Все могут короли, все могут короли,
И судьбы всей земли вершат они порой,
Но, что ни говори, от тамады уйти
Может не любой.
На что порой способен пойти человек, лишь бы получить желаемое. Как сильно его очаровывает награда за свои преступления, даже если они, порой, отнимают жизни. Император страсть как был влюблён, и влюблённость его это его и губила, а всё оттого, что не имела она взаимности, ведь, как известно, сердцу не прикажешь. Но жить с этим и мириться он не собирался, его могущества вполне хватало, чтобы заполучить желаемое силой.
Миниатюрная девушка азиатской наружности больше напоминала красивую гейшу. Китай сравнивал её с красавицей Си Ши, но признаться даже ей было далеко до такого божества. С каждым отказом и упрёками его недруга император становился всё более гневным. Имея такую власть смириться с отказом единственной наследницы, не имеющей право управлять троном, он не мог. Корейская империя была на редкость мудрой девушкой, и ей хватило ума понять, что с характером такой страны она будет несчастлива, если, в конце концов, не мертва. Этот союз мог произвести на свет мир и процветания её народа, но готова ли она отдать себя в жертву? Сколько уж ей не говори о надобности их брака, она была уверена, что для неё самой это ничем хорошим не закончится.
Для Японской империи она бы стала не просто женой или женщиной для продолжения рода, она стала бы гейшей его души, любящей матерью и всегда доступной женщиной, собрав в себе все идеалы, доступные его времени. Только одно не давало его мечтам сбыться: её нелюбовь. Она страшилась его, как и брака, ведь это ещё сильнее затягивает узел связанных рук. Но если бы все представители власти женились и выходили замуж только по любви, неизвестно, чем могла окончиться такая практика, к тому же у женщины никто особо не спрашивал.
Под венец идти пришлось под угрозой войны. Если не хочет добровольно, возьмёт силой, и уже тогда, её никто и ничто не спасет.
Розовый ханбок раздувало ветром. Губы её дрожали, а глаза не видели от слёз, и мукам её даже Господь не поможет. Император уже был женат, и не раз, и все те, кто вступил с ним в союз, сейчас мирно спят в своих могилах. Она боялась занять соседнее место, ведь мысли о смерти как о свободе, пугали её. Ни жить, ни существовать, не видеть больше глазами человека — страшнее всякого брака. Но и быть покорной не слишком большое удовольствие. Колени под давлением согнулись, она упала, закрывая белоснежное лицо ладонями, качая головой и всхлипывая. Скоро всё, чему она была так предана, падёт прахом к её ногам, и вся жизнь превратится в существование. Она не знала, как ей будет при муже, но догадывалось, что совсем не сладко. Как бы красноречивы ни были его слова о вечной любви, он не давал ей уверенности в том, что она останется цела и умом, и телом. Подняв глаза, она видит, как мимо неё проносится жизнь. Корейская империя должна быть сильна духом, но никакого терпения не хватит, когда над тобой, как смерть над погибающим, стоит угроза жизни. Совсем скоро она станет женой, а после, как водится, и матерью. За те несколько браков, что было у Японской империи, наследников он не нажил, хоть это было очень странно.
Поднявшись с упавших колен, она стряхивает с подола пыль, примирительно складывая руки вместе. За своё женское существо она порой стыдилась. Ведь родись она мальчиком, ничего такого с ней бы не было, быть самостоятельной единицей — очень дорогая роскошь, данная всем, кто не способен породить новую жизнь на этот свет. Утерев слёзы и гордо приняв свою судьбу, она возвращается в свой ханок.
В отличие от своей будущей супруги, император был в восторге. Наконец то, чего он так желал, будет принадлежать ему. Приданное, которое он получит после заключения брака, его не так волнует, как получение желанной женщины. Да, она его не любит, но он любит её. Но ему и не нужна её любовь, лишь её тело и ум. Будучи хорошо образованной для женщины, она покоряла сердца не только императоров, но и мужчин своей страны, однако, ни за кого из них выйти она не могла. Будь её отец жив, она бы уже давно была обручена с Японской империей.
Дабы показать своё безоговорочное превосходство, император велел одеть её в свадебный наряд своих традиций. Белый хададзюбан с нежно-ярким поясом, длина её волос позволяла сделать соответствующую причёску, от предложенного парика отказались сразу же, как он был предложен, неважно, сколько на это уйдёт времени, теперь, когда она уже не имеет возможности покинуть его, время не так важно. Даже ватабоси не мог скрыть её печали, однако, ни слезинки на церемонии она не проронила, на мужа своего и взглянуть не пожелала вовсе, гордость не позволяла вот так упасть и расплакаться, показав свою слабость, идти ей уже некуда, теперь она вещь в руках тирана, и ничего не сможет сделать с этим, вряд ли ей хватит характера, как Сада Абэ, родившейся уже намного позже. Она и помыслить не могла об убийстве и свободе, какими бы желанными они ни были.
Красивая свадьба станет лишь привлекательной обложкой для её истории, всё остальное — сомнительного содержания начинка. Девушка потеряла свою свободу, но не гордость.
