно, такой и была ее мать? Эгоистичное и глупое поведение, но тогда Джейми точно не смог бы перед ней устоять. — Что вы, совсем нет. С вами любая приятная беседа превращается во что-то ещё более приятное. — Во что же? Он склонился ближе, продолжая мягко улыбаться, и только собирался посвятить ее в маленькую тайну, как громкий голос, доносящийся с конца коридора резко его одернул. — Джейме, ты здесь? Томмен откровенно мне врет, который раз подряд, и я уже не знаю, какое наказание ему придумать. Раздражение королевы и едва заметная мольба слышались даже за несколько метров, а Джейме, естественно, всегда откликался, если в нем нуждалась Серсея. — Прошу меня простить, леди Офели. Но, кажется, мне срочно следует спасти принца. И он ушёл, не обернувшись, — снова рыцарь в блестящих доспехах летящий на зов королевы. А она осталась, не скрывая своего разочарования и чувствуя тупую боль в районе груди — всего лишь чужая служанка с ворохом глупых мечт…***
Нечем дышать! Лианна была готова метаться между четырех стен, которых она даже не видела, ослепшая в темноте глубоких подземелий темницы. Здесь не было окон, даже крохотной щели, сквозь которую пробился бы хоть маленький лучик света. Под ногами валялась солома, явно начинающая гнить от тяжелой влаги, которая была здесь повсюду. Зловонная сырость отравляла легкие, а невозможность хоть как-то ориентироваться во времени сводила с ума. Девушка не понимала, она провела здесь целую вечность или только пару часов. Она издала отчаянный плач, словно птица, которой подрезали крылья, а затем умолкла, опустившись на пол своей камеры. Не к чему было гадать о своем будущем, оно у неё одно — топор палача, при условии, что её брат проявит «милосердие», ведь оно в понимании Джоффри крайне извращенное. Из её глаз не текли слёзы. Плачут, когда теряют любимую куклу или другую игрушку, а не родного отца. Лианна все ещё не могла осознать до конца происходящее, хоть сотни раз проговаривала это в голове, чтобы убедить себя, что это правда, но внутри будто выросла стена, намертво огородившая все эмоции, которые она должна была б испытывать. Казалось, что из непосредственного участника событий, она превратилась в стороннего наблюдателя, с холодным безразличием, следившим за происходящим, как за игрой в шахматы. Но кто с кем играл? Старки и Ланнистеры? Баратеоны? Как понять, кто на чьей стороне? Кто она? Дочь львицы и венценосного оленя, но которую рядят в волчью шкуру? Просто недоразумение? Её братья и сестра носят имя Баратеона, но на самом деле златогривые хищники? А Нед Старк? Проигравший, старый лютоволк? Но ведь стая отомстит за вожака. Представив, как острые зубы впиваются в зад визжащего от страха Джоффри, Лианна горько усмехнулась. Она не чувствовала ни радости, ни огорчения от этого. Как же странно… Она прокручивала на пальце тонкое колечко, с изумрудом, в обрамлении изящных, золотых оленьих рогов, подарок на одни из её именин в Штормовом пределе. Единственный законнорожденный ребенок короля и именно её клеймят, будто бастарда, предателя, изгоя… Она уже не различала открыты или закрыты её глаза, ведь не было никакой разницы, но в темноте перед ней четко возник печальный образ северянина, который едва различимо улыбался, краешками губ. Джон… Какой парадокс, что его больше считают за Старка, чем ее саму за Ланнистера. Ведь именно поэтому мать позволила кинуть её в темницу и обречь насмерть. Ребенок, но не желанный, не от желанного ею мужчины. Хотя это многое расставляло на свои места. Теперь каждое детское воспоминание будто перерождалось в памяти, открываясь совершенно по-другому. Хм, а когда-то Лианна даже завидовала, что матушка так дружна со своим близнецом и завидовала, что не нашла такой же