Джекилл и Хайд | Готический сборник

      Люси любила петь. В ненавистных ей стенах борделя это было её единственной отдушиной. И надо признать, пела она действительно хорошо. Иначе бы вряд ли стала Королевой «Красной Крысы». Королева… Это звание часто вызывало усмешку на губах девушки. Как бы её ни величали, а относятся к ней здесь уж точно не так, как к королеве. Впрочем, в подобных местах иерархия и «титулы» работают совсем по-другому.       Люси обожала выступать на сцене. На краткие мгновения песни она могла почувствовать себя настоящей звездой, женщиной, которая что-то значит в этом мире, женщиной, у которой есть талант. Во время номеров она практически забывала, ради чего всё это задумано: чтобы привлечь больше клиентов и показать «девочек» во всей красе. Тем не менее, она так сильно погружалась в роль певицы, так увлечённо пела, что похотливые взгляды присутствующих, сальные комплименты и норовящие схватить или шлёпнуть руки растворялись в пространстве и музыке. И пусть песни, которые она исполняла, даже и песнями назвать было нельзя — так, пошловатые кабацкие куплеты, — она наслаждалась возможностью проявить себя. Так она могла напомнить себе, что в ней всё ещё осталось что-то светлое, не растоптанное жестокостью, её окружавшей — она вспоминала, что всё ещё способна что-то чувствовать. Что её сердце и душа не утопли в грязи и мраке, которыми была наполнена её жизнь.       Ему нравилось приходить к ней сразу же после номера. Распалённая выступлением, Люси выглядела очаровательно: пылающие щёки, звонкий голос, улыбка — не вымученная и заигрывающая, но искренняя, широкая, почти даже наивная. Вот только при его появлении одухотворённый блеск в её тёмных глазах пропадал, а кончики губ, дрогнув, опускались. Нет, Люси никогда не была ему рада, хотя каждый раз врала, что это не так.       Эдвард Хайд был не самым плохим её клиентом. Тот же Страйд был куда хуже — тем паче, что он держал этот бордель. За годы пребывания здесь Люси испытала немало, она знала, какие клиенты могут быть подчас грубыми, жестокими и извращёнными. Здесь не было понятия «уважение к женщине». Здесь даже самый респектабельный джентльмен мог обернуться последним зверем. И всё же, Хайд пугал и отвращал её. Одно его прикосновение, утрированно-нежное, заставляло её содрогаться. С виду он выглядел, как обычный, где-то даже привлекательный мужчина, но вся его мощная, громоздкая фигура и особенно лицо с намертво закрепившейся на нём ухмылкой создавали впечатление человека опасного и жуткого. Хотя нет. С первого взгляда на него становилось ясно, что это за тип.       Люси знала, что этой ночью он снова придёт к ней. С их памятного знакомства, когда он чуть не разгромил весь бордель, а затем неприятной встречи в переулке, когда он безуспешно попытался отомстить ей за отказ, прошло достаточно времени, и мистер Хайд захаживал в «Красную Крысу» всё чаще и чаще. Паук заклял её когда-либо ещё отказывать Хайду, потому как он был «весьма настойчив и убедителен», когда пообещал предать это место огню, если его не будут здесь принимать. У Люси не было выбора. Впрочем, как и всегда.       Её кольнуло разочарование, когда, спустившись в зал, она встретилась взглядом с его — насмешливым и тяжёлым. Хайд сидел за столом, вернее — по своей странной привычке восседал на спинке стула, и ухмылялся, не сводя с неё глаз. Люси судорожно выдохнула. Конечно, он должен был прийти — теперь он приходит каждую ночь, однако всякий раз при виде него внутри Люси всё словно обрушалось. Тело напряглось, а губы едва выдавили приветливую, дрожащую улыбку. Она не спешила подходить к нему, так что он сам спрыгнул со стула и в два широких шага оказался рядом. Он был не намного выше её, однако подле него Люси ощущала себя совсем маленькой и беспомощной. Так что когда его широкая ладонь скользнула по её плечу и, пройдя по всей спине, остановилась на талии, она непроизвольно передёрнулась.       — Милая! — прорычал Хайд, по своему обыкновению говоря с ней урчащим полушёпотом. И слышать это было даже страшнее его раскатистого насыщенного баритона. — Что-то ты не рада мне, а? — он заглянул в её лицо, и в смеющихся глазах она увидела угрозу.       — О нет, я… очень рада вам, сэр, — проговорила Люси, невольно отводя взгляд.       — Врёшь, я же знаю, — хмыкнул Эдвард и без дальнейших церемоний повёл её в комнаты.       Поднявшись в душную и полутёмную спальню, мистер Хайд снял с себя длинное пальто с меховой оторочкой и небрежно бросил на кровать, а сам устроился в кресле, вальяжно развалившись. Люси, что уже принялась расшнуровывать корсет — то немногое, что было на ней — остановилась. Хайд был непривычно задумчив и, подперев голову кулаком, просто пристально глядел на неё. Люси часто не могла понять его непредсказуемое поведение, и спустя множество ночей перестала даже пытаться. Он мог быть то услужливо нежен, то небрежно груб; то называл её ласковыми именами, то рычал грязные ругательства; то смеялся над её страхом, то очень злился, стоило ей его показать. Сейчас она даже не могла угадать его эмоций, которые обычно ярко вырисовывались на его лице.       — Спой для меня.       Неожиданная просьба обескуражила её. Чего только она для него и с ним не делала, но подобное слышала от Хайда впервые. Люси забоялась, что не сможет выполнить такое простое требование: в горле застрял колючий комок.       — Разве вы не слышали меня в зале? — кое-как выдавила Люси.       — Я пришёл под конец и мне мало, — ответил Эдвард, постукивая пальцами по подлокотнику. — Что с тобой? Я разве прошу что-то сверхъестественное? Даже и не думал, что тебя можно смутить подобным, — он усмехнулся.       Люси коротко прокашлялась и вернула себе хоть какой-то контроль над голосом.       — Что ж, если вы хотите…       — Очень хочу, — рыкнул Хайд.       Люси поглубже вдохнула и затянула мелодию, решив повторить прошедший номер. Но Эдвард быстро её оборвал.       — О нет-нет-нет, собираешься петь для меня эти идиотские песенки? Так не пойдёт, спой что-нибудь… особенное.       — Что например?       — Ну не знаю… что-то такое, что поёшь только наедине с собой, — Люси совсем оторопела. Его запросы с каждым разом становились всё страннее и оригинальнее.       Это было даже хуже, чем раздеться у всех на глазах — к этому она хотя бы привыкла. Но обнажить перед кем-то душу? Тем более, перед ним… Но деваться некуда. По крайней мере, они здесь совсем одни. Правда, это едва ли успокаивает.       Немного собравшись с силами, Люси запела. Старая мелодия, прямиком из детства, зазвучала в ней как-то сама собой. Поначалу робко, едва слышно, а затем со всё растущей уверенностью и оживлённостью. Вспомнив мотив из далёкой, прошлой жизни, Люси позабыла обо всём остальном. И где она, и с кем, и почему она здесь. И как долго. Её голос, не скованный обязанностью медоточить и миндальничать, лился размеренным, чистым потоком. На некоторое время Люси вновь стала маленькой девочкой, потерянной, брошенной, одинокой, не знающей, как ей быть. Да она и теперь таковой оставалась. Музыка захватила её, и она не видела его сосредоточенного лица и поджатых губ. А он знал, что она не заметит. И не пытался её прервать.       Закончив, Люси вновь вернулась в маленькую тёмную спальню и задрожала. К глазам прихлынули слёзы, и она поспешила закрыть лицо руками. Хайд некоторое время молчал, а затем произнёс:       — Что ж, весьма недурно. Но совсем не для широкой публики, — он поднялся со своего места и прошёл к ней.       Его рука ласково коснулась её волос, одним ловким движением распустив красноватые локоны. Люси, насилу совладав с собой, подняла на него растерянный взгляд влажных глаз. Он смотрел на неё, и его улыбка была мягкой и добродушной. Такой странно знакомой…       — Ты замечательно поёшь, — проговорил он, возвращая себе привычную ухмылку. — Но я пришёл сюда не за этим.