***
Анкано тоже видит дивный Алинор во снах, но если Ондолемар встречает утро хандрой и усталостью, у ещё молодого мага, чья память до сих пор свежа, в груди закипает злость. Анкано винит всех. Эленвен, швырнувшую его в омерзительный Винтерхолд. Этого унылого Ондолемара с его идиотскими вздохами. Грязных нордских и имперских шавок – да он в целом людей ненавидит! Он пьёт вино со Вторым эмиссаром, когда обоим выпадает редкая возможность встретиться в посольстве Талмора. – Тебе ещё не надоело? Ондолемар заторможенно моргает. Они пили всё это время молча, каждый в своих мыслях, и резкая чеканность речи стала неожиданностью. – Не надоело что? – он, естественно, понимает, что Анкано имеет в виду, но спрашивает специально, лишь бы тот пар выпустил, – Тебе надоело вино? – Не прикидывайся! – у мага заостряются и без того колючие черты, взлетает голос, – Я торчу с этими ничтожествами в их смердящей от тупости Коллегии. Ты гниёшь в Маркарте. Как крыса, Ондолемар! – Таково распоряжение нашего руководства. – Ах, распоряжение! Ну извините. – Анкано издевательски хохочет, расплёскивая вино из кубка, – Если уважаемое руководство прикажет, ты и сдохнешь здесь? – Анкано... – Ты сдохнешь здесь?! Пьяный Анкано едва ли не на визг переходит, это бьёт по ушам, по нервам, по чему-то больному и ещё живому. – А у нас есть выбор? Ондолемар ненавидит себя за собственный мёртвый голос и пустой взгляд. Знает, что и Анкано его сейчас ненавидит не меньше, если не сильнее. Дёргается кадык в нервном глотательном движении, но в горле всё равно сухо. Вино спасает от сухости, но не от безысходности положения, которое связывает по рукам и ногам. Он глаза закрыть не смеет, потому что в этот самый момент срывается в отчаяние уже дошедший до ручки маг. П а д а е т. Когда пальцы смыкаются на трясущихся плечах, Анкано дёргается больше инстинктивно, нежели в осознанном стремлении вырваться, и понимающий это Ондолемар не отпускает. Подушечки касаются жестковатых светлых волос неумело, неловко, а сердце разрывается от внезапно накатившего ужаса. По плечам дрожь – коварной змеёй. Они ведь и правда могут остаться тут на долгие, долгие, долгие годы. Нет. Нет-нет-нет. На себя уже давно плевать, нечего уже цепляться, пожил уже. А Анкано? «Светлейший Ауриэль... – не выдерживая, Ондолемар утыкается носом в макушку, – Он же совсем мальчишка ещё.» – Я поговорю с Эленвен. Напишу в Алинор. – тихо, чтобы не спугнуть, успокаивая их обоих, – Нет оснований отказывать в переводе,всегда найдётся замена. Мы вернёмся домой. – Д о м о й. – приглушённо отзывается Анкано и поднимает взгляд. Этот оскал хорошо знаком всем, кто общался с ним хоть какое-то время, – Если не вернусь, клянусь, сожгу весь мир. Я всё уничтожу, Ондолемар. Эмиссар слишком хорошо понимает, что мальчишка не шутит, и это даже не удивляет. Стоять на пути этого мага опасно – он молод, необуздан и радикален. Старается казаться взрослым, наполнен ядом, словно золотой кубок, и ему даже верят. Все, но не Ондолемар, Ондолемар в старики себя уже записал. И даже смирился с тем, что и не жил нормально. – Мы будем дома. – он продолжает говорить спокойно и негромко, словно ребёнка убаюкать старается, – Ты прав, так не может продолжаться. – неправ, конечно, неправ, Анкано радикален до ужаса, но надо унять это его пламя, – Я знаю, ты будешь упорно плеваться ядом и шипеть, но просто на секунду представь, – а голос почему-то дрожит, и поднимать уголки рта как-то горько, – что нам у л ы б а ю т с я. – когда Анкано вскидывает недоверчивый и колкий взгляд, остаётся добавить со всей серьёзностью, – Я помню, каким ты был на Саммерсете. – Иногда мне кажется, – когда маг начинает нервно говорить, параноидально озирается и переходит едва ли не на шёпот, – что здесь не я. Из зеркала смотрит двойник, который презирает меня за якшание с этими...