преданности в лице Джоффри. От странного поворота фантазии ее передернуло. Уж лучше умереть здесь, на месте, в смрадной камере, чем представить подобное. Принцессу всю аж перекосило, а к горлу подступил комок тошноты, хотя она уже слишком давно ничего не ела, чтобы сейчас был чем опорожнить желудок. Лишь болезненный спазм, скрутивший живот. На дне морском Вечное лето. Я знаю, уж я-то знаю. Птицы носят чешую А рыбы в перья одеты. Я знаю, уж я-то знаю… Слабый голос Лианны отразился от стен. В её горле было сухо, но она продолжала напевать слова старой песенки, которую особенно любила в детстве, а последний раз исполняла вместе со своей милой кузиной Ширен, с которой они успели выучить до отъезда девочки на Драконий камень. Хах, она обещала, что ещё непременно навестит дочурку своего дяди Станиса. Любопытно, маленькая Ширен расстроится, когда узнает, что её кузине отрубили голову? Или просто пожмет плечами? Вообще, в целом Вестеросе хоть кто-то ощутит тень печали или никому нет дела, до жалкой принцессы? Офели… Раз. Лианна загнула указательный палец. Дядя Ренли… Два. Вероятнее всего, если не будет занят своим дружком. Дядя Станнис… Она загнула третий палец, но потом передумала. Нет, ему нет дела и это скорее вопрос чести, а не привязанности. А кроме… Ну, все уличные барды обрыдаются, ведь кто ещё будет им кидать монеты? Незаметно, мысли снова вернулись к Джону. В другой день она сказала б сама себе, что это глупо и неуместно, но сейчас… Или не дает ли скорая казнь право думать, о чем заблагорассудится? Хотя, пока ворон долетит до Стены, с новостями лорду командующему, а потом вести, уже в виде сплетен, достигнут ушей Сноу… Он уже и забудет к тому времени о том, кто такая Лианна Баратеон. Останется она ему на память тусклым воспоминанием, то сгинуло вслед за северным летом. Где-то в коридоре раздались тихие шаги, хотя, возможно, это галлюцинации? А может крысы? Но скрежет открывающейся двери, на проржавевших петлях, заставил неприятно поморщиться, а дрожащее пламя факела буквально ослепило привыкшее к беспроглядному мраку глаза. В начале силуэт расплывался и единственное, что Лианна могла утверждать, что это мужчина. Но раньше, чем она успела узнать черты, прозвучал знакомый голос: — Ваше высочество, надо поспешить. Практически по женскому мягкий тон, впрочем, как и ладони его обладателя, вечно увлажненные и припудренные, не оставил сомнений — Варис. Мастер над шептунами, переходящий от короля к королю. Хм, хотел бы Джоффри убить, то послал бы кого-то, кто не боится замарать руки кровью девочки. — Не понимаю, — тихо произнесла Лианна, неуверенно встав на ноги, придерживаясь за стену, хотя и пыталась скрыть свою беспомощность, даже в таком положении. — Рад видеть, что упорство вашего отца вас не покинуло до сих пор, но на объяснения и вправду нету времени, поэтому если хотите жить, то идите со мной. Была ли это отчаянная жажда жизни, проблеск последней надежды или просто желание наконец размять ноги напоследок, но Лианна не проронив больше ни слова, последовала за евнухом. Слабость давала о себе знать, но стремление ещё раз увидеть небо подстегивало, придавая сил. Ступени уводили наверх, но ещё до того, как могло попасться хоть одно, маленькое окошко, они свернули в бок и теперь вновь погружались в подземелья замка. В спешке, девушка не узнавала дорогу и подсказкой стал лишь знакомый проход, что вел в пещеры с черепами драконов. — Кто? — единственное, что спросила Лианна у семенящей рядом фигуры, в тяжелом капюшоне привратника. Но ответом на её вопрос послужило лишь молчание. — Офели жива? — Да. — Лорд Старк? — Считайте покойник. Череп Баллериона Ужасного будто ожил в отблеске факела, а его провалившиеся глазницы точно следили