***
— Заземление может быть полезным, когда ты чувствуешь, что далеко от сознания, — говорит Би во время одной из их еженедельных сессий. Голос у неё спокойный, успокаивающий, и слова тоже знакомые. Они говорили об этом раньше. Эндрю подтягивает колени к груди и упирается в них подбородком. Его взгляд останавливается на дальней стене. Би хмыкает от его молчания. — Это не панацея, — продолжает она, — но при достаточной практике станет легче. Когда Эндрю по-прежнему не отвечает, Бетси спокойно относится к этому. — Ты упомянул, что эти воспоминания случаются после ночных кошмаров. Тебе часто снятся кошмары? Каждую ночь, думает Эндрю. Каждую ночь и каждый день. — Отчасти, — говорит он, апатично пожимая плечами. Би долго наблюдает за ним, прежде чем кивнуть и что-то записать. — И это чувство безысходности происходит с тобой каждый раз? — Да, — честно отвечает Эндрю, и следующие слова вырываются у него изо рта, шатко и нерешительно. — Я бы хотел, чтобы это было не так. Уязвимость заставляет его кожу чувствовать раздражение и брезгливость, но он борется, чтобы подавить это чувство. Как будто Би может читать его мысли, она говорит: — Я думаю, что то, что ты можешь признать это, свидетельствует о значительном росте. Эндрю не отвечает, но все равно слышит её.***
В девятнадцатый раз Эндрю резко просыпается, перед его глазами в быстрой последовательности мелькают образы. Он открывает глаза — заземлись, — шепчет ему на ухо голос Би. Спальня наполнена мебелью знакомых форм. Он чувствует вес одеяла на своём теле, подушки под головой. Нил рядом с ним, его тело знакомо. Нил тоже просыпается, вероятно, из-за того, что Эндрю вздрогнул, и переворачивается лицом к нему. — Мне остаться? — шепчет он, слова поглощает тьма. Эндрю молча кивает и протягивает руку Нилу. Нил позволяет ему взять его, и Эндрю проводит большим пальцем по гладким ожогам и неровным порезам и, в конце концов, переплетает их пальцы. С горечью он думает о том, что это доказывает правоту Би. Блядь. Сорок пятый раз заканчивается Нилом и Эндрю на крыше. Холод кусает лицо и остальные участки открытой кожи Эндрю. В нескольких футах от него Нил смотрит на свою сигарету, его глаза отстранены. Каждая мышца его тела, кажется, заряжена нервной энергией. Ему требуется несколько минут, чтобы начать говорить, но Эндрю всегда умел ждать. — Рико, — сначала говорит Нил. Будто этого объяснения достаточно. Эндрю молчит, зная, что Нилу ещё есть что сказать. Джостен делает долгую паузу, достаточную для того, чтобы по коже Эндрю поползли зудящие мурашки от нетерпения, а затем неуверенно говорит: — Он не позволил бы мне быть Нилом. Я мог бы быть только Натаниэлем. — Я думал, что сказал тебе оставить Натаниэля похороненным в Балтиморе, — говорит Эндрю. Нил невесело смеётся. — Похоже, он выполз наружу. Эндрю делает глубокую затяжку и смотрит, как клубится дым в ночном воздухе. — Что мне сделать для тебя? — наконец спрашивает он. Напряжение в плечах Нила резко спадает, и они опускаются. — Ты просто нужен мне здесь. И они остаются там до тех пор, пока небо не избавится от тьмы и не начнет расцветать светом. Солнце выглядывает из-за горизонта, светясь оранжевым. Нил гасит сигарету, сбрасывая пепел с крыши, и предлагает Эндрю руку. Эндрю берет его, и они вместе входят внутрь. В сто двадцать седьмую ночь Эндрю совсем не засыпает. Суд над Аароном нависает над ним сокрушительным весом. Он считает вдохи Нила, как его кожа липка к коже Эндрю, как они сливаются под одеялом. Его кожа покрывается мурашками, но он не вздрагивает и не отстраняется. Он должен быть в состоянии справиться с этим, яростно думает Эндрю. Если он не справится с этим за одну ночь, как, чёрт возьми, он собирается пережить суд? Испытание, в котором все будут подвергать его перекрестному допросу, распаковывать и выявлять его слабости, толкать и подталкивать, пока у него не останется личной жизни? Как он сможет держать себя в руках, когда вынужден говорить о Дрейке, о том, как бутылка разбилась о его череп