Даже будучи в браке, она умудрялась отказывать своему мужу в его прихотях, но теперь, никакой прикосновенности нет. Удар за ударом окроплял тело ужасной болью, с уст слетали стоны, одежда безнадёжно испорчена, от тяжести тяжело дышать. Корея сомкнула уста, глядя мокрыми глазами на своего мучителя, не найдя там и капли жалости к её нежной женской натуре. Он бросает в ответ очень короткие фразы, и просто уходит, оставляя её созерцать свои собственные увечья. Избил и овладел ею, без чувств не хотела, а жалость не устроила.
Дрожащие ноги твёрдо ступают, поднимая тело. Корея не могла похвастаться величием своего характера, зато выдержки её порой хватало на многое. С выражением абсолютного спокойствия она осторожно снимает с себя гребень, что без особой нужны болтался в волосах, осторожно снимает испорченную одежду, усаживается за свой столик, и глядит в отражение, полное холода и пустоты. ЯИ так жаждал видеть ту Корею, которой она была при другой, свободной жизни, счастливую Корею, яркую и сияющую своим кокетством, а получил лишь погибший без корня цветок. Вода смывает макияж, лицо снова чистое. Культура другой страны позорит её, унижение её традиций хуже любого бранного слова. Теперь она гейша, проститутка и жена, три женщины, умещающиеся в одном теле. Её боль на радость властному императору.
Раны затянуться, боль отступит, но опустевшую чашу от вина водой не наполнишь, ведь то, что в неё вкладываешь, то и сможешь испить.
Девушке приходилось несладко, муж заставлял её учить его язык, и терпеть не мог, когда она что-либо говорила на корейском, общение через переводчика он считал уж больно «сглаженным», он мог недосказать что-то, или перевести не так, как то было изначально. Часами она проводила за изучение ненавистного ей языка, пыталась читать и общаться со своими учителем. Результаты были очень скудны, она могла произносить простые слова и фразы, но дальше двигаться было непросто. Девушка путалась в языках, писала знаковые иероглифы на свой манер, на что ей часто указывали, но перебороть эту привычку было сложнее, чем казалось. После уроков, она пыталась заниматься самостоятельно, но усвоенный буквально час назад материал забывался тут же, как она пыталась его применить.
— Отто, канай, ко.кодомо, мусуко, мусумэ... — читала Корея, смотря на свои черновики, после опускала лист, пыталась произнести снова, но вечно сбивалась, снова заглядывая в лист, опуская плечи и расстраиваясь, потому как слова совсем не хотели запоминаться. Темой сегодняшнего занятия была семья, уж если она не все слова могла запомнить, фразы-примеры и вовсе выходили из головы, не удосужившись остаться там хотя бы на час после урока.
Прижимая к себе свои исписанные листы, она неспешно возвращалась в покои. Косметика неприятно щипала лицо, скрывая всю красоту под слоем штукатурки, император желал видеть её без косметики только наедине, даже на свадьбе она без марафета не появилась, хотя не всех девушек украшает эта опасная штука.
— У Вас чудесно выходит, — девушка вздрагивает, опасливо оглядываясь. Корея знала, что никто не мог причинить ей вреда, но это не значит, что не хотел. Вообще, этот брак одобрил лишь сам император, никто другой не хотел видеть рядом с могучей страной императрицу иной, неприметной, ужасно маленькой и ни в чем себя не показавшийся страны. Так что врагов у неё имелось, и зная это, она старалась держаться подле императора, либо же его доверенных лиц.
Девушка спустя мгновения понимает, что к ней обратились на её родном корейском языке, без ломкости, словно для незнакомца этот язык был знаком с рождения.
— Очень глупо прятаться от девушки таким образом. Если Вам есть что сказать, скажите мне этого не скрывая лица, — Корея пыталась звучать убедительно, не показывая охватившего её страха, ведь здесь она как на ладони у своих недоброжелателей.
— Я не причиню Вам вреда, ваш отто будет в гневе от подобно, вам не хуже меня известно это, — человек помедлил, но после всё же показался девушке. Среднего роста молодой человек, одетый в серый тандзен с чуть более ярким поясом, без каких-либо узор и яркий приметный деталей, подол уходил в пол, а на его лице белая фарфоровая маска без одной глазницы, очертания губ и носа, лишь отверстия для дыхания и один зрячий глаз. Корея немного сдает назад, опасаясь такого странного гостя.
— У хорошего человека нет причин прятать своё лицо, — заявляет она, поджимая тонкие губки, недоверчиво глядя на него.
— То же могу сказать и о Вас, — рука девушки легла на накрашенную щечку, она опустила глаза, но всё ещё была не согласна с ним. — Это нужда, к которой нас привела воля вашего отто.
— Это не Ваше дело, — отвечает она, но поднимает глаза, чтобы ещё раз узреть единственный открытый глаз своего собеседника. У её мужа глаза были серые, пустые и холодные, да и сам он был светлым, как она предположила, страдал альбинизмом, в отличии от её собеседника. Глаза его цвета самого тёмного, горького шоколада, от них исходил жар, казалось, поднеси к нему руку и получишь ожог. Он смотрел на неё с интересом, кладя руку на пояс. Кажется, там было оружие, которое он, возможно носил. Оружие нет, но привычка осталась.
— Вы правы, не моё, — он кивает — Но кажется, Вам нужна помощь в изучении языка вашего отто?
— Это пустая трата времени, — печально замечает Корея, кидая беглый взгляд на свои черновики.