за беглянкой, проважая ее в последний путь. Казалось, то павший дракон насмехался — вот и дочери Узурпатора пришлось провалится во мрак, как и ему когда-то. Порыв соленого воздуха обдал лицо. Вдохнуть полной грудью… Казалось, что лишь за это уже можно умереть и заново ожить. На волнах вечернего прибоя, покачивалась лодка, рядом с которой крутился нервный мужчина, озираясь по сторонам. — Вот, — Варис незаметным жестом вложил в ладонь Лианны что-то холодное. Опустив глаза, она разглядела золотой кулон с изображением льва. — Материнская любовь все же удивительная вещь.***
Офели не могла не вздрогнуть, взглянув на свое отражение утром, ведь перед ней был совершенно другой человек. Ещё недавно пепельно-белые пряди, стали темными, даже c отдающим в какую-то болотную зелень, из-за корня басмы. Черты лица сразу стали казаться грубее, утрачивая ту полупризрачную красоту, что так отличала бывшую фрейлину от всех остальных придворных дам. Теперь она стала лишь ещё одной неприметной тенью, как и многие другие служанки. Единственное, что осталось прежним, так это сиреневые глаза, горящие лихорадочным блеском и под которыми залегли темные круги. Сомнительно, что на поиски простой прислужницы принцессы потратили бы время, но зная характер Серсеи — дать пару серебряных монет за голову столь многие годы раздражающей её особы, было в духе королевы. Теперь её будут звать Фелис. Очередная замарашка, которых сотни на улицах шумной и грязной столицы Вестероса. — Эй, пошел отсюда! — снаружи донесся грубый голос какого-то торговца. На Мучной улице, где жила Бетти, это было совершенно нормальным явлением. Вечная суета и толчея под окнами, сопровождающаяся нечленораздельными ругательствами. Запах выпечки. Когда утренний свет, только начинал золотить улицы столицы, заставая врасплох пьянчужку, шатающегося в поисках двери нужного дома, то казалось, будто с солнцем начинает просыпаться пчелиный улей, наполняя улицу мерным жужжанием, которое лишь усиливалось, достигая в полдень своего пика. Запах горячего хлеба из лавок поднимался к окнам, заставляя живот Офели недовольно ворчать и подзывая выглянуть на улицу, хотя бы вдохнуть этот волшебный аромат. Опершись на подоконник, она наблюдала, как внизу, будто живой рекой, спешат по своим делам макушки разных людей, от плешиватых септонов, начищенных шлемов городской стражи, цветных шапочек торговцев, до немытых патл бедняков. — Не смей тянуть свои грязные руки! Прямо под окнами остановилась скрипучая, двухколесная тележка с пирожками. Голову закружило от желания их отведать. Выглядели они, даже издали, отлично: лимонные, черничные и, наверняка, абрикосовые. Торговец же что-то недовольно ворчал, хотя скорее угрожал, бедному мальчику, худому, похожему на спичку. «Почти рыцарь, только с деревянным мечом на поясе», — в мыслях усмехнулась Офели, рассмотрев игрушку на поясе мальца. Хотя, выглядел прям, как тренировочный, который таскала повсюду Лианна в детстве. «Сколько же синяков от этой деревяшки пришлось сводить фрейлинам…», — проплывали в голове мысли и обрывки воспоминаний, пока девушка продолжала рассматривать бедного мальчика, который так чем-то напомнил ей дочь короля в детстве, а скорее даже дочь десницы… — О боги! — выдохнула Офели, ощутив будто весь воздух выбили из её груди. Она сбежала на первый этаж так быстро, как только могла, подхватив юбку до самых колен. От неожиданно распахнувшихся дверей и вылетевшей на порог Шторм, подпрыгнули оба, что торговец, что Арья. Но последняя оказалась расторопней и воспользовавшись замешательством мужчины, все же успела незаметно выхватить один пирожок, тут же пряча его в грязный рукав. — Во ты где… Племянник, — Офели покровительственно сомкнула пальцы на плече