Не время для драконов.

— О, разумеется, мне есть что тебе предложить, чтобы ты немного загладил вину, — со скрытой злобой науськивающе мурлычет Чайльд, подталкивая консультанта в спину, пока они поднимаются на второй этаж. — Так сказать, слегка умерил мой пыл. Желание хоть как-то мало-мальски отомстить бьёт через край, душит до слëз в уголках глаз, заставляет шагать всё быстрее и быстрее, чтобы наконец-то затолкнуть Чжун Ли в собственную спальню, закрыть дверь на замок, вдобавок подпереть её тяжеленным сундуком со старыми игрушками и усесться на него же, прижать руки к лицу в попытках унять дрожь и рвано выдохнуть, глядя на собственные обнажённые пальцы. «Непривычно… Я впервые при нём без перчаток. Да и вообще не в униформе. Ха-ха!» — Послушай, Чайльд, — мужчина так и не пошевелился — стоит посреди комнаты, как выбивающаяся из общего интерьера статуя, сверлящая тебя своими кусками кор-ляписа вместо глаз, — я не хотел доставлять тебе неудобств. Мы можем поговорить в другой раз, если ты- — Нет, — отрезает он. «Я не сдамся. Не сдамся. Не дождёшься!» — Нет, — спокойнее продолжает Чайльд после глубокого вдоха. — Раз уж пришёл, доводи до конца. Кажется, Архонту режет слух обращение на «ты», но он никак не возражает. Тарталья встаёт с сундука и не такой твёрдой, как хотелось бы, походкой добирается до шкафа у окна. Отодвигает папки с бумагами, коробки, небольшую статуэтку-робота… выуживает запечатанную бутылку водки. — Мы, живущие в Снежной, зовём это огненной водой. Поверь, ваши вина и прочие лепесточки и рядом не стояли с тем, что у меня в руках. Вот она по-настоящему греет сердце! Он выдвигает низенький круглый столик почти в центр спальни, ближе к кровати, и ставит на него две запылившиеся стопки из того же шкафа. — Выпьем за нашу победу, а? — скрип протираемого тканью стекла смешивается со скрежетом собственных зубов, а разливающаяся по сосудам жидкость журчит так же, как обида, доросшая до самого горла. — За победу Снежной! — …за ещё одно добытое Фатуи Сердце Бога, — тише и вкрадчивее добавляет он, с упоением наблюдая, как Гео Архонт пьёт за собственное поражение. «Как же это унизительно! Моракс, куда делись все твои гордость и принципы?» — Вы правда проделали колоссальную работу, — резонно подмечает Чжун Ли, со стуком возвращая стопку на стол, из-за чего Чайльд давится. — Какова ваша следующая цель? — Сумеру, — скептично изгибает бровь Тарталья, присаживаясь на кровать и похлопыванием ладони приглашая Моракса сесть рядом. — В Инадзуме всё как-то слишком быстро прошло. Либо это я так долго возился в Ли Юэ, — он пожимает плечами, снова наполняя стопки под вопросительный взгляд консультанта. — А теперь — за вторую победу в Инадзуме. …и за то, и за это, и ещё… Кажется, Божество наконец-то начало пьянеть. Правда и у самого Чайльда вот-вот начнут плясать звёздочки перед глазами, но он из крепкого десятка и может выпить намного больше, чем по нему можно было бы сказать. — …корабль прибыл, и вот теперь я здесь. В Снежной красиво, не правда ли? Сейчас как раз то время года, когда есть шанс увидеть северное сияние. — Да, ты прав. Здесь красиво. — И холодно, кстати. А ты, я смотрю, совсем налегке. Моракс молча кивает. «Ой, ну и тьфу на тебя, балбес». — Где планируешь ночевать? Мужчина немного растерянно смотрит в окно, из-за чего Чайльд весело хмыкает. — Хорошо, оставайся здесь, если выпьешь со мной ещё. У нас в доме много комнат, не переживай. «Давай же, пей. Пей как в последний раз! Ещё совсем немного…» Если предположить, что в теле Архонта, пусть и бывшего, есть кровь, то его щеки определённо начали краснеть. Однако и Тарталья запоздало осознал, что последняя стопка была уже лишней. — Тебе не жарко, м? У нас в доме топится печь, здесь тепло. — Разве что немного. Совсем не критично. — Ну что ты, мне важен комфорт моего гостя! Чайльд поднимается с кровати, Чжун Ли встаёт одновременно с ним. «Так даже проще». Подойти спереди, неторопливо, прилагая усилия, чтобы пальцы слушались, расстегнуть три пуговицы, удерживающие тяжёлый плащ с золотыми цепями и расшитыми нитями узорами. Снять. Деликатно повешать на дверцу шкафа, отойдя на пару шагов. Вернуться и молча удивиться количеству