— Возможно, вам достался не самый лучший учитель, — предполагает молодой человек, немного сократив между ними дистанцию. — Я Нобуо Танака, доверенное лицо нашего императора.
— У него есть с этим проблемы, — замечает девушка. Её имя известно всем в этом дворце, не имеет смысла представляться. — Вы желаете мне помочь?
— Если позволите.
Урок японского языка прежде никогда так не завораживал, Корее до сей поры была отвратна культура её мужа, как и он сам, но глянув немного в сторону, на полноценную палитру цветов, состоящая отнюдь не из серых красок. И все же, как бы прекрасен ни был этот новый мир, девушка тосковала по дому. Будучи единственной наследницей она уже знала, какая судьба её ждёт, оттого жизнь людей простых казалась ей сказкой, только бы и она могла выбирать, за кого пойти замуж...
Девушка много читала, полюбила хокку, писала свои стихи. Теперь она могла учить язык Японской империи и не забывать своего собственного, теперь не путала слова и буквы, произношение её стало мягче, учитель хвалил её успехи, даже не подозревая, что далеко не его уроки помогли ей так складно заговорить.
Императрица была украшением для своего мужа, и почти всегда оставалась одна, как казалось отто. Корея же, не оповестив никого, сбегала к своему новому другу. Их разговоры, очень тихие и занятные, длились часами, он рассказывал ей о традициях и праздниках своей родины, о династиях и войнах, она слушала его, порой он мог переключиться с одного языка на другой, но теперь, она понимала, о чём он говорит. К сожалению, кроме языка ничему-то её больше и не учат, а он, казалось, знает всё, о чём бы она не спросила.
Между ними вспыхнули чувства, но этот огонь они заслоняли мыслями о том, что ничего кроме дружбы и быть у них не может, тем не менее, теплота между ними могла бы легко растопить свечу, а коснись они друг друга, полыхнуло бы настоящее пламя. Она императрица, и она замужем, а он... он был влюблён в неё так, как только может любить человек, искренне, верно. Не имей она титул, бросилась бы ему на руки, забыв себя и отчий дом.
Ноубо был с ней честен, однако, он никогда не показывал, что скрывает эта маска, какие уродства прячет фарфор. Всё хорошо в нём было, и голос, и манеры, и любовь, вот только кроме зеркала души, она ничего не видела. И так ей было любопытно, так хотелось открыть этот ящик Пандоры, что без мыслей о нём она не ложилась спать. Кто же скрывался под ней? Что она так усердно прячет? Какие тайны?
***
— А что там, в дали, куда заходит солнце? — спросила Корея, указав в сторону кровавого заката, наблюдая, как горизонт медленно пожирает алый диск.
— Там другие страны, и сейчас у них рассвет, — ответил молодой человек, сложив за спину руки. — Вам пора, — заметил он, слегка склонившись к девушке. — Ваш отто ждёт.
— Верно, — она кивнула, поднимаясь с колен и отряхиваясь. Какое-то время она молча смотрела на него, а потом опустила глаза в пол, перебирая пальцы.
— Что там? — снова спрашивает девушка, подняв голову.
— Там?
— За холодным фарфором. Вы так ко мне добры, неужели, не покажете? — наивно спрашивает она, улыбаясь.
— Боюсь, это того не стоит.
Она поджимает губки, прижав к себе ладони, лишь бы не сорваться и самой глупостей не наделать.
— Прошу вас.
— Императрица, ваш император был...так зол, я никогда не видел его таким прежде. Это...это и моя вина тоже. То, что случилось, оно...ужасно. Я не хочу напугать вас.
— Прошу вас, — снова повторила она, улыбнувшись.
Но улыбка пропала с её лица, стоило ей увидеть тайны белого фарфора. Лицо, убитое рукою человека, которого она звала мужем. Незрячий глаз, растерзанные щеки, губы, кожа покрылась шрамами, то, что когда-то было носом, теперь же лишь его остатки. Она вскрикнула, прижав руки к губам, едва не заплакав, и убежав прочь. Он растеряно смотрел ей вслед, сжимая пальцами свою маску, медленно надевая её обратно на своё уродливое лицо.
Корея едва не билась в истерике, сердце бухало в груди, ноги едва не запнулись о подол, она успела его придержать, но это не умаляло её страха. Не обезображенный лик напугал её до бледной кожи, ни шрамы, ни их вид, её пугала жестокость, которая сотворила такое бесчинство, и человек, чьих это было рук. В чём был виноват этот человек? За какие грехи его так наказали? Чем он прогневал императора? И не случится ли такое с ней? Девушке стало дурно, подоспевшие слуги приводили её в чувства, устрашившись её состояния и гнева её мужа, который, узнав о таком, будет рвать и метать, ведь никто не смел окромя его сделать ей больно.
Внезапную слабость объяснили возможной беременностью, мысли о том, что его сай носит его потомство, успокоили Японскую империю.
Девушка пришла в себя, и застала мужа в хорошем настроении. Такие перемены напугали её, но об их причине она узнала очень скоро. В конце концов, она для того и здесь, чтобы подарить отто наследника. Это ее главная и единственная обязанность, как супруги, как женщины.