дочери Неда Старка, улыбнувшись настолько очаровательно, насколько была способна в тот момент, опешившему торговцу. Правда девочка тут же стала вырываться и пока она не кинулась наутек, бывшая фрейлина, подхватив её под руки, перенесла за порог дома и закрыла дверь, пока их обеих не начали осыпать бранными словами. Легче было держать в руках дикого кота, но он, наверное, и то меньше извивался и пытался поцарапать. Арья хоть и была худющей, но всяко покрупнее, поэтому долго держать её не получилось. — Успокойся, я не причиню тебе вреда, — Офели пыталась звучать спокойно и убедительно, но мечущийся взгляд ребенка, словно загнанного лесного зверька, по-прежнему искал, как бы сбежать. — Арья! Я не сдам тебя не Золотым плащам, не Джоффри, не королеве — никому. Сама не горю желанием повстречаться с кем-то из них, иначе моя голова быстро окажется на пике. Грязная, с всклокоченными волосами и зажатым в руке безжизненным голубем, девочка уж никак не походила на благородную дочь лорда Севера. Её даже трудно было принять за девочку в принципе. Она осмотрела с ног до головы Офели, явно прикидывая стоит ли доверять её словам. — Это правда, что Лианну бросили в темницу? Я слышала на улицах. — Да. И боюсь, но выход с них ее ждет только один. Арья ещё раз внимательно всмотрелась в грустные сиреневые глаза Офели, будто так могла узнать врут ей или нет, а затем, шмыгнув носом, тихо произнесла: — Светлые волосы тебе шли больше. — Слишком приметные, — усмехнулась Офели, ощутив волну облегчения и только, когда по щеке щекотно побежала влажная дорожка, поняла, что плачет. — Надо тебя накормить, хоть как-то, — утерев слезы тыльной стороной ладони, заметила девушка. Бетти оставляла её на хозяйстве со своими маленькими разбойниками, еды было не слишком много, но то, что не доедали знатные господа или подгоревшие блюда с королевской кухни, в результате попадали на обшарпанный стол, старого дома на Мучной улице. Наблюдая, как Арья жадно запихивает в рот черствый кусок пирога, будто кто-то вот-вот отберет его, Офели задумчиво постукивала подушечкой пальца: — Нужно выбираться из столицы, но это будет очень непросто. — Я знаю, — с набитым ртом, из которого чуть не вывалился плохо прожеванный кусок, проговорила девочка, — сейчас Грязные и Божьи ворота открыты, но через них можно только въезжать в город, а через Королевские и Железные пропускают лишь с разрешением и всех обыскивают Ланнистеры. Остаётся река, но перевозчику нужно заплатить. — И тоже быть осторожными. Глупо думать, что и её оставят без присмотра. В голове сразу начинал звучать мягкий голос Вариса: «Осторожней, дитя». Как скоро его пташки вновь запоют и расскажут о потерянной дочери десницы? Время утекало сквозь пальцы и если Боги вручили ей в дар это бедное дитя — значит спасти ее и будет платой Неду Старку за его добросердечие. Лианна, как бы больно ей не было это признавать, была одной ногой в могиле — никому не нужен настоящий наследник, когда на троне откровенный бастард — а значит Офели больше не имела никого… К горлу подобрался всхлип. Мерный звук суеты оживленной улицы прервал звон, пронесшийся над городом. — Смерть короля — бьют во все колокола, а если в один — созывают народ. Никогда не нужно следовать за толпой, — угрюмо произнесла она столь уже угрюмое наставление. «Деснице отрубят голову!» Крик с улицы пронесся над всполошенным, галдящим переулком и ему начали вторить другие голоса. Дыхание на мгновение перехватило. Офели взглянула на Арью, но девочка уже вскочила с места. Попыталась ухватить ее за рукав, но он выскользнул из ее пальцев. — Стой! Во имя Семерых, глупая ты девчонка! Выбежав на оживленную улицу, Офели лишь успела увидеть, как между двух крупных мужланов юркнула