осколками… Кожа Нила кажется раздутой и жёсткой. Эндрю перетаскивает свои мысли обратно в настоящее, его пульс учащается. Вдох и выдох, ещё раз. Он должен справиться с этим, думает он. Он должен пережить эту ночь. В сто двадцать восьмую ночь Аарон становится свободным человеком, а Эндрю спит один в своей постели. Его кожа кажется покрытой струпьями и натертой, уязвимой и обжигающей всякий раз, когда к ней прикасается что-либо. Он спит беспокойно, но ему удается провести ночь без сновидений. В двести пятидесятый раз Эндрю засыпает на Ниле. Они вместе лежат в постели и тихо разговаривают, руки Нила нежно перебирают его волосы. Во всей комнате общежития тихо, тело Нила излучает тепло. Эндрю слышит что-то, что Нил говорит, и думает над ответом, и следующее, что он осознаёт, это восход солнца. Он приподнимается, ткань рубашки Нила слегка прилипает к его лицу. Нил явно не заснул, потому что его пальцы всё ещё расчесывают волосы Эндрю, и он широко зевает, когда Эндрю приподнимается. — Я не хотел засыпать на тебе, — говорит Эндрю хриплым от сна голосом. — Я не против, — Нил слегка пожимает плечами. — Я не хочу, чтобы ты заботился обо мне, — говорит Эндрю. Его голос напряжен, блокируя любую внутреннюю уязвимость. — Я знаю, — говорит Нил. У него ясное зрение, и он видит сквозь защиту Эндрю. — Но я всё равно буду. В пятисотый раз Эндрю целенаправленно поворачивается спиной к груди Нила. Нил на мгновение замирает и отодвигается назад, чтобы оказаться в дюйме от него. — Эндрю? — неуверенно спрашивает он. — Это… это нормально? Эндрю стискивает зубы. Иногда Нил может быть таким глупым. — Я бы не стал этого делать, если бы это было не так. — Ладно, — растерянно говорит Нил и осторожно обнимает Эндрю одной рукой. Его прикосновения деликатны, как будто он боится причинить ему боль. Эндрю хмурится, внезапно разочаровавшись в том, что его держат на расстоянии, как будто он хрупкий, и отталкивается, пока не прижимается к груди Нила. — Это да, Нил. — Ладно, — повторяет он, на этот раз более твёрдо, и нежными пальцами выводит узор на животе Эндрю. Его вес на спине Эндрю знаком, а прикосновение тёплое. Не прошло и пяти минут, как веки Эндрю отяжелели от сна, а когда он просыпается, то замечает, что они не сдвинулись ни на дюйм. В девятьсот сорок пятый раз Эндрю засыпает, держа Нила за руку. В квартире холодно, все углы гладкие и блестящие, в ней почти никто не жил. Его новый матрас плюшевый, простыни новенькие, согретые двумя лежащими на нём телами. Всё место полностью принадлежит ему. Ключ есть только у одного человека, и это тот человек, которому Эндрю доверяет больше всего на свете, человек, лежащий рядом с ним. В тысяча сто одиннадцатый раз Эндрю просыпается от того, что Нил включает настольную лампу. Он освещает Эндрю мягким жёлтым светом, и он открывает глаза и видит Нила в своей нью-йоркской квартире. — Что случилось? — он хрипит. Голова кружится от сна и температуры. — Тсс, — успокаивает Нил, подходя к дивану, на котором уснул Эндрю, и приседая рядом с ним. Он кладёт свою прохладную руку на лоб Эндрю, и Эндрю импульсивно наклоняется, чтобы коснуться его. Ему кажется, что он перегревается, а рука Нила — бальзам на все его чувства. — Ты горишь. — Нил? — Эндрю говорит, мозг всё ещё обрабатывает. — Ты здесь? Нил криво улыбается. — Да, я здесь. Я принесу тебе лекарство от простуды и суп, ладно? — Подожди… — Эндрю хватает Нила за рукав, прежде чем тот успевает встать, и от этого движения у него кружится голова. — Останься. — Я вернусь, — говорит Нил. — Я просто забочусь о тебе. — Возвращайся скорее, — бормочет Эндрю. — Я хочу, чтобы ты был здесь. — Хорошо, — мягко говорит Нил и целует Эндрю в лоб. — Я быстро. Как только за ним закрывается дверь, Эндрю стонет и закрывает глаза. Головная боль убивает его, и все суставы ноют, и он бы подумал, что ему слишком неудобно спать, но он отключается через секунду. В две тысячи четыреста пятый раз Эндрю просыпается от грёбаного звонка Кевина Дэя. Нил стонет и слепо