Мысли о беременности больше страшили Корею, чем успокаивали. Пока под сердцем ребенок, Япония не посмеет поднять на нее руку, но эта привилегия, увы, недолговечна. Она стерпит муки, родит, прижмет к своей груди, но никогда не сможет полюбить дитя, отец которой отнял у нее покой.
А если родится девочка? Это покажется карой несчастной матери, Япония посмотрит на младенца как на больного чумой, с отвращением и неприятием, и только одному Богу известно, что сделает он с родившейся не того пола крохой. Нужен мальчик, первенец просто обязан быть мужского пола, если бы ещё самой женщине можно было выбирать.
Ноубо был рад за свою госпожу, однако заметил, что саму её это лишь опечалило. Выйти замуж за того, кого не любишь, носить ребёнка, которого не хочешь, жить жизнью, которая тебе чужда. Он склонился, молча смотря куда-то в пол. Не имея прежде возможности встретиться, Корея глубоко сожалела о том, что сделала тогда, и как сильно обидела этого человека, и чувство вины как змея сдавливало ей горло. Она горячо извинялась, оправдывая свой испуг не его внешним видом, а бесчеловечностью того, кто сделал это с ним, она испугалась той жестокости и боли, которую пришлось испытать ему. Чем он был виновен она не знала, а спросить боялась, да и не особо хотелось знать, боязно было задеть его еще глубже.
— Моя госпожа, — прервал девушку молодой человек, когда после неловкого молчания она снова попыталась заговорить. — Я не держу на вас зла, разве смею? Вы вольны пугаться и чувствовать, не стоит переживать. Я очень долго ждал нашей встречи, позвольте преподнести вам этот скромный подарок.
В руках Ноубо блеснул удивительной красоты гребень для волос. Изогнутый корпус с длинными зубчиками, совсем непохожий на тот, что сейчас носила Корея. На вид он выглядел дешево, сделанный из дерева и украшен самыми простыми рисунками. Руки дрожали, когда девушка приняла подарок, медленно и осторожно поглаживая его пальцами. Похожий гребень когда-то украшал и ее голову, только после свадьбы она прежде своего ничего не надевала.
Она держала кусок дерева так бережно и крепко, словно он мог упасть и разбиться, забрав с собой последнее, что напоминало ей о том, как сильно она любит свою родину.
Подарок был ужасно скромным, иная могла бы и не принять его, решив, что это не достойно и ее внимание, куда уж украшать голову, но Корея держала его так трепетно и с такой любовью, будто у нее в руках был ребёнок.
— Я... Не думаю, что я могу это принять, — поджимая губы произнесла императрица, но пальцы не разжимались, как бы она не пыталась отпустить столь чудный подарок.
— Моя госпожа, разве дело в его цене?
— Дело в моем отто. Я не смогу носить его.
— Тогда может оно украсить вашу душу, а не волосы?
Корея прижала к груди руки, и в миг ее окутало спокойствие. Частичка родины согревала сердце, подарок был прекрасен хотя бы оттого, что был выбран с душой, это именно то, что хотелось бы ей, а не её мужу.
***
Все тяготы переносились не так тяжело, когда на твоей стороне была поддержка, хотя бы один человек. Никто боле не жаловал здесь её, столько достойных претенденток было отвергнуто привередливым императором, которых ни статус девушек, ни красота не волновали, и как бы покладисто себя она здесь не вела, находились люди, желающие избавиться от неё. Но сделать это не навлекая на себя гнев его высочества — почти невозможно.
Однако, человек искавший всегда находит. Более приближённые к императору лица, встающие против юной императрицы, узнали то, чего ни им, никому другому не предназначалось.
Счастье девушки длилось недолго. Последняя тихая гавань ушла под воды безжалостного океана, затопив всякое спокойствие и надежды. Об их тайных встречах узнали, да и, как предупреждал Ноубо, это должно было когда-то случиться, но никто из них не ожидал, что это случиться так рано.
Корея была в ужасе от вида разгневанного отто. Их застали не в постели, не в объятьях друг друга, а просто стоящими рядом, но этого хватило, чтобы обвинить несчастную в измене. Чуть позже Корея подумает о том, что это мог бы быть любой другой человек, с кем бы она остановилась поздороваться и пообщаться, ЯИ был слепо влюблён в нее, но и лицам своим приближённым он доверял не меньше. Тронуть её он не посмел бы, кто бы что не говорил, а дитя в утробе не могло быть чужим, даже если девушка не любила его, отдаваться другому телом не посмела бы никогда.
Несчастного человека ожидала страшная кара. Теперь, запуганная в положении девушка наблюдала, как единственного друга, который у неё был, её же муж публично казнит. Острое лезвие превращало одеяние в тряпки, а кожу разрывало на лоскуты, походящие на свисающую бахрому. Молодой человек стойко терпел, сжимая зубы, опуская вниз глаза, не моля о пощаде и не опускаясь, ибо даже зная, что его завтра уже никогда не наступит, он не потеряет больше лица, ему как никому другому известно, что не физические удары приносят наслаждение белоснежному владыке, а стоны и боль в глазах. Такого удовольствия он не получит, уже не важно, настолько сильна будет боль.
Нобуо когда-то был его доверенным лицом. Верный слуга, мудрый соратник, и просто хороший друг. Этот человек наставлял и помогал ему, в его преданности не смог бы усомниться ни один человек его страны, всё, что делал этот человек было во благо. Он, как и народ, был богобоязненный, знал свою культуру, и культуру страны по соседству, куда иногда наведывался его император.