нордами. Он не простил меня. Я с а м себя не простил! Да почему я тебе это рассказываю?! Когда Анкано взвивается, Ондолемар только крепче ловит. – Потому что я такой же. Каждое утро вижу осуждающее нечто, оно пронзает меня ледяными иглами, молчит. Всегда молчит. Хочется просто закрыть глаза, не видеть. Открыть их только в тот момент, когда последний луч растает над землёй. «Придумай светлый мир» – хочется сказать, да только это всё испортит, будет обсмеяно и залито Анкановым ядом.***
Они засыпают рядом, прямо на диванчике у камина, пьяные и выжатые. Анкано просыпается первым и не верит, что это он сам сейчас поглаживает спящего Ондолемара, который клубочится рядом, по плечу. Вздыхает. «Хоть отоспится, бестолочь. Тупица.» А поджатый рот всё равно изображает едва заметную улыбку, снисходительную и п о ч т и мягкую. На стенке кубка видит своё отражение и фыркает. «Улыбка? Моя? Интересно, кто сдох в славном городе Солитьюде ради такого чуда.» Клубок из Второго эмиссара пыхтит ему в плечо.***
Ондолемар пишет полное официоза и напыщенности письмо на Саммерсет. Долго и нудно беседует с госпожой Первым эмиссаром – Эленвен приказывает ждать ответного письма с родины. Ондолемар ждёт ужасно долго ради того, чтобы на сухом пергаменте прочесть такой же сухой и безжизненный отказ. Когда, кусая губы, при первой же встрече передаёт письмо Анкано, маг смотрит на витиеватые буквы и ничем не выдаёт ни печали, ни боли. Только ярость – беспощадное «нет» сгорает в огне его же магии. За стеной пламени глаза ледяные. Одно слово. – Лжец. Ондолемару кажется, что он попал в кошмарный сон, где хочешь побежать, закричать, но ноги ватные, а голос исчез. Он бы бросился за Анкано, окликнул, но даже руку протянуть не в силах, ни единого хрипа выдать не может, а ведь понимает, что прямо сейчас, прямо здесь теряет самое драгоценное и важное. Свой личный маленький Саммерсет, заключённый в ядовитом золоте холодных глаз. С этого самого дня всё рушится.***
– Эленвен, ты уверена, что устраивать приём в посольстве сейчас безопасно и целесообразно? Тебе уже докладывали о нежелательной активности некоторых... Элементов. – Неужели ты сомневаешься во мне, Ондолемар? – Не смею.***
«Не смею». А стоило. Стоило сделать хоть что-то, самолично убедиться в надёжности охраны, обезопасить всё, отрезать любой путь к отступлению, если враг всё же ударит. Он этого не сделал. – Он... Ключ... Сбежал через люк. Я ничего... – Замолчи, пожалуйста. Побереги силы до прихода целителей. Ондолемар подавляет панику, действует чётко и холодно, когда старается перетянуть раны на изрезанном теле. Били чем-то тонким и невероятно острым, и, как бы иронично ни звучало, следы слишком похожи на те, что оставляют изящные эльфийские кинжалы. Тонкие, но глубокие раны задели весьма опасные точки – преступник точно понимал, что делал, зачищал посольство основательно и тщательно. – Продержись ещё немного. «Тебя обязательно спасут». Эта обнадёживающая фраза так и вертится на языке, но Ондолемар вспоминает Анкано, своё «Мы вернёмся домой», и его хлёсткое «Лжец» ударяет пощёчиной. – Я чувствую аромат цветов и моря. – Рулиндил, держи себя в руках. Не расслабляйся! – Ондолемар видел сотни смертей, но чувствует, будто впервые встречается с ней, пытается прогнать, – Мы в посольстве. Тебя ранили, и сюда уже направляются наши целители. – Солнце... Оно такое яркое. – он говорит с огромным трудом, но улыбается с самым блаженным видом, хотя, должно быть, испытывает сильную боль, – И так светло. «Ты это придумал. Придумал свой светлый мир, и вы улыбаетесь друг другу.» Когда целители врываются в залитое эльфийской кровью помещение и несутся к эмиссарам, перешагивая через трупы в золотых латах, Рулиндил уже не дышит. Улыбаясь, истёк кровью прямо на руках Ондолемара. «По крайней мере, ты считаешь, что умер на родине. Это теперь роскошь, друг мой. Иногда кажется, что всем нам суждено сдохнуть на этой ледяной земле.» Эленвен приходит последней. Ондолемару очень хочется думать, что она испытывает хоть что-то, кроме раздражения из-за поломанных планов, а впрочем, и думать о чём-то нет желания. Кажется, отъезд в Маркарт откладывается, а в его покоях не раскупорены бутыли три неплохого вина.***