тянется через Эндрю, чтобы схватить свой телефон. — Какого хрена, — говорит Нил ржавым от неиспользования голосом. — Четыре гребаных утра. Эндрю тоже стонет, зная, что через секунду Нил и Кевин начнут говорить и всякая надежда на сон потеряна. Наступает момент обжигающей тишины, а затем Нил шепчет: — Ты шутишь, — он слушает Кевина с другой стороны, который кажется нетерпеливым. — Если ты шутишь, клянусь Богом, Кевин, я тебя выпотрошу… — Что? — говорит Эндрю, переворачиваясь лицом к Нилу. Нил вешает трубку, его взгляд отстранён. — Мы сделали это, — шепчет он дрожащим голосом. — Кевину подтвердил это тренер Кензи. — Поздравляю, — говорит Эндрю. — А теперь мы можем вернуться ко сну? — Мы вместе едем на Олимпиаду, — благоговейно шепчет Нил. — Мы собираемся выиграть золото. — Ты просто невероятен, — говорит Эндрю. — Четыре утра. — Золото, — повторяет Нил, и на этот раз у него тоже трясутся руки. — Олимпиада. Шесть с половиной лет назад Эндрю посмеялся бы над ним, как будто Нил был заводной игрушкой, у которой есть только одна тема для разговора. Сегодня Эндрю видит розовый румянец на щеках, волнение, буквально вибрирующее в нём, оживлённое выражение его глаз, и думает: «Я хочу этого. Я хочу сохранить это». — Золото, — подтверждает Эндрю и наблюдает, как широкая довольная улыбка раскалывает лицо Нила пополам. В две тысячи девятьсот семнадцатый раз Эндрю просыпается раскачивающимся. Нил со вздохом отскакивает от него, но далеко не уходит. Вместо этого он включает свет. Эндрю может видеть его шрамы, рубцы на щеке. Он здесь, он в настоящем. — Эндрю, — твёрдо говорит Нил. — Скажи мне, где ты. — Нью-Йорк, — хрипло говорит Эндрю. — Я в Нью-Йорке. Прошло несколько месяцев с тех пор, как ему не снился такой яркий кошмар, будто он до сих пор чувствует фантомные руки на себе, дрожащее, дергающееся ощущение тела, которое ему не принадлежит. Прошло несколько лет с тех пор, как Эндрю так резко просыпался, и от этого его пробрала дрожь. Рецидив — это часть выздоровления, говорила Бетси. Эндрю повторяет это как мантру. Рецидив нельзя предотвратить, но он может справиться с ним. Он может управлять этим. — Я сделал тебе больно? — спрашивает Эндрю, и его желудок скручивается узлом. Нил спокойно встречает его взгляд и качает головой. — Ты в безопасности, — повторяет Джостен, и Эндрю кивает. Он в безопасности, он в безопасности, он в безопасности. В три тысячи сто девяносто первый раз Эндрю просыпается, когда солнце ложится на его лицо нежными линиями. Он издаёт тихий, радостный звук, когда его спина прижимается к груди Нила, и слегка вытягивается. Нил медленно и нежно выдыхает, чтобы Эндрю знал, что он только что проснулся, и целует Эндрю в шею. Его губы мягкие, его прикосновения приятны. Одеяло смято вокруг них, маленький кокон тепла. Эндрю переворачивается и, наконец, открывает глаза. Когда он только просыпается, Нил выглядит моложе, линии улыбки на его лице разглаживаются. Эндрю сворачивается калачиком лицом к нему, не желая сейчас вставать с кровати. — Доброе утро, — тихо говорит Нил, его глаза всё ещё закрыты. Эндрю издаёт ещё один тихий звук и протягивает руку, чтобы погладить Нила по щеке. Нил нежно улыбается, и Эндрю наклоняется, чтобы поцеловать его. Эндрю думает, что это показатель того, как далеко они продвинулись, что они так хорошо понимают друг друга. Нил расцветает от поцелуя, как полевой цветок, и его большой палец успокаивающе проводит кругами по руке Эндрю. — Нам вставать прямо сейчас? — Эндрю мычит, когда они наконец отстраняются друг от друга. Глаза Нила такие, такие голубые, когда открываются, широкие, доверчивые и красивые. Солнце падает на его лицо, освещая его веснушки, и Нил сонно качает головой. — Ещё нет. — Хорошо, — отвечает Эндрю и снова сворачивается калачиком, пока не оказывается рядом с Нилом, их конечности переплетаются. Простыни мягкие на его коже, а прикосновение Нила похоже на свет свечи, безопасное, счастливое и домашнее. Эндрю выдыхает и, прежде чем осознаёт это, снова засыпает.