Платоническая, братская любовь связывала этих мужчин, но очернило её не предательство, не гнусный поступок, а чистейшая зависть. Нобуо был красивым, приятным молодым человеком. Ко всем он обращался как к равным, к женщинам, к мужчинам, к детям, к Богам. Его человечность влюбляла в него многих женщин, и как бы велик ни был ЯИ, не всем представительницам прекрасного пола нужно было величие. Зависть. Она, подобно капли яда, отравляла разум молодого правителя, гордыня шептала на ухо слова о том, что стоит его дорогому другу знать своё место, и день за днём этот шёпот становился всё настойчивее и убедительнее.
Белый император истязал чужое лицо до тех пор, пока оно не перестало подавать явные признаки жизни. Гнев успокоился, однако, содеянного было не исправить. Раскаяния тот не испытал, лишь власть и отвращение к ещё живому телу. Более Нобуо среди людей не появлялся, и даже затаив обиду на своего бывшего друга, не оставил его, продолжая так же служить. Но верность его и покорность лишь злили Империю, дескать, даже после того, как он поступил, этот человек своих убеждений не изменит и другом ему быть не перестанет.
Года шли, Нобуо заменяли другие, более удобные люди, не говорящие то, что не нужно, беспрекословные и покорные, что бы им не повелел Японская империя, однако, немногие из них отличали преданность от лицемерия. Желая откусить кусок побольше, один сталкивал другого в яму, и даже замечая это, император ничего с тем не делал, не сказать, что ему это не нравится. Тешит его самолюбие, куда же без этого?
Нобуо хорошо знал корейский, уж откуда император вряд ли когда-нибудь узнает, да и эти знания ему уже были ни к чему. Кровь ручейками стекала по мечу, собиралась лужей под лежащим телом, не произнеся ни слова, казнённый умер, лежа в собственному соку.
Сердце девушки от страха и отвращение перед своим отто бешено забилось, слезы из глаз хлынули мгновенно, стоило больших усилий удержать тяжелый стон и всхлип, часто дыша, она прижимала к покрасневшему лицу холодные ладони, пока ужасная боль не заколола где-то в животе, она склонилась, намереваясь упасть без сознания.
Императрицу подхватили чужие руки. Подол одеяния её стал влажным, а боль усилилась и выдавливала крики из изнеможенного тела, дыхание становилось тяжелым, ей казалось, будто вот-вот задохнется. Грудь сдавило, с губ сорвался вой. Буквально секунды прошли перед тем, как вокруг неё собрались люди, однако самой ей казалось, что в этом бреду, где кроме стуков собственного сердце боле ничего не слышно, она провела несколько часов. Она уже не в силах вспомнить ни крики женщины, что принимала внеплановые роды, ни слуг, держащих чистые одеяла, ни собственного лица, ибо было ей так дурно, что вот-вот появившийся из неё ребенок волновал её меньше всего. Да и не сказать, что прежде она его любила.
Роды давались тяжело. Она не переставая кричала, боль и отчаянье разрывало её, словно дитя, пытаясь пробраться наружу. Её тело нагрелось, хотя сама она постоянно утверждала, что ей очень холодно, просила воды и убрать от неё что-то странное, ей мерещилось разное в размытых силуэтах, но ничего из того, что она могла себе представить, не пугало её сильнее, чем осознание того, что её жизнь продолжается, и теперь каждый день будет подобен танцам на стеклах.
Ребёнок волновал молодую маму меньше всего. Она не обращал внимание на его плач, лежа в кровати без каких-либо эмоций.
— «Если бы ты только умер...» — молила она про себя, глядя пустым взором в потолок. Пока ребенка насильно не уложили ей в руки, она бы и не подумала накормить его. Взгляд её оценивал малыша не как младенца, покинувшего её лоно, а как ужасное создание, вцепившемуся в её грудь и высасывая из неё все до последней капли.
Малыш получил имя в честь своего отца. Раньше Корею волновали мысли о том, что будет, если родиться девочка, однако теперь уже, это не имело никакого значения. Сам же император был более эмоционален, родился наследник, да и к тому же, все сомнения насчет верности жены пропали в тот миг, когда ЯИ увидел младенца, а если точнее, цвет его волос. Белый. Сперва цвет казался желтоватым, можно даже сказать, светло-желтым, но с возрастом, они станут заметно белыми, как и у самого императора.
***
Уже прошёл месяц, как родился маленький Япония.
Малыш отдыхал после кормления в своей кроватке, а его мать, сгорбившись рядом, пальцами поглаживала зубья деревянного гребня, сжимая его с такой силой, будто его могут отобрать. Её халат был небрежно накинут на нее, ткань едва прикрывала молочные груди, плечи закрывали растрепанные волосы, а сама она, почти не моргая, смотрела, как пальцы касаются зубчиков гребня, словно пытаясь наиграть мелодию, как на арке. Обеими руками она покрутила предмет в руках, а после поднялась на ослабшие ноги, укуталась в халат, присела за свой столик, осторожно уложив украшение перед собой. Волосы она собрала, стерла слезы с глаз, выдохнула.