одежды на теле своего гостя. — Да тебе не просто жарко… ты вообще ещё жив? — тихо усмехается Чайльд, вновь приближаясь и расстëгивая угловатые ромбовидные — крайне неудобные! — пуговицы жилета. — Ошибаешься. Мне вполне комфортно в своём костюме, — вторит Чжун Ли таким же тихим голосом, но даже не шевелит рукой в знак протеста смелым и малооправданным действиям Предвестника. — Что ж… Что привело тебя сюда? — Чайльд, — голос возрастает в своей мощи и твёрдости. — Я уже говорил, что сожалею о своих действиях и словах и признаю свою вину. — «Хочу извиниться» — слишком банальная причина, Архонт. Люди в такое редко верят, — сухо чеканит он, опустив голову и рисуя взглядом невидимый след, провожая им жилет, покидающий тело и оголяющий чёрную матовую рубашку. Аккуратную, без единой ворсинки на ней. Почти совсем новую… — Прекрати, — Чжун Ли осторожно перехватывает руки Тартальи, поэтому он сбито усмехается и наконец-то поднимает взгляд на собеседника. — Мы можем поговорить? В ответ начавшие мелко дрожать пальцы без усилий вырываются из слабой хватки и развязывают чёрный галстук со вшитым внутрь камнем янтаря, а голубые глаза впиваются в самое основание яшмовых, если не смотрят сквозь них. — Поговорить? Конечно. Позволь только… — он зажимает соскользнувший с шеи галстук в зубах и принимается за рубашку, не смотря, что там находится под ней. Одна пуговица. Две, три… последняя. Тянет её вниз с выраженных плеч на угловатые руки, почти обнимая, перехватывается с ворота за нижние края и затягивает плотный узел. Со скрежетом выхватывает изо рта галстук и фиксирует руки ещё сильнее, чтобы… наверняка не распутались. — Теперь можем говорить. Моракс громко вздыхает и молча пятится назад, когда Чайльд подталкивает его ладонью в голую грудь. Прижимается спиной к стене. Стоит, как загнанный зверь. Но всё ещё гордый и смелый… «До чего же это унизительно… Ты, Божество, готов терпеть это, лишь бы доказать что-то самому же себе? Доказать что-то мне?» — Я расскажу тебе, что случилось под сводами той пещеры, если ты готов слушать. — Готов как никогда и как никто другой, — тихо мурлычет Чайльд, проводя пальцами по плечам, горячим и гладким, и добавляет, склонив лицо над обманчиво тёплой грудью. — Тц, как же ты жалок сейчас. Он опускает руку почти на центр груди, смещая её влево и тут же опуская на живот, стараясь не выдать в таком глупом жесте попытку услышать человеческое сердце. И там, глубоко, что-то тихо и гулко откликается. Так тихо, что больше похоже на мираж, собственные домыслы. Но всё же… Тихое, аккуратное дыхание улавливает слух, немного сипящее, на крупицу неравномерное и такое живое… такое настоящее. Каждое прикосновение пальцев отвечает жаром, исходящим от такого человеческого тела. Каждое слово, произнесённое этим твёрдым, но по-бархатному мягким голосом, вытесняет из головы алкогольный туман и полностью заполняет пространство собой. Чайльд трясёт головой, зависнув над острым широким плечом, не решаясь убрать руки, готовые вот-вот толкнуть податливое тело на кровать. Всего одно движение. Один толчок. Сейчас. Консультант ожидаемо не удерживает равновесия, встретившись с основанием постели, и падает на светлое одеяло спиной. Только вот Тарталья не нависает над ним, а отходит в противоположный угол, приложив руку к пылающей рыжей макушке. — Н-нет, не могу… я не могу… Он сутулит плечи и скатывается вниз, прижимаясь спиной к стене и нервно сводя колени. «Ну и кто ещё теперь жалок, а? Мгновенная карма от Божества». Чайльд беспорядочно вытирает стекающие с холодного лба абсолютно без какой-либо причины капли пота и совершенно игнорирует тихий треск. Вздрагивает, лишь когда силуэт, остановившийся перед ним, закрывает собой свет от люстры и стряхивает с рук какие-то обрывки тряпок. Тряпок, бывшими почти новой чёрной рубашкой без единой ворсинки на ней. Галстук со вшитым камнем янтаря звонко стучит, встретившись с полом. И этот звук вынуждает совершенно неохотно встрепенуться и поднять голову с блестящими мокрыми ресницами и покрасневшими щеками на этот слегка размытый силуэт. Красивый, идеально выточенный, прямо-таки божественный силуэт… — Что ж, — Чайльд прочищает горло и рефлекторно