маленькая фигурка. Расталкивая зевак и подхватив юбки, она понеслась следом, но протиснуться было не так легко, как проворной, одиннадцатилетней девочке. — Дорогу! В последнюю минуту она едва успела увернуться от пронесшегося всадника. Сумасшествие! Толкучка лишь усиливалась и в одну минуту живой поток просто подхватил Офели, унося с собой к вершине холма Висеньи. Площадь перед главной септой больше походила на живое море, что даже кусочка мраморных плит было не разглядеть, так плотно все стояли. Пытаясь среди тысячи лиц отыскать глазами маленькую госпожу, Шторм невольно взглянула на кафедру Великого септона. Перед дверями септы, поддерживаемый двумя золотыми плащами, стоял он… Хранитель Севера. Все выкрики вокруг, грубые ругательства, проклятия и просто гул, на несколько секунд будто затихли, Офели не слышала никого и лишь смотрела на исхудавшее лицо мужчины. — Я, Эддард Старк, — голос северянина гулко прокатился над головами зевак, — лорд Винтерфелла, десница короля, предстал перед вами, чтобы признаться в предательстве перед богами и людьми. Это конец, такой жуткий в своей неожиданности, что давался диву происходил ли он на самом деле. В груди бастарда похолодело. Она знала, как никто другой, что милосердие не свойственно не одному из стоящих на том возвышении. С разных сторон полетели камни в сторону «изменщика». В голове появилась единственная здравая мысль. Арья. Расталкивая острыми, худыми локтями, человеческие туши, она пыталась пробраться вперед, чувствуя, что девочка не будет просто смотреть за смертью отца, но может высунуться, а тогда сложит голову рядом с ним. Мало времени… Ничтожно мало! — … Сир Илин, принесите мне голову изменника! — краем уха она уловила такой знакомый голос и челюсть непроизвольно сжалась от гнева и отвращения. Слова молодого короля немедленно подействовали на толпу, как на зверя, почуявшего запах крови. Она стала неистовствовать, превратившись в клокочущую, смертоносную пучину. Главное не упасть… Главное не упасть, иначе затопчут. В один момент её настолько сильно сжали между собой двое рослых мужланов, что девушка ощутила, как у неё захрустели ребра, выбив из легких весь воздух. Один из них вскрикнул, грубо ругаясь, когда его больно укусили, до крови, за плечо. На ее зубах остался противный привкус чужой крови. Пробиваясь дальше, Офели оказалась в самом сердце площади, у статуи Бейелора. Где же она? Где?! Сбоку, внезапно упал навзничь, стоящий рядом мужчина, в фартуке мясника. Перед глазами метнулась знакомая, немытая голова, но теперь в руке девочки оказался тонкий, острый клинок, которым она была готова рубить всех вокруг, чтобы добраться до помоста. Хвала богам или генетике рыцарей, что были в её роду, но Офели была достаточно высокой, несмотря, на худощавое телосложение. Обхватив Арью со спины, она крепко прижала её к себе, как мать бы прижимала собственного ребенка, пытаясь защитить. Несмотря на попытки северянки вырваться, она лишь сильнее стискивала её в объятиях, не позволяя вывернуться. — Отпусти! — надрывный крик маленькой миледи смешался со слезами и всхлипами. — Не смотри, не смотри, — словно мантру повторяла Офели, пока толпа загудела лишь громче. В стороне возвышения блеснуло лезвие клинка. Девочка забрыкалась ещё сильнее в её руках. Офели же продолжала закрывать ей глаза, пока сама заставляла себя смотреть. Она была обязана смотреть — быть единственным взглядом на это проклятой площади, который бы проводил Неда Старка в мир иной не с отвращением, а с благодарностью за его достоинства. «Да примут Семеро его в свои объятья…» Мгновение… И вздох, который будто разом издала вся площадь. Маленькое тело девочки обмякло, что теперь Шторм приходилось её держать, чтобы она просто