Нужно забыть хоть на миг. Перестать видеть окровавленное золото и счастливые глаза умирающего Рулиндила. Нужно взять себя в руки, собрать свою стойкость из осколков и подумать о дальнейшем плане действий. Написать, в конце концов, Анкано. Попросить быть осторожнее? В четвёртый раз попытаться извиниться? Лжец. Презрительный взгляд. Злой лёд, устремлённый в его лицо через пламя. Ондолемар откупоривает вторую бутыль и оседает на пол, потому что отяжелевшее пьяное тело больше не может носиться по комнате. Движение избавляет хотя бы от маленькой крупицы болезненных мыслей и воспоминаний. – Твоё здоровье, ублюдок. – смеясь, салютует бутылкой своему отражению, – Вы, господин Второй эмиссар, всё сломали. Язык плохо слушается и произносит слова кое-как. Это кажется настолько смешно, жалко и нелепо, что Ондолемар похихикивает. Он заливает в себя терпкое вино безжалостно, как заливал бы кипяток в глотку преступнику на пытках в старые времена, когда его ещё не было. – За тебя, Анкано. Тонкая струя льётся мимо рта, Ондолемар без изящества утирает её рукавом ночной рубашки. Все попытки попросить прощения были жестоко отвергнуты. Он ещё долго носился по посольству, третировал Эленвен мольбами отправить на Саммерсет хотя бы одного Анкано. – Прости, мой мальчик. Я боюсь, что все мы умрём тут и не увидим Алинор. Мир в Тамриэле так хлипок. Ещё немного – и разгорится война. Неважно, кто её начнёт: сорвавшиеся с цепи имперцы, буйные норды, или Альдмерский Доминион сам решит, что слишком долго тянул. Так или иначе, от пламени, гнева и смерти никому не сбежать. Ондолемар точно не побежит, как бы ни хотел: есть долг, есть клятва Доминиону и доверие его эльфов. Анкано не побежит тоже. У Анкано проклятая юношеская гордыня и амбиции. – Я ничего для тебя не сделал. У меня опускаются руки, прости, я столько рвался, столько искал выход и лазейки... Я дал тебе только рухнувшую надежду. В пьяном сознании разговаривать с потерянным по глупости любовником, который, к тому же, слишком далеко – полнейшая нелепица, но Ондолемар устал молчать. Пусть и наедине сам с собой, но дал трещину. Бутыль пуста наполовину – а раньше он бы сказал, что она наполовину полна. Раньше. Лет... Пятьдесят назад? Неважно. Уже неважно ничего. Кроме убитых надежд Анкано, мёртвого Рулиндила с десятком юстициаров и назревающей опасности в кровавом росчерке заката. Из этой реальности никак не выбраться. Есть, правда, одна-единственная дверь, но если её открыть, не найдёшь ничего, кроме пустоты. Т у д а Ондолемару идти рано, слишком много дел, чтобы позволить себе умереть. Проклятая ответственность и верность долгу. Мутный взгляд устремлён в потолок, подходит к концу вторая бутыль вина. Мелькает рассеянная мысль, что до третьей вряд ли доберётся. Глоток. «Лжец». Ещё глоток. «Я тебя ненавижу». Вино попадает не в то горло. Кашель. «Предатель». Пощёчина колючим взглядом и вполне ощутимый удар по рукам при попытке коснуться. Бутылка осушена почти, лишь пара капель темнеют на дне, а Ондолемар уже спит. Забылся прямо на полу, не удосужившись даже встать. Не успел привычно пожелать себе не просыпаться новым утром, а выйти за ту самую дверь, где пустота, которую он ждал. Ондолемару снится Саммерсет.