шмыгает носом, поднимаясь на ноги и не решаясь посмотреть в золотистые глаза, пока собственный язык заплетается, а некоторые звуки проглатываются. — Ты выпил со мной, а я обещал тебе спальное место. Пойду за постельным бельём, постелю в зале, если ты не пр-… Воздух из груди выбивают сильные руки, дëрнувшие за плечо и прижавшие к себе. Так тепло и так уютно… Кажется, именно в этих руках Аякс и должен был оказаться, когда Архонт, бывший или нет — чëрт с ним, только показался на пороге их дома. Именно здесь и именно так, ощущая собственными пальцами не дорогую шершавую ткань, а бесценную мягкую кожу, гладкую и тёплую, с пульсирующей под ней жизнью. Настоящей жизнью, такой, какой нет даже в самом Тарталье. Ему остаётся только льнуть щекой к чужому теплу и прятать смятение за твёрдой спиной, когда Чжун Ли отвечает на немой вопрос, застрявший у Чайльд комом в горле: — Ты говорил мне, что люди делают так, когда встречают кого-то дорогого им, кого давно не видели, — голос льётся из самого сердца, тихо вытекая из горла и наполняя эту комнату объёмом и смыслом. — Чайльд, я не имел права говорить тебе всё то, что сказал. Я не желал тебя ранить, спугнуть или обидеть. Я не хочу терять тебя из своей жизни таким образом. Наверное, молчание и доверчиво прижимающееся к другому человеку тело говорят лучше любых слов, поэтому Чайльд позволяет себе прикусить язык и пристроить подбородок на угловатом, но более округлом, чем у него самого, плече, так и стоя в этом углу спальни, щурясь от яркого света люстры и удерживая дрожащие губы, готовые расползлись то ли в восторженной улыбке, ли в гримасе ужаса. — Ты… ты же и не был пьян, правда? Вот ни на йоту, — бормочет Тарталья, прогнав в голове мысль, что голос Чжун Ли звучит ну слишком уж твёрдо и поставлено. Моракс молчит, но ответом служат сократившаяся грудная клетка и вырвавшийся вместе с воздухом тихий смешок, ласкающий ухо. — Спасибо тебе, — Аякс вновь прочищает горло, отлипает от консультанта, отходит на полтора шага и заявляет уже бодрее и почти весело. — Но мне в любом случае нужно найти постельное, либо же тебе придётся ночевать или со мной, или на полу! — не дожидаясь, что выдаст это ничего не смыслящее в людских делах Божество, он выскакивает из спальни, унимая стучащее в самых висках сердце и хлопая по багровым щекам ладонями. Постельное находит быстро, спускается в зал и скрипит полами лестницы так громко, что, кажется, проснуться должна даже собака на другом конце деревни, но всё семейство либо молча чертыхнулось на него и продолжило спать, либо ночует в берушах. Застилать диван он заканчивает тогда, когда свеженький гость почти бесшумно спустился… всё ещё в одних брюках. — Погоди, — затуплено смотрит Чайльд сначала на консультанта, затем — на лестницу и теперь снова — на него. — Ты что, рубашку порвал? — Хм? Почему ты говоришь о рубашке, но смотришь на меня так, будто я сделал что-то ужасное? — он искренне непонимающе выгибает бровь и слишком привычно складывает руки на груди, только на этот раз — обнажённой. — Я-я принесу тебе футболку. Вряд ли ты хочешь спать… так. Футболку он находит, только вот совсем не быстро: та слишком маленькая, у этой дырка подмышкой, а здесь дурацкий рисунок. В конце концов выносит безразмерное многолетнее нечто тëмно-зелëного цвета и излишне смущённо бросает его консультанту. — Она домашняя, поэтому… ну, не обращай, если сможешь, внимания, что она… — Всё в порядке, мне нравится. Спасибо. — А, о, хорошо, прекрасно. Я тогда, пожалуй, пойду, да? — с каждым сказанным словом Аякс всё сильнее понимает, что теряет контроль не только над языком, но и над мозгом, который вот-вот превратится в медузу. — Доброй ночи, Чайльд. — И Вам доброй ночи, господин Чжун Ли, — уже совсем неосознанно отвечает он и поднимается по лестнице разве что не ползком, заваливается в дверь своей спальни и падает прямо на нерасправленную кровать, попутно подцепив ногой с пола то ли ковёр, то ли какую-то тряпку. Чжун Ли аккуратно складывает оставшиеся вещи в виде брюк в единственном экземпляре на тумбочку около дивана, тушит свет и опускается на сымпровизированную постель, поднимая в воздух умиротворяющий запах кондиционера для белья.