не осела на землю. «… И да будут они к нему милосердны.» Офели старалась сконцентрироваться целиком и полностью на Арье, чтобы не обращать внимание на ноющую боль в собственной груди. Лорд Старк был практически ей чужим, но одним из столь немногих, кто был к ней добр и единственным, кто рассказал правду. — Пойдем, — пересохшими губами проговорила девушка, перехватывая маленькую, детскую ручку и подбирая с мраморных плит её тонкий меч. Она больше не смотрела в сторону Великой септы. Не хотела видеть крови, довольного лица короля и ужас в чертах старшей дочери Старков — бедной девушки, чья жизнь скоро должна была превратиться в бесконечный кошмар. Толпа, довольная зрелищем, начинала расходиться, чтобы заняться своими обычными делами. «Животные», — пронеслась мысль в голове Офели. Пускай она давно уже потеряла наивный взгляд на вещи, но сейчас ей хотелось хоть раз, просто презирать, не объясняя природу и мотивы действий других. Они неспешно шли в сторону лабиринта мелких переулков. Солнце начинало нещадно печь плечи, будто пытаясь вернуть ощущение жизни. Понимание, что в нескольких десятков шагов оборвалась жизнь того, кто был важно частью твоей, оставляла гадкий привкус. Но ее боль была ничтожной по сравнению с болью других — ей было не понять того, что пережили Арья и Санса, и что еще будут чувствовать остальная семья Старка, когда до них дойдут дурные вести. Это будет восстание, а может и война. Она легко могла представить, как старший сын Эддарда поднимает знамена и пойдёт на Столицу… Офели встряхнула головой, отгоняя неважные сейчас размышления. Джоффри, сам того не зная, сделал еще один еще шаг к своему смертному приговору. — Идем быстрее, — строгим голосом сказала Шторм, посильнее перехватывая руку девочки. — Что? — непонимающе моргнула Арья, но послушно ускорила шаг. — За нами следят. Чувство пристального, чужого взгляда было слишком хорошо знакомым для той, кто прожила столько лет в Красном замке. Но убегать ещё рано, всё, как на охоте, и если бежать сейчас, то их обеих настигнут слишком быстро. Главное, не позволить сократить расстояние между ними. Может, пташка Вариса? Нет, их взгляды пускаются вскользь, так не ощутишь на себе… За спиной послышались тяжелые, мужские шаги. Преследователь ускорил темп. — Скорее. Сердце бешено колотилось в груди. Из оружия у них был лишь маленький клинок Арьи, а также её деревянный, игрушечный меч. Да помогут им Боги, ибо никто иной им уже не поможет! — Эй! — грубый голос окликнул сзади. — Сюда, — Офели шмыгнула в узкий переулок и сразу свернула в соседний, чуть не сбив несчастного менестреля. « — Женщине простительна милая маленькая рассеянность, но сбегать так сразу… Миледи?! Не оставляйте меня с разбитым сердцем и того хуже — пустым кошельком!..» — прозвенел голос музыканта вслед. Направо, налево… Огибая торговые раскладки, выпрашивающих пару лишних монет попрошаек, Офели показалось, что они наконец оторвались. Оставалось ещё немного… Пару улиц и они в безопасности. Черт! Блеск отполированных панцирей кинулся в глаза слишком поздно. Пара стражей патрулировала улицу. Это промедление оказалось решающим. Грубая, сильная рука дернула плечо Шторм раньше, чем она успела почувствовать аромат кислого вина и прежде чем оказаться прижатой к стене, с ножом у горла. — Молчи, дура! — грозно прошипел мужчина, тяжело дыша, пока по его морщинистому лицу скатывались капли пота. — Что, на малявке хочешь заработать? Спутанные, лохматые волосы, грязная борода и гнилые зубы… Он уже давно перешагнул порог сорока и даже пятидесяти лет, но все ещё был достаточно крепок и силен, чтобы при желание свернуть ей шеи. Глаза хаотично забегали в попытке его рассмотреть. Черный цвет? Брат Ночного Дозора? — Я