Сердце пропустило удар, когда дверь покоев открылась, и не медля, внутрь зашёл мужчина. Без стука и без приглашения, но хозяину этих покоев приглашение не нужно. Сначала ЯИ прошел к колыбели малыша, полюбовался им и направился к жене. Та торопливо схватила свой гребень, желая спрятать его от чужих глаз. Но к сожалению, ей это так и не удалось.
— Что это? Покажи сейчас же, — потребовал император, схватив за запястье свою жену, но та упорно не поддавалась, постанывая и прикладывая усилия, чтобы удержать дорогой для себя предмет. Но сил ей не хватило, и деревянный гребень оказался в руках её мужа.
Корея упала на колени, выставив перед собой ладони и посмотрев вверх, на недовольное лицо мужчины, а после взмолилась.
— Нет, прошу...оставь его, — умоляла она, а после с ужасном смотрела на то, как зубчики трещат в его ладонях, отламываясь один за другим. Понятно было, чьё это подношение, и почему для императрицы оно имело намного большую стоимость, чем всё то, что было у неё в шкатулках.
Раздавленная девушка упала без сил на пол, уткнувшись лбом в пол, но её быстро отдернули, подняли на колени и наградили громкой пощёчиной. В глаза смотреть своему мучителю она не решалась, ничего кроме гнева и похоти там не было. Она покорно поддалась, когда он, не заботясь о её состоянии, грубо снимал с ней халат, желая сейчас вновь завладеть ею, показывая, кому она принадлежит до самой смерти. Как вещь, как игрушка.
После родов её влагалище было ещё немного травмировано, и заниматься сексом не рекомендовалось, но сдержать себя ЯИ не мог, и хотел только свою жену.
Колкая боль внутри не отпускала. Набухший член давил на нежные стенки, она приподнимала таз, пытаясь облегчить это состояние, но нетерпение императора заставляло её вновь опуститься на пол.
Детородный орган с хлюпающим звуком входил и выходил из неё. Порой попавший воздух ужасно давил, она начинала скулить, слёзы стекали по краям глаз, этот процесс больше не приносил никакого удовольствия, однако её отто казалось иначе, он был буквально на пике, видя, сколько мучений прелюбодеяние приносит ей, она не может отказать, и вынуждена это терпеть.
Влагалище непроизвольно сжимается, пытаясь удержать инородное тело и не пустить дальше, но этого недостаточно, да и делает только хуже. Ногтями она впивается в его спину, сжимает, царапает, но император не обращает на это внимание, он слишком занят своим удовлетворением. Он любит её, но сдержать свои инстинкты не может, и нежелание Кореи быть покорной его только раздражало, ведь она женщина, его женщина.
Империю не смутило наличие сына рядом. Стоны и скуление жены разбудили малыша, но даже это не останавливало его до тех пор, пока он не излился в свою возлюбленную. Отдышавшись, он покинул тёплое лоно, поднимаясь на ноги, смотря на неё довольным, властным взглядом, а после и на своего сына, отчаянно зовущего маму.
— Успокой его, — приказал он перед тем, как покинуть свои покои, оставив женщину и малыша наедине.
Нутро ужасно жгло и кололо. Она собрала последние силы, чтобы подняться и успокоить мальчика, в душе страшась мысли о том, как легко сейчас она может просто задушить его насмерть.
Подобрав на руки Японию, Корея прижала его к своей груди, но малыш не успокаивался, да и не слишком она усердствовала, одному Богу известно, как ей не хотелось больше брать его в руки, делая вид, что он для неё всё, натягивая маску любящей и заботливой матери. Только глухие стены этих покоев знали, как сильно она ненавидит его, и лишь крупицы благоразумия не дают ей убить дитя.
***
Япония мальчик был неплохой. Император страшно гордился им и возлагал на него большие надежды, ведь он словно копия его самого. Отец в сыне души не чаял, однако его мать всегда была холодная и отстранённая, всегда молчала, много читала, часами сидела у своего зеркала, расчёсывая и без того прямые волосы, сына видела не часто, к его успехам была безразлична, а на похвалу скупа. Приемник императора не раз видел, как ЯИ мог ударить свою жену за непослушание, а та, молча вставая, не произносила ни слова, поправляла кимоно, убирала волосы и возвращалась к своему занятию.
Мама была такая красивая, на ней всегда были красочные платья и украшения, она собой словно дополняла Империю, как декорация, и, подобно ей, всегда оставалась лишь объектом восхищения, но не более того. Как-то спросив отца о том, зачем он бьёт маму, он получил весьма ожидаемый ответ. Все женщины должны подчиняться мужчинам, если этого не происходит, их наказывают. Так же Япония узнал, какие бывают женщины.
Жена.
Гейша.
Блудница.
Первая категория женщин призвана принести уют в дом и потомство, вторая — покой и душевное наслаждение в жизнь своего собеседника, ну, а третья — удовлетворить потребности мужчины, только и всего.
С ранних лет мальчишка понял, что девочки — это прислуга, и их назначение в этом мире лишь служить своему мужу или отцу. Ну, или другому мужчине, будь то клиент или ее родной брат.
