The Good, the Bad and the Dirty

Питер Паркер. Недотрога. Мальчик-пай. Мистер белый-и-пушистый. Буквально. Его щеки наливаются багряцом при одном лишь упоминании слова «секс». Рядом с ним даже Стив Роджерс покажется бывалым ловеласом, у него хотя бы в кармане — поцелуй в качестве прикрытия с Наташей Романофф. Ох, как прекрасно его личико, исказившееся в смущении, когда я медленно растегиваю пуговицы его рубашки, покрывая его шею поцелуями. Он предпочитает только в постели. Ему чуждо экстравагантное рвение в разных местах. Ему никогда не придёт в голову потрахаться в школьной комнате для швабр, тряпок и средств для мытья. Всегда дома. «В уютной обстановке», — как он сам ни раз отмечал. Идея о совокуплении на крыше повергла его в трепет. Он любит медленно, нежно, плавно. Он осторожен, будто каждый раз впервые в жизни видит обнаженное женское тело. Аккуратен, словно в его руках — статуэтка из фарфора. Он накрывает мои губы своими и через мгновение отстраняется. Спускается ниже, ниже, ниже. Целует каждый чертов сантиметр, смакует моменты, растягивает ноты наслаждения. Он исправно делает мне приятно и снова краснеет, когда я опускаюсь перед ним на колени. С каждым движением впридачу следует одна из дежурных фраз: «Тебе комфортно?», «Все в порядке?», «Тебе хорошо?» Да, мальчик Питти, а теперь войди в меня уже, наконец! Дорогостоящая смазка из секс-шопа, импортные презервативы — он нехило подготовился. Перед этим в комплект: ужин при свечах, ванна с лепестками роз, коробка шоколадных конфет и очередная порция банальщины. Миссионерская поза — как тривиально. Он в непонятках вздыхает, когда я перехватываю инициативу, опускаю его на белье и сажусь сверху. Толчки размеренные. Пальцем он выводит узоры по моему телу. Его тихие стоны, которые он рад был бы сдержать. Его пунцовые щеки и дыхание, что все больше сбивается с каждой секундой. С паучьим чутьем он никогда не прозевает момент-пик. Вынимает и изливается в кулак. А я жалобно скулю, как брошенная зверюшка, прося о ласке. И он доработает. Языком, двумя пальцами — тремя, если хорошо попросить. Дальше ложится рядом, шепчет признания в глубочайших чувствах и легонько приобнимает. В ответ на все его бесконечные тирады лучший способ — положить ему голову на плечо. Этим все сказано, на его взгляд. Ему не пристало знать что у меня на уме.

***

Гарри Озборн. Он мог бы посоревноваться с самим Энтони Старком за звание плейбоя. Любая его фраза — точное попадание в яблочко, на моих щеках сгущаются краски. Он, определенно, обладает навыком орудовать флиртом. Ему не стоит труда подцепить в баре любую приглянувшуюся красотку. Будь то блондинка или рыжая. Совсем молоденькая или его возраста. С маленькой грудью или больше третьего размера. Кому, как ни ему, известно, что любое место, где есть возможность скрыться от посторонних глаз, подходит для соития. У нас было в туалете клуба, в Bentley, в коморке больницы, в лифте и даже в безлюдном переулке Нью-Йорка. Ему по душе разнообразие поз и мест. Он бывает жесток. Его движения рваные, настойчивые. Он ни за что не примет отказ. Словно дикий зверь, он кидается на свою «добычу». Мне нужно отдаться ему полностью, без остатка. Голосом прирожденного диктатора: «Становись на колени». Он повелитель, я хурáм, значит, я паду ему в ноги. Раболепно подчиняюсь его воле. Его член врывается в мою глотку. Снова и снова. Он с ловкостью двигает бедрами. По моему подбородку струятся вязкие капли слюны. Он бросает меня на кровать, словно в клетку — замок откроется, как только он закончит. Взбирается сверху в демонстрации своего доминирования. Он кусает мою шею, оставляет столько следов пребывания. Штампует мою кожу отметинами, трактуемые «ты в моей власти». После наших ночей моя шея пестрит алым и сиреневым. При поцелуях он кусает мои губы до крови. Деликатность — не в его стиле. Он войдет сразу, во всю длину, напрочь выбивая из моих легких глотки воздуха. Так глубоко. Врывается в меня по самую мошонку. Никаких презервативов и эрогенного масла. В качестве смазки в удачливом случае стоит рассчитывать на плевок слюны. Его гласные стоны, вздохи крутятся на повторе в моем разуме, как пластинка граммофона или зажеванная в проектор кинопленка. Да и наш секс — театр. Акт за актом. Только без антракта. Самой не дает отдышаться. И я с трудом ловлю клочки кислорода. Он нагибает и ставит. Сверху, снизу, сбоку. Лежа, сидя, стоя. На полу, на кровати, на столе. Мои руки скользят по оконному стеклу на верхнем этаже башни «Oscorp». Грубой хваткой он тянет меня за копны волос. Рядом с ним я рву глотку от удовольствия и боли. Смешанные ощущения — то, что надо. Он мощнее инъекции адреналина, гонит кровь по венам, скачками повышает давление. «Да, пожалуйста», — мой голос срывается на крик. Трахает до одурения, до темной пелены перед глазами, до синяков. Без предупреждения он кончает внутрь. И теплая жидкость наполняет меня. Голова кружится, а грудь вздымается каждое мгновение. Он поднимается с постели, оставляет раздетую меня среди простыней. — Вино? — Шампанское, — хриплым вздохом отвечаю я. И возвращается с двумя наполенными фужерами.

***

Их приходится чередовать. Ночь сменяется утром, как и партнер. Выбор — не из легких. Да и кто сказал, что в обязательном порядке нужно выбирать? Питер Паркер предпочитает не замечать ссадины и гематомы на моем теле. Гарри Озборн ждет, когда моя игра с наивным другим мальчиком перестанет приносить эмоции. У обоих в голове проносится фраза: «Она к нему», пока я стремлюсь смыть чужие прикосновения в душевой кабине.