вас помню, вы Йорен, вы приходили… К отцу, — Арья попыталась оттолкнуть его от Офели, но бесполезно. — Она мой друг! Она мне помогает. — Тихо, глупый мальчишка, — выплюнул мужчина, но хватку ослабил, пускай лезвие прятать далеко не собирался. — И какой план? Шататься по городу, пока страже не примелькаетесь? Дурехи две. — Я хочу вывезти её, — Офели старалась звучать спокойно, хотя холод клинка лихорадил разгорячённую кожу. — Куда? — К старшему брату. Йорен недовольно нахмурился. — Я еду на Стену, увожу из города кучу мужчин и мальчишек. — Мы с вами, — не дала ему закончить Офели, резко выпрямившись. Она была достаточно высокой, чтобы поравняться с ним взглядами. — Мы? — он лишь сплюнул в сторону. — Если мелкая сойдет за мальчишку и на её скулеж всем будет наплевать, то ты хоть и плоская, как доска, но со своими косами… Куда? В бордель только. Офели посмотрела на свои волосы, бережно расчесанные и заплетенные в тугие косы, точно запоминая, как они выглядели в последний раз. Черные, лишённые кудрей и блеска, но все ещё мягкие на ощупь, они спадали ниже плеч и обрамляли высокие скулы и прямую линию носа, делая ее резкие черты, чуть более женственными и живыми. Ее руки подрагивали, когда она выхватила у Йорена кинжал, а в глазах защипало, но она тут же заторопилась, заметив испуганную Арью, что не отходила от неё. Резко отрезав первую косу под корень, Офели зажмурилась от болезненных ощущений, но не останавливалась, словно в сновидении орудовала волшебным лезвием, что рассекал северных мертвецов. Кажется, эту глупую сказку у костра рассказывал Робб Старк своим братьям и сестрам в один из вечеров королевского визита, что Офели случайно подслушала. И если будет война — мертвецов на Севера вправду станет больше. Когда больше не осталось волос для отрезания, а прическа была короче, чем у мальчишки-пажа, она с неверием взглянула на локоны, что покоились в ее руке вместе с кинжалом. Точно безжизненные змейки, утратившие всякую красоту. Офели бросила их на землю к отрезанным косом, что смешались с дорожной грязью и выглядели так, будто были такой же частью шумной улицы, как и стоящая в стойле лошадь. — Сойдешь за исхудавшего юнца из Вольных Земель, — фыркнул Йорен, внимательно всматриваясь в ее лицо. — Выезжаем до сумерек, через пару часов. Быть у Железных ворот или пеняйте на себя, парни.***
Ветер неприятно защекотал оголенную шею, и она сразу осознала свою беззащитность перед жестоким миром вокруг. Пока они с Арьей шли, чьи спутавшиеся космы также не обошло лезвие ножа, то со всех отражений щитов, склянок торговцев, зеркал, небольших, грязных луж на Офели смотрел размытый силуэт юноши — теперь просто Феликс, мальчишка виной жестокой судьбы оказавшийся в Вестеросе — с вытянутыми чертами лица, что не скрывала короткая прическа, а мешковатая одежда делала фигуру еще более исхудавшей. Больше не было королевской служанки, только мальчишка со странными глазами, и к своему ужасу Офели не узнавала собственное отражение. Успокоительный вдох не помог собраться: ее грудь сжимали спрятанные под рубахой ткани, отчего даже такой простой жизненный акт казался непосильной задачей. Офели инстинктивно потянулась, чтобы поправить волосы, но наткнувшись на пустоту, судорожно всхлипнула и встряхнула укорочённой челкой, стараясь унять наваждение. Ее одернул только крик Арьи, которая вязалась в драку с беспризорниками, также едущими на Стену, не заботясь о безопасности. Офели заставила себя оторваться от мыслей и натянуть излюбленную всеми придворными отчуждённую маску безразличия. Бросив нечитаемый взгляд на грязь под ногами, она двинулась вперед, будто втаптывала призрак своих локонов в землю настолько, что их уже было не разглядеть и не вспомнить…