Но мама…всегда казалась ему какой-то другой женщиной. Она не служила отцу, не вела с ним беседы, мальчик, конечно, не знал, выполняет ли она свою основную функцию, но исходя из того, что он сейчас здесь, вероятно да, и в последнее время он стал замечать, будто её стало больше. Её живот стал круглым и упругим, это было очень даже заметно, а после он узнал, что у него будет брат. Или сестра.
Этот живот был таким манящим, так и хотелось его потрогать, ведь если верить словам отца, именно там сейчас живёт его брат. Япония для себя решил, что это мальчик.
Стоило только протянуть руки к желанному животу, чтобы потрогать его и ощутить, как за ним шевелиться маленький человечек, как мама грубо убирала его руки, смотря на него с такой злобой, будто он сбил её с ног или случайно ударил. Ему это не нравилось, он ведь не сделал ничего плохого ей, а она ругается и дерётся.
С позволения отца ему всё же удалось потрогать этот живот. Большой, теплый. Он должен был быть очень мягким, но прикоснувшись к нему мальчик ощутил что-то достаточно твердое, он хотел надавить сильнее, но мама не позволила. Так странно, но при этом очень интересно.
Для её срока уж больно большой был живот. Вероятно, там был не один ребёнок. Корея настояла на том, чтобы её бывшие владения отошли этим двум, они смогут разделить эти владения и борьбы за власть среди них не будет. Японская империя согласился.
Вторые роды прошли не лучше первых. Но теперь, она не была сосредоточена на пустоте, хотя оставалась всё такой же безразличной к своим собственным мужем. Со своим статусом она обязана, но любви она ни ему, ни детям не обещала. Ненавидела своего отто, а сына и вовсе терпеть не могла, хотя сам Япония трепетно относился к мамочке, не понимая, почему она так его не любит.
Родившуюся двойню назвали в честь Корейской империи. Малыш Северная Корея, и малышка Южная Корея. Девочка, как и её старший брат, тоже была беленькая, а вот мальчик же унаследовал внешность самой женщины. Рождение девочки моментом было спорным, но всё же, это ребёнок династии, да и найдётся тот, за кого она выйдет замуж. Всё же, сыновья есть почти у всех, так что она без мужского надзора не останется.
Женщина держала в руках свою новорождённую дочь. Господи, как же она была красива, сама Корея не могла свести с младенца глаз. Аккуратная малышка, доверчиво жмущаяся к матери. И её сын, тоже так похожий на её саму. Она с интересом погладила нежную девичью щечку, поднесла к себе ближе, коснувшись её губами. Малютка немного подергалась, но всё так же продолжала спать. Корейская империя сдавлено улыбнулась, любовно оглаживая белые волосы. Её сын лежал рядом с ней, он освободил одну руку, чтобы так же погладить его и восхититься красотой своего дитя. При взгляде на двойняшек у нее не возникало такой ненависти и желания убить, как было с первым ребёнком.
Наблюдавшей за счастливой мамой Япония ощутил укол ревности. Почему Корея больше любит новых детей, а к нему относиться так, будто он не её ребенок? Почему она не любит его? В чем он перед ней виноват, и чем ей так приглянулись эти новые дети? Его грызло чувство несправедливости по отношению к нему, словно для этой женщины он не сын, а обуза.
Отец пришёл так же посмотреть на своих детей. Он тоже заметил эту необычайную красоту своей дочери, только вот у него прядь волос в районе чёлки была полностью красной, а у нее красная и синяя. Сейчас мама и папа не спорили, не кричали, общаясь так, будто правда любят друг друга, император бережно взял на руки новорождённую дочь, с такой любовью и нежностью он не смотрел даже на Корею, хотя её любил не меньше, чем своих детей.
Устав терпеть это, Япония ушёл, оставляя свою семью наслаждаться редкой симпатией без него.
***
Время шло. Месяца сменяли друг друга, рождались и умирали люди, близились и отступали войны, у многих других стран так же росли дети.
Занявший после своего отца место у власти СССР обзавёлся уже своим приемником. Молодой Россия уже подвал неплохие надежды, главное мальчику не попасть не в те руки. У Третьего Рейха умница Германия, дисциплинированный, умный мальчик, а у Японской империи Япония.
Он был немного странным, но по большей части очень похожим на своего отца. Как внешне, так и характером. С годами он стал грубоватым, несносным, но невероятно умным молодым человеком. Его младший брат имел страсть к оружию, а сестра к красоте и книгам, совсем, совсем как их мама.
Конечно Северная Корея был немного с гнильцой, но после смерти матери стал более спокоен и молчалив.
Корейская империя ушла из жизни после очередного избиения. Уже на этот раз, выдержать она не смогла. Сломалась, как тонкий стебелёк, удерживающий крупный бутон цветка. Смерть императрицы отобразилась на всех по-разному. Япония не проронил ни слова, будто женщина, лежащая без признаков жизни, была ему вовсе не знакома, а его отец словно поверить не мог, что это произошло.
Близнецы были немного подавлены, особенно Южная Корея. Мама любила её больше всех, никогда не отказывала в ласке и любви, в то время как старший не мог рассчитывать даже на долю того внимания, что она получала.
Японская империя тоже прожил недолго. Казалось, без Корейской империи он больше здесь себя не видел. Он не жалел о жестокости по отношению к ней, он жалел лишь о том, что не знал меры и в этот раз, она уже покорно не встанет.
Нашли его в луже его собственной крови и воткнутым в живот мечом. Не прошло и недели с момента похорон матери, как детям пришлось рядом хоронить и их отца. Даже несмотря то, что они осиротели насовсем, Япония всё так же был скуп на эмоции. Теперь, оставленные ему владения принадлежат лишь ему, его брат и сестра могут покинуть их, и желательно поскорее.
Южная Корея шмыгала носиком, подрагивала от всхлипов, рукавами утирая слёзы, бережно укладывая вещи матери рядом со своими. Конечно, она ещё не доросла толком до платьев Корейской империи, но не взять их на память просто не могла. Её излюбленные украшения она тоже заберёт с собой, какие-то оставит братьям, если они захотят сохранить их. Старший точно выбросит их, но вот Северная Корея тоже любил маму, поэтому ей будет не жалко отдать и ему что-то на память. Сегодня они уедут, времени не так много, но собираться почти уже не было сил, всё время она то успокаивалась, спешно складывая всё необходимое, то снова срывалась на рыдание, опускаясь на колени и плача.
Ничего отцовского брат взять не разрешил.
— Тебе одной не нужно столько украшений, — от неожиданности девушка едва не выронила из рук флакон с духами, но вовремя сдержалась, лишь нахмурившись и глубоко вздохнув.
— Какое тебе дело? Тебе всё это ни к чему. Мама не любила тебя, и ты не любил маму. Убирайся, пока я не уехала, это всё ещё моя комната, — решительно заявляет девушка, склоняясь над коробкой, чтобы убрать туда парфюм.
— Этот дом уже мой, и всё, что тут есть, тоже принадлежит мне. Я могу и не позволить тебе забрать всё это, — насмешливо заявляет старший, вовсе не собираясь уходить.
Девушка раздражительно вздыхает и поворачивается к нему лицом.
— Да когда ты уже успокоишься? У тебя есть всё, что тебе нужно, отец все отдал тебе, все, что принадлежало ему, а нам на двоих остались мамины владения, и если мама тебя не любила, это только твои проблемы. Не знаю, что ты такого сделал, но это только твоя вина, и своим безразличием мою скорбь ты не отравишь. Убирайся.
Это так раздражало Японию. Женщина. Ему приказывает женщина. К тому же, она не смеет обвинять его в таких вещах. Отца, который раньше огораживал её от проблем, сейчас уже нет.
Чувства власти и безнаказанности завладели им. Он усмехнулся, не только не исполнив волю младшей, но и уже откровенно зайдя на её территорию. Она нахмурилась, оскорблённая таким поведением, однако очень быстро недовольство сменило выражение полного ужаса.
Япония схватил её за запястья, повалив на кровать, отчего стоящая на подушке шкатулка с украшением упала, выпустив всё содержимое на пол. Металл заблестел на солнце, от боли в затылке Южная корея застонала, приняв попытку сопротивление, решив, что брат собирается её ударить. Но дальнейшие его действия заставили девушку сорваться на громкий крик, склонившийся над ней парень просунул руку между её бёдер, задирая и пытаясь испортить подол кимоно, и зачем он это делал стало ясно сразу же, как только он добрался до её исподнего.
Младшая сестра была очень похожа на маму. Такая же красивая, изящная, умная, и немного вредная. Всё в ней напоминало Корейскую империю, даже аромат её сладковатых духов, её лицо, её характер, он возжелал её, её любви и уважения, её ласки, которую никогда не получал от матери, её красивое, чистое тело.
Изнасилования не произошло. Услышав громкий крик, Северная Корея прибежал в комнату сестры, застав старшего брата и её саму на постели. Без смущения он схватил старшего, оттаскивая его от сестры, крича ему попутно о том, что она того не стоит и ему нужно успокоиться. Всё, лишь бы превосходящий его по силе парень не совершил ошибку, так ещё при этом случайно убив и самого Северного Корею. Япония лишь дернул плечо и фыркнул, спешно удаляясь из сестринской комнаты. До конца сборов Южная Корея попросила брата остаться с ней на всякий случай.
***
Япония наблюдал за тем, как его брат и сестра покинули дом. О произошедшем они не говорили, словно этого никогда и не было, но Южная Корея опасливо обходила его, не отходя от Северной Кореи, лишь бы снова не испытать тот ужас, потому что старший мог довести дело до конца.
Но ничего не случилось, они спокойно уехали.
Вернувшись в дом, он решил проверить комнаты своей родни, в особенности отцовской, он же запретил забирать оттуда что-либо. Мама покои делила с отцом, но её вещей там уже не было. Южная Корея постаралась.
Первой на его пути была комната младшей сестры. Он не понял зачем, но всё же вошёл туда, заметив, что сестра забрала не всё. Небольшой флакончик духов одиноко стоял на низком столике возле кровати, где сестра хранила свою косметику. Удивлённо вскинув брови, он прошёл дальше, присев на колени, взяв в руки этот косметический атрибут. Поднеся его ближе к лицу, он уловил знакомый запах. Мамин запах. Веки от наслаждения сомкнулись, пальцы с силой сжали пузырёк, жадно вдыхая аромат.
Может, мама и не любила его, зато он её больше всего на свете. Южная Корея вредничала, но знала, что это так, и даже несмотря на произошедшее, позволила брату никогда не забывать о ней.
